Заповедное царство

Молчит Настасьюшка, запирается, все помнит сердце материнское, да его не раскуешь.

Вот приходит раз к Аленушке Глебушко, берет ее за ручку белую и спрашивает:

– Почто сердечко твое девичье печалится, али я чем не угодил, али родители не доглядели?

Отвечает Аленушка со вздохом:

– Чую я, Глебушко, беду неминучую, чую горе горькое, помню, что слово нарушила, а какое слово дадено было, не помню. От этого и печалуюсь.

Говорит ей Глебушко:

– Пройдут скоро печали твои девичьи, как свадебку сыграем. А грусть-тоску твою я рукой разгоню. Едем мы завтра всем двором царевым на охоту в лес распотешиться, и ты с нами езжай. Будет там и матушка моя, Рогнеда, и сестры мои красные. Они тебя и утешат, и от думок печальных отвлекут, и венок из цветков лесных сладят.

Пошла Аленушка материна согласья спрашивать, да Настасье боязно стало дочку ненаглядную в лес отпускать. Упросили ее Аленушка и Глебушко, да и братья с отцом словечко замолвили. А все ж таки неспокойно у Настасьюшки на сердце и дает она Аленушке наказ: далеко в лес не заходить, в прятки не играть, и гребешок материнский пуще глаза своего беречь.

Вот поехали они все в лес. Царь с дружиной да сыновьями да боярами за собаками в чашу ускакали, а царица Рогнеда с дочерями красными, да девками-чернавками шатром на полянке расположились. Хороводы водят, песни поют, цветки лесные да луговые собирают, венки плетут. Не заметила Аленушка, пока с сестрицами Глебушка плясала, как растрепались у ней волосыньки, выпал гребешок материнский из косы, наступила Аленушка на него ножкой нечаянной и дальше пошла. Принялись девушки в прятки играть-аукаться, меж деревьев лесных перекликаться, и Аленушке с ними так весело стало, что забыла она наказ материнский. Идет она по лесу, все дальше забирается и вдруг видит: сидит под камушком мышка маленькая, а на голове у ней коронка золотая горит, каменьями драгоценными сверкает. Враз все вспомнила Аленушка, руками всплеснула и как закричит:

– Ах, сестрички мои, ах подружки мои, да и ты, царица Рогнеда достославная! Виновата я перед вами, да только перед Царицей-мышью и того более! Забыла я о службе своей, словно ягница, за матушкой побежала, а слова своего не сдержала, за то и ответ. Ухожу я за леса высокие, за моря глубокие, за луга далекие, за земли неведомые на тридцать лет и три года. Не увижу я больше Глебушка своего суженого, не увижу края родимого. Только если придет беда великая, орда неисчислимая, напасть неотвратимая, свистнет царь Берендей, тогда три раза приду, а больше не смогу, кончится моя сила великая, вся в землю родную перейдет, да там и останется. Не видать мне больше ни отца, ни матушки, ни братьев любимых, а что дальше будет – мне неведомо!

Сказала так и на месте сгинула, ровно ее и не было. Прискакал тут Глебушко, спешился, упал на полянку и зарыдал-заплакал по невесте своей красной, да только слезами горю не поможешь. Делать нечего, возвращаются они в грусти великой домой, а сердце материнское вещун, и выходит им Настасья навстречу, а сама уж все знает-догадывает. И понятно ей, что опять по-мышиному вышло, да поздно.

Вот и правду старики говорят – если ума нет, то и к старости не наживешь. А еще говорят – кому что на роду написано, то и будет. Да только это уже совсем другая сказка.

Сказка 3. Про то, как Глебушко за Аленушкой ходил

Сказка сказкой сказывается, а жизнь былью делается. А что было, то быльем поросло. Это присказка, а сказка еще будет, смекай да слушай.

Прошло с тех пор три года да три дня, да только нет никому утешения. Как сгинула дочерь любимая, слегла Настасьюшка, да больше и не вставала. Подкосились у ней ноженьки, допрежь такие резвые, по лесу-чаще исхоженные, ослепли глазоньки, допрежь такие зоркие, об Аленушке выплаканные. Лежит Настасьюшка, света белого не видит, себя корит-винит, совсем со свету сжила.

А в стольном граде Берендеевом живет-мается славный Глебушко. Не может он никак невесту свою милую, богатырицу и красавицу Аленушку, забыть. Уж и чем его только матушка любезная Рогнеда и ее нянюшки ни потчевали – цветками-позабудками, одолень-травой, корнями сонными, а все не помогает. Уж и как его батюшка и слуги его верные ни ублажали – скоморохами озорными, гуслярами слепыми, коробейниками бывалыми, а все без толку. Сидит Глебушко день-деньской в горнице, ни на кого не глядит, ничего не ест, усох в половину богатырского здоровья.

Вот как-то ночью темной заскребся будто кто-то в уголку горницы. Смотрит Глебушко – стоит перед ним крохотная мышь, а на голове у ней коронка золотая горит. Понял Глебушко, что к нему сама Царица-мышь пожаловала, склонился ниже полу и спрашивает со вздохом:

– Ах, Царица-мышь великая, за тем ли пришла, чтобы на мое горе горькое посмотреть да порадоваться?

Отвечает ему Царица-мышь:

– Не затем я пришла, чтобы на тебя горемычного смотреть, а затем, чтобы вам, людишкам, что слова держать не умеют, в беде помочь. Что дома без толку сидеть – так Аленушку не вернешь, да и себя вконец потеряешь. Вспомни, что тебе разлюбезная твоя говорила – удержать, вот труд богатырский, а в тебе ровно ничего и не осталось, ослаб да усох. А иди-ка ты, Глебушко, на реку Нару поутру, до света, да кунайся в нее три раза с головой, да росой медвяной умывайся, да в траве покатайся – лучше прежнего будешь. А как обратно в силу взойдешь, разыщи в Заозерье старуху-ведуху. Живет она на отшибе, у самого леса, из избушки никуда не выходит, ни с кем дружбу не водит, и тебя не приветит. Ну да ты не пугайся, а берись за дело, а потом уж и говори – мол, хочешь Аленушку домой вернуть, к отцу-матери, в царство Заповедное да к сердцу молодецкому. Авось она знает, а мне то неведомо. Была мне Аленушка оруженосицей верной, наперсницей чуткой, да слова не сдержала, свела ее Настасьюшка неразумная домой, и кончилось мое колдовство, а началось колдовство иное, темное да злое. Живет твоя Аленушка за лесами высокими, за морями глубокими, за лугами далекими, за землями неведомыми, в полоне у царя Кошевера. И будет твоя Аленушка тридцать лет ему верой-правдой служить, от врагов оборонять, в черном теле жить, света белого не видеть. Боится царь Кошевер ее силы богатырской, держит в цепях в подвале, словно медведицу дикую, волосынек ей никто не чешет, лица белого не моет, вот и стала твоя Аленушка впрямь медведица дикая. Не ровен час, шерстью зачнет обрастать. Так что ты, богатырь, уж поторопись.

Встрепенулся Глебушко, склонился вдругорядь ниже низкого перед Царицей-мышью и говорит:

– Спасибо тебе, Царица-мышь великая и сердцем незлобная, за твою заботу о нас, неразумных. Научила ты меня как жить, и на том спасибо. Сей же день побегу в реке Наре силу накупывать, да старуху-ведуху разыскивать. Нет мне жизни без Аленушки, нет мне и смерти без Аленушки!

Побежал Глебушко до свету на реку Нару, все как Царица-мышь велела, исполнил, и стал богатырем великим. Шумит силушка в руках и ногах, бродит ум в голове. Сел Глебушко на коня, поскакал в Заозерье, разыскал там избушку старую да неприветливую. Глядит Глебушко – оконец-то не видно, так грязью заросли, а дверь и вовсе перекосилась. Заходит он в дом и видит – лежит там старуха-ведуха немытая-нечесаная, неподстриженная, в чугунках паутина вьется. Ну да Глебушко ко всякому труду приученный – он и оконца помыл, и дверь переставил, и старуху обиходил, и обед приготовил, и досыта напоил-накормил. Поела старуха и говорит:

– Сумел ты старухе-ведухе угодить, может, и я тебе чем помочь сумею. Зачем пожаловал, зачем старость мою приветил?

Отвечает ей Глебушко:

– А пожаловал я, бабушка, потому что хочу Аленушку, богатырицу и красавицу отцу-матери вернуть, в царство Заповедное, к сердцу молодецкому.

Покачала старуха-ведуха головой и говорит:

– Трудное это дело, Глебушко, колдовство великое, не нами придуманное, не нам и подвластное. Сама Царица-мышь тебе помочь не смогла, ну да я чем могу, подсоблю. Придется тебе, Глебушко, в царство царя Кошевера идти, Аленушку твою из полона горького и бесславного выручать. Где то царство расположено, я не знаю, пока семь пар сапог не истопчешь, семь пар штанов не износишь, семь кафтанов не изорвешь, – не найдешь. Да найти-то полдела, а сумей еще во дворец царский попасть, да к Аленушке пробраться. Дело это непростое, надобны тебе в нем помощники верные да неприметные. Бери-ка ты из моего дома скалку да ложку-поварешку. Никому их не показывай, а как найдешь Кошеверово царство, достань из котомки и погладь, вот и оборотишься красной девицей, красы несказанной, умения великого. Нанимайся ты к царю по хозяйству – тесто катать да супы варить, а уж что и как – моих помощников забота. Будет царь Кошевер твою стряпню нахваливать, станет тебя спрашивать о награде, а ты и проси – мол, хочу на твою медведицу посмотреть, по шерсти ее косматой погладить. Удивится царь, но отказу тебе ни в чем не будет. А ты как в темницу войдешь, воткни в волосыньки гребешок материн, что у Настасьюшки хранится, вот и примет Аленушка облик прежний. А уж как ее вызволить, тебе Аленушка сама подскажет, ежели захочет. Да только ты ее слушайся и слово даденное держи, а не то еще хуже будет. А теперь бери мои подарки да ступай к Настасьюшке за гребнем.

Вскочил Глебушко на коня и прямиком в Луговины поскакал. Вошел к Настасьюшке в горницу, попросил материна благословенья и гребешок заветный, чтобы Аленушкины косыньки чесать. Дала Настасьюшка гребешок, на путь-дорогу благословила.

И отправился Глебушко в путь-странствие. Все земли исходил, никто не знает, где царство Кошеверово, ни имени не слыхивал, ни людей ни выдывал. Дождь-снег Глебушко поливают, ветер-метель секут, мороз до костей пробирает, а не сдается Глебушко, все дальше стремится. Уж и семь пар сапог стоптал, уж и семь пар штанов сносил, уж и семь кафтанов изорвал, а конца-краю дороге той нет. Пригорюнился Глебушко, на пенек лесной присел, вдруг слышит голосок тоненький:

– Что, богатырушко, невесел, о чем грустишь-печалуешься?

Присмотрелся Глебушко – а у пенька того стоит мышка, лапка сложила, а на голове венец горит. Отвечает ей Глебушко не мешкая:

– Здравствуй, Царица-мышь великая.

А мышь как засмеется и говорит:

– Нет, богатырушко, я ее сестричка меньшая, Княгиня мышиная, на здешнее княжение посаженная. С чем пожаловал – с добром али со злом?

– Не со злом и не по воле своей, пришел я, Княгиня-мышь, ищу я царство царя Кошевера, сидит там в темнице невеста моя милая, Аленушка, богатырица, красавица, хочу ее освободить, к отцу-матери вернуть, в Заповедное царство, к груди своей молодецкой прижать!

Говорит тогда Княгиня-мышь:

– Знаю, я, Глебушко, про твою беду. Так уж и быть, помогу тебе, да только и ты мне подсоби – надобно нам, мышам урожай собрать, да в закрома попрятать. Коли сейчас начнем, авось, скоро управимся.

Тряхнул Глебушко кудрями светлыми и отвечает:

– Отчего ж не помочь, а уж к труду крестьянскому я сызмальства приученный.

Пошел Глебушко в поле, как зачал жать, да скирдовать, да обмолачивать, да в закрома покладывать, так быстро управился, что мышиные слуги еле за ним поспевали. Накормила Княгиня-мышь Глебушко досыта и дала ему старую мышь в провожатые. Куда хвостик указывает, туда и идти велела. Попрощался Глебушко и пошел за мышиным хвостиком, идет, а лес все глуше, все чернее, света белого не видно, коряги к лицу тянутся, ветви за одежду цепляются. Вот мелькнул хвостик мышиный и исчез. Глядит Глебушко – расступился перед ним лес глухой, вьется под ногами дорога наезженная, а вдали дворец стоит, нестерпимым блеском сверкает. Понял Глебушко, что попал он прямиком в Кошеверово царство, пора ему за дело приниматься. Достал он старухины подарки, только погладил, как оборотился красной девицей – щечки алые да гладкие, коса русая в пояса смотрит, руки белые да нежные. Пошел Глебушко во дворец и говорит слугам, чтобы к царю Кошеверу проводили.

Как предстала девица пред царевы очи, как заговорила голоском ласковым, что желает, мол, царю прислужничать, так и спрашивает у нее царь Кошевер:

– А, что ты, девица красная, умеешь?

Отвечает Глебушко голоском девичьим:

– Умею, я, царь-батюшка, тесто катать, пироги печь, супы да жаркое варить, а умения я великого, твоим слугам не чета.

Велел царь дать ей задание, а на то задание – одна ночь сроку. Как оставили девицу одну в комнате, обернулась она Глебушком, достала подарки старухины, а те за работу принялись. Глядь – а уж и стол накрыт, пироги мясные, рыбные, стоят, блины скворчат, уха, щи, борщи паром дымят, наготовлено, что и за неделю не съесть. Отведал царь Кошевер Глебушкиной стряпни, чуть было язык не проглотил. Стал Глебушко главной поварихой, по дворцу расхаживает, во все углы заглядывает, да только Аленушки нигде не видно-не слышно.

Долго ли, коротко ли, а спрашивает царь Кошевер у своей стряпухи, какова же ей по сердцу награда.

Отвечает ему молодуха-стряпуха:

– Слыхала я, царь-государь, живет у тебя медведица дикая, страшная, росту и силы великой. Дозволь на нее взглянуть, по шерсти косматой погладить.

Удивился царь Кошевер, но велел слугам проводить девицу-молодицу в темницу глубокую, где сидит медведица на цепи.

Как вошел Глебушко в подземелье, видит – сидит на цепи медведица, росту великого, вся шерстью косматой заросла, глаз не видно. Воткнул Глебушко гребешок материн в шерсть, и вмиг обернулась медведица Аленушкой, а Глебушко вид богатырский обратно принял. Обнялись они и заплакали горько, да только слезами горю не поможешь. Спрашивает Глебушко у Аленушки, как ему невестушку-лапушку на свободу вызволить. Говорит ему Аленушка со вздохом:

– Ох, тяжелое это дело, Глебушко. Полюбилась ты царю Кошеверу в облике девичьем. Станет он к тебе свататься, станет подарки богатые предлагать. Проси у него, чтобы пустил тебя в Кладовую палату, где сокровища лежат. Не бери там ничего, кроме ключа железного, чтобы оковы мои отомкнуть, дверь из темницы отворить. Как возьмешь тот ключ, приходи той же ночью в темницу, бог даст, выйдем на волю и убежим домой в Заповедное царство.

Вышло все так, как Аленушка сказывала, да только не так. Как вошел Глебушко в сокровищницу царскую, взыграло его сердечко девичье и не удержался, взял он с собой венец алмазный царский. Вот настала ночь, отпер Глебушко все запоры, отомкнул цепи на медведице, вышли они из темницы, но только во двор вступили, как загорится тот венец алмазный светом нестерпимым, ярче солнца дневного. Проснулись слуги, набежали стражники, схватили Аленушку и Глебушко, под царевы очи привели. Повелел тогда царь Кошевер Аленушку еще глубже в подземелье упрятать, а Глебушко на куски порубить, да в лес и выбросить. Так и сделали слуги царевы – порубили тело Глебушкино в куски, в лесу на съеденье диким зверям бросили.

А что у нас говорят – на чужое добро роток не разевай, все один час – не укусишь. Кому не нравится, может и не слушать, а кому в охотку – пущай не мешает, да и не подгоняет. Всякой сказке – свой час.

Сказка 4. Про то, как Аленушка Заповедное царство трижды из беды вызволяла

Долго ли, коротко ли, а сказка все вьется да вьется. Да сколь веревочке ни виться, а все ж кончику быть. Только в нашей рассказке до конца еще ох как далече. А кто устал, так мы никого не держим, прочие же – милости просим, слушайте, что дальше было.

Вот уж семь годков минуло, с тех пор как Глебушко Заповедное царство оставил да на поиски суженой в путь-дорогу отправился. Дети новые народились, старики помереть успели, а Глебушко все нет как нет. Горюет царица Рогнеда, печалится царь Берендей: как мол-де, там, младшенький наш, сладко ли ест, сладко ли пьет, сладко ли спит. А Глебушко меж тем в кусочки порубленный в лесу диком лежит.

Одно только сердечко беду чует – Настасьюшка, здоровьем и вовсе слабая, лежит в горенке, по Аленушке да по Глебушку убивается. Однако ж тут поднялась Настасьюшка да в лес собралась, прямиком в Берендееву пущу. Идет-бредет, шатается, далеконько в чащу забралась, дороги не видно. С устатку спотыкнулась о корни, да и присела отдохнуть. Вдруг слышит Настасьюшка голосок тоненький:

– Ну что тебе, горемычная, дома не сидится, чего опять в лес пожаловала?

Смотрит Настасья – а у корней мышь серая стоит, коронкой своей покачивает, каменьями драгоценными поблескивает.

Отвечает ей Настасьюшка со вздохом:

– Прости ты меня, Царица-мышь, бабу глупую да неразумную. Тебе ли не знать, зачем в лес пришла-пожаловала. Чует мое сердце материнское беду страшную, горе горькое. Случилось дело злое-неблагодарное то ли с Аленушкой, то ли с Глебушком, да только моего разумения помочь им нет. Пришла в ножки тебе кланяться, челом бить – помоги ты им, Царица-мышь великая да милосердная.

Говорит ей на то Царица-мышь:

– Ой, и впрямь ты, Настасьюшка, неразумная да нетерпеливая головушка! Зачем в лес без спросу пошла, зачем Аленушку домой свела, зачем косыньки материным гребнем чесала, чтобы позабыла Аленушка про свое дело великое? А теперь нет у тебя силушки в жилочках, а теперь нет у тебя света в глазоньках – как Аленушку да Глебушка выручать будешь? Ведь и вправду приключилась с ними беда страшная – сидит Аленушка в подземелье, дикой медведицей рычит, лежит Глебушко порубленный в кусочки, зверям лесным на съеденье брошенный. Да делать-то нечего, придется тебе, Настасьюшка, в путь-дорогу собираться, нести весточке моей сестрице меньшой, Княгине-мыши, авось она чего да придумает.

И пошла Настасьюшка в княжество далекое, за морями, за лесами, за далекими лугами. Как ушла, так ровно сгинула – не видно ее, не слышно.

А над Заповедным царством меж тем тучи все сгущаются. Из степей чужедальних, из пустынь чужеземных собралась Орда неисчислимая, пришла на землю Русскую, растеклась, словно лужа поганая. Полегли под Ордой окрестные царства да княжества, покорились ей цари гордые да бояре строптивые, а кто не покорился – бежали далече, сколь могли. И пришли из них многие в царство Заповедное, да пали в ноги царю Берендею – не губи нас, царь милостивый, разреши от ворогов злых укрыться, авось и мы на что сгодимся. Пригрел их царь Берендей и царица Рогнеда, разрешил им домами у границ царства Заповедного селиться, на страже спокойствия народного стоять, зоркими глазами недругов высматривать, сторожевые весточки царю Берендею слать.

Вот прошло времени немного, приходят к царю гонцы с печальной вестью – подбирается Орда все ближе к царству Заповедному. Сами обликом страшные, волоса на макушке узлом собранные, глаза-щелочки горят, сабли кривые да острые, носом вокруг ведут, ровно собаки нюхают, леса заповедные жгут, землю-кормилицу ногами конскими топчут, никакого креста на них нет. Повелел царь Берендей Богатырскую заставу сколь можно укрепить, да в лесу упоры тайные да схроны приказал поставить, чтобы там дружина лазутчиков поджидала да в оборот брала.

Пуще прежнего бежит народ в царство Заповедное, помощи у царя Берендея просит. А Орда все ближе подбирается, лазутчиков подпускает, пути-ходы в царство Берендея ищет. Да только нет тем лазутчикам хода, в лесу у них ноги спотыкаются, ветки да корни за них цепляются, звери лесные их на части рвут, птицы глаза норовят выклевать, комары – и те поедом едят. Да все ж таки много их, басурман проклятых, один упадет – враз десятеро на его место встанут.

Катится Орда перекати-поле по земле русской, вот уже у самой Богатырской заставы остановилась. Посылает наиглавнейший в Орде, по прозванью хан Бодай, грамоту царю Берендею, на стрелу насаженную. И говорится в той грамоте так:

Пришел я землю русскую воевать. Всю, что ни есть, под себя подмял, всю конями потоптал, осталось твое царство лесное Заповедное. Не покоришься мне добром – и тебя растопчу, не заплатишь дань – и тебя подомну, разжую, размозжу, кости выплюну.

Собрался люд со всех концов царства Заповедного, и сказал тогда царь Берендей слово веское, слово царское:

– Чему бывать, того не миновать. Не осталось земли русской, кроме той, что у нас под ногами лежит. Не осталось крови русской, кроме той, что у нас в жилах течет. Не осталось песни русской, кроме той, что у нас в горле стоит. Так будем же, братие, воевать до последней капли кровушки, до последнего хрипа в горлушке, до последней земли полосыньки, а мертвые сраму не имут!

И собрался народ на войну от мала до велика, вослед за дружиной богатырской выступает с кольями-дрекольями, с вилами да топорами, с серпами да граблями. А за ними – царство лесное да луговое – звери лесные, твари луговые, птицы поднебесные, гады речные, – все землю Заповедную от ворога злого хотят отстоять.

И завязалась сеча кровавая да жестокая. И бились два воинства – царство Заповедное супротив Орды нечистой – так жестоко, что деревья вокруг попадали, озера пересохли, ветры дуть перестали, а люди выстояли. Бились до самой темной ночи, и нет никому победы-удачи. Разошлись тогда царь Берендей и хан Бодай на ночной сон, да на мертвых упокой.

Сидит царь Берендей, думу грустную думает. Видит он, что велика силища ордынская, да отступать некуда, сзади – жены да малые детушки, да старые сединушки остались, а более – никого. Помнит царь Берендей, что ему Аленушка говаривала, волшебный свисток у самого у сердца держит, да и дуть в него боязно – а вдруг не самый то край еще будет?

Только взошла зорька ясная на небо, как сошлись войска в сече новой. И бились они так жестоко, что мать-сыра-земля из-под ног ушла, а люди выстояли. Только у хана Бодая воины свежие да новые, из дальних краев на подмогу подошедшие, а у царя Берендея воины прежние да до человека сочтенные. Разошлись тогда царь Берендей и хан Бодай на ночной сон, да на мертвых упокой.

Сидит царь Берендей, думу грустную думает: то ли край наступил, то ли не край.

Только взалела зорька на небе, как сошлись войска в сече новой. И бились они так жестоко, что вода в реке течь перестала. А люди – те не железные, да и не стало их вовсе. Оглянулся царь Берендей и видит – бьется вокруг него кольцом дружина верная да хоробрая, сыны его милые, мужики окрестные, а более никого и нету. Оглянулся царь Берендей и видит – лежит его войско, злыми врагами порубленное, а у хана Бодая все новые да свежие ордынцы взамен павших встают. И понял царь Берендей, что край наступил. Достал он тогда волшебный свисток, встал на восход лицом и свистнул.

Как раздался тут рык неслыханный, да три раза по царству прокатился, аж ордынцы и присели. Появилась вдруг, откуда ни возьмись, медведица страшенная – росту огромного, виду ужасного, пасть размером в гору, лапы что дубы вековые, да как набросится на войско ханское. Одной лапой махнет, полвойска снесет, другой лапой махнет – всех вокруг убьет. Не снесли ордынцы страху жестокого, побежали прочь, а впереди всех – хан Бодай.

Остановилась медведица перед царем Берендеем и голову косматую низко склонила. Спрашивает ее царь:

– Аленушка, ты ли это, девица-лапушка, в облике страшном медвежьем землю Заповедную, землю русскую спасла?

Ничего не ответила медведица, только голову еще ниже склонила, да и исчезла, ровно ее и не было. Не могла она, сердечная, уж и по-человечьи молвить. Да только царь и без слов ее понял и ниже низкого склонился, а за ним и дружина его, и жена его с сыновьями, да крестьянами. Все царство Заповедное, да что там царство, вся земля русская Аленушке поклонилась.

Глянул окрест себя царь Берендей, да и затуманились его очи ясные. Лежит полцарства порублено, полцарства порушено, в полон угнано, с кем землю родную, словно избу спаленную, отстраивать, с кем от завистников оборонять, с кем песни петь? Да делать нечего, собрал царь Берендей всех, кто ходить умел, и впряглись они снова всем миром. Да так ладно и складно у них получилось, что уж и вскорости не узнать было царство Берендеево – почитай, лучше прежнего стало.

Да тут опять напасть страшная. Наступила по всей земле сушь великая, ни капельки, ни слезиночки с неба не проливается. Уж и старики молились, уж и старухи-ведухи колдовали, уж и сам царь-государь Берендей с супружницей своей Рогнедой достославной поклоны земные клал, а все без толку. Висит солнце ясное на небушке, а дождя нет. Земля закаменела, впору пахать, да боронить, да зерно в землю сажать, оглянуться не успеешь как на носу – зима. Думал царь, думал, а ничего ж таки не надумал, да и дал приказ – всем на пахотную работу выйти. Идут пахари по полю, люди и кони из сил выбиваются, а толку – шиш. День пашут вхолостую, другой, а земля – ровно камень придорожный. Видит царь – не одно так другое, а край наступил. Достал он свисток волшебный, встал на восход лицом и свистнул.

Как раздался тут рык неслыханный, да три раза по царству прокатился, аж все и присели. Появилась вдруг, откуда ни возьмись, медведица страшенная – росту огромного, виду ужасного, пасть размером в гору, лапы что дубы вековые, да как зачнет когтями землю воротить, что и плуга не надо. Вмиг вспахала, да проборонила. А потом встала на задние лапы, головой до небушка достала, да как дунет. Поднялся тут ветер страшенный, дубы к земле гнет, и принесло издалека тучи серые грозовые, влагою до краев напоенные. И пошел ливень, каких давненько не случалось, напоил землицу Берендееву, напитал. Тут уж и крестьяне не сплоховали – справили дело на славу, к урожаю богатому.