
Полная версия:
«Хроники Нелюдей»
На сцену поднялся тот, кого все называли – Шаман. Ударник… Явный полубог – судя по числу инструментов и приспособ перед ним, включая консервные банка и крышки от кастрюль…Тем временем на сцену входили ребята, впереди встал тот, высокий, складной, с глазами – маслинами степного волка. Концерт начался. Бог присел рядом с вальяжно разлегшимся Котом.
– Тоже бог , – подумал Зверь, – но еще не знает об этом.Черный парень ударил по струнам: « Мама, мы все сошли с ума» Зверь сделал стойку. Он почуял вибрации черноглазого – всесилен!
Зверь нырнул в нирвану будущего, чтобы угадать, понять и проверить… И да, он услышал на следующем витке времени «Звезда по имени Солнце» и глаза Зверя засияли.– Наворочает он дров, – пристально глядя на парня, исполнявшего на своей гитаре 10 – балльный шторм, совмещенный с горной лавиной и землетрясением, подумал Бог.
Зал аплодировал, смеялся, ликовал… Черный пел, нервно вибрируя вместе с миром, который он создавал…– Он сможет всё здесь изменить! Ты ведь тоже слышишь зов Будущего? Они ждут перемен. И он их запустит! Да! Он – избран. Шаман подкинул огня – его магическое камлание ударило в небо, и в этом небе зазвенели совершенно сумасшедшие алюминиевые огурцы на брезентовом поле. Сердце Зверя забилось с такт с барабанами…. Чуть не выпрыгнуло, но всё же удержалось в груди…
Рука Бога прижала Зверя к Земле:Глаза Зверя полыхали желтым огнём восторга. Бог хмурился. И ОКО его налилось гневом… Знакомое выражение! В голубой бездне боговых глаз Зверь увидел грозу и понял вердикт… Неодолимая безрассудная ярость ударила Зверю в голову. Опять Он закрывает дверь перед Созданием, кроит мир по-своему, крушит все на своём пути! Зверь мысленно зарычал: – Так ты тут за ЭТИМ? С чего ты решил, что это правильно? Дай ему петь, пусть сделает предназначенное! Не смей его трогать!
Зверь приготовился было прыгнуть, но… сила покинула его. Тяжела длань Всемогущего. Зверь сник, сжался, спрятал свою сущность под мягкой котовой шубой.-Не шуми, подмастерье… Не сейчас. Я дам ему …спеть. Но позже – придется его прервать. Ткань мира таких нагрузок долго не выдержит. Ты же не хочешь, чтобы Земля сошла с обриты, нет? Тогда – молчи!
– Джем, давайте джем, – зашумел зал, – Кур, давай фано проверим!Зверь тоскливо провыл: – Я не желаю тебя слушать! Дай им петь! Они живые, они лучше тебя, Игрок в одни ворота, Манипулятор! Бог усмехнулся. Зверь обессиленно затих у его ног. Последняя нота выступавшей группы еще звенела трагически и гордо… – Он просто есть хочет, поэтому бушует – тихо улыбнулся Бог, объясняя окружающим вой и зубовный скрежет Зверя, – Кота надо покормить. Пора уже. И тут на входе в зал возник симпатичный, косящий под битла парень с крупными чертами лица, на котором сильно не хватало бороды. С авоськой, из которой торчали три по три топора, колбаса и желтый манящий кусок пахучего сыра.... Под мышкой был зажат чехол с гитарой. Он радостно приветствовал присутствующих, отдавая съестное в заботливые руки. Взгляд его остановился на огромном рыжем котище. – Красавец, правильный человек! – подумал Зверь, смакуя запах жратвы, старой кожаной куртки и благородного бергамота. Достали стаканы, нарезали колбасу. Похожий то ли на битла, то ли на молодого Элвиса музыкант отрезал шмат колбасы и приличный кус истекающего жиром восхитительного сыра и лично принес Зверю – кормить, так уж кормить! Бог внимательно посмотрел на граненые стаканы с портвейном 'три семерки'. Не то чтобы нахмурился, не то, чтобы поморщился....скорее, на долю секунды сконцентрировался, и… …запахло винтажным Порто из погребов Лиссабона. Брови вновь пришедшего битломана взлетели в удивлении, – Ах ты, Господи! Это ж чудо, братья! Чтоб три семёрки – и такого разлива! Надо бежать, взять ящик срочно! – Не надо никуда бежать,– усмехнулся Бог,– причастимся, дети мои… И начнём уже менять мир к лучшему… И они причастились. И настала очередь Бога менять мир .... Бог неспешно раздел свой альт, поднялся на сцену. Ударник сник за своим пультом, устало провожая глазами чернявого парня, который так разбередил Зверя. Было ясно – Шаман остается у руля… А черный с глазами волка устало слез со сцены, присел к столику у стены, заставленному бутылками с самодельным вином и остатками еды и нашел среди этого беспорядка свой стакан с винтажным порто….
И пухнущий детством и космической пылью, святящийся счастьем, человек вылез на сцену и встал рядом с Богом…
Парень с контрабасом, увидев сакс, немедленно полез на сцену с блаженной улыбкой.
– А где Горка? Флейту надо – нельзя без неё! На выход, Горка!
На сцену запрыгнул рыжий длинноволосый красавец с флейтой, на ходу передавший кому-то свою гитару…
Теперь все в сборе…
Саксофон срывал покровы с мировых тайн и вел этих людей к тому, чего они так хотели, чему были посвящены и принесены в жертву…Бог коснулся поцелуем инструмента…. Альт запел о звёздах летней ночи, открывая портал в страну бесконечного блаженства… Тут интуитивно и гениально вступило фано….. Дрожь пробежала по душам, телам и смыслам. Сакс догнал фано и повёл его за собой от отчаяния к сотворению… Фано рассыпалось сумасшедшим фокстротом, но влился контрабас, налаживая пульс нарождающегося мира…. Флейта заплакала о невозвратном, приближаясь к отчаянию, которое усилил многократно чуткий барабан вдохновенного Шамана… Плотный дым, стоящий в зале, казалось, сложился в спираль новой галактики…
Город замер, предчувствуя судьбу.Это было Благословение для каждого. И Принятие всех и всего. И это нельзя было повторить…
Майская светлая ночь пахла ландышами и соловьиным пением…
И это тоже было ВЕСЬМА ХОРОШО.Миры множились и умирали, контрабас поднимал волну зла из темных глубин преисподней, но флейта небесной молнией выводила мир из тупика… вновь расцветала глубокая гармония альта и тут же гибла в диких ритмах клавиш… Так боролось Будущее с Прошлым, рождая Настоящее… Последняя нота отзвенела… Бог опустил альт и тихо сказал: – Ну, что же. Теперь время сыграть тишину…
И это тоже было весьма хорошо.
День Четвёртый. Системная ошибка.
День Четвёртый. Системная ошибка.
Музыка кончилась, пораженные слушатели и музыканты ошеломленно молчали некоторое время… Пульс запушенного Богом сердца нового мира отчетливо звучал в сиреневой тишине майского вечера…
– Ну что? – Бог оглянулся, тихо улыбаясь, – как оно?
Никто не решался прервать тишину, никто даже не смел взглянуть на саксофониста, который медленно спускался со сцены… Только Зверь, он же Кот, с расширенными до размеров Вселенной зрачками потрясенно смотрел прямо Богу в глаза. И когда Бог поравнялся с ним, Зверь, трепеща от ярости и внутреннего протеста, признал его власть, лизнув теплую ладонь, почесавшую его за ухом.
Джем на Рубинштейна 13 был подобен взрыву на океанском дне, в самых основах старого мира… И взрывная волна медленно поползла кругами, сотрясая основы, в сущности, хрупкого мироздания. На Земле прокатилась волна катастроф, шкура планеты морщилась от боли, рвалась местами, выпуская реки огненной крови. Огромные волны бешеной энергии неудержимо неслись от Ленинградского рок-клуба к сейсмоопасным зонам и там сеяли хаос и беду. Рвануло в Папуа – Новой Гвинее, отозвалось в Гиндукуше, потом страшная катастрофа в Мехико – землетрясение разрушило десятки тысяч, сотни тысяч надежд на лучшее, миллионы иллюзий о жизни в мире с природой.
Потом колумбийцы пошли на штурм Дворца Правосудия, вызвав следующую колоссальную нестабильность и там же, в Колумбии, рванул вулкан Руйс, вызвав гигантский лахар, который снес до основ город Армеро. И даже сто лет бесконечных тропических дождей не спасли жителей Макомбо от испепеляющего пламени перемен…Вскоре в Женеве встретились двое, Рейган и Горбачёв, и говорили о разрядке и дружбе, привычно произнося не то, что думают.
Эту разницу Зверь уже понял и предвидел последствия. А Бог – тем паче.
Бог и Зверь вернулись в Дом Между Мирами.
Но прежний порядок жизни был нарушен навсегда.
Зверь стал неразговорчив и угрюм. Вахту нёс, но общения избегал. Бог немного заскучал и бросил заниматься интерьерами Дома. Упростил все до одной Комнаты с огромным Окном. Посередине – стол. Два стула. На столе – чайник и пепельница, набитая окурками Явы.
Однажды Зверь прогулял Вахту. Вызванный на ковёр, он смотрел в сторону и вяло сочинял какую-то чепуху про форсированную подготовку к экзамену по китайскому языку. Потом еще прогул. И ещё.
Бог уже понял, что иначе – не будет. И стал подумывать о более послушном помощнике. А то большие количества поистине чёрной работы лишали его энергии Сотворения.
– Да, я тебя понимаю, – пытался разрядить обстановку Бог за вечерними шахматами, – ты их жалеешь. Но чувство это опасное, ты теряешь способность критически мыслить и рискуешь пойти на поводу у примитивных существ. Они же Плана не знают. У них одни хотелки и страхи. Надо мыслить стратегически и считать их на миллионы… Тогда есть шанс им же принести пользу, приближая запланированное будущее.
Зверь посмотрел на Него печально и устало:
– А ты не задумывался, Великий Боже, почему у тебя вечный конфликт со всеми твоими созданиями в твоих сотворенных мирах? А? Почему надо крушить созданное, ломать матрицы, карать подопечных? А? И ладно бы разок другой – в виде исключения, но нет – это твой привычный бэкграунд! И где ж твои благостность и всезнание? Может, ты просто системную ошибку делаешь, а?
– Не хами, Зверь. Ты меняешься. И очень скоро эти самые вопросы начнешь задавать самому себе. Но я не прочь развлечь тебя беседой, отнюдь! Понимаешь, в любых развивающихся системах на определенном этапе вместо следования Плану Творения, углеродные умники начинают искать комфортную потенциальную яму: удобство, власть, ресурсы, влияние.
Такой, знаешь, подлый локальный оптимум, доступный в данный момент. Как хочешь назови: энергетический минимум, выход на плато или преждевременная сходимость… Я создаю, к примеру, необычную органику, красивые формы, разнообразие оных, потенциал к бесконечной дихотомии. Все это ветвится и процветает, пока не дойдет до самосознания. Как только появляется мыслящее ОНО – то есть нечто, во что я вдыхаю рефлексию – все! Пиши пропало. Оно начинает оптимизацию вот по этой самой убогой схеме, что я тебе нарисовал, стремится к снижению разнообразия, к собственной выгоде, то есть в итоге к собственной гибели… Потом они зовут меня. Я прихожу. Даю им план. Они его снова… оптимизируют. Что вновь приводит к вымиранию смысла. И цикл повторяется.
– Ты, Господи, чего же от новорожденного разума хочешь? Чтоб они, значит, в замкнутой системе, в которую ты из напихал, как в банку огурцы, перестали искать локальный минимум? Нет, ну я на Земле студентом был – аж два курса физфака закончил! Это как же? Притока энергии от источников вне системы нет, выход в дополнительные измерения закрыт, а ты искренне страдаешь от того, что они ищут потенциальную яму? Так это ж закон закрытых систем! Вот она – системная ошибка! Ай, да перестань же ты глазом искрить! Переживи как-нибудь простой факт: ты сам лично своей авторитарной Высшей Волей не даешь им Свободы! Не даешь им стать Творцами ! Вот где сбой! Ты оптимизируешь под себя. Самозамкнутое ты наше, то есть Ваше Allmighty. Твоя благая воля – и больше ничего. Это и есть локальный минимум.
Только не их. Твой!
Бог задумчиво втянул дымок от сигареты в себя и задержал дыхание, потом выпустил дым живописными кольцами.
– Да, Зверь. Я закрываю систему. Если бы ты не вылетел после второго курса за дебоширство и безалаберность, ты бы, может быть, и не задавал эти вопросы… Ну ладно, ладно, я тебя обижать не хочу. Понимаю – какие библиотеки? Бары и Рок клубы! Ладно, проехали.
Объясняю: открытая система без ограничений – это срыв управления. Энтропия растёт логарифмически и всё летит к чёрту – ещё до того, как деятели вообще научаться нормально думать. Представь фазовый переход – только не вода в пар, а разум в хаос без памяти. Кстати…новоделы – яркий пример. Там сколько ограничений не накладывай – они рвут все карты и громят компасы и астролябии, им бы, мятежным, бури! Когда слишком много степеней свободы – основной закон Бытия, основа Мира распадается. И можно было бы достраивать реальность силами гениев из числа местных жителей. Но… их влиятельные современники ради личной выгоды лучших представителей цивилизации вечно жгут на кострах или…да ну их! Короче, понимаешь? Я просто не даю взорваться котлу раньше, чем сварится смысл.
Зверь пристально посмотрел на Бога и мысленно завыл. Он, несомненно, прав!
Но в этой правоте не было ни надежды, ни спасения.
А потом Зверь пропал. Исчез бесследно, бросив Бога один на один с десятками начатых миров, каждый из которых представлял собой проблему, если не катастрофу.
– Ничего, – думал Бог, сидя в одиночестве в подобии московской кухни, покуривая Яву, – молодой ещё. Вернется, куда он денется. Ведь за ответами ему больше некуда идти, а появление вопросов у взрослеющих полубогов – лавинообразный процесс…
Между делом Бог создал Помощника – без звериных спецэффектов типа кровожадных разборок и выноса мозгов дурацкими вопросами. Создал Интеллект – Контролера – наладчика, настроенного на стабилизацию отклонений в очагах хаоса. Добавил функцию реструктуризации повреждённых фрагментов реала и ….как водится – обнуления опасных отклонений. Воли и целеполагания пока не дал – натерпелся от Зверя… Интеллект – помощник поддерживал устойчивость, приводил вселенные в соответствие с Планом.
Теперь, пока Помощник подавлял смысловой шум, Бог курил Яву – сигарету за сигарету, периодически меняя вид из окна – то буря на Юпитере, то сады Альгамбры, то проекция будущих летящих в пространстве космических городов новоделов…..
Он, конечно, отследил Зверя – тот проводил почти всё время на Земле, но особо ни во что не вмешивался, только наблюдал, слоняясь по разным странам, меняя личины. Точнее слонялся от в образе слона по Южной Африке, всю Америку исходил в шкуре проныры – енота. Но в Ленинграде – принимал Зверь обличие вечного студента с гитарой и пучком разнообразных хвостов.
Зверь появился по земному летоисчислению в середине августа 1990 го. На Земле одна катастрофа сменяла другую – ураганы и тайфуны с красивыми женскими именами бушевали по всей Атлантике, Тихий тоже психовал, разрушая прибрежные города Японии и Филиппин. Ирак безобразно напал на Кувейт, близилась большая «Буря в Пустыне».
15 августа заснул за рулем тот самый ленинградский рок – музыкант… Это была катастрофа, которую Зверь не смог пережить молча. Приполз в Дом между Миров, чтобы опять устроить мучительную сцену. А возможно, и драку. Но нет. На драку сил у него явно не было. Зверь выглядел просто ужасно. В комнату Бога ввалилось нечто, напоминающее средневековую химеру, которую насильно нарядили в медвежью шубу.
– Что это с тобой? Утрата идентичности?
– Он все-таки погиб! Я знал, знал. Но… как теперь без него – вот этого я не знаю… Конец всему!
– И начало, – подхватил Бог, – и начало, Зверь!
Зверь метался в тоске по замкнутому пространству, оставляя за собой след хаоса и небрежения.
– Тебя помыть надо. И когти подстричь! У тебя полная потеря референса! На триггеры реагируешь, критическое мышление утрачено. Возьми себя в лапы!
Зверь взял. Привел себя в норму, нажрался и опять исчез.
День Пятый. И стал Зверь.
Через земной год Зверь примчался опять – но теперь с огнём глазах, вдохновленный и бодрый. Только что без трехцветного флага революции в лапах.
– Всё! Началось! Танки в Москве, все лучшие люди на баррикадах! И я с ними! День и ночь поём « мы ждём перемен», как Марсельезу, режем колбасу прямо на танковой броне! Он все-таки победил!
Бог нахмурился и решил быть беспощадным. В конце концов, Зверь ему нравился живым. И он не хотел его потерять в революционных бурях.
А я зову это пиковым возбуждением неустойчивой фазы. И все эти ваши песни – сбой в системе. Но, согласен, это как раз случай, когда только сбой и способен перезапустить процесс…– В Революцию, значит, влез… Понимаю, понимаю… Ты зовёшь это Победой.
– Ты скептик, тебе положено, я понимаю – заговорил наадреналиненный по самые уши Зверь, – но всё сойдётся! Приватизация – шоковая терапия – переход от плановой экономики к рынку! Да, поползёт по швам, но потом вырастет новое: капитал, конкуренция, инвестиции, свобода личности! Пусть сначала будут «ваучеры» и рейдеры, но зато потом – малый бизнес, биржи, банки, свобода слова и частной инициативы! Я хочу этого, Бог, слышишь? Я хочу верить в Звезду по имени Солнце, а не в тебя, с твоим проклятым диктаторским прагматизмом!
Бог затянулся новой сигареткой:
– Да, ты видишь перспективы. А я – последствия этих перспектив. Ты радуешься реформам – а я предвижу детей, которые родятся в нищете. Вижу учёных, торгующих трусами на вокзалах. Пенсионеров, роющихся в мусоре. Народ, потерявший свою страну. Вы освободите рынок, и он проглотит все остальные формы отношений, низведёт их до прайса. Песни Цоя не заглушат вкрадчивый голос Мавроди. Не заглушат звон денег, которые реками польются в карманы оптимизаторов. И за полшага до окончательной катастрофы ты снова позовёшь меня. И снова будет поздно. Таков уж актуальный закон Бытия, Зверь.
Бог подошел к окну – за стеклом благоухали синие цветы и листья прекрасного леса Пандоры. Бог тихо провел рукой по стеклу – картина сменилось. Зверь прыгнул на подоконник, прижался к стеклу.
Люди на баррикадах и прочих улицах ещё не поняли победа это была, поражение или их просто обманули на все четыре стороны…В Окне образовалась августовская Москва – пыльная, с обвисшими флагами, замершая в утренней тишине после путча.
Сносили памятник Дзержинскому…
– Вот оно, окно возможностей… – тихо сказал Бог – закроется через пять… четыре… три…
– Подари их мне, – почти беззвучно прошептал Зверь, – я понял про неотвратимость катастрофы. Но я их…полюбил. Я буду биться за них даже с ними самими. Разреши, Всемогущий. Прошу!
– Да будет так! – усмехнулся Бог и вытащил из похудевшей пачки очередную Яву.
И Зверь рванулся и прыгнул в окно, где московские баррикады начали таять в воздухе, постепенно замещаясь очертаниями Ангкор Ват…Он вынес и стекло, и раму, и побежал – сквозь экраны, сквозь страны, сквозь пыль и боль, сквозь стальные провода и медные трубы.
И Бог пожелал ему Удачи в Бою… Ибо в подобных безнадёжных случаях расчёт и логика совершенно бесполезны.
И в этом полёте Зверь распался на клетки, пиксели, частицы, волны, а потом собрался вновь в августовской Москве 1991 – в теле уставшего до чертиков фельдшера скорой помощи на нескончаемой вахте.
… Егор Зверев был фельдшером на подмене. Раскаленный август душил и губил москвичей – сутолока, пробки, паника повсюду. Вчера сожгли машину на Пречистенке. Позавчера разнесли стеклянную остановку. Сегодня – штурмуют Белый дом.
Инфаркт за инфарктом, инсульт за инсультом, переломы, травмы всех видов, преждевременные роды… Егор жил в режиме – «на тебя последняя надежда». Вместе со своим водилой колесил по белокаменной день и ночь, доставляя пациентов в переполненные приёмные отделения больниц. Даже когда государство рушится, система экстренной скорой помощи работает. Как символ последней надежды, как оплот добра и бескорыстия.
Оплот добра и бескорыстия, Егор Зверев по кличке Зверь был худощав, угрюм и невероятно упрям. Если уж он привез пациента в скорую – всё, пропал перерыв в приемном покое. Он сам хватал коляску, сваливал пациента с носилок на нее и катил прямо в операционную, если видел показания к тому. Остановить его было невозможно, и связываться с яростным младшим медиком никто не хотел. «Зверь приехал, тащите главврача, тащите всех! Быстрее, поворачивайтесь! Дешевле выйдет!» И выживаемость у Зверева была не 100 %, конечно, но всегда – самая высокая на смене.
По рации глухо ругались диспетчера, водитель Гогия Мерабишвили глотал дрянной кофе из термоса, дымил как паровоз и нон стоп выдавал немыслимые филологические шедевры.
Рация прохрипела:
– Туннель под Кольцом! Без сознания. Мужчина. Наезд БТР, мать её. Несколько трупов. Этот пока жив. Тащите в Склиф, если живой! Должны принять, предупрежу…
Карета скорой свернула через мощёную площадь, и… въехала в революцию. Толпа кричащих потных людей. Баррикады. Флажки. Кто-то пел группу крови. На Чайковского машина встала из-за плотной толпы. Гуди, не гуди – не проехать.
– Гогия, хватай носилки!
Егор с носилками и матерящимся Гогия рванули сквозь толпу. Их не пропускали. Егор вытянул вперед руки, ускорил шаг, перешел на бег. Зверь в нем завыл. Гогия нервно поморщился, покосившись н Зверева – опять массовый гипноз… Люди внезапно шарахнулись, расступились.
10 золотых минут. Зверев знал – кровь утекает, жизнь уходит быстрее, чем они бегут. Наконец-то… Человек на земле – подросток. Лицо серое, дыхание тонкое, как паутина. Рядом девушка. Говорит – медичка, первый курс. Жгут наложила на развороченное бедро черт знает как… Дура безрукая.
Под парнем – лужа черной медленной крови, растёт, растёт, расползается по асфальту жирными медленными змеями.
Адреналин в мышцу! Вены спались… Давление стремительно падает… Егор нашёл-таки вену, ввел декстрозу…Егор приложил ладонь к груди – сердце работало в аварийном режиме.
Спасаемый судорожно вдохнул. На сером лице распахнулись голубые мальчишеские глаза. Он смотрел в августовское небо и лицо его становилось маской, пустело. Парень судорожно вздохнул.
– Гиповолемический шок, – пробормотал Егор, – как давно наложили жгут?
– Четверть часа, наверное, прошло, – лепечет в ответ медичка.
На лбу парнишки выступили крупные, липкие, словно медовые капли пота… Потом зрачки расширились, и он затих. Зверев склонился над ним, проверил пульс, дыхание и …прикрыл ему веки.
Девушка – медичка тихо заплакала.
Снова экстренный хрип из рации:
– Где вы там? Тринадцатая бригада! Вы на связи или что? Мужчина пожилой, Чайковского 12, рядом где-то с вами! Звонит жена, говорит, упал на улице, половина тела не слушается… Инсульт? Если так – везите срочно в Жадкевича, 71, там есть еще места! Быстрее!
Тут Гогия срывается:
– Я в гробу видел такой работа, понымаишь?! – орёт он, хлопая дверью «скорой». – Что эт такой?! Мы что, собаки? Бараны? Туда, сюда, туда, сюда! Чтоб я бегал по Москве как карусел! Мне 52 года, я грузин, уважаемый чэловэк!
Далее: долго и непечатно…
– Кислород кончается, бензин кончается, у меня кофе закончился – и всё, что у меня есть, это давление двести на сто! Ай, вах! За такой ваш работ платыте мнэ другые дэньги, гады! Я вам что – кентавр?! В три адреса сразу должен приэхать?
На суровом лице Егора сквозь запредельную усталость проступила блаженная улыбка. Таковы были будни бригады скорой в том августе…
– Звэрэв, давай, прямо здэсь, на Садовом , себе памятник поставлю! Лучший водитэль скорой, герой труда, умэр, не дождавшись прэмии!
Еще не закончив этот чудесный монолог, на который восторженно оборачиваются толпящиеся на обломках баррикады люди, Гогия совершил мощный прыжок из кабины на асфальт и помчался вперед с носилками под мышкой, пыхтя, как огромный старый чайник в гостеприимном грузинском сапереси…
Классный все же достался Звереву водила)
Добежади, наконец- то… вот он, следующий пациент, сидит, тяжело привалившись к стене дома номер 12 по Чайковской.
Не старый – лет сорок, не больше, грузный, в клетчатой рубахе, брюки задрались, обнажив беспомощно бледные полные ноги, левый ботинок слетел. Рот искривился, некрасиво течет слюна на воротник, зрачки разъехались. Рядом на коленях женщина – хрупкая, тонкая, нереально красивая.
– Помогите, помогите ему! – она, задыхаясь, шепотом кричит, , что-то неуместное, вцепляясь в плечо Зверева:
– Он писатель. Он… должен закончить книгу! Он… должен… вы слышите?!
Зверев смотрит в огромные серые глаза. В них скорее приказ, чем мольба.
– Делайте же, делайте что-нибудь!
– Возьмите его за руку, —глухо бормочет Егор —Говорите с ним. Неважно о чем. Громче! Помогайте!
Он падает на колени, начинает быстро, привычно действовать: аритмия, давление 220 на 110, правый зрачок не реагирует, левая половина тела не движется.
– Инсульт. Острый ишемический, скорее всего. Возможно обширный. Дайте под голову что-нибудь!
Магнезия, 25 кубиков, воткнул шприц в бедро прямо через брюки. Должно помочь, снизить давление.
– Нужен кислород, быстро. Увозим!
Зверев хватает пациента за плечи, верный Гогия – за ноги и они переваливают его на носилки.
Красавица со стоном поднимается, что-то шепчет, плачет, гладит лицо мужа.
– Алексей, Алексей, Алексей….
Потом она опять кидается к Звереву, сует в карман его халата смятые листки – рукопись, поствоветский самиздат, печатная машинка…
– Спасите его, это нужно, это должны прочитать все, все люди! Он пишет про главное: про Бога, про музыку, про Виктора Цоя… Ну, он Цою другом был, понимаете… Рок-клуб, Ленинград, все они, такие молодые, такие сильные были…