Хитобасира

Господин Ядзиро расплылся в убылке:

– Не у каждого коренного японца я встречал восхищение своей средневековой культурой – многие считают её обузой, атавизмом прежних эпох, и уверены, что в современной Японии ей не место. Поздравляю вас с тем, что вы встретили своё вдохновение в жизни!

Алёна поёжилась от его слов – ей показалось, что они звучат не слишком искренне.

– Благодарю вас. Для меня это действительно вдохновение, то, откуда я черпаю силы жить. Этим летом, например, вместо моря я ездила в отпуск на водопады Кумано, прошла в компании паломников все священные тропы до святилищ Кумано-Сандзан. Это был потрясающий опыт – посещение службы в храме Конгобудзи, прогулки по горным тропинкам, что ещё помнят легендарного императора Дзимму…

– Вы интересуетесь эзотерическим буддизмом и школой Сингон? – удивлённо вздёрнул брови Ядзиро. Китахати за его спиной непонимающе оглянулся.

– Да, и такой интерес есть в моей жизни. Сейчас я читаю труды учителя Кобо Дайси, – несколько горделиво призналась Алёна. Она знала, что это имя знают многие японцы, но редко кто предметно интересуется его учением, что оно находит отклик в душе лишь избранных.

– Как известно, Кобо Дайси погружён в самадхи и пребывает в ожидании пришествия Будды Майтрейи, – покачал головой Ядзиро, – Так что он вряд ли оценит ваш интерес к его персоне.

– Я делаю это не для того, чтобы заслужить его похвалу. Я делаю это для себя, чтобы узреть истину, – просто ответила Алёна.

Разговор застопорился. Господин Ядзиро, явно не желавший говорить что-то ещё на эту тему, изо всех сил сдерживался и оглядывался вокруг в поисках новой темы. Он наткнулся взглядом на Китахати и, очевидно, выбрав его своей жертвой, с усмешкой обратился к нему:

– Кита, а ты бывал на водопадах Кумано?

Тот молча пожал плечами.

– А об учителе Кибо Дайси что ты думаешь?

Китахати исподлобья посмотрел на господина Ядзиро и язвительно ответил:

– Вы, господин Ядзиро, говорили только что о том, что не каждый коренной японец испытывает столь глубокий пиетет к средневековой культуре, что мы обнаружили у госпожи Алёны. Так вот, вынужден признаться, что я как раз принадлежу к числу таких людей. Никогда не имел интереса к древним легендам и считаю их пережитком тёмного прошлого высокотехнологичной страны.

Алёна вдруг обратила внимание на Кадзуфуми, остававшегося в неподвижном молчании на протяжении всего разговора. Свет электрических ламп отражался на его лице и делал его болезненно-жёлтым, он практически не моргал – казалось, душа его блуждала где-то далеко, в то время как тело оставалось сидящим за столом в ресторане. «Хитрец, нашёл-таки способ сбежать отсюда» – подумалось Алёне.

Господин Ядзиро тем временем отхлебнул ещё шампанского из своего бокала и продолжил:

– Признаться, и я никогда не верил в возможность загробного существования души, – сказал он, – хотя и осведомлён об учениях больше, чем Кита. Синтоизм, буддизм, авраамические религии – да, должно быть, любые религии говорят о том, что жизнь человека здесь, в этом мире есть лишь краткий миг существования бессмертной души. И каждый раз, читая подобные вещи, я удивляюсь – кто вам это сказал? Ещё никто не вернулся оттуда, чтобы во всеуслышание подтвердить или опровергнуть это.

Алёна пожала плечами:

– Но ведь известные религиозные деятели как раз основывали свои учения именно на собственном опыте познания запредельного или общения с метафизическими сущностями. И люди верят им, даже если сами такого опыта не имеют – не все готовы мириться с ограничениями, что накладывает материальный мир.

– Ограничения… Нет никаких ограничений для тех, кто достаточно умён, чтобы обходить их, – проворчал Ядзиро, покручивая бокал в руках, – только дураки, которые не умеют хорошо жить в этом мире, выдумывают сказки о том, что нищим и обездоленным в следующей жизни будет лучше.

– Я думаю, тут дело в том, что «хорошая», как вы её назвали, жизнь в этом мире зачастую бывает связана со злодеяниями. Укради, и тебе не придётся работать, убей, и тебе не придётся терпеть унижения, растопчи на пути к успеху – и жизнь в этом мире станет «хорошей», сытой и беззаботной. Только многие чувствуют, что такие поступки калечат душу, безвозвратно уродуют её, и не могут наслаждаться полученными такой ценой благами. Есть те, кто вовсе отвергает материальные ценности и ищет духовного просветления, для них критерии «хорошей» жизни совсем иные, чем для большинства.

Китахати поспешно отвернулся, а господин Ядзиро затуманенным взором посмотрел на Алёну, после чего, тщательно выговаривая каждое слово, сказал:

– Прошу меня простить, но это всё высокопарная болтовня. Никогда не поверю, что горный отшельник-ямабуси, сидящий на ледяном камне в медитации, будет счастливее сидящего в тепле на мягком кресле меня сейчас, когда я съел целое блюдо сашими и пью третий бокал шампанского в обществе прекрасной женщины.

– А я поверю, – с жаром возразила ему Алёна, – Более того, образ жизни ямабуси – это ещё не предел отказа от материального в пользу духовного, ведь были люди, которые ради вечной жизни было готовы отказаться не только от материальных благ, но от материального существования вообще! Знаете ли вы об обряде сокушинбутсу?

Китахати непонимающе развел руками, да и господин Ядзиро дернул плечами так, будто слышал это слово впервые. Он поднял ладонь, призывая Алёну продолжить свой рассказ, и та с жаром заговорила.

– Это обряд самомумификации. Представьте себе, вполне себе живой человек принимает решение отказаться от земной жизни и подготовить своё тело к мумификации, а свой дух – к уходу в иной мир. Первым, кто стремился стать мумией при жизни, стал учитель Кобо Дайси. Он разработал систему из трёх стадий продолжительностью тысяча дней каждая, что в сумме давало около девяти лет. Сначала монах на пути сокушинбутсу переходил на питание только орехами, семенами и ягодами, полностью избавляясь от жировой прослойки в организме, при этом выполняя специальные физические упражнения. На втором этапе упражнения заменялись на медитации, а на третьем – монах переходил к принятию чая из сока специального дерева, который приводит к сильнейшей рвоте и полному обезвоживанию организма.

В глаза Китахати читалось брезгливое недоумение, а Ядзиро поёжился, будто ему стало неуютно в его теле с этим огромным животом, что сидел впереди него. Алёна, чувствуя неприятное удовлетворение от того, что её слова создают дискомфорт этому самодовольному человеку, продолжила:

– Но самое главное – это финал. Монах забирался в каменный склеп и сам, по своей воле себя там замуровывал. Его соединял с внешним миром лишь колокольчик, который был расположен снаружи, а верёвка от него уходила внутрь. Пока монах был жив, он дёргал за этот колокольчик, показывая другим, что он ещё здесь. Когда колокольчик переставал звонить, все понимали, что его земной путь окончен. Начинался отсчёт последней тысячи дней, по прошествии которых гробница раскрывалась и другие монахи смотрели, удалось ли ему стать истинным сокушинбутсу. Если тело мумифицировалось, значит он достиг просветления, а если разложилось – увы, всё было зря.