Геммы. Орден Сияющих

Илай затаил дыхание. Ровный тон этого благородного человека успокаивал его, помогал примириться с поразительными фактами. Впрочем, он уже начал подозревать нечто подобное, но ни за что никогда не пришел бы к этим выводам самостоятельно – слишком глубоко проникли в его разум догматы Церкви. Андрею Феофановичу же хотелось верить. Нет, он просто верил ему, хоть и не мог увидеть колыханий завесы истины, как Норма.

– Это началось почти восемнадцать лет назад. Я тогда только поступил на придворную службу и был полон надежд. У меня была любимая жена, и вскоре после свадьбы мы уже ждали первенца. Ольга так радовалась грядущему материнству, – так же ровно продолжил он, но на имени жены голос Советника дрогнул. – По словам Церкви, дети – величайшее благо, так как их добронравие смывает грехи отцов. Однажды, когда Ольга была уже глубоко беременна, нас пригласили на празднование дня Марфы-угодницы, где должны были собраться все будущие матери из благородных семейств. Все шло прекрасно, она много шутила и охотно общалась с подругами, но в один момент… с ней что-то произошло. Ольга застыла перед большим, в пол зеркалом, а затем, точно сомнамбула, подняла руку и указала куда-то вглубь. «Мирочерпий, – не своим голосом произнесла она. – Мирочерпий смотрит на нас всех». Вино потеряло естественный вес, взмыло над бокалами, а после хрусталь полопался, и все гости, разряженные по случаю светлого праздника во все белое, оказались словно забрызганы кровью. Естественно, поднялся страшный гвалт, а Оля… – Он с силой провел по лицу рукой, оттянув кожу на выступающем подбородке. – Разразился скандал. Заподозрили, что в моей жене пробудился ранее скрытый дар мистерика. Или же она намеренно скрывала его ото всех, что еще хуже. Начали шептаться о ереси у самого трона. Мне пришлось временно оставить службу и срочно увезти супругу из столицы. Моя карьера летела в бездну, да и шут бы с ней, но не вместе с будущим всей моей семьи. Граф Бернотас, долгих ему лет, уже тогда благоволил мне, а потому оказал всю возможную помощь с этим предприятием. Однако даже там, где мы нашли временный приют, Оле не делалось лучше. Беременность протекала тяжело. Временами она впадала в забытье, а потом вновь принималась вещать. Я был на грани отчаяния. Она ведь никогда и ничем не выказывала странностей, не было и намека… Впрочем, дело ведь совершенно не в этом. Я бы любил ее, даже будь она мистерикой, да даже еретичкой. Я бы все равно…

Илай молча кивнул. Он никогда не сталкивался с проявлениями подобных чувств и тем более не догадывался, что они могут быть столь отчаянными даже спустя годы. Но в то же время Советник даже на пике откровенности не выглядел слабым и смешным, напротив – каждое слово говорило о внутренней силе и приводило Илая в неясный душевный трепет. Вот, значит, каким может быть мужчина, зрелый человек.

Граф Дубравин продолжил:

– Я еще малодушно надеялся на лучшее, а потому мы осели неподалеку, в Греневе. Иронично, что близ этого городка вы и отыскали Катерину, – невесело улыбнулся он. – Все это время она была так близко. Но сейчас не об этом. Когда подошел срок, я был совершенно растерян, не понимал, что делать. Даже не знал, где найти достойного целителя. Тогда, в попытке успокоить жену, я прикоснулся к ее животу и… Думаю, тебе довелось испытать нечто подобное. Я провалился в видение, и передо мной предстала Катерина, на вид ей было около семи. Казалось, я брежу – и в какой-то степени так оно и было, – но переживал все как наяву и сразу признал в ней свою дочь. К тому же у нее уже были глаза гемма, что поразило меня. Она не могла говорить, только показывала. Я увидел, что станет, если мы останемся в Греневе. Ольга умерла бы в муках, а я, с младенцем на руках, угодил в руки к инквизиторам, которые подоспели бы к моменту его появления на свет. В том видении я оказывал сопротивление, и, клянусь, так бы оно и было, но в итоге они одолели меня, отобрали дочь… А мне отрезали язык, заклеймили как еретика и отправили на каменоломни Оплота Милосердия. Я… почти чувствовал тот ужас, мучения, безнадежность.

Советник побледнел и умолк. Илай не решался просить его продолжать. Он понимал, насколько реальными могут быть чувства в видениях, что вызывала Катерина. И вряд ли когда-то сможет забыть свою боль от потери отца и чудовищную встречу с серафимом.

Андрей Дубравин нервным жестом размял пальцы и вновь устремился вперед по тропинке, явно ожидая, что Янтарь последует за ним.

– Затем, не успел я отойти от этого страшного откровения, дитя показало мне иной путь и его последствия. Мне следовало отвезти жену в монастырь Крылатого Благословения. Ольга… Увы, ее было не спасти, даже силами целителей. Я никогда не винил в этом Катю, но то, какой сильной она оказалась еще до рождения, истощило здоровье матери, источило ее изнутри. Я не… – Он закрыл глаза и шумно выдохнул, откровенность явно давалась ему с трудом. – Я люблю дочь, она мне дороже всего на свете. Именно поэтому я делал и делаю все для ее защиты. И я знал благодаря видению, что, даже потеряв любимую жену, я сохраню свободу Кати и свою жизнь, у нас будут счастливые годы вместе, я смогу увидеть, как она растет. Потому я в точности исполнил ее первое пророчество. Едва смиренницы вынесли ко мне ребенка и сообщили скорбную весть о кончине Ольги, в монастырь явился приближенный Диаманта, глиптик Фрол. Старый подлец не постыдился тут же заявить права на чудо-ребенка, мол, так ему шепнули серафимы. И я безропотно согласился.

Илай вскинул на него ошеломленный взгляд.

– Как это возможно?..

– У меня не было выбора. Я видел образ Рины с белыми глазами, а потому признал неизбежность того, что однажды она станет геммом. Я выторговал нам семь безмятежных лет до того, как она попадет в монастырь, и возможность воспитывать ее дома, даже когда начнется обучение. Мое положение и вновь обретенная поддержка Церкви это позволяли – я ведь сдался сам, пришел с повинной, как раскаявшийся преступник.

Вспомнив обстоятельства Октава, Илай кивнул. Только вряд ли истово верующий барон Рункелис, отец Турмалина, испытывал подобные муки. Нет, тот, напротив, с охотой передал младшего сына Церкви. Октав ему сам рассказывал.

– Моя служба вновь пошла в гору, через пять лет я стал Советником. Когда Катеньке исполнилось семь, она прошла через сингонию. – Его губы неприязненно искривились, словно выплюнув это слово. – Не знаю в точности, что это – дочь не признается, говорит, это лишнее, – но уверен, что в этом ритуале мало благого. Рина продолжила зреть будущее, в ней почти ничего не изменилось, кроме глаз, что стали видеть в темноте. Она, как сумела, рассказала мне про сингоны, что хранят церковники, чтобы держать геммов в узде. Стало ясно – чтобы освободить ее, необходимо выкрасть ее камень. Граф Бернотас вновь пришел ко мне на помощь, пообещав найти умельца. Оставалось лишь выяснить, где именно находится тайник. И в этот момент героем рассказа становишься ты, Илай, – неожиданно объявил граф.

– Я?.. – опешил Янтарь.

Советник кивнул.

– Однажды Рина подбежала ко мне ужасно встревоженная и заявила, что мы срочно должны ехать на побережье, в деревеньку к юго-западу от Вотры. Сказала, там должно свершиться что-то важное, и очень сердилась на меня за медлительность. Несмотря на шторм, что нагнал нас в пути, мы успели прибыть до инквизиторов и забрали тебя. Когда стало ясно, что нас никто не ищет, не преследует, я самолично…

– То есть я все же был здесь? – брякнул Илай.

– В этом доме? Да, безусловно. – Андрей Феофанович посмотрел на него проницательно. – Это значит, ты вспомнил абсолютно все?

– Нет, я… Только какие-то обрывки, образы.

– Сейчас картина сложится целиком, – обнадежил граф и продолжил: – Я самолично передал тебя в монастырь, объявив, что мы встретили тебя во время загородной прогулки с дочерью, и Рина указала на благословленного серафимами мальчика. Ни один лазурит не уличил бы меня во лжи, – слабо улыбнулся он. – К этому моменту Бернотас свел меня с молодым, но уже зарекомендовавшим себя вором по имени Макар. Громкой фамилии у него тогда еще не водилось, но он определенно умел произвести впечатление. Его кобольды днями и ночами несли караул, сменяя друг друга, пока он прохлаждался в особняке и ждал вестей. Что ж, не могу его этим попрекнуть. – Граф развел руками. – Он был добр к Кате, даже привязался к ней по-своему, да и работу свою выполнил на славу. Как только глиптики провели твою сингонию, они проследовали за экипажем церковников и узнали, что камни хранятся под зданием Архива. Дальнейшее тебе известно.

Илай кивнул:

– Михаэль рассказал мне в подробностях. К слову, где он? – не удержался Янтарь от вопроса.

– У Сияющего Топаза возникли определенные затруднения, – туманно пояснил Советник. – Думаю, ему требуется больше времени.

Затруднения. Оставалось только надеяться, что его не схватили. Хотя, вероятно, будь это так, Дубравин сказал бы. К тому же на стороне Михаэля могущественные Клюковы.

Советник вдруг подошел к ближайшей тоненькой вишне и ухватился за ее покосившуюся подпорку. Махнув рукой Илаю, он подозвал его, и, взявшись вместе, они вернули деревянную конструкцию в вертикальное положение.

Наблюдая, как граф отряхивает ухоженные ладони, Илай решился на вопрос:

– Скажите, милостивый сударь, как же так вышло, что Рину, то есть Катерину Андреевну, похитили те подлецы из «Колеса»? А вы объявили ее мертвой.

– Вот, значит, какие у вас сведения, – изогнул бровь Дубравин.

– Строго говоря, у нас не было почти никаких сведений, – пробормотал Илай, – лишь приказ.

– Понимаю. Однако все обстояло совершенно иначе. После возвращения сингона… – Илай отметил, как пропало из его речи слово «кража», – Рине нельзя было оставаться в Паустаклаве. Будучи Советником, я обратился к эмиссару Алласа по торговым связям, ведь только такой предприимчивый господин мог бы переправить ее через границу, не привлекая лишнего внимания. За крупное и регулярное вознаграждение Аякс Бришес обязался вывезти мою дочь из страны и обеспечивать ее всем необходимым в Алласе до тех пор, пока я не призову их обратно. Можешь заметить, Илай, что твой покорный слуга – неисправимый оптимист, – слегка улыбнулся он. – На настойчивые расспросы представителей Церкви я отвечал, что ее больше нет с нами. И вновь формулировка спасла меня от обвинений. Полномасштабное расследование тогда проводить не стали – мое положение еще больше укрепилось, и расшатывать его значило портить отношения с двором. Глиптики не пошли на такой риск.

И снова Илай заключил, что Советник избрал единственно верную стратегию. Геммов только недавно начали поставлять на светскую службу, раньше «церковным орудиям» доверяли не так сильно.

Граф продолжил:

– Однако пока я пытался найти какое-либо решение, Аякс тоже не сидел сложа руки. Ему удалось выяснить, какую ценность представляет Рина для Церкви. Без подробностей, но он сумел сделать выводы, что мог бы заработать гораздо больше, чем я платил ему на тот момент. Тогда он уже работал в паре с Адель, и вместе они решили шантажировать меня. Привезли Рину в Паустаклаву, вручили мне написанное ее рукой послание и перчатку, а затем заявили, что выдадут ее Инквизиции, если я не заплачу определенную сумму. Я, конечно, не бедствую, но таких средств нет даже у меня, – хмыкнул он. – Да и если бы дело было в деньгах! Запомни на будущее: никогда и ни при каких обстоятельствах не иди на поводу у вымогателей. Почуяв слабину, они не успокоятся, пока не выпьют всю твою кровь досуха.

Жестом он предложил Илаю направиться в обратную сторону. Его рассказ плавно подходил к развязке, частью которой стал отряд геммов.

– Аяксу не удалось выйти на правильных людей из Церкви, он лишь спровоцировал охоту на себя. Пока он искал наиболее выгодное решение, я обратился за помощью к Михаэлю, зная, что под его началом находятся четверо юных и пока непредвзятых сыскарей. Мои надежды полностью оправдались, и моя благодарность безмерна. Хоть и возникло осложнение – идентичный приказ вам отдала Инквизиция.

«И мы тыкались по углам, как слепые кутята, не понимая, кто и чего от нас хочет», – мысленно закончил Илай, но вслух говорить не посмел. В конце концов, в этом не было никакой вины Андрея Феофановича.

Он задумчиво посмотрел в сторону беседки, где сидели Рина и Диана. Младшая, судя по всему, вдоволь напилась своего шоколада и теперь пристально глядела на приближающихся графа и брата.

Илай решился спросить:

– Позвольте узнать, сударь, как вы собираетесь поступать дальше? Церкви доподлинно известно, что Катерина Андреевна в Вотре, что она у вас. Пусть они не рискнут брать штурмом особняк, но разве вы не загнаны в угол?

Граф замедлил шаг.

– Ты делаешь правильные выводы, Илай. Именно по этой причине я попросил Михаэля отправить вас сюда. В настоящий момент обстоятельства довольно… зыбки и могут разительно измениться. У меня есть основания полагать, что Церковь решила отступиться, видения Рины это подтверждают. Но пока не получу неопровержимых тому доказательств, я принял решение временно вывезти ее в наше родовое гнездо, что в Букаве. Во всей империи не найти места надежнее для нее. Некоторые семьи защищают сами камни стен.

В груди Илая шевельнулось нечто, похожее на надежду:

– И вы вызвали нас, чтобы…

– Чтобы сопровождать и охранять мою единственную дочь и наследницу от любых напастей по пути к замку и обратно. Насколько я знаю, на данный момент вы с сестрой не связаны более никакими обязательствами, – заметил он, явно намекая на то, что их сингоны тоже больше не в руках Церкви. – Ввиду же некоторых обстоятельств вашего… освобождения, вам бы тоже не помешало временное убежище. Даю слово, это будет последняя просьба.

– С превеликой радостью! – выпалил Илай, но тут же спохватился, кашлянул в кулак и нарочито сухо добавил: – Но сперва мне нужно оповестить об этом куратора и сестру.

Дубравин одобрительно положил руку на его плечо:

– Рад, что вы полны решимости. Михаэль уже в курсе всего, а вот вашей сестрице мы сейчас же все объясним. Надеюсь, и она не откажется.

«Если ее будут поить шоколадом, она хоть на край света пойдет», – мысленно хмыкнул Илай.

– Отправляетесь сегодня же, – огорошил его Советник и вновь быстро зашагал к беседке. – Нельзя терять более ни минуты. К тому же не хочу вас обидеть, но, насколько мне известно, личных вещей у вас нет вовсе. А значит, сборы не займут времени.

Илай не нашелся, как ему возразить, а потому только похлопал бестолково глазами и тут же потрусил следом.

* * *

Едва они закончили объясняться с Дианой, которая, как выяснилось, уже успела обо всем условиться со своей новой задушевной подругой, как по знаку графа подали карету. В сравнении со служебной коробушкой Рахель это был чуть ли не дом на колесах, во всяком случае не менее обстоятельно оборудованный. Путь их лежал далеко на юго-восток, аж в Букаву, что располагалась за полноводной рекой Льняной, в самом центре княжества Белоборского. И успеть требовалось до потепления, пока окрестные дороги не превратятся в непролазные грязевые лужи. Неудивительно, что граф не мешкал.

На прощание он поцеловал дочь в лоб и крепко прижал к себе. Илай проникся к Советнику такой симпатией, что в мыслях пожелал им не расставаться надолго. А с другой стороны…

«А с другой стороны, я теперь защитник Рины и буду с ней повсюду. Только она и я…» Рядом сыто отдувалась Диана, ослабшей рукой пытаясь оттереть шоколадные усы. «Ладно, – исправился Илай, – только она, я и Диана. В старинном замке посреди неизвестности».

* * *

Вскоре карета выкатилась из Гагарского округа, миновала Большую Присутственную, с нее свернула на Благовестный тракт, который и вывел их из стольного града Вотры. Девушки, утомленные сладостями и переживаниями, успели прикорнуть, откинувшись на изобильные подушки, но Илаю было неспокойно.

Гладко ли все пройдет? Не учинят ли за ними погоню? Он то и дело ерзал и порывался смотреть в окна, но сумеречный тракт пустовал.

Спустя полчаса покачиваний в мерно катящейся карете его глаза все же начали слипаться.

«Илай, – вдруг позвал его знакомый голос. – Обождите, нужно переговорить. Я следом за вами».

Янтарь подскочил на месте и, потревожив своих спутниц, бросился стучать кучеру, чтобы остановил карету.

Едва кони стали, он выскочил наружу и принялся всматриваться в снежную дорогу. Вскоре вдали показался одинокий всадник.

Настигнув экипаж, Михаэль спешился и подал руку Илаю. Затем учтиво поприветствовал Диану и высунувшуюся из кареты дочь Советника.

– Граф сказал, у тебя… у вас возникли затруднения, – не выдержал Илай.

– Они были неизбежны. – Михаэль отмахнулся. – Я и не ожидал, что останусь неузнанным. Теперь начнется долгое разбирательство между Инквизицией и Орденом Сияющих, кто и в чем повинен. Но тебе не след об этом думать. У меня достаточно покровителей, и дело вскоре замнут. Церковь не пойдет войной против светской власти из-за каких-то четырех камней. Тем более твои брат и сестра так и остались верны прежним хозяевам.

Илаю не понравилось, каким тоном он это сказал. Хозяевам! Лес и Норма хранили верность закону и своим клятвам, они были честными, благородными людьми, а он… пошел по иному пути. И тут уже ничего не попишешь. Оставалось только верить, что однажды он сумеет с ними объясниться. Что они вообще захотят его выслушать.

– Насколько я знаю, – как ни в чем не бывало продолжил Михаэль, – вы получили ответственное задание от Советника. Что ж, служите верно, но не забудьте вскорости возвратиться. В столице вас ждет еще немало поручений.

– От Клюковых? – тихо уточнил Илай.

Михаэль улыбнулся как-то странно, и, казалось, тень пробежала по его лицу, но он вовремя отвернулся, чтобы огладить лошадь по блестящей черной шее и открепить какой-то сверток от седла.

– Достопочтенный княжеский род Клюковых никогда не нуждался в услугах сыскных геммов, однако в трудную минуту милостиво предоставил вам убежище. Теперь же я и вовсе сомневаюсь, что в обозримом будущем вам доведется с ними свидеться – с этого момента вы служите непосредственно двору Ее Императорского Величества. Хах, можете даже считать себя придворными, – усмехнулся он и бросил свертком в Илая.

Тот поймал и отвернул угол рогожи. И ахнул.

– Что там, что там? – Диана не утерпела, сунула нос ему под руку.

В свертке оказалась форма. Новая, с золотыми галунами, рыже-алая, с черным воротником, почти как у…

– Гвардия?

Михаэль рассмеялся беззаботно и звонко, так, что его голос, казалось, достиг тяжелых облаков.

– Бери выше. Тайная полиция.

Злоключения пытливого студиозуса Луи Клода д’Энкриера из башни мистериков Тур-де-Луазо

Луи Клод щелкнул мозолистыми пальцами.

– Ну вот и все, – кивнул он на весело заплясавший по дровам огонь. Дерево было не лучшего качества, но для растопки все равно годилось – термал мог заставить гореть что угодно.

Смурной месье Жебаль даже не посмотрел в его сторону. Что ж, Луи Клод и не ждал благодарности, потому что услуга была пустяковая даже для такого слабого мистерика, как он. Но при всей элементарности действия он щелкал пальцами так часто, что их кончики огрубели.

Запалить свечи? Луи Клод. Сырые дрова? Луи Клод. Подогреть ужин? Луи Клод. Разжечь очаг на общей кухне? Луи Клод, мать твою, ты где?!

«А впрочем, бес с ними, с пальцами, – рассуждал Луи Клод, – лишь бы волосы больше не трогали».

Он по праву гордился своими густыми, чуть вьющимися волосами цвета трюфеля. Они красиво блестели на солнце и нравились девушкам… в прошлой жизни.

Молодой термал попал в Тур-де-Луазо всего полтора года назад, но теперь кажется, что все пятнадцать. Возможно, он бы пришел сюда и раньше, но не многие знают, что под благообразной личиной мужского монастыря, где все рьяно чтут Деус Патре, кроется убежище для мистериков. Отношение к носителям силы в Алласе временами то теплело, то совершенно охлаждалось, доходя до самых откровенных гонений. Кто-то бежал в соседние страны, если мог себе позволить столь дальнюю дорогу. В той же Паустаклаве мистерики вполне могли жить спокойно, но существовала загвоздка, а вернее, две: Церковь и сам культ серафимов. Приспешники Диаманта активно вербовали мистериков и, по слухам, под пытками вынуждали их работать на себя. А о том, чтобы жить среди почитателей чудовищ, и думать было неприятно.

И вот Луи Клод оказался здесь. Правда, для того, чтобы беспрепятственно пересечь полстраны, ему пришлось обрить голову и притвориться монахом. Утрату он пережил болезненно, но успокоил себя тем, что это ненадолго. Он ошибался.

В Тур-де-Луазо проживали одновременно около шести дюжин мужчин-мистериков разного возраста – от шестнадцати до шестидесяти. Впрочем, некоторым могло быть гораздо больше – кто их разберет, этих гармоников? Обитатели башни вели хозяйство, а старшие из них обучали младших. Говорили, что два века назад башня была полноценной академией тонких искусств, где студиозусы оттачивали свое мастерство под руководством более опытных мистериков, сейчас же Тур-де-Луазо пришла в упадок. Впрочем, ее обустройство с тех давних времен тоже ничуть не изменилось.

Занятия все же проводили, но посещали их по желанию. Кто-то настолько увязал в повседневном быту монастыря, что уже не видел смысла совершенствоваться.

Первое время Луи Клод прилежно посещал все лекции и практикумы, но вскоре испытал глубочайшее разочарование. Убеждения местных магистров строились на трех догмах: раньше было лучше, мистерией лучше не пользоваться без крайней необходимости, а если и пользоваться, то украдкой, точно справляя нужду. Третьей животрепещущей темой было сопротивление дьявольским соблазнам. Дескать, дьяволы и привели мистериков к такому плачевному положению. Порицанию каждого из Чуждого племени поименно неизменно отводилась львиная доля занятий.

Всего дьяволов четырнадцать. Жестокая Джервезиа и ее грозная армия рыцарей-жуков, бесстыжий развратник Хелир и коварная Маниа были злодеями и одновременно главными героями множества поэтических и прозаических текстов, хранимых в библиотеке башни мистериков. Особенно магистры увещевали избегать приспешников Криспинуса, охочего до владеющих мистерией, и вездесущего Глосия – соблазнителя разума.

Но не они завладели мыслями Луи Клода. Разочаровавшись в Тур-де-Луазо, его магистрах и их знаниях, вопреки всему он избрал себе прелестного кумира. И опаснейшего.

Луи Клод, кивая всем встречным обитателям башни, поднялся на десятый этаж. К счастью, ни один мистерик ни за что не согласился бы делить личное пространство с кем-то еще, и потому у каждого здесь были свои, пусть тесные, но комнаты. В случае Луи Клода – одна комната. Да что там, каморка. У родителей в Бужи было куда вольготней, но и опасней: на него могли в любой момент донести служителям Деус Патре, и вскоре он горел бы не хуже поджигаемых им бревен.

Оказавшись в блаженном одиночестве, Луи Клод запер дверь на задвижку и первым делом проверил свои тайники – за камнем у изголовья кровати, под половицей и в ножке стула. Его сокровища оставались в безопасности. Значит, сегодня все изменится. Он готов изменить все.

Спустя полгода в башне Луи Клод едва не ошалел от изоляции и пробирающих до кишок сквозняков. Ему необходимо было оказаться среди людской толпы, шумной и беззаботной, вдохнуть вольный воздух и побродить, где вздумается. А последние шесть месяцев он только тем и занимался, что мыл полы – руками! – и поджигал различную мелочовку – ими же! Ему требовалось дать волю ногам, а пуще того голове. Прошение отпустить его с другими братьями в ближайший городок охотно удовлетворили, и Луи Клод стал с нетерпением ждать вольницы. Однако он не знал, что для того, чтобы выйти в люди, придется повторно выбрить круг на голове. Когда мсье Валуа подступился к нему с наточенным лезвием и мыльной кистью, Луи Клод едва не заплакал от беспомощного гнева. Но ничего не попишешь – будь добр поддерживать общую легенду и притворяться монахом. Тогда он осознал, что сам загнал себя в ловушку, где ему не светит ничего, кроме как упиваться местным кислым вином и медленно тупеть. Магистры могут сколько угодно кряхтеть, что именно из Тур-де-Луазо вышел легендарный король Паустаклавы Бертрам, но это не отменяло того, что новые великие так просто не покинут этих самых стен.

Луи Клод ожидал, что станет могущественным мистериком, обретет богатство, власть, любовь восхитительных женщин и огромный дворец в придачу. А если будет желание, разворошит эту гнилую кодлу Деус Патре, что притесняет ему подобных, и построит новый, свободный мир. По щелчку пальцев, разумеется.

Потому, вернувшись в башню, он взялся за поиски источников могущества уже без оглядки на магистров. Едва отделавшись от повседневных обязанностей, он бежал в библиотеку и читал, читал и делал записи, вновь читал… И так, пока не падал в голодные обмороки, потому что забывал поесть. Поиски его были безнадежны и бесплодны, пока спустя почти год он не наткнулся на пыльный, заплесневелый том – «Мерзкие искусства». Почти отчаявшись к тому моменту, он был готов к любым мерзостям вроде гаруспика или антропомантии, но обнаружил иное.