Сейф для колбасы и сыра

Черный ящик был заперт на навесной замочек.

Взрослый мужчина, наверное, взял бы кусачки и запросто перегрыз ими шею замка, но первоклассник, никогда ничего не взламывавший и вдобавок больше всего на свете боявшийся гнева отца, беспомощно вглядывался в морду сейфа и глотал слюни.

Петя воображал, как толстым слоем намазывает майонез и кетчуп на кусок хлеба – черного или белого, неважно. Сверху кладет докторскую колбасу – нежно-розовые кругляшки толщиной в сантиметр. А уже их прячет под треугольниками ноздреватого сыра. Потом все это отправляется в духовку. Вуаля! Горячие бутерброды готовы.

А какой от них аромат!

Петя повел носом: на кухне уныло пахло сигаретами и пылью, в солнечных лучах распадавшейся на белые точки.

Когда мальчик получил свою первую двойку, он так переволновался от предстоящего объяснения с отцом, что съел целую палку докторской колбасы и весь сыр, что был в холодильнике. Этот эгоистичный поступок сына, да еще и плохая отметка в его дневнике очень разозлили Мемуарова-старшего, который и без того вернулся домой в плохом настроении после тяжелого рабочего дня. Он был водителем троллейбуса, следовавшего по третьему маршруту, самому протяженному в городе-миллионнике.

Мемуаров достал из шкафа ремень, который хранился дома исключительно для воспитательных целей, так как брюкам и джинсам Анатолий Степанович предпочитал спортивные штаны на резинке, и хорошенько прошелся им по Петиной пятой точке, бормоча:

– Что ж ты творишь, свинтус? – так Мемуаров называл сына за его тучность и чрезмерный аппетит. – Мать в могилу свел и меня туда же? Хрена с два!

Мальчик терпел удары ремнем молча, потому что знал: слезы еще больше разозлят отца, и тогда тот отправит его, Петю, на полчаса в угол – успокаиваться. Такой вот метод кнута по отношению к Мемуарову-младшему применялся частенько, а вот до пряника дело никогда не доходило. «Я и так толстый, – думал Петя, – куда мне еще пряники?»

Ночью мальчику стало плохо. К саднящим ягодицам прибавилась резь в животе. Петя то и дело вскакивал со скрипучей кровати, стоявшей у стены, за шкафом, и бежал в туалет, стараясь делать это тихо, но все равно шумел и не давал отцу спать.

Ночевали они в одной комнате, потому что других в квартире не имелось.

Пока Петю рвало, Мемуаров-старший, недовольно кряхтя, ворочался на своем диване. Наконец он опустил голые пятки на пол, решительно взял в руки трубку стационарного телефона и вызвал скорую помощь. Через два с половиной часа в квартиру сонными мухами вползли медики.

Они измерили мальчику температуру, сделали, как назло, укол в ту ягодицу, которая больше болела, сказали, что утром нужно обязательно явиться к участковому врачу и сдать анализы («Вдруг, это не просто отравление, а что похуже, например, кишечная инфекция!»), и на словах отца: «Да это он бутербродов, едрид-мадрид, обожрался!» – уползли на следующий вызов.

– Тьфу! – ругался Мемуаров-старший, укладываясь спать. – Только ковер мне зря ботинками истоптали. У нас в стране не медицина, говно! Ничё-ничё, больше такого в моем доме не повторится. Уж я меры приму.

Этими мерами стала установка в холодильнике сейфа.

Подергав замок – вдруг отец забыл его закрыть, в спешке собираясь на работу, – и убедившись, что черный ящик надежно заперт, Петя аккуратно спустился на пол с вершины башни, сооруженной им из книжек и стула. Он отварил себе макарон, съел их, хорошенько сдобрив острым кетчупом, и, вымыв в раковине тарелку с вилкой, отправился в комнату – поспать часок перед тем, как засесть за уроки.

Днем он обычно дремал на отцовском диване, так как Анатолий Степанович требовал от сына, чтобы кровать была идеально заправлена – без единой складочки на покрывале. А Петя спал беспокойно, во сне крутился как егоза и лишний раз комкать постельное белье не хотел.

Диван – когда-то гордость семьи Мемуаровых, а теперь грустное напоминание о былом семейном благополучии, – стал первым совместным приобретением Петиных родителей в браке. Со временем лак на деревянных подлокотниках облупился, обивка поблекла. Её цвет, прежде ярко-зеленый, как первая трава весной, превратился в бледно-желтый – один-в-один увядающий осенний лист.

Мемуаров-старший покупать новый диван отказывался. Он уверял, что найти другой такой же удобный невозможно, ведь за годы в обивке образовались выемки, идеально повторяющие выпуклости его тела.

Недавно, правда, отец приобрел специальное покрывало, чтобы скрыть от посторонних глаз неказистость дивана и тем самым уберечь его от критических замечаний всяких там вертихвосток.

А дело вот в чем.

В очередной раз домой к Мемуаровым нагрянула соседка Люда – хорошенькая вдова с пергидрольной шевелюрой – за солью. Она, как всегда, была одета в короткий красный халатик с кружевом, пущенным по рукавам и низу. Выпятив грудь, дамочка впорхнула с лестничной клетки в квартиру и с полчаса щебетала о чем-то в коридоре, хотя Анатолий Степанович уже вручил ей то, что она просила. В хорошенькой головке, под желтыми локонами, догадывался Петя, у тети Люды не доставало мозгов: это ж надо столько есть соли и все время забывать ее купить!

Дверь в комнату была открыта, и в проеме виднелся бок выцветшего дивана. Заметив его, соседка брезгливо сморщила аккуратненький носик. «Фу! – сказала она, накручивая прядь волос на указательный пальчик. – Немыслимо, чтобы приличная женщина на таком лежала!»

Вот только ни Люде, ни другим женщинам лежать на своем диване Анатолий Степанович не предлагал.

Петя зашел в комнату и уставился на высокий, до самого потолка шкаф. Мальчик не поверил своим глазам: деревянная дверка антресоли, обычно запертая, была открыта – из замочной скважины торчал ключ.

Если в сейф, стоявший на верхней полке холодильника, Мемуаров-старший убирал от сына колбасу и сыр, то в антресоли он прятал от него свою главную реликвию – фотографию Танечки, единственной и горячо любимой жены, умершей семь с половиной лет назад во время родов. Анатолий Степанович никак не мог простить Пете смерть супруги, поэтому между отцом и сыном установились, мягко говоря, прохладные отношения.

Танечка работала учителем русского языка и литературы.

В школу и из школы она ездила в одно и то же время на третьем троллейбусе, том самом, водителем которого был Анатолий Степанович, – так, по счастливой случайности, совпало расписание двух одиноких людей. Впервые Мемуаров заметил Таню на остановке: стройная, как тростинка, она держала в руках увесистую книгу и, водя пальчиком по страницам, увлеченно читала.

Девушка была одета, как и положено педагогу, строго: под распахнутым плащом виднелось темно-синее платье чуть ниже колена, на ногах – черные сапожки на небольшом каблуке. Этот скромный наряд служил идеальным фоном для Таниной красоты, которую подчеркивала и простая, без излишеств прическа – русые волосы, собранные в тугой пучок на затылке.

Когда троллейбус поравнялся с остановкой, девушка захлопнула книжку, убрала ее в сумку, казавшуюся чересчур громадной и тяжелой по сравнению с хрупкой владелицей, к тетрадкам восьмого «Б», и вошла в открывшуюся перед ней дверь – ту, что была ближе к водителю. До Анатолия Степановича донесся едва уловимый аромат кофе.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.