Хрустальные поцелуи

Пока он работал, Лея невольно вспоминала. Десять лет назад он был студентом-философом, увлеченным идеями о времени, пространстве и влиянии прошлого на настоящее. Он не строил здания, но уже тогда в его словах, в его мыслях чувствовалась какая-то внутренняя архитектура, удивительная структура, способная соединять, казалось бы, несоединимое. Он говорил о том, как старые дома хранят память о живших в них людях, как стены пропитываются эмоциями, как пространство может быть наполнено не только физическими объектами, но и невидимыми энергиями. Тогда она, будущий архитектор, слушала его, затаив дыхание, видя в его словах поэзию, которая могла бы стать фундаментом для ее собственных творений.

Теперь он воплощал эти идеи в жизнь. Реставрация. Это слово приобрело для нее новый смысл. Это было не просто восстановление физических конструкций, это было воскрешение памяти, попытка вернуть к жизни то, что казалось навсегда утраченным. Ирония судьбы заключалась в том, что он, человек, который когда-то разрушил ее собственную "архитектуру души", теперь занимался ее восстановлением, пусть и на другом, внешнем уровне.

Артем дошел до центральной инсталляции Леи – "Осколки Времени". Он остановился, и его взгляд, до этого сосредоточенный на стенах, вдруг смягчился. Он провел рукой по воздуху, не касаясь стекла, словно ощущая невидимую энергию, исходящую от тысяч хрупких фрагментов. Лея задержала дыхание. Это было ее личное, ее самое сокровенное творение. И то, как он смотрел на него, говорило ей больше, чем любые слова. Он видел не просто стекло. Он видел ее боль, ее путь, ее попытку собрать себя по крупицам.

"Это… очень сильно," – наконец произнес Артем, его голос был тихим, почти шепотом. Он не смотрел на нее, его взгляд был прикован к инсталляции. – "Хрупкость времени? Отличный выбор названия. Здесь чувствуется… прошлое. И попытка его осмыслить".

Лея почувствовала, как по ее коже пробежали мурашки. Он понял. Понял без слов, без объяснений. И это было одновременно пугающе и невероятно притягательно. "Спасибо," – только и смогла вымолвить она, стараясь, чтобы ее голос не дрогнул.

"Вы использовали только новые осколки, или здесь есть и старые?" – он повернулся к ней, и на этот раз в его глазах читался не просто профессиональный интерес, а нечто более личное, проницательное. Казалось, он задает вопрос не о стекле, а о ней самой.

"В основном новые," – Лея постаралась улыбнуться, – "но несколько фрагментов… да, они очень старые. Из тех, что я нашла, когда мне было… ну, очень давно". Она не стала вдаваться в подробности, не стала говорить, что эти "старые" осколки были взяты из вазы, которую он когда-то подарил ей, и которая разбилась в день их расставания. Это было бы слишком. Слишком личным.

Артем продолжал смотреть на инсталляцию, словно пытаясь разгадать невидимую загадку, скрытую в ее прозрачных гранях. "Понимаю," – пробормотал он, и в его голосе прозвучало что-то, что Лея не могла однозначно истолковать – возможно, сожаление, возможно, понимание, а быть может, и то, и другое. Он снова повернулся к ней, и на этот раз его взгляд был совершенно другим, без профессиональной отстраненности, наполненный чем-то более глубоким, почти болезненным. "Ваши работы всегда были… пронзительными, Лея. Даже когда вы только начинали. В них всегда была эта глубина, этот невысказанный смысл".

Сердце Леи ёкнуло. Он помнил. Он помнил ее ранние работы, ее первые шаги в искусстве. Это был не просто дежурный комплимент, это было признание, которое мог сделать только тот, кто знал ее досконально. Тишина между ними стала плотной, осязаемой, заполненной невидимыми нитями воспоминаний, которые вдруг начали натягиваться до предела.

"Ваши реставрации тоже," – ответила она, пытаясь вернуть разговор в профессиональное русло, – "Я видела проект библиотеки в Петербурге. Впечатляет. Вы вернули к жизни не только здание, но и его историю".

На его лице снова появилась та легкая, почти неуловимая улыбка. "Старые здания, как и люди, хранят свои секреты. Моя работа – помочь им рассказать эти истории. Иногда, чтобы спасти то, что важно, нужно заглянуть в самые глубокие трещины, в самые потаенные уголки". Он сделал паузу, его взгляд задержался на ней, словно он пытался найти эти "трещины" в ее собственных глазах. "Как вы думаете, Лея, можно ли восстановить то, что было разрушено до основания? Не просто залатать, а действительно возродить?"

Его вопрос был не просто о здании. Он был о них. О их прошлом. Лея почувствовала, как по ее телу пробежал холодок. Она знала, куда он ведет. И это было опасно. Она всегда избегала подобных разговоров, предпочитая прятаться за стенами своей сдержанности.

"Зависит от того, что было разрушено," – наконец произнесла Лея, ее голос был чуть тише обычного. – "И от того, насколько прочен был фундамент. Иногда, чтобы возродить, нужно снести до основания. А иногда… иногда достаточно просто найти ключ к тому, что еще живо". Она посмотрела ему прямо в глаза, пытаясь прочитать в них ответ, но они были непроницаемы, как старинный, потускневший витраж.

"Согласен. И найти этот ключ – самое сложное," – Артем кивнул, и на этот раз в его глазах промелькнула настоящая, нескрываемая тоска. "Что ж, давайте вернемся к нашему зданию. Мне нужно изучить подвалы и чердак. Есть ли там доступ?"

Разговор снова вернулся в профессиональное русло, но напряжение между ними не спало. Оно стало тоньше, острее, как невидимая струна, натянутая между двумя людьми, которые, казалось, говорили о работе, но на самом деле обсуждали гораздо большее.

Лея повела его по галерее, объясняя расположение помещений, указывая на проблемные зоны, которые она сама обнаружила. Ее голос звучал уверенно, профессионально, но внутри нее все звенело от осознания его присутствия. Она чувствовала его взгляд на себе, когда она отворачивалась, его легкое дыхание, когда он стоял рядом. Каждый их шаг по старым доскам пола, каждый скрип, каждый шорох казались усиленными, как будто сам воздух вокруг них был наполнен невысказанными словами и вопросами.

Они поднялись на второй этаж, где находились ее студия и небольшая библиотека. Артем внимательно осматривал все, делая пометки. Он задавал вопросы – точные, глубокие, демонстрирующие его безупречное знание дела. Лея отвечала, стараясь держать дистанцию, не позволяя себе ни единого лишнего жеста, ни единого лишнего слова. Она знала, что сейчас каждое ее движение, каждое ее выражение лица находится под его пристальным вниманием.

Когда они дошли до ее студии, Артем задержался у двери. "Вы работаете здесь?" – спросил он, оглядывая пространство, где царил легкий творческий беспорядок: чертежи, эскизы, небольшие модели из гипса, инструменты для работы со стеклом. Запах свежей краски и чего-то похожего на озон – возможно, от работы с электроинструментом – наполнял воздух.

"Да. Это моя основная мастерская и место для вдохновения," – Лея кивнула, чувствуя, как часть ее защитной оболочки истончается. Это было ее личное пространство, ее святилище, и его присутствие здесь, в самом сердце ее мира, ощущалось почти интимно.

Артем прошел внутрь, его взгляд задержался на большом мольберте, где стоял незаконченный эскиз новой инсталляции. Это была композиция из хрустальных сфер, расположенных по спирали, символизирующих цикличность времени и бесконечное движение. "Красиво," – пробормотал он, его голос был мягким, почти нежным. – "Кажется, вы продолжаете работать с концепцией времени. Это всегда было вашей страстью".

Лея смутилась. Он помнил. Помнил ее студенческие разговоры о времени, ее ранние попытки воплотить эту идею в архитектурных проектах. "Время – это все, что у нас есть, Артем. И то, что мы с ним делаем, определяет нашу жизнь," – ответила она, не глядя на него, ее взгляд был прикован к эскизу.

"Согласен. Но время – это еще и великий реставратор," – он подошел ближе к эскизу, его пальцы чуть дрогнули, едва не коснувшись бумаги. "Оно может разрушать, но оно же может и исцелять. И иногда, чтобы исцелиться, нужно дать времени… время. И позволить себе быть хрупким".

Его слова были как удар. "Позволить себе быть хрупким". Это было то, чего она избегала больше всего на свете. После того, как ее хрупкость разбилась вдребезги десять лет назад, она поклялась себе никогда больше не быть такой. Она выстроила вокруг себя броню, чтобы никто и ничто не могло причинить ей боль.

"Хрупкость – это слабость," – жестко ответила Лея, наконец посмотрев на него. В ее глазах блеснул вызов.

Артем покачал головой. "Нет, Лея. Хрупкость – это не слабость. Это истинная природа всего прекрасного. Хрусталь хрупок, но он преломляет свет так, как не может ни один другой материал. Цветок хрупок, но он обладает невероятной силой расти сквозь асфальт. А сердце… сердце тоже хрупко, но именно в его хрупкости заключена способность любить, чувствовать, переживать. Отказываясь от хрупкости, мы отказываемся от части себя".

Его слова пронзили ее насквозь. Это был не просто разговор о реставрации здания, это был разговор об их собственных, разрушенных душах. Артем, философ до мозга костей, всегда умел облекать свои мысли в такие формы, которые попадали точно в цель.

Тишина снова повисла в воздухе, но на этот раз она была наполнена не напряжением, а чем-то другим – пониманием, возможно, даже зарождающимся доверием. Лея чувствовала, как под его словами тает лед, который она так долго наращивала вокруг себя.

"Что ж, думаю, я получил достаточно информации для начала," – Артем сделал шаг назад от мольберта, возвращаясь к деловому тону, но его глаза все еще смотрели на нее с нескрываемой проницательностью. "Я составлю предварительный план работ и свяжусь с вами. Нам нужно будет согласовать график обследования и, возможно, временное закрытие некоторых частей галереи".

Лея кивнула. "Хорошо. Я готова к сотрудничеству. Чем быстрее мы начнем, тем лучше".

"Согласен. И… Лея," – он остановился у двери студии, его взгляд задержался на ней в последний раз, – "Спасибо, что позволили мне прикоснуться к вашим "Осколкам Времени". Они… впечатляют".

Он вышел, оставляя Лею одну в своей студии. Воздух вокруг нее словно завибрировал от его присутствия. Его слова, его взгляд – все это было слишком реальным, слишком близким. "Хрупкость – это не слабость". Слова Артема эхом отдавались в ее голове. Он видел ее хрупкость, и он не осудил ее. Наоборот, он увидел в ней силу.

Лея подошла к мольберту и снова посмотрела на эскиз хрустальных сфер. Возможно, он прав. Возможно, чтобы собрать себя заново, ей действительно нужно позволить себе быть хрупкой. Позволить себе чувствовать. И позволить прошлому вернуться, но не для того, чтобы разрушить, а для того, чтобы исцелить. Она коснулась кончиками пальцев бумаги, ощущая шероховатость карандашных линий. Путь к "Фундаменту доверия" только начинался. И он обещал быть таким же сложным и прекрасным, как и создание инсталляции из тысяч хрупких, мерцающих осколков.

Глава 3: Трещины в фасаде

После ухода Артема галерея "Эхо Тишины" словно наполнилась новым, едва уловимым дыханием. То, что еще час назад казалось просто старым зданием, требующим ремонта, теперь ощущалось как живой организм, со своими скрытыми венами и артериями, со своей историей, которая вот-вот должна была быть вскрыта. Лея осталась в своей студии, но мысли ее были далеко от недоделанных эскизов. Слова Артема, его взгляд, его понимание ее искусства – все это звенело в воздухе, словно тонкие стеклянные колокольчики. "Хрупкость – это не слабость". Эта фраза эхом отдавалась в ее голове, заставляя переосмыслить все, во что она так долго верила.

Она встала и подошла к окну, откуда открывался вид на внутренний двор галереи. Каменная кладка стен, потрескавшаяся и потемневшая от времени, казалась теперь не просто дефектом, а глубокими морщинами на лице старого мудреца, каждая из которых хранила свою историю. Лея сама всегда была одержима поиском скрытых смыслов, но сейчас она чувствовала себя так, словно сама стала частью одного из своих "Осколков Времени" – хрупким, прозрачным фрагментом, через который пробивается свет, обнажая все несовершенства.

На следующий день Артем приехал рано. Лея услышала, как он здоровается с охранником, его голос звучал спокойно и уверенно, без той легкой хрипотцы, что она заметила вчера. Он был одет в повседневную, но стильную одежду – темные джинсы, простая рубашка, на плече висел рюкзак с инструментами. В таком виде он казался еще более естественным, еще более… реальным, чем в строгом костюме.

Его работа началась с тщательного, почти дотошного обследования. Он не просто осматривал, он изучал. Лея видела, как он проводит рукой по старой кирпичной кладке, словно ощупывая ее пульс. Он прикладывал стетоскоп к стенам, слушая их внутренний шепот, а иногда, в местах, где штукатурка отслоилась, он осторожно касался камня, словно боясь причинить боль. Он принес с собой лазерные сканеры, тепловизоры, различные измерительные приборы, которые выглядели как футуристические гаджеты в старинных интерьерах галереи. Его движения были экономичны и точны. Он делал много фотографий, помечал на чертежах каждую трещину, каждую потертость, каждый признак старения.

Лея наблюдала за ним издалека. Она пыталась сосредоточиться на своих делах – договориться с курьером о доставке последних экспонатов, ответить на письма, обзвонить знакомых журналистов. Но ее взгляд постоянно скользил к нему. Она видела, как он склоняется над планами, как сосредоточенно хмурит брови, как его пальцы пробегают по линиям, словно он читает невидимую книгу. Было в нем что-то гипнотизирующее, таинственное, что притягивало ее внимание. Он был не просто технарем, он был художником, который видел красоту в разрушении и потенциал в восстановлении.

В какой-то момент Артем поднялся на высокий строительный помост, который его команда установила ночью, чтобы добраться до потолочных балок. Лея невольно затаила дыхание, когда он ловко поднялся по лестнице, держа в одной руке планшет, а другой проверяя надежность опоры. Сверху он казался еще более сосредоточенным, его фигура вырисовывалась на фоне старинной лепнины, покрытой паутиной и пылью. Он снимал замеры, что-то записывал, периодически делая снимки на планшет.

Лея вспомнила их университетские годы. Тогда он был таким же погруженным в свои мысли, в свои философские концепции. Его способность отключаться от внешнего мира и полностью погружаться в объект изучения всегда завораживала ее. Именно это качество когда-то привлекло ее к нему – он видел мир глубже, чем другие, он искал скрытые связи, невидимые нити, соединяющие вещи. Теперь он применял эту же проницательность к стенам галереи.

Прошло несколько часов. Лея заметила, что Артем спустился вниз и теперь внимательно изучал фундамент галереи. Он опустился на колени, рассматривая трещины в старом кирпиче, словно пытаясь понять их историю, их причину. Он провел рукой по земле у основания стены, затем встал, отряхивая пыль с брюк, и подошел к ней.

"Простите, что отвлекаю," – начал он, его голос был немного хриплым, как будто он долго не говорил. – "Но у меня есть несколько наблюдений, которые могут вас заинтересовать. В целом, состояние… предсказуемо. Но есть пара моментов". Он развернул перед ней планшет, на экране которого были видны детальные фотографии стен и фундамента. "Посмотрите сюда. Вот эти трещины, в западной части здания. Они не просто поверхностные. Это указывает на серьезное проседание грунта под этим участком. Вероятно, старый дренаж не справляется, и вода подмывает фундамент. Это довольно опасно".

Лея внимательно изучала фотографии, на которых были отчетливо видны не только поверхностные трещины, но и глубокие разломы, уходящие в темноту. Она, как архитектор, понимала серьезность ситуации. "Я предполагала, что проблемы с фундаментом есть, но не думала, что настолько серьезные. Это означает, что нужно будет укреплять основание?"

"Обязательно. И, возможно, даже придется откапывать часть фундамента, чтобы провести работы. Это будет связано с шумом и пылью. Неудобства, к сожалению, неизбежны," – Артем указал на другую часть здания, – "И вот здесь, в восточном крыле, где, насколько я понимаю, находится ваша основная выставочная зона… есть следы очень старых ремонтных работ. Непрофессиональных. Похоже, здесь когда-то пытались замаскировать серьезную проблему, просто залатав ее поверхностно. Эти "костыли" сейчас начинают давать о себе знать. Фасад там выглядит целым, но за ним… скрываются серьезные пустоты".

Его слова, описывающие "пустоты" за внешне целым фасадом, отозвались в душе Леи. Это была идеальная метафора ее собственной жизни. Внешне – безупречная, успешная архитектор, владелица галереи, со своим собственным путем в искусстве. А за этим фасадом – пустоты, которые она старательно прятала, не желая, чтобы кто-либо их обнаружил.

"Вы видите это… как реставратор," – Лея посмотрела на него. – "Не просто как строитель. Вы видите историю за каждой трещиной".

Артем кивнул. "Любое здание, Лея, это не просто кирпичи и раствор. Это живой организм, который дышит, стареет, помнит. Моя задача – не просто починить его, а дать ему возможность продолжить свою историю. Иногда это означает болезненные вмешательства. Чтобы убрать гниль, нужно отрезать. Чтобы укрепить, нужно копать глубоко. Но результат того стоит".

Его слова звучали с такой убежденностью, что Лея почувствовала, как что-то внутри нее откликается. Он говорил о здании, но она слышала о себе. О своих собственных "трещинах в фасаде", о тех "пустотах", которые она так тщательно скрывала.

"И что вы думаете о моем здании?" – спросила она, имея в виду не только галерею, но и метафорически – ее саму.

Артем задумчиво посмотрел на нее, и в его глазах промелькнула та же самая, неуловимая проницательность, что и вчера. "Ваше здание… оно очень сильное. Но оно устало. Ему нужен отдых и забота. И ему нужно… доверие. Чтобы показать все свои тайны, чтобы позволить себя исцелить. Оно сопротивляется, но это лишь защитная реакция. Под этой усталостью скрывается огромный потенциал".

Лея почувствовала, как ее сердце забилось сильнее. Он говорил о ней. Он видел ее насквозь, словно читал ее, как открытую книгу. Он говорил о сопротивлении, о доверии.

"Потенциал к чему?" – ее голос был едва слышен.

"К новой жизни," – ответил Артем, его взгляд был прямым и честным. – "К тому, чтобы стать еще прекраснее, еще прочнее. К тому, чтобы впустить в себя свет".

Их разговор перетек от чисто профессиональных терминов к чему-то более глубокому и личному, хотя они оба старательно делали вид, что обсуждают исключительно архитектурные проблемы. Артем продолжал задавать вопросы о прошлом здания, о том, как оно использовалось раньше, о его самых значимых моментах. Лея отвечала, делясь информацией, которую она собирала годами, погружаясь в архивы, разговаривая со старожилами района. Она рассказывала о старинных балах, которые проводились здесь сто лет назад, о тайных собраниях художников в начале прошлого века, о периоде забвения, когда здание стояло заброшенным, прежде чем его выкупили и превратили в галерею.

Когда Лея говорила, Артем слушал ее с необычайным вниманием, не перебивая, его взгляд был прикован к ней. Казалось, он не просто воспринимает информацию, а впитывает ее, пропуская через себя, как воду через губку. В его глазах отражалось не просто любопытство, а глубокий интерес, который заставлял Лею чувствовать себя одновременно уязвимой и… увиденной. Никто прежде не слушал ее так. Дмитрий, ее бывший муж, всегда был занят своими мыслями, своими проектами. Ее друзья… они были, но их разговоры всегда оставались на поверхности. А Артем… он словно проникал в самую суть ее рассказов, в самые сокровенные уголки ее души.

"Вы очень трепетно относитесь к этому месту," – заметил Артем, когда Лея закончила рассказ о владельце галереи в 60-х годах, который, несмотря на гонения, тайно поддерживал независимых художников. – "Это чувствуется. Для вас это не просто бизнес".

"Нет. Это не просто бизнес. Это мой дом," – ответила Лея, и сама удивилась тому, как искренне прозвучали эти слова. Она никогда не называла эту галерею "домом" вслух, даже для себя. Но сейчас, произнесенные вслух, эти слова вдруг обрели вес и значимость.

"Я понимаю," – сказал Артем, и в его голосе прозвучало что-то похожее на глубокое, личное понимание. – "Мой отец был таким же. Для него каждое здание было живым существом. Он всегда говорил, что дома нужно любить. Тогда они ответят тебе тем же".

Лея подняла брови. "Ваш отец был реставратором?"

Артем кивнул, его взгляд стал немного отстраненным, словно он погрузился в свои воспоминания. "Он был архитектором. Классическим. Но он всегда ценил старые здания больше, чем новые. Он считал, что в них есть душа. Он умер рано. И я… я продолжил его дело, но немного в другой плоскости. Моя философия – это его философия, просто переложенная на современный лад". Он сделал небольшую паузу. "У него был один проект… старинная усадьба. Он вложил в нее всего себя. Но не успел закончить". Его голос стал тише. "Тогда мне было девятнадцать. Я пытался… помочь. Но не смог. Это было слишком большой потерей для меня".

Лея почувствовала прилив сочувствия. Он редко говорил о себе так открыто. Это была первая трещина в его собственном, безупречном фасаде. "Сочувствую," – тихо произнесла она. – "Терять близких всегда тяжело. Особенно, когда это происходит так неожиданно". Она вспомнила свою мать, которая была для нее всегда такой опорой, такой силой. Мысль о том, что ее мать может быть не вечной, всегда пугала ее, но она старалась отгонять эти мысли.

"Да," – Артем кивнул, его взгляд вернулся к ней. – "Но жизнь продолжается. И мы должны… строить дальше. Восстанавливать. Исцелять. И не только стены". Он снова посмотрел на нее, и на этот раз в его глазах читался не вопрос, а скорее, утверждение. Утверждение того, что они оба несут в себе свои собственные разрушенные участки, свои собственные "трещины в фасаде".

Разговор завис в воздухе, наполненный невысказанными смыслами. Лея чувствовала, как невидимые барьеры между ними, которые она так тщательно возводила все эти годы, начинали медленно, едва заметно разрушаться. Не благодаря словам, а благодаря интонациям, взглядам, тому особому пониманию, которое возникало между ними.

"Итак," – Лея попыталась вернуться к делу, хотя ее голос звучал немного надломлено. – "Что касается графика. Как вы планируете работать? Вы понимаете, что выставка открывается через несколько дней, и я не могу закрыть галерею надолго".

Артем достал свой планшет и принялся прокручивать на нем схемы. "Я понимаю. Мой план – начать с обследования подвалов и чердака, а также западной части здания, где, как мы выяснили, самая критическая ситуация с фундаментом. Это не должно сильно повлиять на работу основной экспозиции. Для серьезных работ потребуется частичное закрытие, но я постараюсь минимизировать неудобства. Возможно, мы сможем работать ночью или в выходные, чтобы не мешать вашим посетителям".

Лея кивнула. "Это было бы идеально. Я готова идти на компромиссы, если это поможет спасти здание".

"Я уверен, что поможет," – Артем улыбнулся, и на этот раз его улыбка была искренней, теплой, той самой, которую она помнила. От нее по телу Леи пробежала волна тепла, а затем – легкий укол ностальгии. Эта улыбка всегда означала, что он в своей стихии, что он видит решение там, где другие видят только проблемы. – "Мы справимся. Вместе".

Слово "вместе" прозвучало между ними, наполнив воздух новым смыслом. Это было не просто обещание сотрудничества, а нечто большее. Предложение, возможно, неосознанное, разделить не только рабочие обязанности, но и бремя прошлого, и надежды на будущее.

Они провели еще час, обсуждая технические детали, сроки, возможности. Артем был методичен и организован, объясняя все просто и доходчиво, так что даже далекой от строительных тонкостей Лее было все понятно. Она обнаружила, что ей не только интересно его слушать, но и приятно находиться рядом с ним. Его присутствие, некогда вызывавшее лишь тревогу, теперь начало дарить ей странное, но притягательное ощущение покоя.

Когда Артем собрал свои вещи, он еще раз оглядел галерею, словно прощаясь с ней на короткое время. "Завтра я начну с подвалов," – сказал он. – "Если хотите, можете присоединиться. Возможно, вы найдете там что-то интересное для вашей следующей выставки". В его голосе прозвучал легкий намек, и Лея поняла, что он не просто приглашает ее на осмотр, а предлагает нечто большее – возможность увидеть, как из руин можно создать нечто новое, как из старых тайн можно извлечь вдохновение.

"Возможно," – Лея кивнула, на ее губах появилась легкая улыбка, на этот раз совершенно искренняя. – "До завтра, Артем".

Он кивнул в ответ и вышел, оставив Лею одну в галерее. Вечерние сумерки уже начинали сгущаться, окрашивая стеклянные инсталляции в мягкие, пастельные тона. Лея подошла к центральному "Осколку Времени". Она провела рукой по его холодной, треснувшей поверхности. Слова Артема о "трещинах в фасаде", о "пустотах" и о "потенциале к новой жизни" продолжали звучать в ее сознании. Он, словно зеркало, отражал ей ее собственные невысказанные мысли, ее скрытые страхи и желания.