скачать книгу бесплатно
– Проводил, – спокойно ответил Олег.
Возле подъезда горел яркий фонарь, и теперь Ира смогла как следует рассмотреть его. Среднего роста, но, конечно, повыше ее самой, и лицо симпатичное, открытое. Одет дорого, хотя и просто. Джинсы с виду самые обычные, да и майка с курткой тоже, но Ира, целыми днями крутившаяся среди шмоток, хорошо знала, сколько это «обычное» стоит.
– Так чего же тебе все-таки надо, провожатый?
– Хочу убедиться, что ты дошла спокойно, ничего с тобой не случилось.
– И с чего вдруг такая забота? Время девать некуда?
– Есть куда. Забот полно, – неожиданно улыбнулся он. – Ладно, я пошел. Счастливо.
Он повернулся и не спеша пошел обратно в сторону «Глории». Ира сначала удивилась, потому что к метро нужно идти совсем в другую сторону, потом подумала, что Олег, наверное, живет где-то рядом, недаром же ходит почти каждый день ужинать в «Глорию».
В квартире было тихо и чисто. Новый жилец, Ильяс, как въехал – так через три дня умотал куда-то по делам, сказал, дней на десять. Георгий Сергеевич уже спал, свет в его комнате не горел. Ира поставила чайник на огонь и юркнула в ванную, где висело большое зеркало.
И чего этот тип к ней привязался? Рожа-то и в самом деле могла бы быть получше. Ира сказала ему правду, она с детства такая, поэтому привыкла к виду нездоровой кожи, покрытой противными розовыми прыщами, но с непривычки, наверное, смотреть неприятно. Волосы неухоженные, висят как пакля. Нет, ну действительно, чего он привязался?
Чайник на плите начал тихонько посвистывать, и Ира метнулась в кухню, торопясь выключить газ, пока свист не стал громким и пронзительным. Ей не хотелось беспокоить Георгия Сергеевича. Открыв холодильник, она с грустью убедилась, что, кроме маргарина и двух сосисок, там ничего нет. «Дура! – мысленно обругала она себя. – Тебе же Аня оставила пакет с едой, а ты его забыла взять. Все из-за этого Олега дурацкого». Буфетчица Аня действительно оставляла ей пакет, Ира помнила, что в нем были два пирожка с капустой и кусочек колбасы. Она так разнервничалась из-за Олега, что забыла про пакет.
Сморщенные, усталые от собственной невкусности сосиски как-то не вдохновляли. Но и маргарин намазывать было не на что, купить хлеб она сегодня не успела, потому что сразу же после работы на рынке помчалась к сестрам в больницу и застряла там надолго, а когда возвращалась, магазины уже были закрыты. Конечно, для нормальных людей купить хлеб не проблема в любое время суток. Часов до десяти вечера в метро стоят бабки со свежими батонами, но у них намного дороже, чем в магазине. Она не имеет права на такие траты. У нее есть цель, и к этой цели она движется планомерно, подчинив ей все до самой мелкой мелочи. И даже лишняя тысяча рублей, которую нужно было переплатить за хлеб, отдаляла тот миг, когда Ира сможет наконец заплатить за лечение братика.
На холодильнике стояла красивая деревянная хлебница, которую Ира отдала в пользование жильцам, а сама свой хлеб хранила в холодильнике в полиэтиленовом пакете. В холодильнике он не плесневел, а ей нужно быть экономной. Воровато оглянувшись, Ира открыла хлебницу. Там лежал большой кусок лаваша и половинка «сокольнического». Отрезать кусочек, что ли?
Нет. Она решительно опустила деревянную крышку и отдернула руку, будто обожглась. Сроду не брала чужого, даже в интернате. И сейчас не будет. Да, она грубая необразованная нищая дворничиха, она же уборщица, она же посудомойка. Но не воровка.
Ира налила себе крепкого чаю, бросила в чашку побольше сахару и уселась на табуретке возле стола. В квартире стояла тишина, и, как всегда, в этой тишине снова пришли мысли, которые она не любила и старалась гнать от себя. Почему она так живет? Кто в этом виноват? Мать? Да, именно так она думала все эти годы после того, что случилось. Но в последнее время в голову стали приходить и другие соображения. Почему мать внезапно «умом тронулась»? Что случилось? Что так сильно подействовало на нее? Если бы у нее сохранилась память… Иногда, когда она очень уставала, Ира начинала жалеть о том, что в ту страшную ночь успела убежать и спрятаться у соседей. Позволила бы матери и ее из окна вытолкнуть, может, не мучилась бы, как сейчас. Лежала бы себе в больничной койке на полном государственном обеспечении и горя не знала бы. Уж во всяком случае, кормили бы ее точно лучше, чем она сама себя кормит, пытаясь сэкономить жалкие крохи. А если бы очень повезло, то вообще убилась бы насмерть. И никаких проблем.
* * *
Дом инвалидов находился довольно далеко, добираться туда нужно было на электричке. Настя Каменская знала, что мать Иры Терехиной потеряла память после падения с высоты, и ни на что, в общем-то, не рассчитывала, собираясь навестить Галину. Поехала больше для порядка.
Директор дома инвалидов ничего интересного Насте не рассказала, а вот сестра Марфа оказалась полезным собеседником. Полная, добродушная, лет пятидесяти, сестра Марфа в миру носила имя Раиса, но несколько лет назад ушла в монастырь, который был здесь же, неподалеку, и бескорыстно ухаживала за одинокими больными людьми. Галине Терехиной она уделяла особое внимание, ибо ей сказали, что Галина до несчастья была очень набожной.
– Навещает ее только дочь, – сказала Насте монахиня. – И есть еще один человек, который интересуется Галиной, но к ней никогда не заходит.
– Какой человек? – насторожилась Настя.
– Мужчина, очень интересный. Появляется примерно раз в три-четыре месяца, обязательно находит меня и спрашивает о Галине.
– Кто он такой? Он как-нибудь объяснил свой интерес к ней? Родственник, друг семьи?
– Не могу сказать, – мягко улыбнулась сестра Марфа. – Какое я имею право спрашивать его? Он сказал, что хорошо знал покойного мужа Галины, и мне приходится ему верить. Но у меня такое впечатление, что он – врач.
– Почему вы так подумали?
– По вопросам, которые он задает. Его интересует, какие лекарства дают Галине, чем она болеет. И знаете, что странно? Он никогда ничего не приносил для нее, ни гостинцев, ни подарков. Просто находил меня и задавал свои вопросы.
– И все? – Настя пристально посмотрела на круглолицую добродушную монахиню.
– Нет.
Сестра Марфа твердо и спокойно встретила Настин взгляд, ничуть не смутившись.
– Что еще?
– Он просил, чтобы я никому не рассказывала о его визитах. И платил мне за это деньги. На них я покупала разные мелочи для Галины – зубную пасту, мыло, конфеты, белье. На себя ни копейки не потратила, можете не сомневаться.
– Вы даже ее дочери не сказали об этом?
– Разумеется, нет. Я же дала слово. В конце концов, это тайна самой Галины, и я обязана ее сохранить. Но она этого человека не помнит. Она вообще ничего не помнит из того, что было до несчастья.
– Откуда вы знаете, что она его не помнит? Вы все-таки рассказали ей о нем?
– Нет, что вы, как можно. Он сам хотел убедиться в том, что у нее полная амнезия, и несколько раз прошел мимо нее, когда я вывезла Галину в парк на прогулку. Она не обратила на него никакого внимания.
– Может быть, они не были раньше знакомы? – предположила Настя.
– Возможно, – согласилась сестра Марфа.
– Очень любопытно. Давно этот человек был здесь в последний раз?
– Недели три назад.
– Значит, теперь он появится не скоро. Что ж, придется ждать. Сестра Марфа, я могу попросить вас об одолжении?
– Смотря о каком, – осторожно откликнулась монахиня.
– Я оставлю вам свой телефон. Если этот человек появится, позвоните мне сразу же. Только именно сразу же, а не тогда, когда он уже уйдет. Хорошо?
– Я постараюсь, – кивнула та.
* * *
Результаты посещения детской больницы, где лежали младшие дети Терехиных – Наташа, Оля и Павлик, – оказались такими же неожиданными. Неизвестный мужчина приходил и сюда, и тоже очень интересовался здоровьем детей. Последствия падения с высоты были у всех троих разными, общим было только одно – двигаться без посторонней помощи они не могли. Тринадцатилетняя Оля, например, остановилась в развитии, и сейчас ее интеллект был на уровне все той же семилетней девочки, какой она была, когда мать вышвырнула ее из окна. Переломанные кости никак не хотели срастаться, без конца возникали какие-то осложнения и воспалительные процессы в операционных швах, и девочка до сих пор должна была находиться в гипсе. Семнадцатилетняя Наташа, напротив, осталась интеллектуально сохранной и поражала врачей своей целеустремленностью, самостоятельно осваивая по учебникам школьную программу. Учебники ей приносила Ира. Несколько раз ее пытались перевести в специальный интернат для детей-инвалидов, где есть учителя, но врачей останавливало то, что девочка постоянно чем-нибудь болела и нуждалась в медицинской помощи. От малейшего сквозняка у нее поднималась температура чуть ли не до сорока и держалась по нескольку дней. Кроме того, недели не проходило без сердечного приступа. Главная трудность состояла в том, что и Оля, и Наташа страдали аллергиями на множество лекарств, и за то время, что они находились в больнице, весь персонал уже наизусть знал, что можно им давать, а чего нельзя. Аллергические реакции были у девочек настолько сильными, что малейшее промедление грозило ураганным отеком гортани и смертью от удушья. В такой ситуации отдавать детей в другое учреждение было опасным. Недоглядят еще, чего доброго. Загубят девчонок.
В отличие от визитов в дом инвалидов, где неизвестный мужчина ограничивался только беседами с сестрой-монахиней, приходя в больницу, он навещал девочек и маленького Павлика. Поэтому Настя сразу же попросила проводить ее к Наташе Терехиной. Наташа, красивая, но болезненно бледная девушка, закованная в специальный корсет, сидела на кровати, обложившись книгами. Кроме нее, в палате лежали еще пять подростков, и пять пар любопытных детских глаз тут же уставились на Настю.
Наташа Терехина была совсем не похожа на свою старшую сестру ни внешне, ни манерой поведения. Несмотря на тяжелую болезнь, она улыбалась и разговаривала с Настей с той старательной вежливостью, которую, бывает, демонстрируют люди, изо всех сил стремящиеся произвести хорошее впечатление. Настя невольно вспомнила свою единственную встречу с Ирой: та, судя по всему, нисколько не беспокоилась о впечатлении, которое она производит на окружающих.
– Дядя Саша – папин друг, – охотно стала объяснять Наташа, когда Настя задала вопрос о человеке, который навещает Терехиных-младших в больнице.
– А фамилия у дяди Саши есть? – поинтересовалась Настя.
– Николаев. Александр Иванович Николаев.
Из разговора с Наташей выяснилось, что «дядя Саша», он же некто Николаев, навещает их примерно раз в месяц, но ничего детям не приносит, кроме книг для Наташи. Откуда взялся этот человек, они не знали, во всяком случае, при жизни отца никогда его не видели и имени его не слышали. Он очень добрый и внимательный, следит за успехами Наташи в учебе и даже проверяет, как она решает задачки по физике и математике. Не жалея времени, объясняет ей те разделы школьной программы, которые она плохо поняла.
Медсестры тоже знали о «дяде Саше», однако отметили, что Олей и Павликом он почти не интересуется, большую часть времени проводит с Наташей, а с младшими посидит минут десять, не больше. Правда, об их здоровье выспрашивает каждый раз очень подробно. Как выглядит? Лет пятидесяти, приятное лицо, волосы темные, с проседью, особых примет нет.
– Мы, знаете, даже подумываем, что Наташа – его дочь, – по секрету сообщила Насте одна из медсестер. – Наверное, у него был роман с их матерью. Поэтому он другими детьми меньше интересуется, так только, для виду, чтобы в глаза не бросалось, что он одну Наташу выделяет.
Похоже, она была недалека от истины. Во всяком случае, предположение это выглядело вполне логичным. И если именно с ним когда-то встречалась Галина Терехина на квартире у Екатерины Венедиктовны, то можно с чистой совестью эту линию оставить. С убийством Анисковец это никак не связано.
Но все-таки что-то мешало Насте окончательно отказаться от проверки семьи Терехиных. Это «что-то» было настойчивым интересом таинственного дяди Саши к здоровью Галины Терехиной и ее троих детей. Только троих, хотя всего детей было четверо. Старшая, Ира, почему-то его не интересовала. Или все-таки интересовала?
* * *
Все жильцы подъезда, в котором находилась квартира покойной Анисковец, уже знали Мишу Доценко в лицо и по имени. Не осталось ни одного человека, которого он не опросил бы самым подробным образом. Доценко твердо знал, что между «видел» и «обратил внимание» – дистанция не так уж велика, как думают многие. Человеческий мозг фиксирует все, что видят глаза и слышат уши, и складывает в хранилище, к которому нужно уметь подобрать ключ. Идущего по улице человека видят десятки и сотни людей, и совершенно неправильно впоследствии заявлять, что «его никто не видел». Трудолюбию и упорству молодого оперативника можно было позавидовать. В итоге он все-таки сумел выяснить, что незадолго до убийства в доме появлялся человек, которого раньше там не видели. Точнее, не видели те, кто жил в доме недавно, правда, таких было все-таки большинство. Мужчина лет пятидесяти, приятной наружности, волосы темные, cедоватые. Никто особенно в его лицо не всматривался, так что никаких особых примет названо не было. Правильные черты, нос с небольшой горбинкой.
Доценко еще раз обошел «старожилов» – тех, кто жил в доме больше шести-семи лет, то есть до случившегося в семье Терехиных несчастья. Старания его были вознаграждены: один из жильцов припомнил, что мужчину с такими приметами он видел неоднократно, но много лет назад.
Таким образом, появилась новая рабочая версия: некий мужчина, встречавшийся на квартире у Екатерины Венедиктовны с Галиной Терехиной, перестал сюда приходить после того, как Галина и трое ее детей оказались в больницах. С тех пор прошло шесть лет. Все эти шесть лет тот же мужчина постоянно появлялся возле Галины и ее детей и интересовался их здоровьем, а совсем недавно его вновь видели в доме, где жила Анисковец, после чего саму Анисковец находят убитой. Миленькая история, ничего не скажешь.
– Версия, прямо скажем, дохленькая, – заметил Юра Коротков, когда Настя описала ему свои поездки в дом инвалидов и в больницу.
– Кто может лучше – пусть сделает, – пожала она плечами.
– Но здесь же дыра на дыре, – возмутился Юра. – Неужели ты сама не видишь?
– Вижу, – невозмутимо согласилась Настя. – Но лучше латать дыры, чем сидеть сложа руки и охать по поводу безвременной кончины Екатерины Венедиктовны. Самое главное – установить идентичность четырех мужчин: первый встречался с Терехиной, второй приходил в дом инвалидов и задавал массу вопросов монахине сестре Марфе, третий навещает в больнице детей Галины, уделяя при этом особое внимание Наташе, а четвертый появился на горизонте незадолго до убийства Анисковец. Описание внешности такое расплывчатое, что под него подойдут сотни мужчин соответствующего возраста. И из моей, как ты изволил выразиться, дохленькой версии моментом вырастают еще несколько в зависимости от того, сколько этих мужчин на самом деле – один, двое, трое или четверо. Ловишь идею?
– Твою идею поймаешь, как же, дожидайся, – проворчал Коротков. – Слушай, пусти переночевать, а?
Переход был таким резким, что Настя чуть не поперхнулась глотком кофе.
– Тебя что, из дома выгнали?
– Не то чтобы выгнали, но лучше мне там пару дней не появляться. Я бы к Коляну напросился, как раньше, но теперь неудобно, у него Валентина живет.
Да, после того, как Коля Селуянов познакомился с Валентиной, проблема «конфликтных» ночевок встала для Юры Короткова особенно остро. Раньше он, бывало, без малейшего смущения отправлялся ночевать к товарищу, поскольку после развода Селуянов жил один в большой квартире. Теперь же присутствие очаровательной Валечки сильно осложнило ситуацию. Дело было не в тесноте – в трех селуяновских комнатах они все разместились бы свободно, – а в деликатности, которая не позволяла Юре нарушать уединение влюбленных друг в друга людей. При этом на Настину однокомнатную квартиру эта деликатность почему-то не распространялась. Юре вполне достаточно было знать, что Настин муж в данный момент в отъезде, чтобы попросить приютить себя.
– Поехали, – кивнула Настя. – Постелю тебе на раскладушке. Только у меня еды нет.
– Ничего, купим по дороге, – оживился Юра. – Заодно и порепетируем душераздирающую сцену завтрашней оперативки. Я прямо вижу, как Колобок будет нас с тобой мордой об стол возить за дело Анисковец.
– И будет прав, – мрачно добавила она. – Столько дней прошло, а мы топчемся на месте.
– Ну ты, мать, не права, – развел руками Коротков. – Мы же попытку ограбления отрабатывали, все каналы сбыта проверяли. Между прочим, могу тебе похвастаться, я соседям здорово помог. Заказчиков на коллекцию Анисковец я не нашел, что верно – то верно, зато обнаружил следы заказа на кражу у крупного антиквара. Ребята там профилактические мероприятия развернули по всему фронту, ждут воров с распростертыми объятиями. А представь себе, если эти воры готовы пойти на убийство хозяев? Тогда я, умный сыщик Коротков, еще и от трупа нас избавил. А ты меня даже не похвалишь, только ругаешься и ворчишь.
– Да что я, – Настя рассмеялась и ласково взъерошила ему волосы, – вот Колобок завтра будет ругаться – мало не покажется. Я вообще ангел рядом с ним.
Они сели в старенькую Юрину машину, давно уже дышащую на ладан, и поехали на Щелковское шоссе, где жила Настя. Дома они на скорую руку приготовили ужин из полуфабрикатов, при этом Коротков не переставал ныть по поводу Настиной нехозяйственности.
– Сюда нужно добавить чеснок и какую-нибудь приправу.
– Чеснока нет. А приправы, наверное, есть, но я не знаю, куда Лешка их кладет.
– Но майонез у тебя хотя бы есть?
– Кажется, нет. Надо в холодильнике посмотреть.
– Ну ты даешь! Даже не знаешь, что у тебя есть, а чего нет.
Он открыл дверцу холодильника и присел перед ним на корточки.
– Мать честная! У тебя ж тут кастрюля с супом стоит!
– Да? – искренне удивилась Настя. – Ну надо же, а я и не знала. А что там еще есть интересного?
– Остатки жаркого, кажется, из баранины. Сыр в огромных количествах. Ты когда сюда заглядывала в последний раз?
– Да ну тебя, Коротков, отстань, – отмахнулась Настя. – Я хватаю кусок, который лежит поближе, быстро его съедаю и заваливаюсь спать.
– Вот кикимора, – Юра осуждающе покачал головой. – Лешка старался, готовил тебе еду, чтобы ты с голоду не померла, пока он в командировке, а ты ведешь себя кое-как.
– Не обзывайся, а то не дам раскладушку, будешь на полу спать. Ладно, вытаскивай суп, его и в самом деле надо съесть, а то Лешка обидится.
Ужин оказался неожиданно обильным и сытным, и Настя с Юрой, с голодухи разом впихнувшие в себя такое количество продуктов, уже не могли пошевелиться.
– Слушай, – с ужасом сказала Настя, – я, кажется, даже встать не могу. Обжорство – большой грех.
– Ну посидим еще за столом, куда спешить-то? – флегматично откликнулся Коротков. – Когда Лешка возвращается?
– Через три дня.
– Скучаешь?
– Я? – от такого предположения Настя даже сигарету из пальцев выронила.
– Ну не я же. Чистяков – твой муж, а не мой.
– Нет, не скучаю. Ты же знаешь, Юрик, я никогда не скучаю.
– Ни по кому? – недоверчиво переспросил он.
– Ни по кому. Я до противного самодостаточна. Ино-гда мне кажется, что мне вообще никто не нужен. Кошка, гуляющая сама по себе.
– Ася, а тебе не бывает страшно от твоей самодостаточности?
– Бывает, – усмехнулась она, – регулярно. Но я с этим борюсь.
– Каким образом?
– Уговариваю себя, что всему виной моя работа, которая отнимает столько времени и сил, что уже нет желания ни с кем общаться. И потом, у меня есть Лешка, который заменяет мне подруг, друзей и любовников, вместе взятых. Кстати, о друзьях. Мы с тобой забыли Стасову позвонить.
– Точно! – спохватился Коротков. – Растяпы мы. Сейчас уже поздно, наверное, неудобно беспокоить.
– Поздно? А который час?
