Оттепель для Вольфа

Выйдя из ресторана, мы столкнулись с толпой репортёров и папарацци, жаждущих сделать сенсационные снимки новоиспеченной звездной пары. Вспышки камер ослепляли, микрофоны тыкали прямо в лицо, сыпались вопросы, один за другим. Я обнял Элизу за плечи, демонстрируя свою нежность и заботу, прижимая ее к себе так, чтобы всем было видно мое «счастливое» лицо, и мы двинулись к лимузину, отбиваясь от назойливых журналистов, словно от стаи голодных волков.

Устроившись в прохладном салоне автомобиля, я достал телефон и позвонил своему личному помощнику.

– Джеймс, – скомандовал я, – организуй переезд вещей мисс Элизы Блэквуд из «Блэквуд Эстейт» в мой пентхаус. Все вещи. Включая картины, мольберт. И сделай это быстро, аккуратно и незаметно. Не хочу лишней шумихи. Пресса и так взбудоражена. И, Джеймс… найди хорошего специалиста по связям с общественностью. Нам нужно создать… красивую историю любви. Сказку для публики.

Положив телефон, я посмотрел на Элизу. Она сидела, отвернувшись к окну, и смотрела на проплывающий мимо город.

– Вам понравится мой пентхаус, – сказал я, пытаясь завязать разговор. – Он расположен в самом центре Манхэттена, с него открывается потрясающий вид.

Элиза не ответила. Я вздохнул. Она была такой упрямой и неприступной. Мне предстояло приложить немало усилий, чтобы сломить её волю и подчинить её себе.

Лимузин остановился у моего дома. Я вышел первым и помог Элизе выбраться из машины. Возле входа нас уже ждала небольшая группа репортёров, и я снова обнял Элизу за плечи, изображая влюблённого жениха.

Войдя в здание, я провёл Элизу в личный лифт и нажал кнопку «Пентхаус». Лифт плавно поднялся на верхний этаж, и через несколько секунд двери открылись, являя нам просторный холл, отделанный мрамором и золотом.

– Добро пожаловать в мой мир, – сказал я, с гордостью осматривая свои владения. – Надеюсь, тебе здесь понравится.

Элиза окинула взглядом роскошный интерьер, но на её лице не отразилось никаких эмоций. Она была словно замороженной, отстранённой от всего, что происходило вокруг.

Я повёл её по коридору в гостиную, где открывался панорамный вид на ночной Манхэттен. Город мерцал огнями, словно россыпь бриллиантов, но даже эта красота не смогла растопить лёд в сердце Элизы.

– Здесь ты будешь жить, – сказал я, указывая на дверь в спальню. – Надеюсь, тебе здесь будет комфортно.

Элиза молча вошла в спальню и захлопнула дверь за собой. Я вздохнул. Эта игра обещала быть сложной. Но я был готов к этому. Я всегда получал то, что хотел. И Элиза Блэквуд не станет исключением.

Раздавшийся за дверью спальни приглушённый щелчок замка вызвал во мне вспышку раздражения. Это был вызов, демонстрация независимости. Элиза давала понять, что не намерена подчиняться моим правилам, и это меня заводило.

Налив себе виски, я подошёл к панорамному окну, наблюдая за ночным городом. Огни Манхэттена мерцали, словно звёзды, но они не могли рассеять тьму, которая поселилась в моей душе.

Я всегда добивался того, чего хотел. Власть, деньги, признание – всё это давалось мне с трудом, но я никогда не отступал. И сейчас, когда я был так близок к цели, какая-то девчонка пыталась мне противостоять.

Я сделал глоток виски, стараясь успокоиться. Мне нужно было мыслить рационально, не поддаваться эмоциям. Элиза Блэквуд – всего лишь пешка в моей игре, и я не позволю ей сорвать мои планы.

Внезапно дверь спальни открылась, и на пороге появилась Элиза. Она выглядела более спокойной, чем прежде, но в её глазах всё ещё горел огонь.

– Простите, – сказала она. – Я ошиблась дверью. Где находится гостевая спальня?

Я усмехнулся, наслаждаясь её неловкостью.

– Гостевой спальни здесь нет, – ответил я. – Ты будешь спать здесь, со мной.

В её глазах вспыхнула ярость.

– Но мы же договаривались! – возразила она. – Вы обещали, что не будете меня принуждать!

– Я не принуждаю, – ответил я, сохраняя спокойствие. – Я просто предлагаю тебе более комфортные условия. Кровать здесь больше, вид из окна лучше. К тому же, я не думаю, что будет разумно, если мы будем спать в разных комнатах. Что скажут люди?

– Мне всё равно, что скажут люди! – воскликнула Элиза. – Я хочу спать одна!

– К сожалению, это невозможно, – ответил я. – Нам нужно поддерживать образ любящей пары. Иначе все подумают, что мы просто играем роль.

Я видел, как она борется с собой, стараясь сдержать гнев. Ей хотелось высказать мне всё, что она обо мне думает, но она понимала, что не может себе этого позволить.

– Где мои вещи? – спросила она, сменив тему.

– Они уже в спальне, – ответил я, указывая на дверь. – Мой помощник всё организовал.

Элиза молча прошла в спальню и начала разбирать свои вещи. Я наблюдал за ней, наслаждаясь её беспомощностью. Она была в моей власти, и ей оставалось только подчиниться.

– Полагаю, нам пора ложиться спать, – сказал я, зевая. – Завтра у нас много дел.

Элиза посмотрела на меня с ненавистью.

– Я лучше посплю на полу, – заявила она.

Я усмехнулся.

– Не думаю, что это будет удобно, – ответил я. – Кровать большая, места хватит на двоих.

Я подошёл к ней и взял её за руку.

–Не бойся, Элиза, – прошептал я ей на ухо. – Я не причиню тебе вреда. Просто позволь мне быть рядом с тобой.

Она вздрогнула от моего прикосновения, но не отдёрнула руку. Я почувствовал, как её тело дрожит, и во мне проснулось странное желание защитить её, уберечь от всех бед.

Но тут же подавил это чувство. Эмоции были не для меня. Я должен был оставаться сильным и хладнокровным. Иначе я потеряю контроль над ситуацией.

– Идём, – сказал я, ведя её к кровати. – Нам пора спать.

Элиза, словно механическая кукла, последовала за мной к кровати. Она была напряжена, как натянутая струна, и я чувствовал, как её тело дрожит от отвращения. Это забавляло и одновременно раздражало. Я хотел, чтобы она была расслабленной и покорной, а не враждебной и сопротивляющейся.

– Я приму душ, – буркнула она, отстраняясь от меня. – Мне нужно смыть с себя этот день.

Я кивнул, позволяя ей уйти. Мне тоже нужно было время, чтобы собраться с мыслями и настроиться на предстоящую ночь.

Пока Элиза была в душе, я снял свой смокинг и переоделся в боксеры. Выключил основной свет в спальне, оставив лишь приглушённое освещение от дизайнерского ночника, отбрасывающего на стены причудливые тени. Я лег в постель, застеленную прохладными льняными простынями, стараясь расслабиться, отогнать от себя мысли о прошедшем вечере, о сделках, о лжи, которой была пропитана вся эта история с женитьбой. За окном мерцали огни Манхэттена, далекие и безразличные.

Вода в душе шумела долго, монотонно, словно пыталась заглушить мои мысли, смыть с меня остатки сомнений, которые неожиданно возникли после той лживой сцены перед журналистами. Я представлял, как Элиза стоит под струями горячей воды, пытаясь смыть с себя грязь этого дня, липкое ощущение позора, тяжесть моей власти, холодное прикосновение моих рук. И эта мысль – о ее беззащитности, о ее полной зависимости от меня – вызывала во мне странное, противоречивое чувство, смесь удовлетворения и смутного, непонятного мне самому беспокойства.

Наконец, шум воды прекратился, и дверь ванной комнаты тихо отворилась. Элиза вышла, закутанная в мой темно-синий махровый халат с вышитыми инициалами. Он был слишком велик для неё, рукава закрывали ее кисти рук, полы почти касались пола, и она выглядела в нём маленькой, хрупкой, беззащитной, словно потерянный ребенок.

Её влажные волосы были растрепанными, а лицо – бледным и осунувшимся, с темными кругами под глазами. Она была красива в своей уязвимости, в своей беззащитности, и это меня одновременно восхищало и пугало. В ней была какая-то скрытая сила, упрямство, гордость, которые проглядывали сквозь маску покорности.

Она прошла к креслу, где я заранее положил для нее одну из своих футболок и чистые хлопковые трусики. Сняв халат, она быстро, словно стесняясь своей наготы, переоделась. Моя футболка, большая и свободная, почти доходила ей до середины бедра, скрывая хрупкость ее фигуры.

Не говоря ни слова, она подошла к кровати и легла на самый край, подтянув колени к груди, отвернувшись от меня. Я вздохнул, чувствуя, как нарастает напряжение. Она была словно дикая, испуганная кошка, загнанная в угол, готовая в любой момент броситься на меня, царапаться, кусаться.

Я выключил ночник, погружая комнату в почти полную темноту, лишь слабый свет от уличных фонарей проникал сквозь щели в шторах. Тишина давила на меня, становилась густой, почти физически ощутимой. Мне захотелось что-нибудь сказать, как-то разрядить обстановку, хотя бы нарушить это гнетущее молчание, но слова застревали в горле. Я повернулся на бок, глядя на темный силуэт Элизы, смутно виднеющийся в темноте, чувствуя запах ее волос, чистый и свежий, смешанный с едва уловимым ароматом моего геля для душа. И в этот момент я остро ощутил, как во мне борются противоречивые чувства – желание обладать ею, подчинить ее своей воле… и странное, непонятное мне самому сожаление, почти… нежность.

– Спокойной ночи, Элиза, – прошептал я, стараясь, чтобы мой голос звучал мягко и ласково.

Она не ответила. Я закрыл глаза, надеясь заснуть. Но сон не приходил. В голове крутились мысли об Элизе, о нашей сделке, о будущем. Я не знал, что нас ждёт впереди, но я был уверен в одном: эта игра будет сложной и опасной. И я должен быть готов ко всему.

Я чувствовал, как Элиза напряжена и не спит. Я лежал рядом с ней, и мы были так близки физически, но так далеки духовно. Между нами была стена, которую, казалось, невозможно было преодолеть.

Я не знал, что делать. Я привык получать то, что хочу, и не привык к отказам. Но с Элизой всё было иначе. Она не была просто красивой игрушкой, которой можно манипулировать. Она была личностью, сильной и независимой. И я должен был найти способ завоевать её доверие, покорить её сердце.

Но как это сделать? Я не знал. Я никогда не любил, и не понимал, что такое любовь. Я всегда руководствовался разумом, а не чувствами.

Может быть, мне стоит просто оставить её в покое? Отступить, дать ей время привыкнуть к новой жизни? Может быть, тогда она сама потянется ко мне.

Но что, если нет? Что, если она так и останется неприступной и враждебной? Что, если она никогда не полюбит меня?

Я не знал ответа. Я был в замешательстве, в растерянности. И это пугало меня больше всего на свете.

7. Элиза

Проснулась с ощущением, будто меня переехали катком. Всё тело ныло, голова раскалывалась, а во рту было сухо и противно, словно я всю ночь жевала песок. Но все эти физические неудобства меркли перед гнетущим осознанием того, где я нахожусь и что теперь меня ждет. В роскошной золотой клетке Уильяма Вольфа.

Повернув голову, я увидела Уильяма, спящего рядом со мной. Он выглядел таким беззащитным и спокойным, почти ребенком, что на мгновение во мне проснулось что-то похожее на жалость, смешанную с горькой иронией. Но тут же одёрнула себя. Он не ребенок. Он – хищник, акула, умело скрывающая свою истинную натуру под маской обаяния и щедрости. А я – его жертва, запутавшаяся в сетях собственных обстоятельств. И я не должна забывать об этом ни на минуту. Ни на секунду.

Осторожно, стараясь не разбудить его, я выскользнула из постели, накинула на себя махроый халат – слишком большой, слишком роскошный, слишком… чужой – и вышла из спальни. В животе урчало от голода. Вчерашний день был настолько насыщенным событиями, настолько нервным и напряженным, что я совсем забыла про еду.

Решила, что нужно приготовить себе завтрак. Может быть, немного домашней еды, что-то простое и привычное, поможет мне почувствовать себя лучше, хоть ненадолго отвлечься от ужасной реальности, которая обрушилась на меня.

Пробравшись на кухню, больше похожую на лабораторию из фантастического фильма, я огляделась. Кухня была огромной, современной, сверкающей чистотой, с мраморными столешницами, дорогой стальной техникой и панорамными окнами, из которых открывался захватывающий вид на город. Но, несмотря на всю эту роскошь, она казалась холодной и безжизненной, словно декорация для глянцевого журнала.

Нашла в одном из многочисленных шкафов тарелку и потянулась за ней, но она оказалась на самой верхней полке, и мне пришлось встать на цыпочки. В этот момент тарелка, слишком гладкая и скользкая, выскользнула из моих рук и с оглушительным грохотом разбилась об пол, разлетаясь на мелкие осколки.

От резкого звука я вздрогнула, и сердце бешено заколотилось в груди. Только этого мне не хватало! Наверняка, этот грохот разбудил Уильяма, и сейчас он явится сюда, чтобы… чтобы что? Отчитать меня за неловкость? Устроить скандал? Разорвать контракт?

Не успела я закончить эту мысль, как в дверях кухни появился Уильям. Он был в одних брюках, босой, с растрепанными волосами и злым, недовольным выражением на лице. Его глаза, обычно холодные и серые, как сталь, сейчас метали молнии, а на скулах играли желваки. Он выглядел, как разъяренный хищник, потревоженный во время сна.

– Что здесь происходит, Элиза? – прорычал он, его голос, обычно низкий и бархатистый, сейчас хрипел от сна и раздражения. – Что за шум? Ты пытаешься разрушить мой дом? Разбудить весь квартал?

В его голосе звучала неприкрытая, звериная злость, и я невольно сжалась, чувствуя, как по спине пробегают мурашки. Вот он, настоящий Уильям Вольф, без маски светского обаяния и показной учтивости. Жестокий, нетерпимый, властный. Тот, кого я видела вчера за столом переговоров, безжалостно уничтожающий своих конкурентов. Тот, кто купил меня, словно вещь на аукционе.

– Я… я просто хотела приготовить завтрак, – пробормотала я, испуганно глядя на него широко раскрытыми глазами, стараясь оправдаться, хотя прекрасно понимала, что любые оправдания бесполезны. – Я… я не хотела тебя будить. Просто… проголодалась. И… уронила тарелку. Прости.

– Проголодалась? – процедил он сквозь зубы, подходя ближе, и я почувствовала запах его тела, терпкий и мужественный, смешанный с запахом табака и виски. – Ты разбила мою любимую тарелку, Элиза! Тарелку из лимитированной коллекции Rosenthal meets Versace! Она была частью… антикварного сервиза! Ты хоть представляешь, сколько она стоит? Ты хоть понимаешь, что это… произведение искусства?!

– Я… я не знала, – прошептала я, чувствуя, как к горлу подступают слезы, как дрожат мои губы. – Я… я все оплачу. Я… я найду такую же.

– Оплатишь? – усмехнулся он, холодно и презрительно. – Ты думаешь, дело в деньгах, Элиза? Дело не в чертовых деньгах. Дело в… твоей неуклюжести. В твоей… хронической неспособности контролировать себя. В твоем… полном отсутствии… чувства такта!

Я опустила взгляд на осколки тонкого фарфора, рассыпавшиеся по мраморному полу, сверкающие в лучах утреннего солнца, проникающего сквозь панорамные окна, и почувствовала, как к горлу подступает ком, как жжет слезы за веками. Я действительно была ужасно неуклюжей. Всегда все роняла, разбивала, портила. И сейчас моя неуклюжесть грозила обернуться очередной катастрофой.

Сделав неловкий шаг назад, отшатнувшись от Уильяма, я почувствовала острую, жгучую боль в ступне. Охнув, я инстинктивно схватилась за ногу и посмотрела вниз. Из моей ноги, чуть выше щиколотки, торчал небольшой, но острый осколок от разбитой тарелки. Кровь, алая и густая, начала быстро пропитывать тонкую ткань шелкового халата.

– Черт! – вырвалось у меня, и я прикусила губу, чтобы не закричать от боли.

Уильям, увидев кровь, нахмурился еще сильнее.

– Что ты блять наделала? – прорычал он, его голос был полон раздражения. – Ты совсем не смотришь, куда идешь? У тебя что, глаза на затылке?

Я чувствовала, как по щекам текут горячие слезы, смешиваясь с кровью на ноге. Боль была сильной, пульсирующей, но унижение от его слов, от его холодного презрения, было еще невыносимее.

– Я… я не заметила осколок, – прошептала я, чувствуя, как меня начинает бить нервная дрожь. – Я… я не хотела…

Внезапно Уильям переменился. Буквально на моих глазах. Ярость в его глазах сменилась тревогой, раздражение – каким-то странным беспокойством. Он быстро подошел ко мне, опустился на корточки, осматривая мою рану.

– Тихо, Элиза, не плачь, – сказал он, и его голос, впервые с момента нашего знакомства, звучал мягко, почти ласково. – Сейчас я все сделаю. Все будет хорошо.

Он осторожно, словно я была сделана из тончайшего фарфора, взял меня на руки и, несмотря на мои слабые протесты, посадил на холодную мраморную столешницу. Его прикосновения были неожиданно нежными, бережными, и я почувствовала, как дрожь в теле немного утихает.

– Сейчас будет немного больно, – предупредил он, глядя мне прямо в глаза, и аккуратно, но быстро вытащил осколок из моей ноги.

Я вскрикнула от резкой боли, и слезы ручьем потекли по моему лицу. Уильям тут же прижал к ране чистый носовой платок, стараясь остановить кровотечение.

– Потерпи немного, – прошептал он. – Уже почти все.

Затем он достал из шкафчика аптечку – удивительно, но она оказалась под рукой – обработал рану антисептиком и умело перебинтовал ее. Его движения были уверенными, точными, словно он делал это не в первый раз.

Когда он закончил, он поднял на меня взгляд. В его глазах я увидела не злость, не раздражение, а какое-то странное беспокойство, даже… сочувствие? Или мне это показалось?

– Тебе нужно быть осторожнее, Элиза, – сказал он, и его голос был тихим, почти заботливым. – Здесь повсюду осколки. Я сейчас все уберу. А ты… ты посиди пока здесь. Не вставай.

Он встал и принялся быстро и методично собирать осколки тарелки, стараясь не пораниться. Я сидела на столешнице, болтая босыми ногами, наблюдая за ним, и чувствовала себя совершенно потерянной, сбитой с толку. Что это сейчас было? Забота? Нежность? Или просто… очередная игра Уильяма Вольфа?

Кто он такой? Монстр, который только что кричал на меня, или заботливый человек, который только что вытащил осколок из моей ноги? Я не понимала.

Когда он закончил уборку, он снова посмотрел на меня.

– Тебе нужно отдохнуть, – сказал он. – Я закажу завтрак.

Затем он взял меня на руки и понёс обратно в спальню. Я молча обняла его за шею, чувствуя себя маленькой и беззащитной в его сильных руках.

Что происходило? Почему он так переменился? Неужели я действительно что-то значу для него? Или это просто очередная игра, часть его плана? Я не знала ответа. Но одно я знала точно: я больше ничего не понимала.

8. Уильям

Уложив Элизу в постель, я отступил на шаг, чувствуя себя неловко. Забота о ком-то, утешение, проявление нежности – всё это было для меня чуждым, неестественным. Я привык к власти и контролю, а сейчас чувствовал, что теряю почву под ногами.

– Я закажу завтрак, – сказал я, стараясь говорить как можно более нейтрально, ровно, хотя внутри все кипело от раздражения и… непонятной мне самому тревоги. – Тебе нужно поесть и отдохнуть. У нас сегодня важный день.

Не дожидаясь ответа, я вышел из спальни, плотно прикрыв за собой дверь, и достал телефон. Мой iPhone 16 Pro Max белого цвета мерцал прохладным светом. Набрал номер консьержа и попросил принести в пентхаус завтрак на двоих. Я заказал всё, что пришло в голову, стараясь не думать о разбитой тарелке, о стоимости антикварного сервиза, о слезах Элизы: свежие фрукты, ассорти экзотических йогуртов, воздушные круассаны с миндалем, свежесваренный кенийский кофе, свежевыжатый апельсиновый сок. Хотелось хоть как-то загладить свою вину, смягчить неловкость ситуации, чтобы Элиза почувствовала себя хоть немного лучше, чтобы забыла о произошедшем инциденте, хотя бы на время.

Положив телефон на стол из черного дерева, инкрустированный перламутром, я посмотрел на своё отражение в большом зеркале, занимавшем почти всю стену. Растрёпанные волосы, нахмуренные брови, усталый, раздраженный взгляд. Я выглядел так, словно всю ночь разгружал вагоны, а не спал в своей роскошной кровати с шелковыми простынями. И это было недалеко от правды. Элиза Блэквуд, эта хрупкая, испуганная девушка, была настоящей катастрофой, ураганом, способным перевернуть мою размеренную, упорядоченную жизнь с ног на голову.

Не знаю, что я творю. Зачем я повёл себя так импульсивно, так необдуманно, предложив ей этот фиктивный брак? Зачем я согласился на её условия, на этот абсурдный брачный контракт, позволяя ей получить половину моего состояния в случае развода? Я словно сошёл с ума. Всегда все просчитывал на несколько шагов вперед, а тут…

Но отступать было поздно. Я уже заключил сделку, дал публичное обещание. Теперь я должен был играть до конца, чего бы это ни стоило.

Погружённый в свои мысли – размышляя о предстоящем дне, о сделке с «Блэквуд Индастриз», о благотворительном вечере в «Metropolitan Museum of Art», где мне предстояло появиться с Элизой, – я не заметил, как в дверь постучали. Это был консьерж с завтраком – два серебряных подноса, накрытых белоснежными салфетками, свежие, еще теплые круассаны, источающие божественный аромат, ароматный кофе в серебряном кофейнике, разнообразные фрукты, несколько видов йогуртов. Я расплатился с ним, взял подносы и понес их в спальню.

Элиза лежала в постели, уставившись в потолок невидящим взглядом. Ее лицо было бледным, почти прозрачным, волосы растрепаны, под глазами залегли темные круги. Она выглядела такой потерянной, хрупкой и одинокой, что у меня снова кольнуло где-то в груди. Она не заметила моего появления, словно была где-то далеко, в своих мыслях, переживаниях, в своем собственном, закрытом от меня мире.

– Я принёс завтрак, Элиза, – сказал я, ставя поднос на прикроватный столик из красного дерева. – Надеюсь, ты проголодалась. Нужно поесть. Тебе нужны силы. Сегодня нам предстоит… много дел.

Она медленно повернула ко мне голову и посмотрела на меня своими большими, грустными глазами.

– Спасибо, Уильям, – прошептала она, ее голос был тихим и хриплым.

Я сел на край кровати и взял один из круассанов, от которого исходил аппетитный запах свежеиспеченного теста и сливочного масла.

– Попробуй, – предложил я, протягивая его ей. – Он очень вкусный. С миндалем. Твой любимый, если не ошибаюсь. Джеймс выяснил твои предпочтения.

Она не стала отказываться. Взяла круассан из моих рук и откусила маленький кусочек, словно боясь, что он вдруг исчезнет.

– Вкусно, – сказала она, и на ее лице появилась бледная, неуверенная улыбка.

Я почувствовал облегчение. Хоть что-то смогло ее порадовать, хоть немного отвлечь от мрачных мыслей.

– Ешь, – сказал я, подвигая к ней поднос. – Тебе нужно набраться сил. Сегодня нам предстоит насыщенный день.

Элиза послушно начала есть, маленькими кусочками, словно птичка, и я с каким-то странным, непонятным мне самому удовольствием наблюдал за ней. В этот момент она казалась такой хрупкой и беззащитной, такой… настоящей, без маски и сказать, что все будет хорошо. Что я позабочусь о ней.

Но я сдержался. Я знал, что она не примет мою ласку. Не поверит моим словам. Она все еще боялась меня, не доверяла мне. И была права.

Я встал с кровати и подошел к окну. Город просыпался, солнечные лучи пробивались сквозь утреннюю дымку, начинался новый день. И я знал, что этот день будет полон сюрпризов, испытаний и… возможностей.

Но я был готов к ним. Я был Уильям Вольф, хищник в мире бизнеса, и я всегда добивался своего. Чего бы мне это ни стоило.

Пока Элиза молча завтракала, я размышлял о планах на день. Нужно было навестить офис, подписать несколько важных документов, провести пару встреч. А вечером… Вечером меня ждал благотворительный аукцион, где я должен был появиться с Элизой, демонстрируя всему миру нашу «любовь» и «счастье». Нужно было продумать каждый шаг, каждую деталь, каждую реплику. Наше будущее зависело от этого спектакля. От того, насколько убедительно мы сыграем свои роли.

Это было важное мероприятие, которое собирало самых влиятельных людей города. Мне нужно было быть там, чтобы показать всем, что я всё ещё на коне, что я по-прежнему контролирую ситуацию. И, конечно же, я должен был появиться там с Элизой. Наша внезапная помолвка должна была привлечь ещё больше внимания, и я не собирался упускать такую возможность.

Обернувшись к Элизе, я увидел, что она закончила есть и смотрит в окно. Её лицо было печальным и задумчивым.

– Сегодня вечером мы идём на благотворительный вечер, – сказал я, стараясь говорить как можно более непринуждённо.

Она вздрогнула и повернулась ко мне с недоумением.

– На какой вечер? – спросила она.

– На благотворительный, – повторил я. – Это важное мероприятие, и мне нужно, чтобы ты была там со мной.

На её лице отразилось возмущение.

– Я не хочу никуда идти, – заявила она. – У меня болит нога, и я вообще не в настроении.

Я вздохнул. Я знал, что она будет сопротивляться.

– Элиза, я понимаю, что ты устала, – сказал я, стараясь говорить мягко. – Но это очень важно для меня. Пожалуйста, сделай это ради меня.