Артерия

– Я не знаю, все слишком сложно. Одни говорят, что он живой, другие утверждают, что он не наделен разумом и вообще холодный.

После долгого молчания, Лера, наконец, сказала:

– Было бы неплохо, если бы он был настоящим. Я считаю, он красивый.

Илья со впалыми щеками, темными кругами под глазами и Влад с усыпанными язвой скулами покачали головами. У Леры выпадали волосы, у меня шелушилась от сухости кожа. Красивых и здоровых детей не было, никто особо не думал об этом, у каждого были свои прелести, добавлявшие образу мужества и устрашения.

– Мама мне рассказывала, что когда-то у нее был друг, который не верил в апокалипсис, – с совершенно мягкой, самовольно проскользнувшей на его лице улыбкой, проговорил как бы вдруг Влад.

– Ты помнишь мать?

– Да, я попал сюда только в семь лет, а до этого жил в какой-то деревне.

Такими были единицы.

– Как ты сюда попал?

Обычно Влад молчал об этом, но сейчас сломался.

– На нас напали люди. Они убили мою мать и сестру, а я спрятался в подвале, и потом, через несколько дней сюда прибыли люди их крепости и доставили меня сюда.

Все молчали.

– Это сделали люди?

– Да. Я никому об этом не рассказывал, потому что это почти противозаконно, но так и есть. Я сам их видел и слышал. Живые люди еще есть, они собираются в группировки, кочуют по поселениям, ища еду и жилье, но в конце становятся зомби от токсичности воздуха и, собственно, потому что не умеют выживать.

– Может быть, это европейцы?

– Ага, а в Китае они что делали?

– У меня к тебе такой же вопрос.

– Ира, перестань.

– Да нет, пусть спрашивает, что в этом такого.

– Это неприятно же, – осела Лера.

– Нет, нормально. Если бы не учителя из школы, меня бы не нашли. Все-таки, какой бы не была система, как бы плохо и обидно нам тут не было, мы хотя бы живы.

За окном выли голодные чудовища, был вечер.

– А у меня не было матери, – большинство детей выводили методом суррогатной матери, прямо в школе, в отдельном корпусе, сюда редко попадали те, кто знает своих родителей.

– У меня тоже. Зато у меня была отличная няня.

– Моя мать принесла меня сюда, как только мне исполнился месяц, – ответил на все это давно молчащий Илья. – Думаю, за это стоит ее поблагодарить.

– Ага.

– Думаю, она была милой женщиной.

– Достаточно того, что умной.

– Думаешь, умной?

– А факт твоего существования тебе ни о чем не говорит?

Илья как-то сдавленно посмялся, не знаю, от чего.

– Что это там такое? – перегибаясь через спинку кровати, спросил он.

– Хищник ночью заполз, – ответила я.

– Надо убрать. А лучше отнести в лабораторию. Еще неизвестно, что он все это время делал.

– А возьмут?

– Ира, в мире эпидемия и пост апокалипсис, естественно, возьмут.

– Боже, семь часов вечера.

– Они там ночуют.

Влад пошел с нами.

– Ты не договорил про друга мамы.

– А, ну вот, он не верил в то, что скоро все разрушится, а когда объявили вспышку химического оружия, он первым вышел на улицу. Это было последнее, что помнила о нем мама.

– Как ее звали?

– Оксана.

– Оксана…

– У нее еще фамилия была. Михайлова.

Сейчас фамилий нет, у нас есть имя и номер из семи цифр.

– Оксана Михайлова. Красиво.

– Согласен. Она сама была красивой.

– Про друга, – одернул нас Илья.

– Точно. Они даже ругались из-за того, что он не верил. Она мне сказала, что никогда не стоит тратить время и жизнь на ругань, каким бы не был конфликт, какой бы не была цена твоей значимости. Это все просто обесценилось в один момент.

– Я думала, ты просто терпеливый.

Влад посмеялся.

– Ты еще скажи, что умный.

– Да. Вовремя уйти от конфликта – признак большого ума. У меня никогда это не получалось.

– У меня тоже, – ответил Илья.

– Забавно, мы никогда не ругаемся всерьез, а если и бывает, то только по делу и недолго, – заметил Влад.

– Это все потому, что у нас больше никого нет.

– Никогда не думала, что самым дорогим для меня будут люди.

– Да, – вздохнул Илья, – нам надо беречь друг друга.

– Мы и бережем.

– А если понадобится, ты меня убьешь? – спросила я. Он косо на меня посмотрел.

– Если только для выгоды всей роты, по твоей собственной просьбе – никогда. Я не верю в такую дружбу.

– Кирилл не был мне другом.

– Я вообще сейчас не про него.

Естественно, он говорил про него. Все время об этом думал. Видно же.

Следующий день начался с дождя, как и вся неделя. Дождь не стихал и бил чуть ли не постоянно, еще и грозы, иногда град. Хорошая выдалась осень.

Все были всполошены вчерашним происшествием, особенно когда существо начало с ними разговаривать. Его звали Уэхара Комитаки, несмотря на то, что на данный момент в мире оставалось всего две способные на существование страны, он был японского происхождения. Это сын одного из японских профессоров, никакие догадки о том, что он цифровой не подтвердились. Когда все только начиналось, отец Уэхара нашел самый оптимальный и удобный мир для существования человека, и отправил туда сына. Тогда все было лишь в новинку, и разбираться не было времени и возможности, поэтому Комитаки пришлось делать все самому. Он успел выучить в общих чертах два языка, чтобы уметь попросить помощи или поддержать светскую беседу, научиться жить в ладу с природой и почти сойти с ума. Единственный минус всей ситуации. Мир оказался совсем пустым, без людей и сознательных существ, но зато очень благоприятным для жизни – идеальная природа, экология, растения, животные…

Никто так и не понял предназначения Комитаки, должен ли был он сохранить мир и открыть его людям, когда придет время, или сохранить для чего-то более стоящего? Чем ближе мы будем к разгадке, тем сложнее будет ситуация. Даже не сложнее, а запущенней. Не стоит питать иллюзий насчет людей, поэтому я говорю сразу – идея с поисками других миров построена на том, чтобы найти благоприятную зону и сделать с ней лет через 50 (а может, меньше) то же, что мы сделали и с Землей. Зачем нужен человек, если он не ездит на работу, не занимается браконьерством, не устраивает митинги, не строит фабрики быстрых вещей, с которых сбрасывается больше отходов, чем денег? Кому нужен человек, просто живущий? Он обрадуется траве и новым деревьям, и пойдет срубать леса и выкачивать нефть для айфонов и бургеров. Нет смысла в новом мире.

Есть еще одна теория, по которой мальчик должен будет прийти в наш мир, чтобы спасти его. К этим теориям я отношусь более скептически, чем ко всему остальному. Получается, что Уэхара должен всему миру, причем, ничего абсолютно при этом не сделав.

– Я знала, что ни к чему хорошему это не приведет, – выплюнула я, опираясь на подоконник.

– Это пока ни к чему не привело, – ответил Илья.

– Уже привело. Мы уже добились всего, чего хотели. Мы нашли идеальный для загрязнения мир, чтобы сделать в нем то же самое.

– Ты думаешь, они пустят туда всех, кто не попадется? Они сначала отправят туда лучших учеников, вместе со взрослыми, разумеется, а то вдруг и эту планету испоганят, потом когда экология будет достаточно избита и мир приспособлен для последующих пыток, они добавят более низшие слои общества, чтобы «терять было нечего», или хотя бы не так быстро, – ответил Влад.

– Может, их хоть чему-нибудь жизнь научила? – спросила Лера.

– Да старшеклассники уже поговаривают об инверсии. Они хотят убрать всех взрослых, и закрыть портал.

– И что они будут делать там?

– Выращивать здоровое нормальное поколение.

– Они смогут?

– Смогут, если мозгов хватит. Для них построить деревню ничего не стоит.

– Помните, как было в Хайнлайне?

– Да, что-то про пещеры и другие миры.

– Это не одно и то же?

– Нет, вряд ли. Мы просто несколько развили технологии, и даже, как оказалось, не мы, а японцы, они были предводителями всего этого.

– Что же будет дальше, – вздохнул Влад.

– Мы останемся здесь.

– С чего ты взял?

– А они смотрят по успеваемости. С нашего года берут только пять человек, и никто из нас таких высот не достиг.

Глупо сейчас говорить о том, что оценки ни на что не влияют, что это не показатель ума, но одно я могу сказать точно наперекор всему – если человечество не смогло справиться с больной оценкой знаний красными цифрами, то зачем тогда что-то делать и искать новые миры? Это не самое плохое, оценки, но если бы они ставились справедливо и точно, мы бы тут не сидели.

– Черт…

– Да, а у тебя в аттестате одна четверка.

Влад пострел на Илью.

– Зачем ты ей сказал? Она же теперь всех разнесу.

– Погоди, а по какому предмету?

– Естествознание, вроде.

Меня аж передернуло, я вспомнила, как в начале лета нагло забила на биологию с химией, даже перестала записывать лекции. Черт.

Я стояла и молчала, чувствуя, как быстро меняюсь в лице, даже не осознавая этого особо.

– Из-за успеваемости…

Сотни мыслей проносились у меня в голове, сотни болезненных вспышек об упущенной возможности, безжалостные голоса в секунды разбили в дребезги все мое самолюбие и уверенность в себе, разрывая всплесками нарисовавшихся картинок в голове. Я никогда еще не испытывала такой обиды. Я возненавидела себя. Я всю жизнь готовилась к безжалостным убийствам, уже смирившись с тем, что это не принесет пользы человеку, даже не подозревая, что жизнь может, могла измениться в одно мгновенье. Я столько потеряла.

Бесполезное существование – хуже смерти.

Через три дня все уже стало проясняться, и я скажу больше, решаться, не прояснившись до конца. Ребята без умолку спорили и переговаривались о том, что и как все будет, опять философствовали и вели пустые разговоры о том, что не коснется большинства из нас. Меня же съедала обида и зависть. Я в одночасье проиграла жизнь, став не только большим неудачником, но и полноценным человеком, поддавшись всем грехам и порокам, которые только можно было себе представить. Как это сыграло со мной.

Выдался день, когда уроков было меньше, и я решила сходить, посмотреть, что там за чудо из другого мира, от которого люди не отходят. Для Уэхары уже организовали уютную настолько, насколько это возможно, временную комнату, пока он не вернется домой, куда постоянно ходили ученики, чтобы просто с ним пообщаться или задать вопросы.

Дожди закончились, сменившись солнцем, стало потеплее. Все галдели, и лезли со своими тупыми вопросами, я решила отойти, и тут мое внимание привлекли стоящие в углу цветы. Замерзшие и сухие. Несколько секунд поколебавшись, я пошла в комнаты и принесла кипяченой воды, потому что другой теплой не было. Когда я зашла, на меня косо посмотрели, но делать ничего не стали. После поливки цветам лучше не стало, они были слишком блеклыми. Я не стала думать о том, что они умерли, даже со своей четверкой по естествознанию я знала, что так мертвые цветы не выглядят.

Ближе к шести, когда начинался ужин, комната опустела, я этого даже не заметила. Вернуться в мир мне пришлось только тогда, когда я почувствовала на себе пристальный взгляд. Я повернулась, на меня из-за стола смотрел Уэхара.

– Повезло, что есть балкон, – кивнула я на большие стеклянные двери, рамы которых были покрашены в облезлый белый. – Хотя, проветривать не вариант.

– Почему? – спросил он.

– Воздух грязный очень. Тебе, наверное, с таким непривычно?

Он смутился.

– Ну да, голова болит.

– Угу, – уже отрезая мертвые сухие листья большими ножницами, промычала я.

Он долго смотрел на это, потом спросил:

– Почему ты это делаешь?

– Потому что это некрасиво выглядит.

Уэхара больше ничего не сказал. Потом только спросил:

– А как тебя зовут?

– Ирина 938728.

– Ты уже в курсе всего?

– Того, что ты отправляешь лучших детей в свой мир?

– Да, только это не совсем так, с нами будут взрослые.

– Да… это проблема.

– Почему?

– Ну, толку от них?

– Как?.. они будут помогать.

Я сжала губы.

– Строить жилища, добывать пищу, выращивать младших, – продолжал он.

Я ответила кивком.

– Или ты считаешь не так?

– Мне все равно, я не полечу.

– То есть как? – воскликнул он.

– У меня низкие показатели по знаниям биологии, мне там делать нечего, – ответила я, яростно кромсая листья с веток.

Уэхара опустился. Я посмотрела на него, он сидел с расстроенным надувшимся лицом, уставившись в пол. Молчал.

Я положила ножницы на стол.

– Если честно, что ты тут делаешь? – подходя и наклоняясь до его уровня, спросила я.

– Я хотел помочь. Сейчас уже думаю, что мне нечем вам помочь.

Я испугалась.

– Почему? Почему ты так решил?

– Зачем мне помогать только тем, кого выбирал не я, я не хочу помогать кому-то одному.

– Давай только без сентиментальностей, это решали не я и не ты, те, кого не выбрали люди, просто этого не заслужили, значит, у нас есть просто другое предназначение.

Он всхлипнул и поднял один рукав у меня на руке. У меня уже давно там химический ожег, который особо не болит, если его не трогать. Он молча положил свою руку на место ожога, и я почувствовала что-то между зудом и еле уловимым шевелением. Когда все закончилось, он убрал руку, на месте красного большого пятна была ровная чистая кожа. Я не могла в шоке сказать ни слова.

– Я никогда не хотел впускать людей в свой мир, если быть честным, я хотел помогать им, не делясь тем, что имею, мне хорошо и одному. Тот мир, в котором я пробыл очень долго, может только отдавать, но если у него забрать слишком много, то конец всему живому и грош цена вашей детской магии. Туда нельзя впускать людей, уже повидавших боль и горе, они будут пытаться утолить эту горечь, а природа будет в ответ отдавать им самое лучшее. Я знаю, как живут люди, что они способны на все, что они чудовища, поэтому… надо найти выход, – со вздохом заключил он.

– Не впускать их туда.

– Я не могу сказать им, что им там не место.

– Ты почти что божество! Как это не можешь?

– Ну… а вдруг им будет обидно?

– И пусть. Ты же не хочешь, чтобы они сделали обидно тебе и твоему миру.

– Не хочу, – помотал головой.

– Вот и все. Есть куча способов отмазаться, поверь, когда ты делаешь это на пользу, тебе даже не придется грустить.

– Я не за это боюсь. Мне не хочется, чтобы вы остались ни с чем.

– Давай ты хорошо подумаешь, все обдумаешь, и тогда примешь решение.

Я распрямилась и двинулась к двери. Думаю, он хотел бы что-нибудь сказать еще, просто я ему не дала. Мне нужно было отойти и переварить все, благо, мне хотя бы стало легче.

Ночью меня волновал не один вопрос: почему он мне доверился? что это значит? так ли все серьезно? что он на самом деле хотел сказать? У меня наконец-то прояснился разум. Стало так холодно, темно, пусто, что я осознала пустоту всех своих мыслей. Даже не ненужность, а просто пустоту. Все это было ни о чем. Мои двойки не стоили моих расстройств.

Наверное, я испытывала это чувство только один раз в своей жизни. Однажды из моей жизни должен был уйти один человек, мы не были так близки, чтобы испытывать друг к другу чувства, просто общались. И когда я стала понимать, что мне придется оставить его, я стала задумываться о том, почему он мне так дорог. Иногда люди могут не иметь ничего общего, вы никогда не будете лучшими друзьями, вы живете в разных городах, но это не мешает любить их за прелести. Достаточно знать, что человек есть, что он не сломан, что с ним все нормально, что нечто прекрасное, когда-то зародившееся в нем живет до сих пор и освящает мир изнутри. Ты даже не контактируешь с этим человеком, просто наблюдаешь за его цветением, вспоминаешь и тебе от этого приятно. Тебе не будет от этого грустно, потому что… ну зачем грустить от цветения лотоса? Он уже сделал мир ярче, а ты его знал.

Что-то подобное было во мне и сейчас. Я бы не отказалась иметь все богатства мира, сам мир, да и к тому же идеальный, стать чем-то большим, чем просто человек, но этот мир, да и сам Уэхара были теми самыми цветами лотоса, и понимать это должна не одна я.

Их цветение подобно чуду, настоящему чуду, которое могло бы спасти мир, но… зачем? Вопрос не в том, что мы люди, и мы растеряем все богатства, мне не хочется возвращаться к этому, дело в том, что прекрасное должно оставаться прекрасным, пусть оно существует без чужих вмешательств. Пусть оно просто будет.

Я могла бы, я просто не хочу.

3

Град. В моем мире град. А я стою возле кровавой реки с дымящимся дробовиком и смотрю на маленькие грязные льдинки. Жизнь проходит слишком быстро, и ты не успеваешь ни думать, ни говорить, ни просто жить.

Недавно, примерно полгода назад мы заговорили на философии о мнениях. Одно другого интересней – во-первых на лекциях мы обычно не разговариваем, а только пишем, но это был особенный урок, к нам пришел профессор из мира людей. Первый человек, пришедший из мира за пределами крепости. Теперь ни у кого не осталось сомнений, что люди есть, и истреблять нужно их, по крайней мере, у моих друзей. Мы заговорили о мнениях и принципах, первым сказанным и подытоживающим было то, что нужно менять мнение и оставлять принципы. Что такое мнение? Это часто сменяющаяся точка зрения, те, кто этого не понимают – не заслуживают находиться в одной комнате с людьми. Такая тема рассматривается намного глубже, я давно уже поняла для себя, что ни правды, ни лжи нет, люди просто придерживаются своих безумных правил, мысля так же по поводу мнений. Возможно, когда-нибудь я передумаю.

Профессор болтал без умолку, мы все задавали и задавали ему вопросы. Так вот, к чему была эта встреча: в Москве открывается гуманитарный университет, в который уже идет набор учеников. Мир рухнул еще ниже. То есть все это время вы нормальненько жили, открывали вузы, пиши какао в своих разрушенных высотках, а мы жили и готовились к тому, что выйдем в руины, навстречу пеплу и бродящим по улицам трупам? Вот это называется жизнь?

Я еще ни разу всерьез не желала, что не пошла тогда в утопию с Уэхарой, сейчас мне хотелось забыть о существование людей и Земли.

– Ты пойдешь? – спросил почему-то Илья, хотя прекрасно знал мой ответ.

– Я не идиотка, – довольно резко ответила я, – я не готова жить на разрушенной планете, зачем-то читая до конца жизни Гоголя и делая ненужные анализы.

– Ну, а если там будет что-то новое.

– Вот сам езжай и разбирайся.

– Ты чего взбесилась? – вступился Влад.

– Ничего. Мы сейчас будем убиваться, ходячих мертвецов рубать, а эти умники будут сидеть и в древних языках ковыряться, новые правила выносить.

– Ты успокойся, пожалуйста, никто тебя ехать и учиться не заставляет, хочешь монстров убивать – иди и убивай, чего такая-то?

Мне пришлось надуться и замолчать. Я думала, Влад будет меня отчитывать, но, почему-то, не стал.

Уже потом, через какое-то время, он мне сказал, что предполагал, что так и будет, что откроется еще не один вуз, что Земля уже начала восстанавливаться, а мы просто жили в иллюзии, созданной под правильным углом, потому что создавать жизнь на ядовитой опасной планете нельзя, и сначала нужно привести тут все в порядок, чем будет заниматься еще ни одно поколение таких детей. Мы действительно безнадежны, и всегда такими были. Таков человеческий род, мы просто смиримся с этим. Неужели, добра и чести нет совсем? Есть, оно есть в свете и стараниях. Все, что мы делаем, даже открываем университеты на мертвой земле ради новых детей и умных поколений, это и есть то, ради чего мы совершаем ошибки и идем вперед.