Полёт на трапеции

Портрет пророка в молодости

Во дворце фараона прохладен бассейн,Тишина опахал и услада ковров…Ты ещё ни к чему не готов, Моисей,Ты к великой и горькой судьбе не готов.Ты неглуп, но пока беззаботен и пуст,Ты царевич, ты выше похвал и обид! —И такому ли явится пламенный куст,Из которого Яхве с тобой говорит?Лучше ласка рабынь и послушливость их,Ловчий сокол и свита за правым плечом,Чем однажды увидеть у стен городских,Как твоих соплеменников гонят бичом.Лучше жалких отринуть и слабых забыть,Как предписано кодексом рангов и каст,Чем, раба защищая, капо зарубить, —И тобою спасённый тебя же предаст……Будет жизнь беглеца и пастушья сума,И не знает ещё ни один звездочёт,Что погибнут младенцы, что спустится тьмаЧто кровавыми волнами Нил потечёт,Что пойдут за тобой через дали пустыньНе колонны героев, а толпы рабов,Для которых похлёбка дороже святынь!Моисей, ты ещё ни к чему не готов…Но в обещанный рай, так похожий на ад,Ты бредёшь по тропе, еле видной в пыли,Где столетья спустя столько орд и армадСтанут прахом Святой заповедной земли.А толпа позади тащит ропот и ложь,Боль, надежду и страх за полтысячи лет…Ты до края дойдёшь, но за край не зайдёшьИ в пустыне умрёшь, исполняя Завет.И в последнюю ночь, в свой предутренний час,Уползая за круг обветшалых шатров,Ты прошепчешь во тьму угасающих глаз:– Ты прости меня, Боже… Я был не готов…

Чужой

Я в глуби водной вижу признакиПотусторонних измерений:Вот рыбы тихо, будто призраки,Скользят меж медленных растений.Их плавников движенья мерныеБесшумны в сумраке лазурном…Здесь всё чужое – так, наверное,Я проплывал бы над Сатурном.Малёк метнётся, крабы спрячутся,Порхая, уплывёт медуза…В их памяти со мной не значитсяНи отторженья, ни союза.Я здесь явленье инородное,И в местной мокрой лотерееЛюбое существо подводноеМеня живучей и хитрее.Что ж делать, мы созданья пешие!И выбравшись на берег вскоре,Я скину ласты надоевшие,Взгляну на сушу и на море,На их границу белопенную,Чей гул лишь вечности послушен, —И снова вспомню ту Вселенную,В которой я ничуть не нужен.Не нужен – но зато единственный! —А здесь я просто человечек…Так по стезе своей таинственнойСкучает отставной разведчик.Да, он, конечно же, стараетсяИзобразить, как славно дома,А сам слоняется и мается,И всё так пресно, так знакомо…А ведь хотелось жизни радостной,Рискованной и интересной!Адреналина жар стоградусныйМанит туда, где нам не тесно,Где нет ни массовых, ни кассовыхДорог, что стелются под каждым…А мне бы крыльев – хоть пластмассовых! —И полетать на них однажды!

Мы и наши гении

Ах, эти Моцарты, Пушкины, Кафки!Каждый – как дальней кометы осколок,К нам залетевший случайно… Для справки:Жизненный путь их обычно недолог.Гения тронь – зазвенят отголоскиДетского стресса, страсти минутной —Фокусы дедушки Фрейда… Для сноски:Жить рядом с гением, ох, неуютно!Хвалит наставник, а папа печален:Сын-де замечен в пустом разгильдяйстве!Что? Гениален? Ну пусть гениален,Но не усерден в домашнем хозяйстве!Женщины к гению валят толпою! —Сереньким нам это очень обидно…Но, если женится гений, не скрою,Участь супруги его незавидна.Гений и выгода редко совместны:Смотрит на звёзды, а жизнь дорожает,Дети растут, чем кормить – неизвестно,Ну а жена всё рожает, рожает…И кредиторы, и глупость, и зависть —Лужа, в которой валяемся все мы!Где же берёт он прекрасную завязьМузыки, формулы, мысли, поэмы?Кто он, сей баловень чудных мгновений,Саженец странный средь поля людского?Чёрт захохочет: – Ужо тебе, гений! —И замолчит, чуя Божие слово…

Мальчик на холме

Мальчик смотрит с вершины крутого холмаНа ушедший, колеблемый памятью мир…Детство, солнце, июль, золотая хурма,Ярко-красный гранат и лазурный инжир!А зимой первый снег ослепительно чистИ сосулька вкусней, чем любой леденец!И везде на портретах, усат и плечист,В белом кителе Сталин! – наш вождь и отец.Мальчик смотрит с вершины крутого холма.Время юности. Смута желаний и дел.Что-то буйствует в недрах души и ума,Несовместное с сереньким словом «предел».В лексиконе – «галактика» и «звездолёт»,В моде – джинсы, походы, костры, неуют,И Высоцкий в кассетнике хрипло поётПро разорванный парус и горный маршрут.Мальчик смотрит с вершины крутого холма.Бомбы, лозунги, съезды, всеобщий молчок.Встанешь утром – в газете чернеет кайма:Мол, скончался и этот генсек-старичок.Ну да нам всё одно. А в империи сплошьВоровство, пустословье, разор и раздор,И пытается скрасить державная ложьВечный неурожай и афганский позор.Мальчик смотрит с вершины крутого холмаНа страну трёх морей и десятка пустынь,Где на склонах, как овцы, толпятся домаИ глядят кипарисы в небесную синь,Где ведётся летам с Сотворения счёт,Где беседуют с Господом подле Стены,Где верблюдица-вечность устало бредётПо колючим пескам от войны до войны.Мальчик смотрит с вершины крутого холма.Время тает, как звёзды в рассветной реке.Не сбылись, слава богу, сума и тюрьма,И два внука растут, только жаль, вдалеке.Иногда приезжают – тогда кутерьма,От которой теплеет в душе и в груди!Мальчик смотрит с вершины крутого холма,И, быть может, не вся ещё жизнь позади.

Бродский и Рейн в Венеции

Шли два поэта древним городом,Два разных – как лицо и лик.Один, немного схожий с вороном,Был славою равновеликПалаццо с именами гордыми,Мостам в отметинах времён,Химерам с каменными мордами,Ажурной строгости колонн.Но мало уделял вниманияИм гений и лауреат.Он не обдумывал заранееУлыбок, реплик и цитат,И потому звучал естественноЕго небрежный говорок,Порой сменяемый торжественнымНапевом чуть картавых строк.Стихи читал он просто вроде бы,И так читал их он один,Отторгнутый от русской родины,Но с ней мучительно един.И боль, таланту соразмерную,Себе, быть может, вопреки,В стихи он прятал – как, наверное,Калека прячет полруки.Второй, исполненный терпения,Был роли слушателя рад.Без ссылки и высокой премииОн дома вырастил свой сад.Но и его планиду пёструюШторма кидали вверх и вниз,И стрелы, хищные и острые,Лишь чудом мимо пронеслись.Он выжил между лютой стужеюИ пыльной горечью разрух.…И я не знаю, чья же лучшеюБыла судьба у этих двух.

Стихи для детей

Когда с немотой нас поженит великая сводня,Вам Завтра расскажет, какими мы были сегодня,И вывесит ценник всех наших стихов и улыбок,Ненужных побед и прекрасных, блаженных ошибок.Из дальних пределов, при жизни, увы, недоступных,Уже не исправить наме́рений, слов и поступков,Но вы, молодые, явите чуть-чуть милосердьяК нескладным итогам излишне большого усердья!Ах как мы старались! Искрили мозги и суставы!И правы мы были, когда даже были непра́вы,И чушью задорной свои заполняли тетради,А если и врали – так только лишь истины ради!Но знали мы точно, что избраны веком и словом,Что именно нам суждено прикоснуться к основамГлубин и галактик! – и не было большего страха,Чем тихо и сонно рассеяться горсточкой праха.День близок к закату. Свои собирая котомки,С улыбкой мы просим вас, дерзкие наши потомки,В безвестное Завтра летящие под парусами:Судите тогда нас, когда поумнеете сами!И знайте, что ваши успехи, ошибки, тревоги —Они не начало – они продолженье дороги.Пройдите свой путь, оглянитесь и тихо вздохните,И стих напишите, и детям его расскажите…

Обыкновенная история

Они стихи писали. А пороюИх накрывали страсть и тишина.Я в интересах истины не скрою:Он был умней, талантливей – она.Их разные обслуживали Музы.Им нравились условия игры.Средь множества дуэтов и союзовОни не худшим были. До поры…До той поры, когда она однаждыПропела, будто складывала стих:«Любить достоин далеко не каждый.Здесь я одна люблю за нас двоих!»Тогда с высот мужского первородства,Иронией припудривая гнев,Он пошутил, что бесы превосходстваПредпочитают перезрелых дев.И вздор амбициозного скандалаСдул с бабочки нежнейшую пыльцу…Любовь померкла, съёжилась усталоИ побрела к унылому концу.Не стало ни звонков, ни посещений,Ни тихих посиделок под луной.Он стёр инициалы с посвящений,Она сожгла поэму «Мой герой».В своих обидах каждый был упорен,И каждый залатал дыру в судьбе,Но почему-то ищет до сих пор онВ её стихах хоть строчку о себе.Смятенье слов, прекрасное до дрожи,Метафор золотистый звукоряд– всё это не ему теперь! – и всё жеОн примеряет их чужой наряд.И будто на мгновение воскреслиЗвезда, любовь и запустелый дом…Кольнёт в груди – а может быть? а если? —И аж до слёз смешно ему потом!

Кольцо Соломона

Дорогая, в час пик ошибись как-нибудь континентом!Мы с тобой забредём в ресторанчик на рыжей горе.– Мир входящим! – приветливо, с тысячелетним акцентомСкажет старый еврей при мобильнике и кобуре.За горою Стена, сохранённая верой и горем.Всё вернулось на кру́ги, но сколько же было кругов…А на юге – послушное голосу Господа море,Что спасало народ, переживший врагов и богов.Где все эти цари, фараоны, халифы, эмиры,Превзошедшие прочих в жестоком своём ремесле?И следа не найдёшь… А судьба и история мираПо тропинке плетутся на старом ушастом осле.Так давай не спешить. И пускай на кольце Соломона«Всё проходит» написано, грусть отложи на потом.Может быть, и не всё – если я дожидаюсь влюблённоРук твоих и шагов, как и в тысячелетии том.Ну, допустим, пройдёт… А пока мы побудем с тобоюВот за этим столом, где сошлись мировые пути,И бокалы допьём, и пойдём за ослом, за судьбоюПо тропинке наверх – и кто знает, что ждёт впереди?

Аптекарь

Лечит здесь людей не лекарь. Много лет подрядПользует селян аптекарь – шапочка, халат,В пятнах старческие руки, будто пролит йод,И к нему со всей округи сходится народ.Плохо людям – хрип да кашель, заложило грудь —Просят порошков и капель хоть каких-нибудь.Он им, словно детям малым (без толку, хоть плачь!),В сотый раз твердит устало: «Врач вам нужен, врач…»Соглашаются, конечно: «Правильно, милок!Только врач, пойми, сердешный, дорог и далёк.Ехать холодно и хлябко, осень ведь сейчас,А к тебе и мать, и бабка приводили нас!Помоги!» – и на стремянку залезает он,Где пустырник с валерьянкой, липа и паслён.Это вроде бы подлечит. Добавлять к питью…И уйдёт он лишь под вечер в комнату свою.Стол, продавленное кресло, печка – а потомИзменяются чудесно человек и дом.Кто вы, господин аптекарь? …Плащ, чеканный лик.Свечи и библиотека потаённых книг.Свод, гранитные колонны и хрустальный куб.В нём, заклятьем полонённый, мечется суккуб1.Лютня, клавесин, страницы рукописных нот.В клетке Феникс золотится. Дремлет чёрный кот.Графский герб из палисандра в перекрестье шпаг.В печке вёрткой саламандры огненный зигзаг.Пламя одевает стены в алые шелка,А в окне чужих вселенных мчатся облака.Снявши меч в драконьей коже, шпоры и берет,Маг через крутой порожек входит в кабинет,С кресла ворох пышных юбок сбрасывает прочь.Моцарт и мадеры кубок с ним разделит ночь.Память робко постучится: можно ли, нельзя?Можно! – и являют лица давние друзья,Те, чей ум, как бритва, острый, жаждал перемен:Нострадамус, Калиостро, Фауст, Сен-Жермен,Те, то в бедности и в лоске не щадили сил.Тайный камень философский их к себе манил.А была до цели – малость! Но по одномуВсе ушли. И мощь досталась младшему – ему.Страшный камень, вещий камень сдался, наконец!Обратились воды в пламень, в золото – свинец.И открылся между тайн высший их предел:Камня этого хозяин Вечностью владел,Силами и тьмы, и света ведал чародей.Но, всевластный в мире этом, средь живых людей,Мёртвых он из-за порога возвратить не мог,И скитался одиноко новый полубог.Преданность ведь тоже тайна. Нет над ней суда.А потом судьба случайно привела сюда.Поп, кузнец, пастух и пекарь… Каждый – человек,Прост, хитёр, неглуп. Аптекарь вот уж третий векЛечит их, отводит войны. Честно говоря,Оттого ему спокойно, что живёт не зря.Три села и две деревни – все к нему идут.Он тут свой, хотя и древний, как овраг и пруд…И, выходит, не бессмертным – добрым надо быть,Чтоб в миру жестокосердном ближнего любить.Тёмен ближний и не вечен, свыше не храним,Но душа в нём человечья! – значит, надо с ним,Часто слабым и усталым, разделить пути,Значит, там, где света мало, сам ему свети…

Русские книги в Израиле

Что морочить вам голову сказками или интрижками,Если рядом сюжет очень горестный и настоящий?У подъездов в Израиле ящики с русскими книжками,Будто траурный знак, появляются чаще и чаще.Через Чехию, Венгрию, Австрию и АдриатикуМы за взятки везли, превышая пределы загрузки,Философию, физику, химию и математику,Блока, Бунина, Чехова – всё, как понятно, по-русски.Цену мы себе знали и были не глупыми, вроде бы,Но как много углов оказалось в обещанном круге…И не шибко счастливые на исторической родине,Русским словом спасались мы, книгу раскрыв на досуге.Нанимались на всё, до рассвета вставали в полпятого,– и за швабру, и лом, и лопату, – а чтоб не дичали,Поломойка-филолог в уме повторяла Ахматову,А маляр-математик листал Фихтенгольца2 ночами.Мы пробились к владению скальпелем, числами, перьями,И гортанный язык перестал тяготить, как вериги.Мы остались собой – мастерами, а не подмастерьями! —Но состарились люди, а рядом состарились книги…Нашим детям и внукам иврит уже много привычнее,Чем их простенький русский, бесцветный, как стены приюта.И когда мы уходим, потомки считают приличнееЯщик с книгами вынести – вдруг пригодятся кому-то.Я прощенья прошу у любителей слога изящного,Что безрадостны часто метафоры нового века…Не считая своих – слава Богу, не сложенных в ящики! —Этих траурных книг у меня уже – библиотека.

Нелюбовь

Жизнь, как мячик, кидаю – лови! —А во взгляде читаю тоску.Я привык к твоей нелюбви,Будто к тесному воротнику.И возьму я руки твои,И безволию их удивлюсь.Так привык я к твоей нелюбви,Что уже её не боюсь.Напролом, от стужи дрожа,Сквозь болотные камыши.О любви ты пела, душа?Так поди-ка теперь попляши!Было всё – и тонул, и горел,И с обрыва прыгал во тьму —И не смог, не хотел, не посмелНаучиться жить одному,Без тебя.Но опять позовиИ отринь – скитаться по льдам…Я привык к твоей нелюбви.Я её никому не отдам.

Полёт на воздушной трапеции

Веря в то, что большое всегда отражается в маломИ что путь муравья так же важен, как трассы галактик,Обманув тяготенье, вершим мы подкупольный слалом:Ты – блестяще-прекрасна, а я – серебрист и галантен!Там, внизу, всё не так – неотчётливо, зыбко и ложно,То ли да, то ли нет, то как хочешь, а то непременно…Наверху же, в юпитерах, кроме шарниров и лонжей,Есть всего лишь два тела над чёрной воронкой арены.А в начале – как Слово! – раскрутка до свиста и гула.Воздух бьётся в ушах – и вселяется Бог в акробата.Поворот – Атлантида! Ещё поворот – утонула…Ну работай, партнёрша, чтоб Ною достичь Арарата!Чтоб доплыл до америк сеньор Христофоро Коломбо!Пируэт… А за ним – взлёт разгибом над озером Чудским!И на спаренном сальто – в секунде от ядерной бомбы —Мы поверим друг в друга с особенной силой и чувством.И за девять минут на мгновенья разбитой тревоги,Когда воздух горяч и упруго податлив, как клейстер,Так весь мир мы раскрутим, что взвизгнут железные блокиИ под купол, бледнея, посмотрит бывалый шталмейстер!И очнувшись потом, после всех непадений и взлётов,Под овации в центре огнями залитой арены,Мы с тобою поймём, долгих девять минут отработав,Что иначе, чем прежде, нам дышится в этой Вселенной.И цветы, и поклон, и рука твоя, будто бы лебедь,Обольстительным жестом взлетает в сиянье усталом!Высотой испытав, нас трапеция заново лепит.…Потому что большое всегда отражается в малом.

Бывший друг

И разверзся кривой оврагТам, где прежде стелился луг.Бывший друг мой, ты мне не враг,Но, конечно, уже не друг.Что случилось – мне не понять.Без огня хлебов не испечь.Оказалось, что реки вспятьНачинают порою течь,Что бывает сухой водаИ что тёмным бывает свет.Говорил ты – Конечно! Да! —А потом оказалось – нет.Прежде мы любую бедуОтводили сближеньем сил.Говорил – Позвоню! Приду! —А потом не шёл, не звонил.А когда ждала западняИ сошлись прицелы на мне,Нет, ты не был против меня,Ты поодаль ждал, в стороне…Что ж, прости, солгать не могу:Если врозь мы судьбы несём,Я скорее поверю врагу,Чем правдивому не во всём.Между нами ни правды, ни лжи,Только скучная тишина.Но ты всё-таки мне скажи,Если помощь будет нужна.

Вещи и тайны

Когда на заре засияло светило,Прозрение свыше меня посетило:Я понял, что утром какие-то вещиНаполнены сутью сакральной и вещей!К примеру, легчайшее сооруженье,Дразнящее память и воображенье,Два чудных объёма хранящее нежно, —Кто сунул его под подушку небрежно?А туфельки в цвет голубого опала?…Вчера эта парочка здесь танцевала,Дурачась в тустепе, скользя в менуэте, —Кто вместе с чулками их снял на паркете?Полоска бикини – ажурное чудо! —Сама ли она упорхнула оттуда,Где даже во тьме оказалась некстати,И что ей приснилось в изножье кровати?Но истинно ценный источник познанья —Прелестное, спящее рядом созданье,С которым мы вместе освоили этотВо всех положениях творческий метод!

Земляк Армагеддона

Ар-Мегидо (иврит) – гора Мегидо на востоке Израиля; Армагеддон – последняя битва воинств Бога и сатаны, предсказанная Иоанном Богословом.

Над горою Мегидо на небе ни облачка нет.Фермы, пальмы, поля – всё чуть сонного, мирного вида.Но как сердце Вселенной, как старый тяжёлый брегет,На ладонях у Бога пульсирует жребий Мегидо.Предвещал Иоанн: «Из каменьев исторгнется стон,Хлынут лава и сера, качнётся миров пирамида.Сатана, падший ангел, восстанет на Армагеддон,И Конь Бледный ударит копытами возле Мегидо…»Помнит Яффа ковчег, Назарет – где молился Христос,А нагорья на юге – как праотцев длилась планида.Но застонет земля, содрогнётся небесная ось,И Господь с сатаной повстречаются возле Мегидо.И грядущее это не может не произойти —Роковое, как трасса ревущего в небе болида.Райский сад и Потоп – лишь витки мирового пути,Что закончится здесь, у горы под названьем Мегидо.Двое Мощных со стягами встанут во льду и в огне.Против славы и блеска багровая вспыхнет обида…Бог, конечно, силён! Но ответственность всё же на мне:Ведь и дом, и олива, и дети мои – на Мегидо.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

Суккуб – демон похоти женского пола.

2

Г.М.Фихтенгольц – автор популярного в вузах СССР; «Курса дифференциального и интегрального исчисления».