Секс-вояж сквозь пространство и время. Сборник рассказов

– Та не, они боялись. Так он превращался то в быка, то в лебедя, то в золотой дождь. Чтобы с ними туда-сюда.

– В золотой дождь! Так он у них главный извращенец и был! Фууу!

– Та не тот дождь, дурында ты малолетняя! Настоящий. Золотой.

– Ну не знаю, Мишка. Странные они, греки твои. Чтоб я вот это так… с быком… или даже с лебедем… бррр!

– Ну ты же говорила только что, что ты птица.

– Так то ж не взаправду!

– Так и у них это – мифы! Легенды, значит.

– Но кто-то ж их придумал. Значит, что-то такое он думал.

– Думал. Образами.

– Это как?

– Ну вот ты, например, лошадка. Образно говоря.

Белка резко вскочила с лежака, стала возле Михаила на четвереньки, оттопырив попку, быстро глянула по сторонам и куснула его за плавки.

– Такая?

– Ох, ты, блин, и такая! Дикая. Иди ко мне.

– Нет! Никада! Пошли в море!

– Ну, держись, узнаешь, что Посейдон с нереидами делал!

– А это еще кто?

– Морской бог, брат Зевса.

– Ага, брат, значит! Ну, все, дальше можешь не рассказывать. Я девушка скромная, мне такое ни к чему! А что он делал?

– Он так тихонько к ним подкрадывался… и хап! И потом…

– Ну Мииишка!!! Ну пусти!

– Я бог морской или я тебе фуцик мухосранский? Быстро говори!

– Бог! Ну бог! Ну пусти!

– А если я бог… а ты простая смертная девушка…

– Ну не надо, Мишутка! Ну стыдно так! Ну я потом! Я отработаю!

– Будешь простой смертной девушкой?! Клянись!

– Ну клянусь!

– Ладно. Пошли остынем. Окунемся. В морскую пену.

– Вот ты подлец какой! Утоплю тебя щас! В пене твоей!

Возвращались с пляжа они по Английской набережной, уставшие, разморенные солнцем и любовью, обнявшись за плечи.

– Мишка, а что это за дворец такой. Negresco написано.

– Это отель, Бельчонок.

– Для негров?!

– Да нет, это хозяина так звали – Анри Негреско. Он румын был немножко.

– Ничего себе румын – такой купол отгрохал!

– Его Эйфель делал. Тот, что башню. А форму скопировал с груди своей дамы сердца.

– Ничёсе – дама у него была! А Эйфелеву башню он с себя скопировал? Тогда понятно, за что она его любила.

– Зато теперь это символ Парижа. Теперь ты понимаешь, почему его называют столицей любви?

– Теперь понимаю! А тут кто живет?

– Да много кто. Шанель жила, Джина Лоллобриджида, Пикассо, Сальвадор Дали, Хемингуэй, герцог и герцогиня Виндзор, Майкл Джексон…

– Абалдеть! Красиво там внутри, наверно.

– Красиво. Под куполом висит четырехметровая хрустальная люстра – их всего две сделали, вторую – для Николая II, – он ее повесил в Большом Кремлевском дворце. А еще в этом отельчике есть Королевский салон и салон Людовика XIV – там лежит настоящий ковер Марии Медичи.

– Да ты что! Круто! Как в кино?!

– Почти. Но тут – все настоящее. Этот отель – символ Лазурного Берега. Давай я тебя щелкну – на фоне.

– Подожди, причешусь. Давай. А можно я девчонкам скажу, что мы тут с тобой жили?

– Зачем, Бельчонок. Вот еще немножко денег заработаем – поживем тут хоть денек – тогда и расскажешь.

– Ты правду говоришь?!

– Ну разве я тебя когда обманывал.

– Мишка, ну давай уже скорей! Так хочется! Я уже сегодня была у тебя Медичи, а теперь бы на ковре так… прилечь. Мариином. А ты бы меня пощелкал.

– Голую?

– Ну у них же все там… в Тоскании… ты же сам говорил!

– Ладно, будешь у меня Афродита Каллипига и Афродита Кастниетида.

– А это еще что? На ругательства похоже.

– Да нет, что ты. Это так греки называли свою богиню любви.

– Да знаю я твоих греков! А перевести как?

– Нууу… если по-простому… примерно…

– Давай уже!

– Бесстыдница голопопая.

– Ох и палучите вы все у меня! И ты, и греки!

Так они шли, болтая, наслаждаясь ветерком с моря. От сквера с пальмами они свернули вправо и дошли до фонтанов: дети бродили по дну, перебрасывались мячиками и фрисби.

– Мишка, я соленая вся. Хочу в фонтан!

– Ну давай, пока он спит.

Белка оперлась руками о бортик, разулась, опустила в воду одну ногу, потом другую, пошла по дну, смывая ладонями соль с бедер; фонтан вдруг ожил и выбросил вверх огромные струи воды, они падали вниз, разнося вокруг тучи брызг. Футболка девушки сразу намокла, и из-за островка с пальмами на ней любопытно выглянули соски.

– Мишка! Ну я мокрая вся! И голая опять! В городе!

– Ну вылазь, иди ко мне.

Белка выбралась из фонтана и прижалась грудью к Михаилу.

– Спрячь меня. Ну как я теперь пойду.

– Постой так. Ты моя красавица. Помнишь, когда я тебя так в первый раз увидел?

– Когда? В Шарме?

– Нет. Дома. Перед подъездом. Гроза началась. Растворила твою маечку. И мы пошли ко мне. Кофе пить.

– А ты такой подлец оказался!

– Почему это?

– Надругался. Над бедной девушкой.

– А она разве не хотела?

– Да она давно хотела. Да тебе ж, Дуридому, пока гром не грянет…

– Ну, вот такой тебе попался.

– Попался-таки?

– По полной программе.

– И сейчас?

– Сейчас еще больше.

– Почему?

– Не знаю. Так выходит. Само как-то. Чем больше тебя у меня есть, тем больше я хочу. Еще и еще. Я даже думаю, может, это болезнь какая. Ты не знаешь?

– А может это любовь называется?

– Так это самая страшная болезнь и есть.

– Почему это?

– Потому что от нее нет лекарства.

– А зачем тебе от нее лечиться? Разве тебе плохо?

– Мне хорошо. Сейчас. Но периодически я боюсь.

– Чего?

– Ну вот набегут миллионеры всякие… на яхтах… и украдут тебя.

– А ты меня не отпускай!

– Я-то тебя не отпущу. Но, может, ты сама уйдешь.

– От тебя, Дуридома?

– Ну да.

– Да не дождешься!!!

– Правда?

– И не мечтай!

– Бельчонок ты мой любимый. Я только об одном и мечтаю.

– О чем это?

– Чтобы ты всегда была со мной.

– Правда?

– Ну да.

– А зачем тебе это?

– Ну кто меня еще целовать будет. Иногда. По-французски.

– Ах ты подлец какой! Убью тебя щас!

– Пошли есть? Ты уже высохла.

– Ох и голодная я! Давай меня кормить, быстренько! По-французски!

***

В тот вечер, полтора года назад, Михаил Дуридомов, тогда еще недоучившийся студент-историк и работник Пункта приема вторсырья, возвращался домой с работы и у подъезда на лавочке увидел Бэлу Бурлакову – они жили в одном подъезде и встречались так почти каждый день, перебрасывались парой фраз, он получал обычно по носу и шел, не солоно хлебавши, домой. Он никак не мог понять отношение девушки к себе – они были приятелями, но простого дворового общения не получалось – она задирала его, он – ее; меж ними пролегала невидимая стена, граница, которую они никак не могли перейти.

Сегодня Бэла не спешила в больницу, сидела на лавочке накрашенная, положив ногу на ногу, и Михаил усмотрел, что под белым топиком у нее ничего больше нет. Он отогнал всякую дурню, так и готовую сорваться с кончика языка и выдавил из себя комплимент – первый раз. Грянул гром, но молния его не поразила, начавшийся дождь проявил под топиком Белкины соски, и она согласилась пойти к нему домой выпить кофе.

Дома он проводил девушку в комнату и бросился на кухню делать кофе. Конфет не было, черт, только батон старый, в шкафчике Михаил нашел бутылку какого-то прибалтийского ликера, передаренного отцом, и налил в кофе на палец ликера. Через минуту Белка отхлебнула кофе.

– Да ты напоить меня хочешь, что ли, Мишка?

– Та не, просто… чтоб вкусней.

– Вкусно. А музыка у тебя есть?

– Есть, щас включу, – он запустил комп, плеер, и из его пяти колонок бухнул Крис де Бург – «Леди ин ред».

– А монитор у тебя классный.

– Суперский – все видно.

– А что ты хочешь увидеть?

– Нууу… вот зашел на твою страницу – чтоб глаза лучше рассмотреть можно было.

– Так ты мои глаза рассматривал?!

– А что, нельзя?

– Интересно просто. А еще что рассматривал?

– Нууу… но… ги.

– А сейчас внизу что рассматривал?

– Что видно стало, то и рассматривал.

– Рассмотрел?

– Рас… смотрел.

– И что?

– Ты… это… Белка. Ты не хочешь потанцевать? – выпалил он.

– С тобой что ли?

– Ну как хо…

– Да пошли уже.

Они топтались босиком на старом ковре, слегка обнявшись за плечи, изображая «медленный» танец. Михаил потихоньку прижимал девушку к себе, она чуть пружинила, сопротивлялась, потом поддавалась; ее упругие груди играли на клавишах его ребер, руки его дрожали, факел в паху полыхал; он опустил руки вниз по спине девушки и прижал ее юбку к своим джинсам. Уйдет, щас уйдет! Как пить дать уйдет!

– Мишка, да ты, может, чего-то хочешь?

– А ты не уйдешь?

– Чего это? Мы же только пришли.

– Правда?

– Ну говори.

– Я хочу… их… потрогать. Твои…

– Только потрогать?

– Нет. И… по… смотреть.

– И все?

– И… поцеловать.

– Так это уже три желания, Мишка. Давай одно что-нибудь придумай. Пока я добрая.

– Одно?! Как же это – одно? Стой! Придумал! Я хочу, чтобы ты лежала на диване, под пледом, без ничего, а я лежал рядом… вот.

– Вот ты хитрюга какой! Придумал! Скажешь тоже: без ничего!

– Ты не уйдешь… сейчас? Ты не обиделась?

– Что-то я устала… танцевать. Пойди на кухню, покури.

Михаил на кухне никак не мог попасть сигаретой в огонек зажигалки, потом попал и затянулся так, будто его подняли со дна моря и дали трубку с кислородом. Сердце бумкало бас-барабаном. Господи, неужели она… неужели это… будет. Ты все можешь, господи… ну прошу тебя… Он последний раз затянулся, загасил сигарету и почему-то на цыпочках пошел в комнату – дверь была закрыта. Он тихо открыл ее – шторы были задвинуты, темнота забралась в него первобытным страхом – страхом неизвестности.

– Белка?

– Ну где ты ходишь, иди уже сюда, – голос шел от дивана, он стал перед ним на колени и поелозил на ощупь руками – под пледом угадывалось тело девушки. Михаил задержал дыхание и просунул руки под плед – пальцы его коснулись мягкой шелковой кожи; он провел ладонью вверх и вниз – одежды не было никакой. Он осторожно откинул край пледа, нашел губами грудь и впился в левый сосок – это был сейчас для него источник жизни, последняя надежда для умирающего, родник для паломника в пустыне; он пил из него, трогал рукой правую грудь, потом оторвался, выдохнул, поднял голову выше и приник к губам девушки. Она обняла его руками за шею, провела ладонями по плечам.

– Мишка! Ты так и будешь передо мной на коленях стоять? Одетый?!

Потом они долго еще лежали в темноте, стена рухнула, они узнавали друг друга руками и губами, насыщали свой голод и голоднели опять, набрасывались друг на друга, соединялись и расходились, говорили разные глупости и молчали, кожа их покрывалась потом и высыхала, пока часа через два они не выдохлись совсем, распластались на спинах, и Михаил услышал:

– Мишка! Я голодная вся – умру щас! У тебя еда есть?

– Нууу…

– Ясно все с тобой. Пора тебя в свои руки брать. Пока ты еще теплый.

– Да я и так в твоих руках, Белка. Делай, что хочешь. Всегда.

– Да я не о том! Я про кухню! После этого знаешь, как есть всегда хочется! Нет?

– Ужасно хочется! А давай в кафе пойдем! Мороженое есть. Со сливками и шоколадом.

– Давай!

– Ну пошли.

***

В «La Taverne Massena» они выбрали столик на террасе, уселись, официант в длинном фартуке принес два меню с фотографиями и названиями блюд на четырех языках.

– Смотри, какая пицца, Мишка!

– Пицца ты – больница! Вот приедешь домой, что ты девкам расскажешь – как пиццу в Ницце ела?

– А что?

– Ты же на море. Нужно попробовать местную кухню. Вот что ты знаешь из французской еды?

– Из французской? Шампанское!

– Ну чему вас там в мединституте учат. Надо попробовать луковый суп обязательно.

– Луковый? А я от него буду плакать?

– Да не будешь. Вот, еще интересный супчик – буйабес. Посёрбаем?

– Ну что за балбес! Тоже с луком? Разве им наешься?

– Еще как! Туда кладут рыбу разную, обязательно семь видов, вино, томаты, оливковое масло. А тут еще и омаров с лобстерами.

– Омаров?! И все в одну тарелку?

– Конечно. Давай один такой возьмем, один такой, чтоб оба попробовать.

– Ну давай. А мяса возьмем?

– Не, не будем. Вот тут есть мидии в вине, креветки королевские на гриле – это на закуску. А на второе можно взять жаренную дораду с овощами. Или морского черта.

– Не, Мишка, черта не надо!

– Да это рыба такая! Ну как хочешь. А потом сыр Banon и дыню Cavaillon. Идет?

– Ладно! Банон так банон!

Михаил подозвал официанта, заказал выбранные блюда и «бутылку какого-нибудь белого Шатонёф-дю-Пап». Тот поклонился, забрал меню и ушел, потом вернулся с бутылкой Chateauneuf-du-Pape "Clos La Roquete" 2012 года и устроил цирк с пробками и пробованиями – Михаил посмаковал вино и важно покивал.

– Ну что, Бельчонок, за тебя в Провансе!

– Так мы ж в Ницце, а не в Провансе.

– Ницца и есть в Провансе, маленькая. И все, что ты сейчас будешь есть – провансальская кухня. Рыба, овощи, пряности, оливки, фрукты.

– Ну так классно! Скорей бы уже несли!

Официант принес блюда с мидиями и креветками, соусы и лимоны, долил вина, и Белка набросилась на еду.

– Вкусненько как!

– Ну я надеюсь.

Принесли дымящийся суп.

– Ой, а твой буалбес какой! Ложку проглочу! Налей мне еще вина.

– Буйабес. Запоминай названия. Bouillabaisse. А то расскажешь там своим. А кто-нибудь на курсы французского ходит. Еще, что ли, вина заказать.

Подошел официант, неся в руках серебряное ведерко, из которого виднелось горлышко в фольге.

– Madame. Monsieur. Le monsieur à la table d'à côté vous envoie…, – он показал на столик, стоящий метрах в пяти от них – из-за него привстал и слегка поклонился вальяжный загорелый мужчина лет пятидесяти с тонкими черными усами, в синем блейзере, голубой рубашке и шелковом шейном платке. Михаил поднялся и изобразил ответный поклон.

– Белка, сделай ему ручкой. Он тебе шампанского прислал.

– Мне?!!! А чего это он?!

– Сражен твоей красотой, наверно. Тут так принято.

– Ну пипец! Со мной такого еще никогда не было! Я такое только в кино видела. Наливай!

– Так тут все – сплошное кино. Тут, кстати, Тулуза не очень далеко. Можно взять машинку и катнуться.

– И что там, в Тулузе твоей?

– Эх, ты! Там же Пейрак графствовал. Забыла?

– Да ты что! И Анжелика там жила?!

– Жила-была.

– Так это все правда, Мишка?

– Правда в том, что мы сейчас с тобой пьем шампанское на Лазурном берегу. Едим омаров в супчике. А у тебя еще в некоторых местах море не высохло. Средиземное.

– Ну Мишка! Граф бы так Анжелике никада не сказал! Меня учишь, а сам…

– Ну не сердись. Тебе хорошо?

– Мне так хорошо, что не знаю даже, чего бы мне еще хотелось! Тут так все по-другому. Спокойно. Красиво. Даже в Шарме не так мне нравится. Спасибо, что привез меня сюда.

Михаил похлопал себя по карманам.

– Пойду куплю сигарет. Да и покурю заодно. Не скучай.

– Не буду!

Михаил вышел на улицу в поисках табачной лавки, солнце закрыли облака, было тепло, но не жарко. Господи, как хорошо. Ты столько читал об этой земле. Дюма, Дрюон, Проклятые короли с тамплиерами, Людовики с Ришелье. И вот ты по ней идешь. Сам, своими дуридомскими ногами. Ты только что пробовал луковый суп, пил Veuve Clicquot, какому-то кадру Белка понравилась… вот прикол… Он нашел лавку, купил пачку «Данхилла», закурил на улице и двинул назад. На подходе к ресторану он увидел у своего столика мужчину в синем блейзере – тот что-то говорил Белке, потом склонился, взял ее руку и поцеловал. Девушка улыбалась, жеманясь, выгибала руку, цвела и пахла. Мужчина еще раз поклонился, вышел на улицу и двинулся к площади Массена. Вот паскуда, на пять минут нельзя девчонку одну оставить! Настроение заметно испортилось. Он уселся за свой столик. Белкины щеки пылали.

– Ты, дарагая, скора на руку. Не скучала.

– Ну Мииишка! Ну что такого! Такой вежливый мужчинка. Такой приличный. Говорил мне что-то. По-ихнему. Я и не поняла ничего.

– А чего ж ты цвела как майская роза?

– Ну представляешь – он откуда-то знает мое имя! Все время Bella и Bella!

– А он не по-итальянски говорил?

– Ну откуда я знаю, Мишка! Но не так, как тут говорят. А что?

– Да ничего. Откручу вот тебе хвост – будешь тогда Bella.

– Ну Мишутка, ну чего ты злишься! Налей мне шампанского лучше! С пеной!

Михаил пытался выгнать из себя тучу. Ну подумаешь, ну и Bella. Может, ты уже привык, уже и не видишь ее, может она и вправду красавица. Смотри, как сияет. Тебе же говорили: женщине это надо. Ты-то сам ей руку целовал? На улице. Вот и молчи в тряпочку. Пейрак мухосранский.

– Ладно. Доедаем да пойдем в номер. Устал я. В сиесту упадем на часик.

– В сиесту?! Это куда?!

– Да никуда. Поспим просто.

– Ага, поспим! Так я тебе и поверила! Знаю я твое «поспим».

– Просто отдохнем, Бельчонок. Ладно?

– Ты какой-то странный стал, Мишка. Ничего не болит?

– Голова что-то. Дурная какая-то.

– Так ты ж известный Дуридом! Ладно, я тебя вылечу! Не переживай!

В номере Белка сразу отправилась в душ, а Михаил уселся в кресло и закурил. Ну все, Майкл, проехали, перестань себе настроение портить. Все хорошо. В дверь постучали, и вошел посыльный в ливрее с букетом из дюжины метровых алых роз.

– Pour madame.

Михаил обалдело принял букет, внизу на золотом шнурке болтался конверт, он открыл его: на маленькой карточке было одно слово «Bellissima!» Ах ты ж твою маму мию в хвост и в гриву! Он хряснул букет об колено, взвыл от боли – шипы вонзились в кожу, бросил его на пол и стал яростно топтать. Дверь ванной открылась, и вышла Белка, завернутая в белое махровое полотенце.

– Что случилось, Мишка?!

– Случилось?! Это ты мне скажи, что случилось! И как тут этот букет оказался! И о чем это вы с этим итальяшкой говорили! Bella!

– Да я не знаю, Мишка! Чесслово, не знаю! Клянусь!

– Откуда ж он знает, где ты живешь?!

– Ну он что-то бормотал такое: отель-отель. А я и говорю: ес, отель, фонтан Аполлон, туда-сюда и так рукой показала. И все!

– И все?!

– Нууу… он мне еще карточку дал, маленькую такую.

– А ну давай ее сюда!

Михаил схватил из рук девушки белую визитку: сверху была вытеснена небольшая корона, потом шло «Salvatore di Adamo. Conte». Твою ж дивизию!

– Граф! В Анжелики захотела! Сучка ты бесхвостая, а не Белка! – он порвал визитку в мелкие клочки, рванул из номера, хлопнув изо всей силы дверью, и бегом спустился вниз. Остановился он в холле, на глаза ему попался бар, он свернул и сел на табурет.

– Коньяк! Наполеон! Сто пятьдесят!

Бармен достал бутылку, поставил на стойку пузатый бокал, напоминающий маленький аквариум, и налил на донышко золотистой жидкости.

– Ты чё! Я ж тебе сказал: хандред, блин, плюс фифти.

Бармен поставил на стойку еще два бокала.

– Да не е*и мне мозги! В один лей! – показал он жестом на первый бокал. Бармен молча долил еще две «дозы», выбил чек и поставил в блюдечке на стойку. Михаил взял аквариум и резко опрокинул его в рот – бармен в ужасе на него уставился; он смачно выдохнул, посмотрел на чек, вдох замер в нем на полпути, но он молча достал их бумажника купюру и бросил на стойку.

– Сдачи не надо!

– Merci, monsieur!

Михаил вышел из отеля, прошел тротуар и оперся о фонарный столб, достал сигарету и закурил. Фу, дрянь какая! Сигарета пылала, подожженная с фильтра, он выбросил ее и закурил новую. Ну вот, вот и приехали. Давно ли думал. Вот тебе и вечная любовь. Так это ж только цветы-шампанское. А если б этот граф хренов бриллиантов ей прислал. Уже бы ты ее и не увидел. Так и проходит вся эта грёбанная глория мунди. Чик-пык, и увели девчонку. А ты что хотел. За что ей тебя любить, что ты ей дал.

Дверь отеля открылась и выпустила Белку: она была в шлепанцах, джинсовой юбке и пляжной маечке, но пальмы перебрались на спину.

– Миша, пойдем домой.

– Уйди, Белка.

– Ну чего это?

– Побить тебя хочется. Лучше я пойду погуляю. От греха подальше.

– Ну и хорошо. Пойдем домой, побьем меня быстренько, накааажем хорошенько, пошли.

– Не будь дурой, а.

– Ну я дура, дура набитая, ну прости меня! Ну пойдем домой, я тебя прошу, пошли, мой хороший, пошли.

Белка тянула его за руку, пока он не оторвался от столба и не побрел за ней. Бармен из-за стойки показал ему пальцами «Ок» и подмигнул. В номере роз на полу уже не было, Михаил подошел к окну, распахнул его и высунулся наружу, Белка сзади обняла его за плечи.

– Ну что, Мишутка, успокоился? Все хорошо. Ничего же и не было.

– Не было?! А ты хотела, чтоб было! – Михаил развернулся, схватил девушку за шею, нагнул ее вперед, в окно, задрал юбку и от души ляснул по заднице.

– Ну мне же больно!

– А ты как хотела?!

– Ну я не так хотела!

Он сдвинул в сторону стринги и резко вошел в нее, продолжая держать за шею.

– Так?!

– Ой, так! Ой, Мишенька, протк… нешь меня совсем! Ооой, по… жа… лей… бед… ную… де… воч…ку… от… пус… ти… на по… ка… янье!

– Я вот тебя отпущу! Птицу! Поле… тать ей… за… хо… те… лось! На… ле… во!

– Ну я ни… бу… ду боль… ше! Ни… ка… да! Ой, уже теку вся! Сду… вайся, из… верг! Все, не мо… гу боль… ше! Пус… ти!

Михаил отодвинулся, вытер пот со лба тыльной стороной ладони и услышал за окном нестройные аплодисменты, выглянул – человек десять зевак смотрели на их окно и хлопали. Вот ты, блин, французы!

Они лежали на кровати, Белка гладила ладонью грудь и плечи Михаила.

– Давай поспим, Миша, поспи, мой хороший, мой родной, спи, засыпай, я тут, с тобой, я всегда буду с тобой, всегда буду тебя любить, все хорошо. Жаль только, что ты карточку порвал.

– Ты что, опять?!

– Ну нет, ты что! Просто девчонкам бы показала. А так они ни за что не поверят! Про графа.

– Белка, щас еще получишь!

– Ну все, все, я пошутила, спи.

Михаил проснулся и резко открыл глаза – Белка смотрела на него.

– Мне приснилось, что тебя нет.

– А где же я могу быть, глупый?

– Ушла. Уплыла на яхте.

– Да вот она я, никуда я от тебя не денусь.

– Ты меня любишь?

– Ну конечно, дурачок ты мой родной!

– Прости меня, Белка.

– За что?

– Нууу… скандал устроил.

– Да ничего, мне приятно даже.

– По заднице получить?

– Так ты ж от рееевности! Прямо тигр был какой-то! Я аж боялась тебя! Никогда тебя таким не видела. Может, ты меня любишь, а?

– Ты знаешь, я как-то так представил: я отошел на минутку, а тут набежали всякие, цветами тебя завалили, подарками задарили и увели у меня. И нет тебя. Навсегда. И я опять один, Мишка Дуридомов…

– Да не нужны мне никакие цветы-подарки! Только ты, Дуридом, и нужен. Я ж тебя первая нашла. Ты забыл?

– Ну нашла. Меня. Потом еще кого-нибудь нашла. С усами.

– Ну перестань, Мишутка, ну что ты все не успокоишься никак. Мне и так с тобой хорошо, без усов. И с ним хорошо. Мы его любим. И тебя любим. Не, Мишка, ну хватит, ну ты что, прячь его, ну сколько можно! Давай бегом в душ!

– А ты?

– А я потом. Я с тобой знаю уже, что будет. Потом.

– Пойдем кофе пить? Голова дурная совсем.

– Ох и дурная! Но любимая. Давай быстренько, да пойдем гулять.

Они выпили кофе с вишневым тортом на террасе кафе и двинулись в сторону от моря по Avenue Jean Médecin. Михаила успокаивал уют старого города, дома позапрошлого века, маленькие кафешки и их посетители – не было очередей, суеты, спешки. У девушки же все вызывало восторг: трамваи, похожие на скоростные поезда, пальмы, витрины магазинов, куда они заходили, – Михаил терпеливо ждал, переминаясь с ноги на ногу. Больше всего Белку поразил парфюмерный магазин глубиной в целый квартал – тысячи волшебных флаконов манили ее, звали, предлагали побрызгать на себя и купить. Она никак не могла выбрать, мучилась, благоухала уже вся как цветочный рынок от бесконечных проб и, в конце концов, выбрала «J'Adore», вспомнив, как была одета Inna в клипе с таким же названием – это была одна из ее любимых песен; девушка на кассе дала ей на выбор три пробника, что привело ее в состояние, близкое к экстазу, когда она узнала, что их раздают бесплатно. Дальше по тротуару она двигалась вприпрыжку, останавливалась, чмокала Михаила то в щеку, то в ухо; так они шли, пока их не накрыла тень собора.

– Ой, Мишка, что это?!

– Нотр-Дам, Бельчонок.

– А он разве не в Париже?

– В Париже – главный. А в каждом городе – свой. Это Notre-Dame-de-Nice.

– А у нас нет!

– Нет, маленькая. Нам еще дороги надо починить… и с дураками разобраться. Потом построим.