скачать книгу бесплатно
Юноша с надеждой вздохнул полной грудью.
Боязни, что он не вольётся в студенческую среду, у Марка не было. Он «варился в собственном соку» с самых ранних яслей, к тому же имел врождённую тягу к психоанализу. Предпочитая молчать и наблюдать за сверстниками, он хорошо изучил их психотипы и модели поведения.
Всё очень просто. И какая бы ни была цель организации коллектива, типажи подбирались удивительным образом по стандартному принципу, хотя никто сознательно этим подбором не занимался. Обязательно выделялись два лидера. Первый – официальный, организатор, староста, комсорг. Второй – неформал, жаждущий внимания окружающих и добивающийся этого разными путями. Но все они были направлены только на то, чтобы выпендриться. У последнего всегда были свои адепты (их Марк считал жалкими личностями, умеющими самоутверждаться только в тени главаря).
Дальше шли затюканные родителями заучки. Они вылезали из кожи вон, чтобы только быть лучше всех в учёбе, больше собрать грамот и достижений. С психикой у них было не всё в порядке. Имелась тонкая прослойка правильных ребят, эти вовремя учили уроки или ходили на все лекции и семинары, заранее готовились к экзаменам. Обычно они имели спокойный, флегматичный характер и не высовывались понапрасну.
Хронические лентяи делились на два типа. Одни, очень умные от природы, могли вызубрить на ходу то, на что у других уходили месяцы, делали всё в последний момент и успешно. Другие – глупые, которые пытались делать то же самое, но за неимением должных способностей проваливались.
Обычно коллектив делился на мелкие фракции, лишь по необходимости взаимодействующие между собой. Себя же Марк отводил к странным одиночкам, не имеющим друзей и в глубине души презирающим окружающих. Но так он вёл себя в школе. В институте он собирался сменить тактику и не сторониться общения.
Как врождённый приспособленец, новоявленный студент понимал, что первым шагом на пути в новую жизнь в непознанном коллективе будет сбор информации с помощью наблюдения и её анализ. А уже вторым шагом должен быть выбор правильного поведения в зависимости от того, кого он присмотрит себе в друзья.
С соседом по комнате Марку повезло: им оказался простой деревенский парень Мишка, самый умный на селе, старательно стремящийся к городской жизни инженера. Единственным раздражающим фактом его существования была сердобольная мама, привозившая огромными сумками всякую вкуснятину. Но и плюс в этом тоже имелся: сосед подкармливал его, такого худенького, по словам его мамы, со своего щедрого деревенского стола.
– Ты не стесняйся, сынок, кушай. Всё своё, не купленное, – говорила Марку такая смешная и добрая пухленькая деревенская женщина.
Но как врождённый психолог, юноша понимал, что она подкармливает его неспроста, а в надежде на то, что её кровинушке будет хорошо жить-поживать с соседом. А тот, как шибко умный, подсобит в учёбе. Ой и хитрюга! Но Марку было приятно принимать подношения, больше от понимания смысла.
К его удивлению оказалось, что посвящение в студенты начиналось с поездки в село на выкапывание картошки. Целых две последних недели августа Марк должен был провести в компании будущих первокурсников в дремучей сельской местности, занимаясь грязной работой, которой он никогда не нюхал. Вот это новый опыт! Не тут ли можно слиться с массой и всласть поисследовать контингент молодых людей? Девушек было очень мало, и они в его программу не входили, разве что только в качестве катализатора для юношей.
Студентов поселили в двухэтажном кирпичном корпусе, который с виду казался нормальным зданием, а по факту в нём не было ни намёка на удобства, все они были во дворе. Комнаты же плотно заставлялись раскладушками, другой мебели не имелось.
Шеренга деревянных туалетов на свежем воздухе да общий умывальник с холодной водой. Баня, душ или ванная отсутствовали. Чуть поодаль от жилого корпуса располагалось ещё одно небольшое строение, служившее столовой, но и там водопровода не имелось.
Большинство студентов были ребятами, изнеженными городскими условиями жизни, хотя и для деревенских такое проживание казалось испытанием. Чтобы помыться, надо было договариваться с местными жителями. У кого-то это иногда получалось, за деньги или просто так, но в большинстве случаев сельчане не соглашались. Из вредности да чтобы поиздеваться над городским молодняком.
Но студенты – народ весёлый, дружный. Хоть и роптали, а и в таком приключении находили для себя что-то занимательное. Работать, правда, им не очень хотелось. Это уж был совсем омрачающий фактор. Ребят будили рано утром, кормили скудным завтраком и полусонных вывозили на автобусах в бесконечное поле, где они ни шатко ни валко ковырялись в земле, неумело выкапывая урожай. И так по восемь часов в день.
А вечером студенты грудились кучками возле тех ребят, у которых имелись гитары или карты, и уставшие, грязные и с непривычки ослабевшие скрашивали свою тяжёлую судьбу песнями и азартными играми. Некоторым перепадали и обнимания с немногочисленными девушками, но без должного кокетства, больше по-дружески, как объединённым тяжёлыми испытаниями.
Марку всё это было чрезвычайно интересно. Тогда он ещё не осознавал, но, как окажется впоследствии, его призванием была психология, поэтому ему очень нравилось с лёгкой снисходительной улыбкой наблюдать за другими живыми существами. Этим он и занимался, стараясь не отлынивать от работы. Это было не в его характере, спасибо воспитанию.
Везунчиками на конкретный день считались двое студентов, согласно графику оставшиеся убираться в жилом корпусе. Это было лёгкое задание: пару раз шваброй махнуть, а большую часть времени можно просто проваляться на раскладушке, язвительно представляя себе, как другие в этот момент ковыряются в земле.
Прошла уже неделя, а Марк не нашёл себе в студенческой среде пары. У него возникло подозрение, что он и не сможет этого сделать. Никто из ребят не годился ему в друзья, а соседа Мишки не было, он должен был ехать со следующей партией бесплатной рабочей силы лишь в сентябре. Хотя с ним Марк больше чем соседствовать и не собирался. Можно было бы особо не кочевряжиться да подружиться с каким-нибудь не очень глупым и самоуверенным парнем, но у Марка не было достаточного опыта первого контакта, и он боялся выглядеть глупо в этой плотно населённой среде.
Смешно и досадно, но одна девушка проявила к нему нешуточный интерес. Ребята гоготали, что запала, и толкали Марка в плечо, будто этого ему только и не хватало, чтобы с ней сблизиться.
– Да ладно вам, она страшная, – пытался отмахиваться он.
– Ты чё, дурак? Это Анька-то страшная?! – возмущались они в ответ, исходя завистью. – Тебе чего надо-то? Всё при ней! Может, ты педик?
«Чёрт! – думал Марк. – Это совсем плохо!»
Пришлось мутить с Анькой. Хорошо, оставалась всего неделя, и ничего особенного не требовалось – просто сидеть рядом и болтать с девушкой. Он больше расспрашивал, всё из того же природного любопытства. Пользовался моментом, чтобы поизучать противоположный пол, протестировать некоторые реакции. О своей же жизни плёл придуманную заранее повесть, где не было ничего из его реальной действительности.
– Мой папа был машинистом тепловоза, а мама – врачом. Когда это случилось, я во втором классе учился. Жили мы в частном доме, однажды ночью коротнула проводка и начался пожар. Как сейчас помню этот едкий чёрный дым и нестерпимый жар. – Марк поёжился, а девушка широко раскрыла глаза. – Папа вынес меня на улицу, успел, кинулся за мамой, и тут крыша рухнула. Они оба погибли, а я рядом стоял, и меня слегка задело. Видишь, шрам на лбу? – Он отодвинул чёлку и показал Анне когда-то рассечённый лоб, а она ахнула.
Этот шрам ему поставила мама, как раз в тот год, когда он был во втором классе. После очередного дня рождения маленький Марк не успел вовремя спрятаться, и она разбила о его лоб бутылку. Он потерял сознание, но его черепная коробка выдержала.
– Ладно хоть не сдох, Зародыш, а то ещё в тюрьме из-за тебя сидеть, – сказала тогда мама, а он лежал несколько дней дома в кровати, голова болела и кружилась. Молчал, никому не рассказал об этом.
– И ты попал в детдом? – Аня вывела его из задумчивости.
– А, нет. Тётка, папина сестра, оформила опекунство, и я жил в её семье. У неё тоже были дети, двое, мальчик и девочка. Мы жили дружно, они приняли меня как родного. Но всё равно это рана на всю жизнь, не забыть. Понимаешь?
– Да. – Девушка сочувственно прижалась к нему, а он стиснул зубы от нарастающего отвращения.
– Смотрю, замёрзла. Пойдём в корпус, завтра рано вставать. – Она, наверное, подумала, какой же он порядочный.
Марк знал, что такие истории играют на имидж и за ними можно спрятаться. Мол, детская травма, шок, до сих пор не оправлюсь.
«Интересно, как она посмотрела бы на меня, расскажи я ей правду о шраме? – хитро щурясь, подумал Марк, лёжа на раскладушке, и почувствовал озноб, вспомнив прикосновение к его плечу девичьей груди. – Спасибо, мама».
Он со скрипом повернулся на бок и закрыл глаза.
Ближе к концу срока картофельной ссылки выпала и Марку очередь дежурить.
– Ильин и Раевский остаются, остальные по автобусам! – скомандовал курировавший студентов молодой препод.
Фамилии он знал ещё не все, но юноша, с которым Марку предстояло провести день, был ему хорошо знаком и являлся чуть ли не центральной фигурой наблюдения. Неформальный лидер, очень заносчивая «душа компании».
Марк прокрутил в голове тактику общения. С таким типом стоило вести себя уверенно и нагло, говорить рублеными и твёрдыми фразами, ставить зазнайку на место безразличным к нему отношением. Они этого очень не любят, привлекать внимание – их конёк.
– Тебе второй этаж, мне – первый, – сухо сказал Марк устроившемуся на подоконнике Артёму Ильину.
– Это с чего это ты командовать вздумал? – лениво зевнув, ответил напарник.
– Ладно, убирайся на первом, он грязнее. – На то и был расчёт.
– Я, может, ваще ничё мыть не буду, и так чисто, – огрызнулся тот.
– Да мне пофиг, делай что хочешь, – безразлично ответил Марк и, взяв стоявшее в углу ведро, направился на улицу за водой.
И половины не набралось, как в опустевшем дворе нарисовалась странная компания, состоявшая из троих деревенских амбалов и хрупкой девушки.
– Этот? – грубо ткнул Марка в грудь один из них, обращаясь к ней.
– Нет! – капризно огрызнулась она.
– Брешешь? Он? Говори!
– Да нет же!
– Эй, парень, ты тут один? – Амбал обратил на студента наглый взгляд и сплюнул.
– Да, все уехали в поле. Я дежурю. Не видишь? – Марк закрыл кран и поставил полное ведро на землю. – А чего надо-то?
– Тьфу! Чё брехала тогда? – Тот повернулся к девушке.
– Не брехала я! Так и сказал, что один будет дежурить, полы мыть. Приходи, мол, покувыркаемся.
– Покувыркаюсь я тебе, дура! Точно не он?
– Да не, – вступил в разговор другой плечистый юноша с огромными кулаками. – Видал я его. Он кудрявый, в замшевой куртке, не такой. Тот симпатичный.
– Ты чё, разбираешься, кто из парней симпатичный? – с наездом спросил первый.
– Ну, девкам нравится. Ты, парень, – обратился он к Марку, – знаешь такого? Кудрявого, покрупнее тебя, и куртка у него модная? Знаешь?
– Я с первого курса, ещё вместе не учились. Видел, но как зовут, не помню.
– Так ты передай энтому хахалю, что ежели возле Маньки ещё раз увижу – без зубов отсюда уедет. Она сеструха моя. Усёк?! – угрожающе прогремел защитник девушки.
– Ага, – спокойно ответил Марк. – Передам, обязательно.
– Считай, свезло ему. – Амбал ещё раз сплюнул, и они подобру-поздорову пошли восвояси, а Марк направился в корпус.
Только он переступил порог, как Артём (тот самый кудрявый соблазнитель деревенских девок) кинулся к Марку обниматься, весь белый от колотившего его страха.
– Спасибо тебе, братан! Выручил так, что по гроб жизни благодарен буду! – задыхаясь, пробормотал он, но Марк спокойно отстранился. – Если бы не отмазал, они такую отбивную из меня сделали бы!
– Просили тебе передать, чтобы к Маньке не совался больше.
– Да больно надо, – с облегчением выдохнул Ильин. – Слушай, так тебе благодарен!
– Ой, ладно! Ты лучше давай полы вымой, а то засекут, и будет штрафной.
– Да я и не собирался отлынивать, так просто сказал. Только это, давай я уж на втором, и воды мне принеси. А? Вдруг вернутся? Побаиваюсь. Понимаешь?
Дамский угодник явно не умел достойно отвечать за свои поступки.
– Хорошо, принесу. Если девку не сильно попортил, то не вернутся.
– Да не портил я её! Болтали да чмокнул пару раз. Вообще-то, она сама согласилась сегодня прийти сюда. Кто ж знал, зачем?
Студенты дружно помыли полы, не деля этажи. Возбуждённый Артём рассказывал о своих злоключениях с девушками. Он часто попадал в курьёзные ситуации. Марк смеялся. В общем, время они провели весело. На том и сдружились.
Учёба в институте началась на положительной ноте. Немного скучноватыми казались лекции (не так уж сильно его тянуло к конструкторской работе), но тогда Марк ещё не разобрался в том, что такое призвание, а профессия была востребованной на рынке труда, уважаемой и хорошо оплачиваемой. Напрягала вечная любовная тема, не дававшая покоя окружавшим его парням, но Марк был достаточно умён, чтобы находить способы от неё увильнуть. Правда, приходилось сочинять сложные схемы и врать, но это его даже забавляло.
Какое-то время юноше казалось, что он нашёл то, что искал, пока однажды Артём, с которым они стали почти неразлучны, не опустил его с небес на землю.
– Слышь, Марк, у тебя же через неделю днюха. Как мутить будем? Чё, оглох, что ли? Але, приятель!
Можно уехать на другой континент, по другую сторону экватора, даже на Южный полюс, но нельзя убежать от самого себя. Если больше никогда не видеть лицо матери, это не означает, что какая-нибудь незначительная мелочь не будет тебе о ней напоминать. Любая девушка – уже повод зажмуриться. Днюха! В общаге не любили тех, кто увиливал от празднования. Каждый повод для пьянки приветствовался, а уж этот походил за святую обязанность.
Ночью Марка колотила нервная дрожь. Он не мог спать, слыша в голове голос матери: «Мерзкое Отродье, Зародыш, Гнида!»
– Эй, брат, проснись, ты чего кричишь? Приснилось чего? – Оказалось, что уснул и напугал соседа.
– Да, Мих, прости. – Марк повернулся набок и с головой накрылся одеялом.
– Ты смотри, жар у тебя, что ли? Лицо мокрое, – обеспокоился Мишка.
– Нет, просто кошмар. Ты спи.
«Мама, мама», – стучало, как набат, сердце, и слёзы катились из глаз.
Забыть это было невозможно. Как изменить в сознании код, что ты сын насильника, сумасшедшего, одержимого убийцы?! Как простить матери, даже если ты сочувствуешь ей и понимаешь её горе, то, что она с тобой сделала?! Его отец изнасиловал её лишь раз. И пусть это было страшно, унизительно и больно, но ведь и она не лучше его! Она травила своего ребёнка семнадцать лет.
Вдруг ущипнёт больно или скрутит ухо ни с того ни с сего, просто так. Если Марк заставал её за шитьём, то могла уколоть иголкой. За любую оплошность полагался тумак, да посильнее, еду кидала ему как собаке, и попробовал бы он не вымыть за собой посуду.
Чаще всего она вообще не звала его есть, он сам находил в холодильнике что поесть. Голодом она его не морила, но и подавать обеды и ужины, как это полагалось в нормальных семьях, не хотела, только когда приходила бабушка или гости.
С первого класса он сам стирал своё бельё и убирался в квартире. И всё это сопровождалось обидными, незаслуженными оскорблениями и злыми взглядами. Только благодаря врождённому высокому интеллекту и книгам Марку удалось сохранить человеческий облик в таких условиях.
«Мама, как мне простить тебя?! Я хочу! А лучше забыть. Как забыть?! Я должен! Умереть! Только умереть! По-другому память стереть не получится, – думал он, беззвучно обливаясь слезами под одеялом. – Днюха! Пьянка! Отлично! Надо купить побольше бухла, и тогда я смогу упиться до смерти. Бабушка однажды говорила, что какой-то её сосед столько выпил, что копыта отбросил. Что ж, это же совсем не страшная смерть, и она-то и может быть мне по силам. Просто пей и пей до потери сознания».
Бабушка тоже его не любила, так считал Марк, просто жалела и исполняла долг. А ему была нужна настоящая любовь, но теперь и та уже ни к чему.
Для чего ему жить? Стать инженером, ходить на работу, и всё? В продолжении рода Марк не был заинтересован. С его-то стойким иммунитетом к женскому полу, а точнее, отвращением и страхом, все эти лубочные картинки взаимоотношений с противоположным полом не имели для него никакого значения. В чём смысл дальнейшего бесполезного существования, если он в принципе не более чем ошибка природы? Человек, которого не должно было быть?
Вновь, как и в прошлые годы, у Марка возникло непреодолимое желание покончить с собой, и способ, который подсказала сама судьба, был им одобрен и принят к реализации.
Днюха планировалась с размахом, тем более что имениннику исполнялось восемнадцать лет. Бабушка по такому поводу выслала внуку денег больше, чем обычно, и Марк потратил их на спиртное. В этом ему помогал Артём. Он объяснял несведущему в этих делах другу, что по статусу им не полагается водка с пивом и надо брать портвейн.
День рождения выпал на субботу, и погода манила выбраться на природу. К тому же и ехать никуда не надо было: прямо в черте города располагался отличный лесопарк, куда ребята и отправились большой компанией.
Обычным состоянием в этот день для Марка было нервное возбуждение с устойчивым суицидальным настроем, которое он привык держать в себе, не демонстрируя окружающим. Будучи внешне спокойным, внутри юноша переживал бурю эмоций, болезненно реагируя на слова и поступки окружающих и не понимая их положительного посыла. Слишком рано молодой человек познал значение слова «лицемерие» и ни одно доброе высказывание в свой адрес не мог воспринимать всерьёз, выискивая обратную сторону медали.
Он знал, что ребятам, по большому счёту, лично на него наплевать, важен лишь повод собраться компанией, выпить, потусить с музыкой, картами и девушками. Ну что ж, это не мешало его планам.
Молодая сочная зелень травы ласкала нежной прохладой босые ноги скинувших обувь студентов, а с ней и всё лишнее в пределах приличия. Они расположились на поляне, отдаваясь яркому, ещё не палящему, а нежно ласкающему солнышку. Кто-то захватил бадминтон и немедля принялся играть, не дожидаясь, когда пожарятся шашлыки. Девушки накрывали «поляну», парни болтали между собой, пока трезвые, а самый востребованный исполнял под гитару песни модных певцов.
Марку стоило призадуматься, а надо ли ворошить прошлое и вариться в котле своих страданий, ведь жизнь так безмятежна и прекрасна в милых мелочах? Но он не мог, его психика была глубоко подорвана, а исправить это дружеским похлопыванием по плечу и добрым советом уже было нельзя. Он воспринимал окружающий его уютный студенческий мир в искажённом больным воображением виде. И взрослому человеку, прошедшему через тяжкие испытания, трудно вернуться к нормальной жизни, а уж ребёнку, восприятие мира которого не единожды кардинально менялось, каждый раз принося только боль, невозможно. Марк просто не знал мелких житейских радостей, ни разу не вкусив их за свою жизнь, и имел устоявшееся, уже не поддающееся искоренению представление о праздничном застолье как об обманной игре.
Не искушён он был и в вопросах потребления алкоголя, а точнее, пьяным бывать ему не доводилось. А тут сразу такая серьёзная цель – упиться до смерти.
Немного размявшись на свежем воздухе активными играми, проголодавшиеся студенты принялись за шашлыки и выпивку. Согласно традиции всех таких мероприятий, кроме тех, что были без повода, говорили тосты, но менее пафосно, чем раньше на семейных застольях приходилось слышать Марку. Солнце значительно перевалило за зенит, когда бутылки начали довольно быстро сменять друг друга.
Немного приторным показался Марку портвейн, но пить можно, и ничего сложного, уже три стакана выпил, а реакции почти никакой, лёгкая штука. Вот уже и четвёртый опрокинут, и пятый. Это противное ощущение нахлынуло внезапно. Только что пилось легко и всё было хорошо, как вдруг слова в предложения стали связываться с трудом, а красивый майский пейзаж поплыл перед глазами. Голова закружилась, и начало подташнивать.
Марку захотелось лечь, но он держался: было неудобно перед ребятами. От следующего стакана разумно было бы отказаться, но молодой человек принял эти ощущения за подтверждение того, что движется в правильном направлении, к смерти, хотя другие выпили не меньше, а они-то умирать не собирались.
После шестого стакана Марк протянул лишь пару минут, а потом убежал в кусты от возникшего в желудке непреодолимого желания вернуть всё то, что в него попало явно по ошибке. Так, во всяком случае, решил его организм, хотя в планы он был посвящён. До чего же это мерзкая штука – рвота. А главное, позорная.
– Ну всё, именинник сдулся, – загоготали ребята.
