В краю напуганных динозавров

– Просыпайся, Майдромаха, нам пора идти, – в дрожащем голосе матери угадывались с трудом подавляемые слезы. Наверное, она действительно не знала, что все эти мучительно долгие часы ее дочь не спала, а просто лежала с закрытыми глазами, дабы не видеть всего того, что происходит, и постараться забыть о том, что ожидает ее впереди.

Девочка с усилием разлепила отяжелевшие веки и посмотрела вокруг. Она лежала на свалявшейся овчине, которая служила ей постелью. Перед глазами маячила стена из грубо отесанных камней. Пахло рыбой и морской солью.

«О, боги, неужели я вижу все это в последний раз», – глухая тоска и отчаянье захлестнули дочь рыбака Майдромаху.

«Где я? – подумала спасительница мира динозавров Майя. – В Древней Греции? Но что я здесь делаю? И что за люди меня окружают?».

Лежавшая на покрывале из овечьей шкуры девочка поднялась и села. И в этот самый момент Майя с ужасом поняла, что это сидящее посреди убогой рыбацкой хижины тело и заключенный в нем разум принадлежат ей! Вернее, не только ей, но еще и ее древнегреческой ровеснице по имени Майдромаха! Она смутно слышала мысли своей «соседки», ощущала ее чувства и эмоции, и вместе с неизвестной ей юной эллинкой управляла их общим телом. Должно быть, именно так чувствуют себя сиамские близнецы, по злой насмешке судьбы навеки запертые в одной физической оболочке.

Покуда Майя размышляла о природе сего феномена, принадлежавшее и не принадлежавшее ей тело встало, умылось холодной водой из кувшина, расчесало длинные черные волосы и горестно заплакало. Удивительно, но Майя будто бы заранее знала, о чем кручинится Майдромаха. Она непостижимым образом вспомнила то, о чем попросту не могла знать…

… Взволнованная мать рассказывает старшим дочерям, что в окрестных болотах завелась страшная вечно голодная тварь, готовая пожрать каждого, кто встретится у нее на пути. Маленькая Майдромаха притворяется спящей и, как губка, впитывает каждое слово ненароком подслушанного разговора. Таким нехитрым образом она узнает, что заведшееся в соседнем болоте девятиглавое чудовище, порожденное мрачным Тифоном и ужасной Ехидной, зовется Гидрой. Уже несколько месяцев оно опустошает окрестности, и нет от него никакого спасения. И в чем, спрашивается, провинились жители Лерн перед Громовержцем, что он решил наказать их этой ужасной напастью?..

… А вот уже немного подросшая Майдромаха с интересом слушает отца. Он увлеченно рассказывает, что лернейцы, наконец-то, придумали, как обезопасить свои дома, семьи и скотину от вселяющей ужас Гидры! Оказывается, это не так уж и сложно! Каждый месяц они будут бросать жребий. Того, кому из груды белых камней выпадет единственный черный, на следующую молодую Луну отведут в болота и оставят там. Благодаря этой жертве Гидра сумеет насытить свое проклятое чрево, и пусть на время, но все же оставит город и его обитателей в покое. Жестоко, конечно, но ничего не поделаешь: придется малой кровью откупаться от крови большой. Пускай судьбоносные Мойры сами решают, кому жить, а кому – умирать…

… Она еще никогда не видела отца таким! Даже когда буря разбила о прибрежные камни лодку, даже когда крупная зубастая рыба разорвала в клочья их единственную сеть, даже когда неожиданный мор в одночасье погубил всех морских обитателей – никогда еще отец не был столь скорбен думами и черен лицом! Едва он переступил порог дома, Майдромаха поняла – случилось что-то ужасное. Опустив глаза, избегая пристального взгляда дочери, отец понуро прошел вглубь хижины, где мать при неровном свете масляного светильника – недаром же во дворе два оливковых деревца растет! – латала сети. Отец наклонился и что-то прошептал ей на ухо. Мать некрасиво дернула ртом и в голос зарыдала, выпустив из разом ставших ватными рук недоштопанные снасти…

… Несколько часов, которые Майдромаха провела в мучительном неведении, показались ей вечностью. Наконец, к ней подошла мать и странно спокойным, каким-то отстраненным и чужим голосом произнесла: «Тебе выпал черный камень, Майдромаха. Нынешней ночью ты отправишься в Гидрины болота». Девочке показалось, что земля уходит у нее из-под ног. Мир, в котором она жила на протяжении двенадцати лет, вся ее дальнейшая жизнь рассыпались вдребезги. Как это могло случиться? Неужели она – молодая, красивая, исполненная мечтаний и надежд – совсем скоро станет пищей для ужасного чудовища?! Еще недавно ей казалось, что ежемесячная жертва жуткой Гидре для того и придумана, чтобы она, Майдромаха, могла жить и наслаждаться своим существованием. А теперь… Теперь она должна пожертвовать собой, раньше положенного срока отправиться в чертоги Аида, дабы подарить жизнь другим юношам и девушкам – тем, кто еще недавно был ее друзьями. И скоро она уйдет, а они останутся. И будут петь, играть на свирели, рвать цветы, вкушать спелый виноград и дарить друг другу первые робкие поцелуи под мягким пологом оливковой рощи. И Солнце будет светить, как и раньше, и Луна со звездами будут расцвечивать ночь призрачным серебристым светом, и прибой будет ласково лизать песчаный берег. Но она всего этого уже не увидит. Потому что ее не будет среди живых.

Пока юная эллинка Майдромаха оплакивала свою несчастную судьбу, девочка Майя из ХХІ века пыталась справиться с обрушившимся на нее потоком не слишком-то радостной информации. Выходит, что ее, то есть, не ее, конечно, а Майдромаху, собираются принести в жертву Лернейской Гидре. «А ведь нигде не написано, чтобы ей вообще приносили жертвы, – Майя разом вспомнила все когда-то прочитанные сборники греческих мифов. – Наверное, эллинам и самим было стыдно, что они отправляли на прокорм этой уродине своих соотечественников»! Преисполненная возмущения и праведного негодования Майя едва не расплакалась. Или это просто у Майдромахи от мыслей о ее ужасной участи на глаза навернулись слезы?

Ближе к полуночи из ветхой рыбацкой хибарки в сторону Гидриных Болот выступила печальная процессия. Отец нес на плече моток веревки и вел за руку дочь. Девочка уже выплакала все слезы, и теперь покорно шла рядом с отцом, апатичная и отрешенная. Чуть впереди них шла мать. Майдромаха подняла на нее взгляд и невольно ужаснулась. Как же матушка постарела! В еще недавно черных волосах заструилась седина, гордо выпрямленная спина сгорбилась, плечи осунулись, словно на них и впрямь начал давить груз прожитых лет. И с каждым днем она будет сдавать все больше. Но Майдромахе не быть тому свидетельницей. И Майе, наверное, тоже.

Путь до болот занял несколько часов. Когда девочка и ее родители, наконец, добрались до Жертвенного Пня, небо на востоке уже посветлело и первые лучи еще скрывающегося солнца окрасили его в бледно-розовые тона.

– Прости, дочь, но человеку не дано изменить свою судьбу и волю богов, – отцу с трудом удавалось подбирать слова. – Да пребудет твоя безвинная душа в вечном блаженстве на полях Элизиума.

Дальнейшие приготовления проходили в полном молчании. Лишь непрерывное зудение комаров, редкое уханье совы да прочие ночные шорохи нарушали скорбную тишину. Майдромаху усадили на землю, прислонив спиной к Жертвенному Пню. Отец завел ей руки за спину и связал запястья веревками, концы которых продел для верности в крепкое железное кольцо, вкрученное в торчащий из земли узловатый корень. Не вырваться.

Горестно вздохнув, отец развернулся и собрался в обратный путь. Рыдающая мать упала на колени перед Жертвенным Пнем и, ломая ногти, с остервенением впилась пальцами в узел, пытаясь его развязать. Отец обнял ее за плечи, мягко принуждая встать и следовать за ним. И они медленно пошли прочь от этого проклятого места, откуда еще никто не возвращался. Мать то и дело оглядывалась, а отец шел, не оборачиваясь, но по его судорожно подрагивающим плечам Майдромаха догадалась, что он плачет. Вскоре их фигуры растаяли в предрассветной дымке, и девочка осталась совсем одна. То есть, не совсем одна, а в компании с Майей. Та, впрочем, чувствовала себя ничуть не менее несчастной и одинокой, чем ее древнегреческая подруга по несчастью. Все-таки, они обе сосуществовали в одном теле, и это тело в самое ближайшее время должно было быть съедено.

Восток уже полыхал всеми оттенками багряного и малинового, заливая Гидрины Болота зловещим заревом цвета крови. Майя-Майдромаха огляделась вокруг. Поляна вокруг Жертвенного Пня была усыпана костями. Человеческими костями. Выбеленные временем и дождями, в первых лучах восходящего солнца они казались розовыми.

Негромкое шуршание вывело девочку из состояния обреченного созерцания. Она подняла голову, и увидела наиболее вероятный источник шума. Заросли осоки прямо перед ней колыхались и тихонько похрустывали. Гидра приближалась к своей жертве. Майдромаха вжалась спиной в неровную и шероховатую поверхность Жертвенного Пня, и молила богов, чтобы смерть была быстрой и, по возможности, безболезненной. А Майе тем временем не давала покоя другая мысль: если Гидра съест Майдромаху, то что же будет с ней, Майей? Вроде бы, это тело и не принадлежало ей, но ведь ее душа в данный момент обитала именно в нем! Выходит, она тоже умрет? Или станет бестелесным, лишенным физической оболочки духом, и до скончания века будет бродить в этих гиблых местах? А может, наваждение спадет, и Майя очнется в своем собственном теле, живая и невредимая?

Подумать над тем, какой из этих вариантов в большей степени похож на правду, она не успела. Стебли осоки раздвинулись, и из болотных зарослей на девочку уставилось оскалившееся чудовище. Его вытянутую морду, покрытую серовато-зеленой чешуей, залепили комья грязной тины, большие, как у птицы, глаза свирепо вращались в глазницах, удлиненные челюсти, усаженные частоколом зубов-колышков, мелко подрагивали в ожидании близкой добычи. Через мгновение рядом с первой мордой Гидры из травы высунулись еще три точно такие же морды.

«О боги, это и есть та самая девятиглавая тварь!» – промелькнуло в голове у Майдромахи. «Никогда бы не подумала, что Лернейская Гидра так похожа на многоголового велоцираптора. Или даже на нескольких компактно расположившихся в траве самых обыкновенных – одноголовых – велоцирапторов», – подумала Майя и удивилась, что даже в столь критической ситуации образное мышление ее не покинуло.

Все четыре головы замерли на мгновение, а затем, будто по команде, хором не то зарычали, не то зашипели. Реакция Майи и Майдромахи была одинаковой. Привязанная к Жертвенному Пню девочка пронзительно закричала от ужаса. Она собиралась еще и зажмуриться, но вдруг боковым зрением увидела промелькнувшую рядом тень. «А вот и бог Танатос на черных крыльях за мной прилетел», – обреченно подумала Майдромаха. «Нет, он все-таки был похож на обычного человека, а не на крылатого бога», – попыталась успокоить себя Майя. Воспользовавшись тем, что юная эллинка от страха впала в ступор, она собралась с силами, и подняла глаза – их общие глаза – на нежданно-негаданно появившегося пришельца.

Тот и впрямь оказался человеком. Правда, не совсем обычным. Он был настолько высок и широкоплеч, что сперва показался съежившейся от ужаса девочке настоящим великаном. Под гладкой загорелой кожей рельефно бугрились мускулы. Казалось, в его теле нет ничего, кроме сильных натренированных мышц. Ясные голубые глаза выражали решительность и уверенность в собственных силах. Курчавая темно-русая шевелюра и такая же борода делали человека похожим на героя античных фресок. «Портретное сходство» довершали огромная дубина, зажженный факел и львиная шкура на могучих плечах. Всем своим видом силач давал понять, что оказался здесь не случайно. Он отбросил факел, замахнулся дубиной и двинулся прямо на Гидру. Удар – и одна из голов отлетела в сторону с такой легкостью, словно ее ничего и не связывало с шеей. Но болотную тварь это нападение нисколько не обескуражило. Скорее, разозлило. Осока зашевелилась, и рядом с обрубком, который еще недавно был головой, тотчас нарисовались еще две. Кудрявый гигант сшибал головы одну за другой, но вместо них из зарослей тотчас выныривало несколько новых. Вдруг герой остановился, словно его осенила внезапная мысль. Он быстро бросился к факелу, который, к счастью, еще не успел потухнуть. Снеся Гидре очередную голову, он прижег истекающую кровью шею огнем. Расчет оказался правильным. Новых голов не появилось. Гидра сдаваться не собиралась, и бросила в бой оставшиеся в ее распоряжении головы. Но силач теперь знал, как с ними бороться.

Наблюдавшая за разгоревшейся битвой Майдромаха постепенно выходила из оцепенения. Неужто это и есть тот самый легендарный Алкид, который спас жителей Немеев от льва-людоеда? А может, он – чем Зевс не шутит – и Гидру сумеет одолеть? В ее душе затеплился робкий огонек надежды. А Майя почувствовала себя и вовсе в полной безопасности. В отличие от своей древнегреческой ровесницы, она совершенно точно знала, что этот широкоплечий парень – не кто иной, как знаменитый Геракл. И сейчас он занят совершением своего второго подвига, а впереди его ждет еще десять не менее славных побед. Так что в борьбе с Гидрой он однозначно не оплошает.

Майина уверенность передалась и Майдромахе: девочка перестала дрожать и принялась с интересом считать падавшие к ногам своего спасителя гидрины головы. Вскоре со всеми ними было покончено. Теперь о безжалостном чудовище напоминала только осока, залитая темно-красной, почти черной кровью да торчавшие из нее обугленные обрубки. Герой удовлетворенно хмыкнул, вытер запачканные руки пучком травы и оглядел поле недавнего сражения. Взгляд его упал на связанную девочку. Он приветливо улыбнулся, обошел Жертвенный Пень и без видимых усилий разорвал веревку. «Я не умру, я спасена», – успела подумать Майдромаха перед тем, как измученное сознание ее покинуло.

Глава четвертая. Рыцарь без страха и упрека

Майя проснулась, дрожа от ужаса, изо всех сил пытаясь прогнать из памяти липкие клочья ужасного видения. Античное чудовище, осознание неминуемой гибели и жуткое ощущение полной реальности и необратимости происходящего – это тебе не просто дурной сон, после которого можно посмотреть в зеркало и, в ожидании скорого успокоения, прошептать: «Куда ночь – туда и сон». Майе казалось, что она только что прожила кусок чужой жизни, причем явно не лучшие ее моменты. Девочка лежала, прислушиваясь к бешено колотившемуся сердцу, и вдруг поймала себя на мысли, что ей страшно открыть глаза. «Да ну же, дуреха, – пыталась она успокоить саму себя, – это всего лишь сон, всего лишь реакция мозга на свалившуюся на меня лавину новых впечатлений…».

Она опасливо приоткрыла глаза. Вокруг нее была вовсе не окровавленная болотная трава, а мирно шелестевшие листочки гинкго. Майя потянулась и принялась разминать затекшие руки. Руки разминаться упорно отказывались. Она с трудом поднесла непослушные конечности к глазам, и едва не упала с ветки от неожиданности и ужаса. Вокруг обоих распухших запястий синели кровоподтеки, словно ее руки долгое время были связаны. «Нет, этого не может быть, – никакой лучшей мысли в голову почему-то не приходило. – Наверное, я просто до сих пор сплю, и все это мне по-прежнему снится…». Сознание железной хваткой уцепилось за эту спасительную идею. Для пущей убедительности девочка даже крепко зажмурилась. Она уже почти поверила в нереальность всего только что увиденного, и тут отчаянная попытка самоуспокоения была прервана самым бесцеремонным образом. Кто-то нахально ткнулся в нее носом.

Открыв глаза, Майя, и без того напуганная недавним сном, буквально оцепенела: прямо над ней нависала массивная голова тираннозавра! Из пасти, в которой запросто мог бы поместиться мотоцикл с коляской, вырывалось горячее затхлое дыхание, с сотен острых, как клинки, зубов, стекала слюна, налитые кровью глазки в упор смотрели на девочку. Майя вспомнила, как в одной из научно-популярных передач умный бородатый палеонтолог рассказывал, что особенности зрения тираннозавра позволяют ему видеть лишь то, что пребывает в движении. Она вжалась спиной в ветку и замерла. Чудовище утробно рыкнуло и стало вытягивать голову в ее сторону. «Наверное, бородатый палеонтолог ошибся, и тираннозавр может учуять неподвижную добычу по запаху», – мелькнула в голове страшная догадка. Свирепая морда тираннозавра остановилась перед самым лицом Майи. Ей достаточно было буквально протянуть руку, чтобы коснуться шероховатой кожи на его носу. «Как жаль, что мое приключение закончится так быстро и так печально», – обреченно подумала Майя. Динозавр возбужденно принюхивался, покуда, наконец, не понял, что он нашел то, что искал. Челюсти, способные одним укусом переломить хребет практически любому обитателю мира динозавров, сомкнулись на… ветке с молодыми веероподобными листочками гинкго! Ящер принялся задумчиво жевать доисторическую зелень, не обращая на Майю и Туту ровным счетом никакого внимания. На его квадратной морде застыло блаженно-бездумное выражения, сонные осоловелые глазки смотрели на удивлении дружелюбно. Создавалось впечатление, что он вот-вот улыбнется.

На всякий случай, Майя все же решила потихоньку покинуть облюбованную ею ветку. Однако гаттерия была на этот счет явно другого мнения. «Не бойся его, он для нас не опасен. Главное – держись подальше от листьев, чтоб он вместе с ними тебя ненароком не прихватил», – спокойно прокомментировала она все происходящее.

– Что с ним такое? – спросила Майя. – Почему хищный ящер, вместо того, чтобы наводить страх на всех окрестных динозавров помельче, решил вдруг стать вегетарианцем?

– Еще одна жертва нашего неизлечимо больного мира, – ответила Тута. – Он уже несколько месяцев такой блаженный. Перестал охотиться, ест траву, худеет буквально на глазах. Страшно подумать, чем это может для него закончиться. Причем, эта странная метаморфоза произошла не только с ним одним, но почти со всеми его соплеменниками-тираннозаврами.

Неожиданно у подножия дерева что-то завозилось. Тираннозавр отвлекся от поедания веток и оглянулся на источник шума. В ту же секунду в морду ему полетела длинная заостренная палка, похожая на самодельное копье. Она со стуком ударилось в надбровную дугу ящера и отскочила от толстой чешуи, не причинив животному ни малейшего вреда. Майя посмотрела вниз в поисках того, кто отважился атаковать гигантского динозавра, и едва не вскрикнула от изумления: перед ней стоял… человек! На вид ему было лет шестнадцать, и даже нежный золотисто-русый пушок на щеках и подбородке не мог скрыть его юность. «Боже, эта тварь сейчас его съест», – в ужасе подумала Майя. Однако тираннозавр поступил совершенно неадекватно. В его маленьких глазах проскользнуло удивление, а на хищной морде застыло выражения горькой, почти детской обиды. Он стал похож на дракончика, изображенного неведомым художником на стаканчике с йогуртом «Дразнишка». Ящер по инерции сжевал еще пару листиков, а затем повернулся и кинулся наутек.

Девочка спустилась на пару веток ниже, желая рассмотреть незнакомца. Он был одет по «моде» раннего средневековья: кольчужная рубаха, длинная зеленая туника, плащ, и сапоги со шпорами. Вьющиеся волосы цвета спелой пшеницы придерживал стальной обруч с крупным бирюзовым самоцветом посередине. «Похож на рыцаря из исторических романов», – подумала Майя. Она так засмотрелась на столь неожиданного «обитателя» мира динозавров, что едва не упала с дерева.

– Позвольте помочь вам, благородная леди, – юноша поднял глаза на ветку, где сидела девочка, подал ей руку и галантно расстелил под деревом свой лазурного цвета плащ.

Майя захлопала глазами. В последнее время ей так часто доводилось общаться с телепатами, что она уже почти отвыкла от звучания человеческой речи. Тем не менее, любезностью юного рыцаря девочка решила воспользоваться. Опершись на его руку, она грациозно (ну, почти грациозно) спрыгнула с дерева и сказала:

– Большое спасибо! Ты прямо как сказочный принц – появился и спас попавшую в беду даму от страшного дракона! Кстати, меня зовут Майя…

– Ах, что вы, что вы, достопочтенная леди Майя! Вам совершенно не за что меня благодарить! Рыцарь Элиот Роттервудский к вашим услугам! – Майин спаситель смущенно поклонился, и на его щеках вспыхнул румянец. – Любой мужчина, в коем теплится хоть искра благородства, поступил бы точно так же. Да и что это за дракон такой? Одно недоразумение, право слово! Нескладный, неуклюжий, не летает, как заведено у драконьего племени, а бегает на двух ногах, будто курица. Другое дело, мой прадедушка, храбрый рыцарь Даэгор, спасший мою прабабушку, благочестивую леди Фрегонду, от ужасного трехглавого огнедышащего чудища… Вот это действительно был отважный поступок!

– Ну зачем же преумалять свои заслуги? – удивилась Майя. – Мой папа говорит, что скромность украшает, когда нет других украшений. И вообще, давай лучше перейдем на «ты», а то я от этого «вы» начинаю чувствовать себя старой и строгой учительницей.

Юноша немного помолчал, а затем спросил:

– Не сочтите за дерзость, но что такая юная и хрупкая леди делает в столь страшном и опасном месте? – он упорно продолжал величать Майю на «вы».

– Спасаю этот мир, – выпалила девочка и тут же пожалела о своей поспешности. Кто знает, что это за рыцарь такой и зачем он пытается выпытать у нее цель ее визита в мир динозавров?!

Будто бы в подтверждение Майиных мыслей васильковые глаза Элиота вспыхнули гневом:

– Спасение мира – занятие для мужчин, а не для молодых девиц! – запальчиво проговорил он. – Женщины должны не воевать, а хранить семейный очаг и ждать с войны своих отцов и мужей! Например, моя прабабушка, достопочтенная леди Фрегонда долгих пять лет ждала своего супруга, прославленного рыцаря Даэгора из крестового похода. Больше того, она дала обет в течение всего этого времени не мыться, не менять платья и носить пояс верности. И она сдержала свой обет, за что и была справедливо названа потомками Фрегонда Благочестивая.

От мыслей о подобном обете Майю передернуло. Элиот истолковал ее реакцию по-своему:

– Простите, что позволил себе столь резко выражать свои мысли, – стушевавшись, сказал он. – Просто я считал своим долгом уберечь вас от участия в этом рискованном и нелегком предприятии. Тем более что обязанность по спасению этого мира лежит именно на мне.

– Ну-ка, ну-ка, а вот с этого места поподробнее, пожалуйста, – встрепенулась Майя. Почему ты взял на себя такую обязанность? Или тебя кто-то отправил сюда?

– Да, леди Майя, вы совершенно правы. Я здесь по воле того, кто назвал себя Пастырем Миров.

«Пастырь Миров»… В голове у Майи роились смутные догадки. А Элиот тем временем продолжал:

– Мой прадед ходил бить сарацин и воевать Гроб Господень, и мой отец тоже нес знамя Христа в Святую Землю. А на мой век крестового похода почему-то не выпало. Только рыцарские турниры – вот и вся доблесть. Но я не был создан для такой праздной жизни и грезил настоящими подвигами и ратной славой. Однажды в наш родовой замок попросился на ночлег одинокий путник. Он был верхом на темно-гнедом ретивом жеребце, на его гранатово-красном плаще и покрытом рубцами от сарацинских ятаганов щите не было герба. Волосы его были цвета студеной зимней ночи, а глаза подобны холодным яростным звездам. Мне сразу стало ясно, что он принадлежит к числу странствующих рыцарей. Я улучил момент, когда вокруг не было любопытствующих, и попросил его позволить мне странствовать вместе с ним. Но он лишь засмеялся, и сказал, что мне уготован совсем иной жребий…

– И он предложил тебе отправиться сюда? – поинтересовалась Майя. – Наверное, заявил, что ты избранный, и лишь тебе одному по силам спасти этот мир?

– Ну, почти так и было… – еще минуту назад велеречивый, как менестрель, Элиот, сейчас выглядел несколько сбитым с толку. – Он сказал, что драконы, издревле враждовавшие с родом человеческим, в начале времен были добрыми и неопасными. Но потом что-то произошло, и они один за другим начали становиться злыми и жестокими чудовищами. Пастырь Миров поведал о том, как сам святой Патрик явился к нему во сне и напророчил, что лишь один человек из ныне сущих сможет невредимым проникнуть в мир драконов и навсегда прекратить вражду между ними и людьми. И этот человек – именно я, Элиот Роттервудский! Пастырь пообещал, что этим поступком я покрою свое имя неувядающей славой Усмирителя Драконов. Соблазн был слишком велик, и я согласился. После этого я ничего не помню… Очнулся я уже здесь, – подытожил свой рассказ рыцарь.

– Как странно, – задумчиво сказала Майя. – Мое путешествие сюда тоже началось со встречи с человеком, который сказал, что лишь мне одной – единственной и неповторимой – он может доверить спасение этого удивительного мира. Правда, мне он представился Хранителем миров.

– Да как он посмел обмануть благородную леди, – в ярости воскликнул юноша, и его рука сама собой потянулась в рукояти меча. – Если он мне еще раз попадется на глаза, я вызову его на поединок и убью!

– Тише, Элиот, зачем же сразу кого-то убивать, – примирительно сказала девочка. Ей не хотелось верить в то, что Хранитель и впрямь ее обманул. «В конце концов, он ведь ровесник нашей вселенной. Быть может, у него были причины отправить сюда не только меня, но и человека из прошлых времен», – думала Майя. Вслух же она сказала: