История Николаевского кавалерийского училища (1823-1917 гг.)

Создавая Школу гвардейских подпрапорщиков, Николай желал установить более строгие требования для нового поколения офицеров, которые должны были получить специальное образование. По его замыслу подпрапорщики, находившиеся на службе в полках, но пренебрегшие обучением в Школе, все еще могли производиться в офицеры, но теряли старшинство, ожидая свободных вакансий, число которых было невелико, а лучшие из которых заканчивались еще быстрее. Поэтому наиболее амбициозные молодые люди должны были понять ценность получения образования и пойти учиться в специальное заведение. Старшинство в Гвардейской школе определялось в соответствии с тремя основными критериями: успешное освоение военных наук, исправность по фронту и благонадежное поведение[29]. Новые установки должны были расположить к учебе и создать конкуренцию в среде воспитанников. Ожидалось, что выходцы из этого учебного заведения изменят облик гвардии, и это подразделение все больше будет соответствовать своему привилегированному статусу.

В отличие от кадетских корпусов и Дворянского полка в Гвардейской школе на первом месте должно было находиться изучение специальных военных дисциплин, которые воспитанникам необходимо было освоить в течение двухгодичного срока обучения. При подготовке и реализации учебного плана предполагалось отталкиваться от действительных характеристик контингента поступающих, которые к моменту зачисления уже должны были обладать достаточно серьезной базой начальных знаний по общеобразовательным предметам, включающим языки (русский и один из иностранных), арифметику, геометрию, алгебру, историю и географию[30]. При этом уровень исходных знаний кандидатов был различным исходя из разнообразных возможностей получения этих знаний для выходцев из дворянской среды в разных учреждениях и вне их: от домашнего образования до окончания университета.

Этот опыт позволял поступающим успешно сдать вступительные испытания, хотя на заре учреждения Школы в условиях некомплекта учащихся экзамен зачастую становился лишь формальной процедурой, представляющей собой преимущественно социально-сословную фильтрацию. К обучению допускались молодые люди, достигшие 17 лет и подавшие прошение о зачислении в гвардейский полк. Это правило приводило к тому, что возрастной состав воспитанников был неоднородным: с 17-ти летним юношей вместе учились 23-х летние мужчины[31].

Вместе все воспитанники составляли роту. Рота не представляла собой единую монолитную среду, поскольку подпрапорщики сохраняли связь со своим полком, в котором они числились, носили полковую форму, а присягу подпрапорщики приносили под знаменами своих гвардейских полков.

Для обучения воспитанников предполагалось ввести следующие предметы: «тактику простую, начиная с воинского устава в самой подробности до соображения малых маневров; правила форпостной службы и малой войны, начиная с устава рассыпного строя и стрелкового учения; полевую фортификацию и артиллерию; рисование ситуации, глазомерную съемку, составление рапортов по всем предметам, изучение воинских и гражданских законов и порядка военного судопроизводства, географию, историю, обучение солдат»[32].

В первые годы существования Школы программа была краткой: гимнастика и танцы не преподавались, иностранные языки не являлись обязательными. Со слов воспитанников их учебная программа, за исключением военных дисциплин, была проста для освоения, особенно для тех, у кого на момент поступления уже имелось хорошее образование[33].

Для некоторых воспитанников училищный курс был совсем простым ввиду хорошего багажа знаний, полученных еще до поступления. Например, Д. С. Бибиков – герой поэмы М. Ю. Лермонтова «Петергофский праздник» – во время своего пребывания в Школе (со слов своих однокашников) интереса к учебе не проявлял, но всегда был первым во всех предметах[34]. Находились и такие, кому выучить даже четвертую часть курса было не по силам, а кому-то лишь с трудом удавалось ответить только на один вопрос из всех. Стремясь сдать экзамен, они просили своих товарищей делать особые пометки на билетах для облегчения обнаружения нужного билета, а другие должны были тянуть другой. В отличие от других общих соглашений подобное дело было услугой, оказываемой только хорошему товарищу[35].

В 1826 г. на заседании Комитета по военно-учебным заведениям обсуждались новые учебные планы и программы по общеобразовательным и специальным предметам, которые впоследствии были утверждены как общие для всех кадетских корпусов и Гвардейской школы и сохранились в неизменном виде вплоть до милютинских преобразований[36]. Эти программы применялись и при обучении новых воспитанников, так как в том же году при Школе открылся эскадрон юнкеров гвардейской кавалерии. С тех пор учебное заведение готовило офицеров не только пехоты, но и кавалерии. Комитет составил «Сравнительную таблицу сведений о нынешнем устройстве учебной части в Пажеском корпусе, Главном Инженерном училище, 1-м кадетском корпусе, 2-м кадетском корпусе, императорском Военно-сиротском доме, Морском кадетском корпусе, Школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров», в которой отразились разные подходы к использованию новых учебных материалов и пособий[37].

В 1833 г. было сформировано специальное учреждение, в ведении которого находились военно-учебные заведения, – Штаб по управлению военно-учебными заведениями – во главе с генерал-лейтенантом А. И. Кривцовым, которого впоследствии сменил Я. И. Ростовцев[38]. Гвардейская школа в соответствии с высочайше утвержденными «Общими положениями для военно-учебных заведений» подчинялась Штабу и относилась к заведениям второго класса.

Несмотря на наличие значительного потенциала, эффективность действующей системы подготовки к началу 30-х гг. была крайне низкой ввиду небольшого числа воспитанников при выпуске, больших финансовых затратах, слабости организации учебного процесса, недостаточной корпусной и учебной дисциплины. Один из выпускников тех лет буквально заключил: «Хотя мы и ходили до лагеря в классы, но ничем не занимались»[39].

Понимая все несовершенства системы подготовки кадров в Гвардейской школе, Николай, вдохновленный успехами кадетского образования, решил кардинально реформировать это учебное заведение. Он был твердо убежден, что правильное воспитание офицерства – залог безопасности и процветания всего государства, а прививать необходимые благородные идеалы лучше с ранних лет. Такими учреждениями, по его замыслу, должны были стать кадетские корпуса, ориентированные на малолетних воспитанников. Для проведения своих преобразований Николай создал Комитет о военно-учебных заведениях, одним из самых активных участников которого был Г. В. Жомини, разработавший универсальную программу для кадетских корпусов.

С целью дальнейшего сведения системы военного образования к единообразию, в 1837 г. началось преобразование Школы по образцам кадетских корпусов. Согласно новому положению вместо Школы подпрапорщиков и юнкеров учреждалось военное училище[40]. В ходе этих изменений контроль деятельности этого учреждения усилился, хотя полного слияния с кадетскими корпусами в организационной структуре все же не произошло. Так воплощались планы Николая по «окультуриванию» юных представителей дворянской молодежи, которые были значительно более восприимчивы к воспитанию, чем их старшие предшественники.

Данный проект преобразования был окончательно утвержден в 1838 г. Учебное заведение находилось в ведении главного директора Пажеского, кадетских корпусов и Дворянского полка, а все постановления для военно-учебных заведений второго класса были обязательными для исполнения. Учебное заведение, долгое время стоящее особняком, встраивалось в единую систему подготовки военных кадров.

В связи с этими преобразованиями происходили перемены в области управления учебного заведения и организации учебных групп. После реорганизации училище управлялось директором. Требования к руководителю заметно возросли, – кандидат на эту должность помимо высочайшего доверия и признания своих заслуг в области военного дела обязательно должен был иметь генеральский чин. Управление учебным процессом, как и ранее, находилось в руках инспектора классов, а рота – ротного, а эскадрон – эскадронного командующего. Три последних должны были быть в чине не ниже полковника или подполковника[41].

Заведение по-прежнему выпускало офицеров пехоты и кавалерии и в соответствии со своим профессиональным назначением училище состояло из двух подразделений: роты (120 чел.) и эскадрона (80 чел.). Каждый из них делился на четыре отделения, во главе которых стояли унтер-офицеры. Старшим чином в роте был фельдфебель, а в эскадроне – вахмистр. Эти звания давались лучшим воспитанникам, которых выделяли по совокупности достижений в учебе, строевой службе и отличавшимся безукоризненным поведением[42].

С момента образования Гвардейской школы одной из ее ключевых проблем стал хронический недобор воспитанников. Администрация заведения пыталась устранить это неприятное положение путем привлечения дополнительного числа поступающих, которых можно было найти, в том числе среди недостаточно успешных кандидатов Пажеского корпуса. Гвардейская школа была привлекательна для них как своим привилегированным статусом, так и возможностью сделать в перспективе военную карьеру, особенно при выпуске в гвардию. По окончанию курса воспитанники производились в офицеры: лучшие из них попадали в гвардию, а остальные – в армию.

Возраст воспитанников после преобразования учебного заведения стал значительно более юным – места молодых мужчин заняли мальчишки. В училище принимались по особому экзамену юноши 14–15 лет, причем допускалось принимать и тех, кто старше или младше на 6 месяцев назначенного возраста. Подростковый возраст считался наиболее восприимчивым к овладению науками и приобщению к военному порядку. Это были живые, активные молодые люди, обучению которых необходимо было уделить самое пристальное внимание.

Приемная кампания в связи с новыми требованиями упорядочивалась и приобретала большую формализацию. К открытию приемных дат составлялся список кандидатов на основании прошений, ранее поданных в училище от имени родителей или иных родственников. Для зачисления в Школу юноши предоставляли набор документов: свидетельство о рождении и крещении, о дворянском происхождении, формулярные списки службы отцов, документы о перенесенных инфекционных заболеваниях (оспе), о здоровом телосложении, о наличии средств на обучение, а также реверс (для обеспечения себя в кавалерийской службе). К этой кипе бумаг прилагались документы, подписанные родственниками и свидетельствующие о готовности содержать будущего воспитанника во время всего срока обучения[43].

Можно заключить, что в училище допускались юноши, достигшие необходимого возраста и являвшиеся выходцами из благородных и состоятельных дворянских семей или имевшие покровителей в их числе. При этом кандидатура поступающего рассматривалась в контексте достижений его родственников, поощрялась династийность, проявляющаяся в стремлении юношей продолжить путь своих предков в военной службе. Выпускники вспоминали, что основной контингент Школы составляли «молодые барчата» из дворянских семей, отцы которых, как правило, не занимали высоких ступеней по службе, но являлись состоятельными людьми, способными обеспечить своих детей порядочными средствами[44].

В училище желали видеть здоровых и физически крепких юношей, при этом основываясь преимущественно на визуальном впечатлении и не углубляясь в более детальные характеристики здоровья. Отсутствие строгого медицинского фильтра приводило к тому, что, сталкиваясь с непривычными для себя задачами, воспитанники нередко демонстрировали неготовность к исполнению всех необходимых служебных требований и досрочно покидали учебное заведение либо после выпуска переходили на гражданскую службу.

Вступительные испытания представляли собой экзамены по общеобразовательным предметам (закон Божий, русский язык, иностранный язык (французский или немецкий), математика, география, история). Формальным основанием для отказа в приеме могло стать лишь полное незнание одного из указанных предметов. Баллы по предметам могли перераспределяться в пользу кандидата так, чтобы излишек баллов в одном предмете заменял недостаток баллов в другом. Преподаватели обращали внимание на личные качества и духовные ценности, разделяемые юношами. Для этого преподаватели словесности давали, например, сочинение на гуманистическую тему о человеколюбии и войне. Поэтому степень успеха на вступительном экзамене определялась не только объективной оценкой знаний, но и личным впечатлением, которое производил ответ на экзаменатора, а также личными связями семьи кандидата.

В качестве иллюстрации последнего фактора показательна история поступления одного из известнейших питомцев Школы – генерала И. В. Анненкова. В своих воспоминаниях он сообщил, что при сдаче экзамена по истории он не знал ответа на указанный вопрос. Воспользовавшись отсутствием преподавателя, он разговорился с дежурным по эскадрону ротмистром Кирасирского полка А. С. Стунеевым, который был хорошо знаком с его братом. Покровительство Стунеева разрешило проблему – он привел другого учителя и обратился к нему с просьбой: «Ну ты, ома, смотри его не очень», – затем обошел других учителей со словами: «Нам, брат, таких нужно». Получив вопрос полегче и заручившись лояльностью экзаменаторов, Анненков успешно сдал экзамен и был зачислен в Школу.

По общей практике вступительный экзамен проходил довольно формально, а преподаватели даже предоставляли возможность кандидату самому сформулировать вопрос по курсу и ответить на него[45]. Поступлению в Школу зачастую способствовала предварительная подготовка в специальных пансионах, преподаватели которых будучи экзаменаторами в Школе с радостью покровительствовали своим питомцам[46].

Такая стратегия, с легкой руки благословлявшая желание кандидатов стать частью роты или эскадрона, объяснялась недобором воспитанников по штату. К тому же привлечение отпрысков из достопочтенных и состоятельных семей способствовало росту престижа учебного заведения и наполняло бюджет отчислениями своекоштных пансионеров.

Пройдя все испытания, юношам предстояло освоить полный учебный курс. Обучение должно было проводиться по единой для военно-учебных заведений этого типа программе. Учебная программа состояла из двух частей – общего и специального курсов.

В общем курсе, «заключающем в себе знания необходимого всякого образованного человека и служащем к приобретению познаний из других наук», предполагалось изучение следующих предметов: закона Божего, русской грамматики и логики, иностранных языков (французского и немецкого), алгебры и геометрии, географии (всеобщей и русской), истории (всеобщей и русской), законоведения, рисования и черчения, физики[47].

В специальном курсе предполагалось освоить предметы, необходимые уже не только образованному юноше, но и военному, будущему офицеру: русская словесность, иностранные языки (французский и немецкий), военная топография, практическая механика, физика, химия, законоведение, тактика чистая и прикладная, артиллерия, фортификация, ситуационное черчение, история, статистика[48].

Для контроля полученных в заведения знаний применялись три вида экзаменов: полугодовые, годовые и публичные. Первые экзамены проводились перед рождественскими праздниками для проверки знаний, полученных в первом полугодии. Годовые экзамены устраивались весной, в мае.

Помимо годичных экзаменов, существовали еще и публичные экзамены, которым подвергались ученики старших классов всех военно-учебных заведений. Экзамены эти проводились в зале Первого кадетского корпуса (Павловского военного училища), где предстояло демонстрировать свои знания публично в присутствии начальника Штаба военно-учебных заведений. Ввиду критики со стороны военных специалистов, экзамен вскоре был отменен.

Обеспечение контроля знаний воспитанников было бы невозможно представить без развитой системы оценивания. В 1826–1830-х гг. благодаря деятельности Комитета о военно-учебных заведениях были выработаны общие принципы аттестации воспитанников. Была введена 100-балльная шкала, при которой 100 баллов считались отличной оценкой, 90–99 – весьма хорошей, 70–89 – хорошей, 30–69 – посредственной, 1–29 – худой и 0 означал совершенно безнадежный балл.

Более привычная 12-ти балльная система была введена в 1834 г. и существовала с небольшими корректировками на протяжении всего дальнейшего периода истории учебного заведения. Система оценки успеваемости воспитанников была поделена на шесть ступеней (нумерация давалась в обратном порядке):

• Шестая степень – «отлично» (12 баллов). Такой воспитанник «обнаруживал весьма основательные знания всего пройденного, проявлял в ответах уверенность, четко и систематично развивал мысли, разрешал вопросы, опровергая все возражения, делая правильные выводы и выражаясь при этом точно, связно и свободно».

• Пятая степень – «весьма хороший успех» (11–10 баллов). Воспитанник проявлял «основательные знания пройденного, отвечал определенно, разрешая важнейшие вопросы и опровергая возражения без затруднений, делая правильные выводы и выражаясь ясно и связно».

• Четвертая степень – «хороший успех» (9–8 баллов). Воспитанники «пройденное усвоили прочно, но мысль развивают не совсем определенно и точно, вопросы без помощи преподавателя разрешают иногда несвободно, при возражениях останавливаются, говорят не совсем плавно, повторяясь или изменяя содержание сказанного».

• Третья степень – «удовлетворительный успех» (7–6 баллов). Воспитанники получали достаточный балл для перевода в высший класс, который соответствовал «определенному знанию и пониманию пройденного», но демонстрировали некоторую неопределенность, но «затруднялись при возражениях и выражались недостаточно ясно».

• Вторая степень – «посредственный успех» (5–4 баллов). Воспитанник «понимал многое неясно, сбивчиво, пропущенное вспоминал нелегко и с помощью учителя, смешивая разные понятия, отвечал с частыми ошибками и говорил заученное наизусть».

• Первая степень – «худой успех» (3–2 баллов). Воспитанник «многого не знал или все темно и ошибочно понимал и, оставшись в классе в будущем году, не мог проходить учебного курса».

• Вне степеней – «безуспешность» (1–0 баллов), выражавшаяся в «слабом знании и плохом понимании материала, требующих его перевода в низший класс»[49].

Согласно действующим правилам оценивания результаты экзаменов по предметам заносились в аттестационные списки, в которых отражалась успеваемость воспитанников. В 1835 г. в военных учебных заведениях появились аттестационные тетради, в которые подробно заносились текущие результаты – все успехи и промахи, а на красных и черных досках помещались имена наиболее успешных и слабых учеников соответственно.

Экзамен становился невероятно волнительным моментом для всего курса. Сводные результаты полугодичных и годичных экзаменов по предметам отражают сложившуюся систему оценивания. В связи с этим представляется возможным проследить динамику изменения результатов воспитанников по годам и по изучаемым предметам.

Можно заметить, что среди воспитанников были как «успешные», так и «неуспешные» юноши. Например, в 1856 г. больше всего неудовлетворительных результатов на полугодичном экзамене было получено по черчению. Из 162 воспитанников, сдававших этот предмет, 43 ответили ниже «6», то есть примерно каждый четвертый воспитанник в том году не сдал экзамен. Результаты годового экзамена по всем предметам традиционно становились лучше, а непосредственно по черчению неуспевающих стало значительно меньше – 37 человек[50]. Можно заключить, что некоторые воспитанники, сознательно переживая о переводе в следующий класс, стали стараться лучше, но для основного контингента учеников значительных изменений все-таки не произошло. При анализе успеваемости заметно, что по мере взросления и адаптации учащихся к требованиям преподавателей происходило повышение баллов. По мере взросления и с переходом из класса в класс доля неуспевающих лиц стремительно сокращалась. Приближаясь к выпуску, воспитанники с большей заботой относились к своим результатам в надежде получить желаемые вакансии.

Среди специальных дисциплин центральной являлась тактика. Ей занимались только в старших 2 и 1 классах. Неуспевающих по данным 1856 г. на полугодовых экзаменах было 4 (среди 105 сдающих), а на годовых экзаменах 3, причем один из них из роты подпрапорщиков, ранее успешно сдавший предмет зимой. Большая часть воспитанников справилась с предметом, причем 27 человек (26 %) сдали с высоким результатом (11–12 баллов), а 49 человек (47 %) получили 9–10 баллов[51]. Эти результаты можно считать относительно неплохими, поскольку у многих воспитанников военно-учебных заведений наблюдались проблемы с освоением этой дисциплины.

Степень объективности результатов экзаменов можно считать весьма условной, поскольку преподаватели обыкновенно сами шли навстречу воспитанникам, сообщая им заранее, какой билет они будут спрашивать. В этом случае юнкерам намного проще было подготовить один вопрос, чем прорабатывать большой объем учебной литературы в короткие сроки. Если не удавалось договориться с преподавателями о вопросе, то воспитанники хитрили уже на экзаменах. Одним из приемов было изготовление поддельных билетов. Воспитанники через своего человека из прислуги добывали бумагу нужной толщины, цвета и фактуры. Ее делили на четыре части, на которых и записывались билеты. На экзамене воспитанники брали билет из нужной части, причем в случае ошибки необходимо было вернуть билет в исходное состояние, а преподавателю заявить о том, что ответ на этот вопрос вызвал затруднения[52].

Результаты экзаменов определяли дальнейшую траекторию воспитанника. Нередко слабые ученики оставались в этом классе повторно, причем средства родителей, потраченные на обучение, не возвращались, а повторное обучение приносило новые расходы, поэтому позволить себе небрежно относиться к процессу обучения могли далеко не все.

Даже при желании родителей держать своего ленивого сына в заведении и дальше, по положению 1838 г. было установлено, что больше шести лет в училище оставаться было нельзя, причем в каждом из курсов никто не должен был находиться больше трех лет. Эта мера должна была препятствовать тому, чтобы в училище оставались лица, не желавшие учиться надлежащим образом.

В случае отчисления юноша возвращался домой или выписывался в армейские полки нижним чином на основании постановлений по военно-учебным заведениям второго класса[53]. Намерение забрать воспитанника домой могло произойти и по причине болезни. Столичный климат был непривычен для многих воспитанников, а казарменная жизнь была трудна для многих изнеженных и избалованных домашних недорослей. К тому же далеко не все юноши переносили специфические внутренние порядки, царившие в училище.

Таким образом, особым прилежанием и усердием в учебе многие николаевцы не отличались. Выпускники вспоминали, что наличие большого числа вакансий в гвардии излишне расслабляло воспитанников: «Кое-как дотянувшие до старшего класса и не натворившие каких-нибудь чересчур безобразных шалостей воспитанники выпускались в тот или иной гвардейский полк в соответствии с имевшимися вакансиями, а иногда и сверх вакансий»[54].

Между тем в училище сложились особые механизмы мотивации и поощрения своих воспитанников на достижение лучших результатов в учебной деятельности. Лучшие воспитанники, переходившие в 1-й класс, награждались унтер-офицерским званием, а переходившие во 2-й класс – ефрейторскими нашивками на погончиках.

При выпуске в офицеры три лучших ученика, как в роте, так и в эскадроне награждались книгами или шкатулками с серебряным прибором, а фамилии фельдфебеля, вахмистра и особенно отличившихся учеников записывались золотыми буквами на белых мраморных досках, установленных на стенах рекреационных залов[55]. Проходя по залу, воспитанники должны были равняться на примеры лучших в надежде однажды увидеть свое имя в почетном списке. Все эти меры должны были развивать лучшие качества в своих воспитанниках и обеспечить армию достойными кадрами.

Можно заключить, что проект Николая по созданию особого заведения для обучения дворян военному делу оказался успешным. Образованная в 1823 г. Школа гвардейских подпрапорщиков дала российской армии множество достойных офицеров, талантливых командиров и самоотверженных воинов. В 1838 г. наступил новый этап в жизни учебного заведения – оно было преобразовано в четырехклассное училище.

Николай стремился лично проконтролировать исполнение различных учебных задач, поэтому не ограничивался присутствием на официальных мероприятиях, а любил появляться в Школе без формального предупреждения. В ходе своих визитов Николай обращал внимание администрации на замеченные им недочеты, а те в свою очередь, желая «подстелить соломку» на будущее еще старательнее занимались выправкой и непременно стращали воспитанников тем, что недостаточно внимательные в исполнении своих обязанностей отправятся «под спуд» – лишатся права увольнения со двора[56].