Аня здесь и там

Обычно это происходит утром, когда вся семья завтракает. Дедушка надевает спортивный костюм, становится посреди гостиной и принимает разные странные позы: то сгибается пополам и упирается в пол ладонями, будто он равнобедренный треугольник, то стоит на одной ноге, словно дерево, сомкнув руки над головой, то садится на невидимый стул. На самом деле, конечно, ни на какой стул он не садится, просто так он достигает единства со своим истинным «я» и обретает гармонию. Мама при этом качает головой и закатывает глаза.

Когда в конце лета мы с мамой и папой возвращаемся на поезде в Москву, Бабушка и Дедушка всегда провожают нас на вокзале. Я прилипаю носом к окну нашего купе, а они стоят на платформе и машут мне рукой. Дедушка машет едва заметно, а Бабушка – так рьяно, что ее большая грудь колышется из стороны в сторону.

A когда я просыпаюсь утром, наш поезд уже подъезжает к вокзалу в Москве, и в окне, на перроне, я вижу Лешу и Олю. Только здесь – все наоборот. Леша машет сразу обеими руками да еще и кричит «Ну наконец-то!», так что его слышно даже через толстое оконное стекло. А Оля стоит рядом, улыбается и придерживает свою сумочку, в которой наверняка лежит для меня подарок.

Получается, что от одних бабушки и дедушки я поступаю прямиком к другим. Они словно передают меня из рук в руки, из объятий в объятья, и ничего, ничего плохого никогда не сможет случиться ни со мной, ни с мамой и папой, потому что они не дадут.

Глава 3. Новость

Я проснулась от того, что за окном кричали. Кричащих было двое: соседский петух и Бабушка. Причем Бабушка кричала громче. Я выглянула в окно и увидела знакомую картину.

Бабушка стояла у забора и была похожа на римского легионера, который подошел к стенам врага. Для полной победы ей не хватало только доспехов. По другую сторону металлической изгороди стояла соседка Наташа, скрестив руки на груди. Из-за ее спины выглядывали две светлые головы ее старших мальчишек, Вовки и Антоши.

– Ваш петух не дает спать моему ребенку! – негодовала Бабушка. – Если вы не угомоните эту безумную птицу, я сама сварю из нее суп!

– Только попробуйте, – ответила ей Наташа ледяным голосом. – И от ваших яблонь не останется даже огрызка!

Моя Бабушка – самая добрая бабушка в мире. Но у нее есть один заклятый враг: соседский петух.

Все началось в прошлом году, когда пустовавший участок рядом с нашим домом выставили на продажу и у нас появился сосед.

Сосед сразу же принялся строить на этом участке дом. Причем строил он его под музыку. Мало нам было шума от его бензопилы и бетономешалки, так он еще включал радио на полную мощность. От такой музыкальной программы у мамы болела голова.

А когда дом был построен, сосед перевез в него всю свою большую семью: жену, четырех мальчишек, собаку, двух котов, кур и петуха.

С мальчиками я подружилась. Они звали меня погонять в салки на нашей улице, а я угощала их Дедушкиной малиной – просовывала им ягоды прямо через металлическую сетку забора. Соседская собака сидела на привязи и нам не мешала. Один из котов, правда, по вечерам забирался на дерево и начинал выть. Но довольно скоро собаке это надоедало, она поднимала лай, и кота будто ветром сдувало.

Но вот с петухом не могли справиться ни собака, ни коты, ни даже моя Бабушка.

Он просыпался раньше всех других петухов в Ласковом и орал так, как будто его сейчас пустят на жаркое. Дедушка говорил, что петухи реагируют на встроенные в них биологические часы, так вот часы этого петуха явно поломались. Иногда он начинал кукарекать, когда мы еще только ложились спать, иногда он голосил всю ночь напролет.

Больше всего из-за петуха переживала Бабушка. Она поднимала руки к небу и причитала:

– Этот петух будит мне ребенка!

– Так больше не может продолжаться!

– За какие грехи нам достались соседи с таким петухом?

Маме очень понравилось это Бабушкино высказывание, и она так и стала называть наших соседей – Грехами.

– У Грехов все еще горит свет?

– Грехи уехали рано утром.

– Когда уже Грехи сварят из этого петуха бульон?

И вот из-за этого петуха Бабушка в очередной раз ругалась с соседкой.

Ситуация накалялась. К забору прибежал Дедушка. Он был в спортивном костюме, потому что как раз занимался йогой. Дедушка попытался оттащить Бабушку с поля брани, но у ничего не вышло. Во-первых, Бабушка была гораздо крупнее Дедушки, а во-вторых, когда она входила в раж, то к ней и вовсе приходила исполинская сила.

Вскоре на улицу выбежала мама в ночной рубашке и со всклокоченными со сна волосами.

– Татьяна Борисовна, у вас сейчас опять подскочит давление. Вам нельзя волноваться.

– Конечно подскочит! – ничуть не успокоилась Бабушка. – Как тут не подскочить, когда ребенку не дают спать.

Наконец прискакал папа, пытаясь на бегу вдеть ногу в штанину джинсов. Спасти всех нас теперь мог только он.

– Мам, – сказал папа как ни в чем не бывало, как будто мы не стояли на пороге кровавой междоусобной войны. – Аня проснулась. Она очень голодная – вчера плохо поужинала. Просит оладушки.

– Боже мой! Бедняжка! – И Бабушку сдуло на кухню, так же как с дерева сдувало соседского кота.

В тот день мы ждали гостей – Рыжих. Марина, Дима и их сын Андрюша – наши лучшие друзья. Мы так называем их, потому что они и вправду рыжие – с головы до ног.

Мама училась с Мариной и Димой в институте, в одной группе. А потом мы с Андрюшей тоже учились в одной группе – в группе «Подсолнухи» детского сада номер 26.

Рыжие еще никогда не были в Ласковом, и мне не терпелось показать Андрюше все мое летнее царство: и лес, и озеро, и как какают коровы. А еще мы собирались построить из лего самую высокую башню в мире.

Поэтому после завтрака (ради спасения всех нас мне пришлось съесть очень много Бабушкиных оладий) я уселась на ковре в гостиной, чтобы разобрать к приезду Андрюши лего. На стене надо мной висели огромные оленьи рога, которые Дедушке с Бабушкой подарили друзья. Папе эти рога очень не нравятся, и он все порывается избавиться от них, как Оля от Лешиных красных штанов, но пока безуспешно.

Я взяла плетеную корзину, в которой хранился конструктор, и вывалила ее на ковер. Получилась огромная лужа из лего. Чего здесь только не было: кирпичики всех форм, цветов и размеров, машины, колеса, ковш от бульдозера, головы человечков и их головные уборы, железная дорога, рыбы, водоросли, пропеллер от вертолета. А также заколки, несколько монет, засохший яблочный огрызок и Дедушкина рулетка, которую он уже давно искал.

– Ничего себе. – Ко мне подошла мама. – Ты затеяла генеральную уборку?

– Затеяла, но что-то у меня пропало вдохновение.

Мама посмотрела на меня как-то странно.

– Анюта, нам нужно поговорить.

– Хорошо, ты говори, – а я буду складывать все это обратно в корзину, – по-деловому предложила я.

– Нет-нет, это важное дело, – сказала мама и покосилась на рога, как будто опасалась, что они станут подслушивать наш разговор. – Пошли на улицу, папа там.

Мы вышли во двор и сели на скамейку, которую недавно соорудил Дедушка. От нее еще пахло свежим деревом и лаком – это я помогала ему ее покрывать.

Мама с папой переглядывались и заметно нервничали. Мама все никак не могла выбрать удобной позы для разговора.

Сначала она посадила меня к себе на колени. Она обняла меня, поцеловала в макушку, потом наклонила голову и заглянула мне в лицо. Затем она зачем-то пересадила меня на колени к папе, а сама присела перед нами на траву и взяла меня за руку. Другую мою руку взял папа.

– Анюта, – сказала мама. – Мы с папой хотим сказать тебе что-то важное.

Та-а-а-а-ак… Вот тут уже занервничала я.

Последний раз, когда они хотели сказать мне что-то важное, ничем хорошим это не закончилось. У меня обнаружилось воспаление легких, и мы с мамой загремели на неделю в больницу. Приятного там было мало: капельницы, таблетки, белые халаты. Но сейчас-то у меня не было температуры и ничего не болело…

Тем временем мама продолжала. Она говорила про то, что в школе меня очень хвалят, что я очень способная и умная и все схватываю на лету. И что мама с папой тоже любят учиться, и, хотя они уже окончили университет, когда меня еще не было с ними, они бы хотели поучиться еще.

Пока что все выглядело не так уж и плохо. У меня складывалось впечатление, что в больницу мы не едем. И на том спасибо…

Так вот, говорила мама, они с папой поступили в один из самых лучших университетов на свете. Этот университет находится в Америке, в Нью-Йорке. Нью-Йорк – удивительный город, столица всего мира. В нем высокие здания и желтые такси. А еще – огромный Центральный парк, в котором очень много детских площадок. А еще нигде не отмечают Хэллоуин так, как в Америке. Дети наряжаются в маскарадные костюмы, стучатся в дом к незнакомым людям и получают от них конфеты!

И поэтому через несколько недель мы все сядем на самолет и полетим в Нью-Йорк.

– Вот, – выдохнула мама. Она была похожа на водолаза, который только что всплыл на поверхность воды после длительного погружения и наконец задышал.

Папа тоже облегченно улыбнулся.

Я смотрела на родителей с подозрением. Если все так хорошо, как они рекламируют, почему такая конспирация? Чего-то они недоговаривают…

– И мне тоже достанутся конфеты на Хэллоуин? – спросила я.

– Конечно, – улыбнулась мама и отпустила мою руку. – Целая корзина.

– И в Центральном парке я тоже буду гулять? И играть на детских площадках?

– Обязательно, – ответил папа и тоже отпустил мою руку.

Нет, все же что-то здесь не то…

– А где мы там будем жить?

– У нас будет большая квартира в высоком доме в одном из самых красивых районов Нью-Йорка.

– А я буду там ходить в школу?

– Да, ты станешь там лучшей ученицей.

В это время у Грехов опять закукарекал бешеный петух.

Я обвела взглядом наш участок. Около забора стоял Дедушка в своей серой «огородной» рубашке и колдовал с яблоней, «Белым наливом». В прошлом году она болела, и Дедушка так старательно лечил ее, израсходовал на нее бог знает сколько навоза, что в этом году она не выдерживала тяжести собственного урожая. Желто-зеленые яблоки облепляли дерево так густо, что веток вообще не было видно. Дедушка вкапывал в землю подпорки и подвязывал к ним самые тяжелые ветки. Рядом с могучей яблоней он казался еще более низким и худым.

Дедушка заметил на себе мой взгляд и просиял от гордости.

– Совсем скоро созреют! – закричал он.

Я перевела взгляд дальше.

Между двух берез висел наш гамак, в нем – клетчатый плед. Наверное, вчера вечером, когда мама с папой укладывали меня спать, они забыли занести его в дом. Хорошо, что ночью не было дождя.

Чуть поодаль росли кусты крыжовника. Красный крыжовник я уже почти весь обобрала, а из белого Бабушка собиралась сварить варенье – «Царское», так оно называлось.

Сама Бабушка стояла около клумбы с цветами. Она поливала гортензию из большой железной лейки и недовольно качала головой – видимо, опять сердилась на петуха.

И тут до меня дошло.

– Мам, – сказала я тихо. – А Бабушка с Дедушкой тоже поедут с нами в Нью-Йорк?

Мама молчала.

– А Оля с Лешей? А Ляля? А Рыжие?

Папа тоже молчал.

– А когда мы вернемся домой?

Мама притянула меня к себе и крепко обняла. И я поняла, что в Нью-Йорк мы отправляемся одни.

Глава 4. Нью-Йорк

Стюардесса поправила желтый шарфик, повязанный вокруг шеи, поднесла к лицу микрофон и затараторила на английском.

– Через двадцать минут мы приземлимся в аэропорту Джона Кеннеди в Нью-Йорке, – перевел мне папа. – Капитан корабля просит пассажиров пристегнуть ремни безопасности и приготовиться к посадке.

Вот уж кого не нужно об этом просить, так это меня! Я уже час как прилипла к иллюминатору и не могла дождаться, когда мы уже приземлимся. Наш полет длился девять часов, и хоть я и пересмотрела все мультфильмы, которые показывали на борту, мне казалось, что я сейчас лопну от нетерпения.

Ну когда уже, когда?

За окном стоял ясный, солнечный день. Небо было нежно-голубое, прозрачное, и только несколько небольших облачков повисли в воздухе то тут, то там, словно куски ваты. Я смотрела вниз, жевала кончик своей косички и пыталась разглядеть город, в котором мы теперь будем жить.

Как вам объяснить, что я чувствовала, глядя в окно…

Катались ли вы когда-нибудь на американских горках? Помните, как это бывает?

Поначалу, когда вы только садитесь в вагончик, вы бодры и полны решимости. А если и волнуетесь, то совсем чуть-чуть. А потом двери защелкиваются, вагончик начинает медленно ползти вверх, грохоча о рельсы, и ваше легкое волнение сменяется страхом. Вы уже не понимаете, зачем вы вообще пошли на этот аттракцион, как такая дурацкая идея могла прийти вам в голову и почему вы не послушали маму… А поезд все едет и едет и, добравшись до верхней точки, до самого неба, замедляет ход и зависает над пропастью. Пассажиры позади вас улюлюкают и визжат, папа делает вид, что ему не страшно, но вас не обмануть – ему страшно, очень страшно, так же как и вам. Вы вжимаетесь в сиденье, впиваетесь руками в поручни и скулите себе под нос – нет, пожалуйста, не надо, я передумала. Но уже поздно, назад пути нет. Еще пару метров, еще один – мама! – и поезд срывается вниз, и вы – вместе с ним.

А внизу – Нью-Йорк.

Из окна самолета Нью-Йорк показался мне похожим на лес – только каменный.

Весь город был расчерчен на идеально прямые улицы, которые пересекались, как клетки на папиной рубашке. И на каждой такой клетке, на каждом сантиметре, на каждом клочке земли высились, словно спички, небоскребы, густо липли один к другому дома. Здания стояли так близко, что люди из соседних домов наверняка могли без труда подсматривать друг за другом. Изредка попадались зеленые пятна парков.

– Смотри, вот Центральный парк, о котором мы тебе рассказывали! – воскликнул папа, наклонившись к окну.

– Вот этот? – разочарованно спросила я.

Мама с папой говорили, что Центральный парк – чуть ли не самый большой парк в мире, а из иллюминатора он выглядел как Дедушкина грядка с перцами, не больше.

Мы опускались все ниже и ниже, облака остались вверху. Солнце светило так ярко, что наш самолет сам отбрасывал тень в виде маленького, будто игрушечного самолетика, который летел под нами и норовил нас обогнать.

Дома, совсем недавно казавшиеся такими крохотными, с каждой секундой становились больше. Деревья тоже росли. Еще чуть-чуть – и мы стали различать машины, ехавшие по шоссе, щиты с объявлениями и флажки на взлетно-посадочной полосе. Наконец, крыло самолета полностью поравнялось с землей и, чуть подпрыгнув, наш самолет приземлился. Ура! Я приготовилась поаплодировать пилоту за удачную посадку, но никто из пассажиров почему-то не стал хлопать, а сама я постеснялась.

Я удивленно посмотрела на папу. Тот пожал плечами:

– Видимо, здесь нет такой традиции.

Ну вот, начинается.

Мама улетела в Нью-Йорк на неделю раньше, чтобы подготовить все к нашему приезду, и сейчас должна была встречать нас в аэропорту. Но когда мы погрузили наши чемоданы на тележку и вышли в зал прибытия, мамы нигде не было. Всех вокруг встречали – родственники, друзья, дети, таксисты с табличками. Даже маленькую собачку в клетке, которая летела нашим рейсом, и ту ждала хозяйка, полная женщина в большой соломенной шляпе. «Нюшенька, как я скучала по моей девочке!» – кудахтала она.

А нас никто не ждал.

В недоумении мы с папой озирались по сторонам и были уже готовы расстроиться, уж я-то точно. Ну как же так! Вот представьте: вы летите через океан в новую страну, новый город – к маме, а ее нигде нет…

Вдруг где-то впереди послышался шум, топот и недовольные возгласы. Толпа вокруг нас заколыхалась, расступилась, и на всей скорости, словно ракета, к нам подлетела мама, улыбаясь и тяжело дыша – видимо, она очень быстро бежала. В руках мама держала большой красный воздушный шар, на котором было написано «Welcome to New York». Добро пожаловать в Нью-Йорк.

– Любимые мои! – воскликнула она. – Ну наконец-то!

Из-за этого шара мама и опоздала. Она купила его для меня по дороге в аэропорт, но, когда спускалась в метро, шар улетел. Так что пришлось возвращаться в магазин за новым. Поэтому сейчас мама объявила, что шар пока останется у нее, чтобы он уж точно никуда не улетел, а мне она его отдаст, когда мы доберемся до дома.

Мы сели в то самое желтое такси, о котором говорили мама с папой, и поехали в наш новый дом. По дороге выяснилось, что наш таксист – смуглый мужчина с тюрбаном на голове и густой седой бородой, похожий на Старика Хоттабыча, – сам только недавно приехал в Нью-Йорк откуда-то издалека. Он почти не говорил по-английски и только приблизительно представлял, куда нужно ехать.

– Ну что ж, теперь-то мы уж точно в Нью-Йорке, – улыбнулся папа. – Нью-Йорк – город приезжих.

Пока мы ехали, мама рассказала, что Нью-Йорк делится на пять округов, которые называются боро. Самый главный боро – это Манхэттен, остров, расположенный на реке Гудзон. Он знаменит на весь мир своими небоскребами, красивыми улицами и музеями. И именно там мы будем жить.

Изрядно поплутав по городу, наше такси наконец остановилось перед высоким зданием из красного кирпича. Пока таксист выгружал из багажника чемоданы, мама с папой огляделись по сторонам и, очевидно, пришли в восторг.

– Нью-Йорк! Манхэттен! Не может быть!

Мама повисла на папе, они обнимались и целовались и не заметили, как во время очередного поцелуя мой шар выскользнул из маминых рук и улетел. Я задрала голову и молча смотрела, как он поднимался все выше и выше, и как дрожала, словно хвостик, на ветру его веревочка, и как шар становился все меньше и меньше, пока вовсе не превратился в красную точку на небе. Я очень старалась не расстраиваться, но у меня защипало в носу. Интересно, куда улетел мой воздушный шар? Может, домой?

Обняв меня и пообещав купить мне сто миллионов других шаров, мама повела нас в наш новый дом. Дверь в здание была необычная – вращающаяся. Чтобы войти в дом, нужно было как будто прокатиться на карусели и при этом не забыть в нужный момент изловчиться и спрыгнуть с нее. В вестибюле за столом сидел строгий усатый мужчина в темно-синей форме и фуражке. Мама улыбнулась ему и сказала что-то на английском, показав на нас. Мужчина молча кивнул в ответ.

Мама не обманула: наша квартира была просторная, гораздо больше той, в которой мы жили в Москве. Но при этом она была абсолютно пустая, я бы даже сказала, голая. Из мебели у нас был только скрученный в трубочку красный ковер, который достался маме от каких-то нью-йоркских знакомых, и большой надувной матрас в спальне.

И больше ничего: ни кроватей, ни стола, ни стульев. Бабушки и Дедушки тут тоже не было. А Оли, Леши и Ляли и подавно.

Я подошла к окну – передо мной простирался Нью-Йорк. Этажи, окна, пожарные лестницы, красный, коричневый и серый кирпич домов. И крыши, крыши, которые уходили лесенкой под горизонт, одна немного выше другой, следующая еще выше. В конце концов все эти здания упирались в тонкую полоску неба, такую тонкую, что кажется, дай им еще немного кирпича, и неба не осталось бы вовсе.

Здания и вправду стояли так близко друг от друга, что я отчетливо видела девушку в доме напротив. Она сидела за столом, уткнувшись в книги, и нас не замечала. Папа сказал, что девушка, наверное, тоже студентка Колумбийского университета, как и они с мамой.

Хотя я и знала, что мы в Нью-Йорке, мои глаза все равно непроизвольно искали то, что я привыкла видеть из окна нашей квартиры в Москве: шпиль Московского университета, где училась мама, круглый купол цирка, куда мы часто ходили с папой, трамвайные пути.

Ничего такого здесь не было. Я вздохнула.

– Так, так. – Мама подошла к окну и обняла меня. – Не раскисать. Сейчас будем обедать.

Пока мама хлопотала на кухне, папа расстелил посреди гостиной красный ковер и поставил на него картонную коробку. Теперь у нас был стол.

Я хорошо запомнила тот наш первый обед в Америке на картонном столе. Мы ели борщ, котлеты и пили яблочный компот.

Мама рассказала, что, как только она прилетела в Нью-Йорк, она первым делом побежала покупать кастрюли и сковородки, чтобы приготовить к нашему приезду домашний обед. Пусть у нас первое время не будет стола, решила она, зато будут котлеты. Потому что, как любит говорить Оля, в доме, где пахнет котлетами, хочется жить.

До котлет у меня, правда, дело не дошло. После борща я заснула прямо на красном ковре, ведь в Москве в тот момент уже была глубокая ночь. Родители перенесли меня в спальню и уложили на надувной матрас. Хорошо, что я уже спала, а то мне было бы слишком грустно.

На следующий день мы проснулись рано, потому что еще жили по московскому времени. Там была середина дня, и Оля с Лешей сейчас, наверное, капали что-нибудь в пробирки в лаборатории или изучали под микроскопом своих микробов. Дедушка, скорее всего, копался в огороде в своей серой рубашке, пока Бабушка готовила обед. А Нью-Йорк еще спал, даже девушки-соседки не было видно в окне.

Мама сварила овсяную кашу, и мы снова собрались за нашим картонным столом.

– Сегодня мы поедем за мебелью, – объявила она и принялась помешивать кашу в моей тарелке, чтобы остудить ее.

– Здорово. А куда?

– Чтобы ответить на этот вопрос, сначала я должна тебе кое-что рассказать.

И мама пустилась в длинный, запутанный рассказ.

– Давным-давно, когда Леша был молодой, такой, как сейчас мы с папой, – начала она и глотнула кофе, – у него был лучший друг, дядя Боря.

– Ага.

– У Оли тоже была лучшая подруга, – продолжила мама. – Звали ее тетя Лена. Тетя Лена была очень умная и красивая. Еще она играла на пианино, танцевала, ходила по музеям и театрам. В общем, дядя Боря потерял голову.

– Как потерял? – ужаснулась я.

– Ну то есть он влюбился в тетю Лену. Потом они поженились, родили детей и уехали в Америку, в Нью-Йорк.

– Неужели сейчас случится какая-то трагедия, как в Бабушкиных сериалах?

– Не переживай, – улыбнулся папа. – Эта история со счастливым концом.

Мама отхлебнула еще кофе и продолжила:

– Прошло много лет, дети дяди Бори и тети Лены выросли и уехали учиться в университеты в другие города. И сейчас тетя Лена с дядей Борей продают свой большой загородный дом под Нью-Йорком и переезжают в квартиру в центре города, чтобы тетя Лена могла ходить по театрам и музеям.

– Ну а мы-то тут при чем?

– При том, что в старом доме остается много мебели, которая им больше не нужна. И они отдают ее нам.

Вот уж действительно – история со счастливым концом.

Чтобы добраться до дома дяди Бори и тети Лены, мы долго-долго ехали на метро, а потом еще столько же на фургоне для перевозки мебели, который мы арендовали.

Метро в Нью-Йорке было совсем не похоже на московское метро: ни мраморных сводов, ни скульптур, ни огромных люстр. Вместо этого – низкие потолки, стальные колонны, выкрашенные в зеленый цвет, рекламные вывески, красные указатели со словом exit, выход. И линии метро здесь назывались не длинно и замысловато, как в Москве – Замоскворецкая, Арбатско-Покровская, Сокольническая, – а просто буквами английского алфавита.

Мама рассказала, что нью-йоркское метро – это одна из достопримечательностей города, наравне со статуей Свободы, Центральным парком и музеями, без которых не может жить тетя Лена. Метро здесь славится несколькими вещами: в нем столько линий, направлений и станций, что просто невозможно не запутаться; каждый день здесь ездят миллионы пассажиров (хотя в Москве – еще больше); а еще в вагонах метро постоянно выступают уличные артисты. Они поют, танцуют и стоят на голове. Некоторые просят пассажиров отблагодарить их деньгами. А другие – нет, потому что просто выступают в свое удовольствие.

И конечно, именно в тот день, в наш всего лишь второй день в Нью-Йорке, в нашу первую поездку в нью-йоркском метро, именно в наш поезд, именно в наш вагон вошел, вернее прокрался… ну как вам объяснить, кто это был… В общем, инопланетянин.

На нем был черный блестящий облегающий костюм. Пальцы его рук были в два раза длиннее человеческих, серая остроконечная голова вертелась из стороны в сторону, а коричневые глаза размером с грушу вылезали из орбит. Инопланетянин вращался вокруг шеста-поручня, подкрадывался к пассажирам и шевелил своими страшными пальцами у них перед носом.

Честно говоря, я не была до конца уверена, артист ли это в маскарадном костюме или настоящий инопланетянин – ну мало ли что у них тут в Нью-Йорке происходит. От страха я вцепилась в папину руку. Но никто из других пассажиров даже бровью не повел! Одни читали, другие смотрели в экраны своих телефонов, третьи слушали музыку в наушниках. На кривляния инопланетянина они не обращали ровно никакого внимания.