скачать книгу бесплатно
Перестала улыбаться Алевтина, бродила хмурая, вся в своих мыслях. А завидев своего жениха с новой пассией, исходила гневом. Написала заявление в профком, чтобы выделили ей комнату в общежитии, дабы больше не показываться в проклятом дворе. Кстати, окончив в этом году железнодорожный техникум, она работала кассиром на станции.
Сначала давать комнату не хотели, но пришлось, когда через месяц оказалось, что Алевтина беременна. Заполучив справку для профкома, девушка решительно вознамерилась избавиться от ненавистного плода, но совершила очередную ошибку, поделившись новостью с матерью. А та ударилась в слёзы, угрозы, запреты и убеждения.
– Это же и твой ребенок тоже! Как можно его убивать?! – Галина Фёдоровна, как педагог, была женщиной высоконравственной и детолюбивой. – А потом, знаешь, как бывает: сделает женщина аборт, а после захочет родить, да не беременеет и так бездетной и остаётся.
– Мама, о чём ты?! – заорала на неё Алевтина. – Это отродье насильника, мрази, вонючего животного! Я его ненавижу!
– Доченька, милая, это ты сейчас так говоришь, а как увидишь его, маленького беспомощного крошку, сразу полюбишь. И ты же знаешь, что дети не в ответе за родителей, – твердила мать популярный в Стране Советов лозунг.
Они долго и страстно спорили на эту тему, и побеждала зрелая мудрость. Хотя девушка всё-таки предприняла попытку избавиться от «зародыша», как она его называла. Была у неё всё знающая новоявленная подруга по работе, они обсуждали с ней варианты.
– Нет, Алевтина, стучать по животу нельзя, это я тебе точно говорю. Одна моя знакомая случайно об угол стола ударилась, так сама чуть не померла от кровопотери. А его внутри убить – так резать будут, чтобы достать. Шрам знаешь какой останется? Только мужиков пугать. Вот я спрошу у сестры, она в аптеке работает. Тут надо лекарство, чтобы выкидыш вызвать.
И достала, сердобольная, но не помогло. Правда, в больницу от него Алевтина всё же попала, а там спасли и её, и малыша, а опытная акушерка просекла, что дело нечисто.
– Слышь, милая, ты это брось, – внушала она неопытной девушке. – Себя только попортишь. Смирись, выноси да роди. А вредить ребёнку будешь, так урода на свою шею повесишь. Не дело это!
Алевтина и сама перепугалась. После лекарства её начало трясти, давление зашкалило, чуть голова не треснула. Смирилась, даже стала заботиться о питании, уж больно урода рожать не хотелось. Ведь мать не даст сдать «зародыша» в детдом.
Девушка получила комнату в общежитии и встала в очередь на отдельную квартиру, мать свою жилплощадь обменяла на другой район города, чтобы закрыть тему пересудов раз и навсегда, а Сашке – бог судья, время всё расставит по своим местам. Насильник по городу промышлять не перестал, но только самые смелые девушки шли в милицию писать на него заявление. Или их находили бездыханными, с перерезанным горлом. Каждый раз, слыша о таком случае, Алевтина сжималась в комок и стискивала зубы, а вспоминая, что в её утробе сидит отродье маньяка, блевала.
Родила легко, в середине мая. Чуял ребёнок, что злить мамку не стоит, и выпал из утробы, как ярмарочная куколка. Но оказался он мальчиком, и в его облике не читалось ничего от Раевских. А это был окончательный приговор. Материнской любви малыш мог не ждать. Казалось, что он это понимал. Другие младенцы заходились требовательным криком, а этот ничего не требовал, так, слабо просил. Мол, ну, может быть, ты смилостивишься надо мной, мамочка? А, нет? Ну ладно, я тебя понимаю.
Младенец тянул маленькие ручонки, ожидая ответного объятия, чмокал губами и языком в поисках сиськи, но вместо маминого молока получал баланду из детской смеси. Алевтина наотрез отказалась кормить его грудью, она физически не могла вынести прикосновений губ мальчика к своим соскам и на руки брала его только в случае крайней необходимости. А ещё шептала ребёнку в лицо, когда никто не видел и не слышал: «Ненавижу тебя, Зародыш! Гнида!»
Но мальчик всё терпел и относился к матери с пониманием. Смотрел таким внимательным взглядом и понапрасну не кричал из чувства самосохранения. Как все живые существа, он хотел любви и тянулся ко всему, от чего она исходила. Таким редким источником была его бабушка Галина Фёдоровна. Она же и назвала его в честь своего дедушки, а отчество дала по мужу. Вот и появился на свет Марк Борисович Раевский.
Глава 2. В смерти – жизнь
Маленький Марк отличался поразительной жизнеспособностью, другой на его месте давно бы погиб за недоглядом такой «заботливой» мамы, какая была у него. К тому же мальчик обладал пытливым умом. Большинство детей рождаются на свет уже с каким-то своим мнением, которое они криками и капризами постоянно отстаивают. Но Марк никакого мнения при рождении не имел, а потому внимательно слушал, смотрел, изучал окружающий мир и приспосабливался. И вот такие выводы мальчик сделал к восьми годам своей жизни.
Мамы – довольно странные существа. Они красивые, умеют одеваться и делать причёску, а ходят на невероятно неудобных каблуках. На людях добрые, улыбаются и мило разговаривают друг с другом, с другими людьми, не мамами, и детьми, гладят малышей по головке, дарят подарки, дают леденец. Но стоит им остаться наедине со своими чадами, как эти добрые женщины превращаются в ужасно злых ведьм. И дело не только в маме Марка. Он украдкой подсматривал и не раз видел, как и другие мамаши зло шипели на своих отпрысков, когда никто их не видел, ругали и злились, давали тумаков, а дети часто при этом плакали.
Бабушки – добрые, потому что морщинистые, но и они превращаются в злых брюзжащих старух для своих уже взрослых детей. Бабушка Марка всегда была с ним ласкова: и при посторонних, и наедине. А вот маму, которая ей приходилась дочерью, она не любила и всегда ругала, поэтому мама старалась реже с ней встречаться.
Папа – загадочный тип. Мама говорила, что об этой мрази спрашивать не надо, а бабушка только грустно вздыхала и отвечала, что он очень далеко. Не у всех детей были папы, но у большинства, и Марку хотелось бы такого иметь, жаль, что он куда-то уехал. Чужие папы ему нравились больше, чем мамы: они не кричали и не шипели на ребятишек.
Ясли и детский сад – это такое место, куда сплавляют детей, мешающих взрослым жить. Там они «варятся в собственном соку», как сказала одна из мамаш. В детском саду есть воспитательницы, и они тоже чьи-то мамы, только ещё страшнее.
В поликлинику лучше не попадать, какая-нибудь тётя в белом халате обязательно сделает больно.
Школа – интересная штука, занимательная. Там много разных детей, которых мальчик любил изучать, сравнивать между собой, наблюдать за их поступками. В пользе школы Марк убедился сразу, как только туда попал. Его научили читать, а он так об этом мечтал, листая свою любимую книжку с красивыми картинками и пытаясь по ним понять сюжет. И вот теперь он во всех подробностях знал захватывающую историю Робинзона Крузо.
Марк тихо сидел в своей комнате, в шалаше из одеял и подушек, листая заветную книжку и подсвечивая фонариком. К маме пришёл мужчина, а это значило, что выходить из комнаты и обозначать своё присутствие никак нельзя, даже по нужде, пока гость не покинет квартиру.
Мужчина – это такой человек, принимая которого мама заливисто смеялась и говорила чужим ласковым голосом. Она обнимала его и даже целовала, а после они шли в мамину комнату и оттуда раздавались странные звуки: скрип кровати, стоны, иногда даже крики. Но мальчик хорошо знал, что интересоваться нельзя, а то получишь таких затрещин, что век помнить будешь.
Первым любовником Алевтины был заместитель начальника станции, солидный мужчина средних лет, женатый, любитель красивых сотрудниц и дорогого коньяку. Последний его и погубил, но прежде чем произошло это трагическое событие, он успел подсобить своей любовнице с должностью старшего кассира и получением отдельной двухкомнатной квартиры.
За ним последовал капитан дорожной милиции. Алевтина так и осталась неравнодушной к мужчинам в форме, и Сашку за это только и полюбила. На нормальные семейные отношения она не рассчитывала, но и одинокой быть не хотела: меняла любовников одного на другого, кровь бурлила в молодом теле, а красота работала безотказно.
Не будь Марк таким понятливым ребёнком, Алевтина забила бы его до смерти, так и не изменив к нему своего отношения. Материнские чувства молчали, особенно в свете того, что замуж ей не светило. Ласковых слов у неё для мальчика тоже не находилось, разве что только на людях, где она хотела казаться примерной мамочкой. Марк с рождения привык к двойной манере поведения мамы и считал это нормой, другой жизни он просто не знал.
Алевтина слегка притормозила с унижениями, только когда однажды в детском саду на вопрос какой-то женщины: «Как тебя зовут, мальчик?» – Марк уверенно ответил, что зовут его Зародыш и Гнида.
– Ой, он у меня такой шутник! – махая руками, смеялась мама на округлившиеся глаза любопытной тёти. – Признаться, я его ещё не учила, но завтра он обязательно сможет о себе всё рассказать, он у меня способный. – Система воспитания Алевтины была безотказной. Правда, благодаря ей мальчик приобрёл стойкую боязнь женщин и боли. Эти две фобии ему пришлось пронести через всю свою жизнь.
Дни рождения Марка были достойным отдельного упоминания фарсом. Галина Фёдоровна старательно устраивала их под презрительным взглядом дочери. Бабушка считала своим долгом показать малышу, что они все его любят и рады тому, что он появился на свет именно в этот радостный день.
Алевтина как по волшебству преображалась в милую женщину, гостеприимную хозяйку и любящую мать, стоило первому гостю из немногочисленных родственников и знакомых переступить порог. Только Марк знал, что будет после того, как все разойдутся, а мама изрядно выпьет вон из той бутылки. Главным было вовремя спрятаться в таком месте, где она его не сможет достать, и сидеть очень тихо.
Когда же приходилось бывать в гостях, мама всегда его красиво наряжала и предавалась общему веселью, в то время как Марк не мог проглотить ни одного куска пусть даже самого вкуснейшего угощения. Он сидел с полной тарелкой и глупо отвечал на вопросы, что не голоден. А среди детей чувствовал себя белой вороной: они были слишком шумными для него, молчуна и тихони.
– Марк всё больше книжки любит. Читает взахлёб, только подкидывай одну за другой, в библиотеку научился ходить. Он у меня самостоятельный, – хвасталась мама.
– Учёный будет, – тянули её друзья и родственники. – Видно, что серьёзный парень. – Далеко пойдёт, – многозначительно качали они головами.
Да уж, книги Марка только и спасали.
При всех этих обстоятельствах он часто слышал слово «любовь», и оно отождествлялось у него с чем-то мерзким и лживым. Но гнева, ненависти, обиды или зависти в ту пору ещё не было в его глазах, только страх, иногда. В душе Марка жил добрый и милый ребёнок, живо познающий и пытающийся понять этот странный мир. Но вскоре он стал подростком, и взгляд его изменился.
Обладая широким кругозором и способностью слышать и видеть то, на что другие дети не обращали внимания, Марк однажды сделал для себя открытие, что его отношения с матерью противоестественны. Он был поражён в самое сердце, впервые почувствовав боль в груди оттого, что есть иная любовь, добрая и красивая. И другие женщины именно такую питают к своим детям.
Ему было двенадцать, когда одним летом в пионерском лагере, куда мама обычно отправляла его на весь сезон, он сдружился с одногодком Петей. Марку трудно было общаться с другими школьниками из-за разности восприятия и увлечений, но этот мальчик был очень на него похож. Петя любил читать и играть в шахматы, они были для него настоящей страстью, и он занимался ими профессионально, участвуя в турнирах. С них-то дружба и началась. Марка заинтересовала эта спокойная интеллектуальная игра, и он стал посещать шахматный кружок в лагере.
Оказалось, что с Петей можно было разговаривать, и обычно молчаливый мальчик этому был настолько рад, что умолкали они, только когда спали или сидели за партией в шахматы. Каникулы закончились, а дружба нет. Мальчики учились в разных школах, но продолжили встречаться по вечерам и выходным. Мама Марка никогда не интересовалась его жизнью, и если его не было дома, её это вовсе не беспокоило. Потому он часто зависал допоздна дома у Пети, а там глядел во все глаза, слушал во все уши и удивлялся тому, как живёт обычная советская семья.
Мама и папа приятеля приходили с работы всегда в одно и то же время, радостно обнимали сына и спрашивали, как прошёл его день и чем это они, мальчишки, сейчас заняты. Потом был вкусный ужин. К столу приглашали и Марка. Поначалу он отказывался из-за своей проблемы – не мог есть в гостях, но мама Пети и слышать ничего не хотела. При этом она не ругалась, а умело находила нужные слова, и мальчик всегда соглашался.
Оставалось подозрение, что и эта женщина умеет превращаться в злую ведьму, как только Марк покидает квартиру, но он задавал осторожные вопросы Пете и понял, что никакого превращения нет, его мама всегда такая добрая, участливая, любящая.
И вот тогда мальчик впервые испытал новое чувство – зависть. О, это оказалось настоящей мукой. Куда-то вмиг исчезло ощущение искренней дружбы, Марк чувствовал, что уже не может быть с приятелем на равных, часто раздражался на него и старался реже бывать в его квартире. А однажды, когда они встретились у кинотеатра, чтобы посмотреть новый фильм, Петя пришёл в красивом новом свитере.
– Смотри, это мама мне связала. Правда классный?! – восторженно сообщил мальчик.
Марк не разделил его радости, это был уже перебор. Со словами: «Да иди ты к чёрту!» – он сильно толкнул приятеля так, что тот плюхнулся в лужу, и пошёл прочь. Больше они никогда не встречались.
Снова Марк замкнулся в себе. Он понял, что правильно делал, сторонясь сближаться с ровесниками. Его внутренний голос знал, что это принесёт ему только боль. Теперь он это отчётливо понимал и уже сознательно избегал близких контактов, но при этом надел маску высокомерия. Все эти счастливые обладатели добрых и любящих мам вдруг стали для него сродни лилипутам, он же мнил себя Гулливером.
Что же до его отношения к своей матери? Оно изменилось. Обычным делом было для Марка терпеть побои и оскорбления за любую мелочь. В очередной раз, когда Алевтина вскинула руку для удара, её ожидала неожиданность: подросток вырос достаточно сильным, чтобы дать ей отпор. Женщина удивилась, когда её рука так и зависла над головой мальчика, остановленная его захватом. Для женщины это был шок.
– А, подросло Отродье! – протянула она, зло вырвав руку. – Мразь!
И это всё?! Это всё, что мать могла сказать ему, своему сыну?! За что?! Почему?! Он убежал в комнату, обливаясь совсем не по-мужски горькими слезами, а у неё ничего не шевельнулось в груди. Зато у Марка клокотало. Вот они и пришли в полной мере, обида и злость. Его взгляд в сторону матери изменился, а поведение стало более смелым и раскованным. Он больше не сидел тихо в своей комнате, когда она принимала очередного любовника, а после отпускал злые усмешки в её адрес.
Алевтина была в бешенстве.
Последний год сын с матерью прожили во взаимной вражде. Марк подключился к этой злой игре, используя те средства, которые имел в арсенале. Это было противно его натуре, но он был не в силах сдержать свою подростковую ярость. Она постоянно требовала выхода, и Алевтина получила то, чего так долго добивалась.
Сегодня был тот самый день, который Марк никогда не любил: его день рождения. Четырнадцать лет прошло с тех пор, как он появился на свет. Обычно бабушка организовывала праздничный ужин. В этот раз она была в отъезде по неотложному делу, но пропустить праздник внука никак не могла и должна была приехать после обеда. Мама обещала ей, что сама всё устроит, в чём мальчик сильно сомневался. Тем более что позавчера она жёстко поссорилась со своим очередным любовником и уже два дня пила, плакала и не выходила из комнаты, взяв на работе отгулы.
Рано утром Марк тихо ускользнул в школу.
«Может, для кого-то это и праздник, но не для меня, – думал он, шагая по обсыпанной весенней роскошью аллее, и предаваясь мечтам о том, как, окончив школу, уедет в другой город, подальше отсюда, и больше никогда не вернётся. – Там я начну свою жизнь с чистого листа, вычеркну из памяти мать и всё, что с ней связано, забуду навсегда её лицо и имя, буду говорить, что семья моя умерла». – И он одну за другой сочинял трагические истории её гибели, чтобы, не теряясь, рассказывать их в будущем.
День прошёл как обычно. В школе Марк не страдал от непонимания одноклассников. Тут ему повезло, и в классе его никто не трогал и не задирал. Все давно смирились с тем, что он не от мира сего и держится особняком. Педагоги мальчика любили, он хорошо учился, даже больше на «отлично», в этом была его отдушина и смысл существования. Девочек он сторонился (уж его-то точно не обманешь их красотой – его мама была очень красива), а они на него заглядывались. Мальчик был недурён собой: чуть выше среднего роста, голубоглазый, широкоскулый, с греческим профилем. Одноклассницы перешёптывались, гадая, почему он к ним так равнодушен.
Последний на сегодня звонок Марк воспринял как приговор. Надо было идти домой, а там пьяная мама наверняка ругается с приехавшей бабушкой. Он бы и не пошёл, пошатался бы ещё где-нибудь по улицам, сходил бы в кино, но баба Галя будет ждать его прихода, а обижать её он не хотел.
Марк бесшумно открыл дверь: ещё на лестнице была слышна перебранка. Прислонившись к косяку, он прислушался к разговору на повышенных тонах.
– Не смей жаловаться мне на сына! – отчитывала маму бабушка. – Ты же сама этого добивалась. Как ты его воспитывала?! Думаешь, если я не видела, то не знаю, что ты травила его всё детство? Маленький был – терпел, а теперь он подрос. Чего ты хотела?!
– Ты не понимаешь, это наследственность. Как его отец был маньяком, насильником и убийцей, так и он таким станет. Вот увидишь!
– С такой-то матерью?! Конечно!
– Это ты виновата, ты во всём виновата! – Алевтина плакала и кричала на мать. – Зачем ты заставила меня родить это отродье?! Зачем я только слушала тебя?! Ты во всём виновата! И ему, и мне было бы лучше, чтобы его не было. Не могу я его любить и никогда не могла! Он противен мне.
– Он ребёнок, хороший мальчик, и он не отвечает за отца. Ты накрутила из ничего и сама виновата, что так к нему относишься.
– Из ничего?! Тебя там не было, – в бешенстве зашипела на неё дочь. – Это не тебе, мама, приставили нож к горлу, не тебя насиловали! Как тебе понять, что я чувствую?! Так вот знай, что каждый раз, глядя Марку в лицо, я слышу в своей голове хриплый голос насильника и вспоминаю всё, что он со мной сделал. Сын не отвечает за отца?! Ещё как отвечает! Иди спроси у Марка, отвечает ли он за отца, который о нём даже не знает и которому он также не нужен. Я ненавижу его и мщу ему, как сыну маньяка. Из-за него я потеряла жениха и возможность иметь нормальную семью.
– Ты сама виновата! Зачем не послушалась и пошла на танцы?! – упорно стояла на своей версии Галина Фёдоровна.
– Не смей! – закричала на неё дочь. – Ты меня никогда не любила, раз не можешь понять, какой ужас и унижение я пережила, когда маньяк насиловал меня с ножом у горла, с которого капала кровь! Мне нечем было дышать, мне было больно, страшно, стыдно, меня рвало от омерзения! А потом я должна была потерять всё, на что рассчитывала, и вынашивать мерзкий зародыш! И вот он четырнадцать лет напоминает мне каждый день, каждый час о том, кто он и откуда взялся. Да, я не люблю его! А почему я должна его любить?! В его жилах течёт кровь маньяка, уничтожившего во мне всё доброе. Откуда мне взять эту любовь?! И ты всё это время попрекаешь меня танцами! Разве можно равнять девичью беспечность и зверство? Я выжила только потому, что не рыпалась, как он и хотел. А сколько девушек находили с перерезанным горлом?! Я думаю, тебе было бы приятнее, чтоб я сдохла! Может, тогда бы ты поняла, что эта мразь со мной сотворила.
Марк больше не в силах был это слушать. Белый как снег, он тихо вышел за дверь и, держась рукой за стену, побрёл вверх по лестнице. Хотелось спрятаться, уединиться, и он, сам не понимая, куда идёт, вышел на крышу через чердак. Мальчика колотило нервной дрожью. Он сел, прислонившись к трубе и обхватив колени руками.
У подростка очень тонкая психика, всегда на грани. Обострённые ощущения, преувеличенные впечатления. Как легко сбить его с толку, как он раним. Достаточно одного слова. А тут вся правда, жестокая и беспощадная, вылилась на нежную неокрепшую душу ребёнка.
– Мама, – шептал он в исступлении, – мама, прости меня, я же не знал. Ты права, не стоило меня рожать, ты должна была меня убить. Я на твоей стороне, знай, мама. Я думал, что ты просто злая женщина, а ты так пострадала… Я не должен был появляться на свет и портить тебе жизнь. Ты стала такой из-за меня, из-за того человека, которого и отцом назвать нельзя.
Марк почувствовал отвращение к самому себе, такое же, какое испытывала к нему мать, и гнев на бабушку за то, что она не понимала свою дочь.
– Мерзкий зародыш, – бормотал, обливаясь слезами, мальчик. – Отродье маньяка, гнида, ты такой и есть. Тебя не должно было быть на этой земле. – Марку было больно оттого, что один его вид причинял матери столько страданий, и он верил ей, что и сам он такой же, как его отец-насильник. Он чувствовал, что больше никогда не сможет смотреть ей в глаза. – Я избавлю тебя от страданий, – решительно сказал он и бросился к краю крыши, но, взглянув вниз, затормозил. – Слишком низко, я могу разбиться не насмерть, а лишь остаться инвалидом, а это будет ещё хуже.
Марк окинул взглядом соседние дома, присмотрел самый высокий и побежал вниз по лестнице с целью попасть на нужную крышу.
Запыхавшись от волнения, вбежав в подъезд, он помчался по лестнице на шестой этаж, но чердак оказался запертым, и проникнуть на крышу было невозможно. Стукнув кулаком в стену с досады, Марк бросился во второй подъезд, но история повторилась. Лишь в четвёртом ему удалось добраться до цели, но к тому времени он оказался таким вымотанным от всей этой беготни, что повалился на крыше без сил. Надо было не останавливаться, а прыгать с разбега вниз, но это он понял позже. Запал прошёл, его сменили оцепенение, усталость и болезненное безразличие.
Воспалённое сознание Марка не выдержало нагрузки, и он уснул, а когда открыл глаза, перед ним предстало звёздное небо во всей своей красе.
«Не может быть, чтобы и моё существование не имело смысла, – подумал он. – Каждый человек для чего-то создан. А что, если именно для зла, как тот маньяк? А я? Для чего я? Нет, я не знаю. – Он сел. – От этого можно сойти с ума».
Домой мальчик пришёл за полночь. В комнате мамы не горел свет, а его портфель так и остался стоять в коридоре. Они не могли его не заметить и не догадаться, что он был здесь и что-то мог услышать.
Сознание снова перевернулось с ног на голову, Марк не удержался от обиженного взгляда на закрытую мамину дверь, будто закрытое сердце, но решил больше не выпускать в её сторону зло.
«Скорее бы уехать отсюда, – думал он, лёжа в кровати. – Тогда я буду свободен, начну с чистого листа».
Но ждать надо было ещё целых три года.
Совсем скоро у Алевтины появился новый мужчина. Марк больше не мешал ей в её любовных делах, а когда мог, уходил из дома. Старался меньше пересекаться с ней в квартире. Все дела он обсуждал только с бабушкой. Она покупала ему одежду и решала его детские проблемы, для которых требовалось участие взрослого.
Заметила ли мама, что он изменился по отношению к ней, мальчик не знал. Бить его она уже не решалась, место злобных прозвищ и едких фраз заняло хмурое молчание и безразличие.
Так и прошёл ещё один год, теперь уже в атмосфере мёртвой тишины.
И вдруг снова, как издевательство! Бабушка решила, что у внука юбилей. Как же, целых пятнадцать вымученных лет! Следует устроить праздник. И снова гости, угощения, подарки и лавина лицемерия, которая накрыла Марка с головой, и он захлебнулся. Он широко раскрытыми глазами смотрел на улыбающееся перед гостями лицо матери, а из её уст вылетали ласковые слова и, словно яд, проникали в его кровь.
Она закипела. В разгар веселья он закрылся в ванной комнате с твёрдым намерением перерезать себе вены.
Сидя на бортике, Марк прикрыл глаза и представил, как мама войдёт сюда через выломанную дверь (а он закрылся на щеколду) и наконец искренне улыбнётся его бездыханному телу, лежащему в луже крови. Будет играть роль убитой горем перед другими людьми, но оставшись одна, с облегчением вздохнёт, растянется на диване, закинув ногу на ногу, а руки положив под голову, и посмеётся.
Он явно увидел эту картину и, открыв глаза, резко полоснул по запястью опасной бритвой. Но почти ничего не произошло. Наверное, он приложил недостаточно силы: лезвие чуть надрезало кожу, не задев вену. Но Марк задрожал и от этого, ведь боль была его фобией. Он почувствовал, как сам себе противен, не имея душевной силы сделать надрез второй раз, глубже, сильнее.
– Как же я жалок! – прошептал он и вздрогнул от стука в дверь.
– Марк, ты там скоро? – одному из гостей понадобилось в ванную.
– Да, сейчас! – крикнул он и лихорадочно стал заметать следы своей неумелой попытки самоубийства.
Намерение покончить с собой возникало ещё несколько раз, именно в день рождения и в следующие два года, но быстро проходило от понимания, что осуществить желаемое не так-то просто. Марк часто прокручивал в голове сценарии своей добровольной смерти, и это доставляло ему наслаждение, придавало смысла его существованию. Но на деле всё было иначе. Подойдя к железнодорожной платформе, он в страхе шарахался, заранее чувствуя своим телом, как тяжёлые колёса ломают его кости и рвут плоть. Это была следующая попытка, через год, и она оказалась ещё более жалкой, чем предыдущая. Ещё через год – ток, удар током. Что может быть проще? Не смог.
– Ты жалкое чудовище, ты трус! – ругал Марк сам себя за безволие.
Что же до искренности побуждений? Не было ли это позёрством и фарсом? Нет. Мальчик мучился горячим желанием уйти из жизни, и оно было искренним, но что-то сидящее глубоко внутри всегда этому мешало. Что-то вроде животного инстинкта самосохранения или банальной трусости. И подходя к железной дороге, и вставляя оголённый провод в розетку, Марк имел очень одержимый вид, но в последний решающий момент угасал и ненавидел себя за это, ведь уровень его отчаяния и ненависти к самому себе был достаточно высок для такого шага. Так почему же он не мог?
– Слабак! – Мальчик ненавидел себя ещё больше. – Вот бы кто тебя убил ненароком, раз у самого кишка тонка.
Наступил заветный, так ожидаемый Марком, год окончания школы. Конечно, никакой выпускной с его весельем не имел для него значения. Сердце клокотало от предвкушения отъезда и новой, совершенно новой жизни, где не будет этой злобы, обид, зависти. Бабушка обещала помогать материально, пока он не встанет на ноги, но он решил, что сделает это как можно быстрее, чтобы окончательно порвать все нити, связывающие его с семьёй. Забыть её, будто и не было.
Взвалив на себя собранные заботливой рукой бабы Гали пожитки, Марк стоял в дверях, чувствуя, что в последний раз видит мать, и с трудом сдерживал совсем не к месту рвущиеся наружу слёзы. С чего вдруг?
Но мама помогла справиться с эмоциями, одарив его взглядом, в котором явственно читалось: «Не вздумай возвращаться!»
– Ключи оставил? – сухо спросила она.
Ничего не ответив, он вылетел из квартиры и почти побежал, насколько позволял большой рюкзак, прочь. Сердце было разбито вдребезги.
Всего четыре часа на электричке до областного города, а будто пересёк океан. Марк должен был сдать вступительные экзамены в политехнический институт и на время сдачи остановился у родственника, с которым договорилась бабушка. Он не очень был этому рад, но готов потерпеть, ведь после поступления ему полагалось место в общежитии. Вопрос: «Поступит или нет?» – перед ним не стоял. Должен был, и готовился к этому тщательно, чтобы вышло без осечки. Назад пути не было.
На улицах города правило жаркое лето, и в этом было своё преимущество. Марк появлялся в доме родственников, только чтобы переночевать, всё остальное время проводя в зелёных парках с книжкой в руках, вновь и вновь штудируя экзаменационные предметы.
Какой-то дальний дядя со своей женой и двумя разнополыми детьми вновь подтвердили ему, что нормальные семьи существуют, что родители должны и хотят любить своих детей, но больше он думать об этом не желал. Выкинуть мать из своей памяти – вот была его задача. А ещё мальчик решил, что семью создавать не станет. Ему были противны женщины в том смысле, в каком именно сейчас они особенно должны были его интересовать. И детей он не мог позволить себе иметь – ведь он отродье маньяка, а значит, и они тоже. Семья, в которой ему пришлось жить целый месяц, сильно била по его психике.
Как же Марк был рад увидеть свою фамилию в списке поступивших, а через некоторое время ступить на порог общежития с рюкзаком за спиной и горящими глазами! Вот она – новая жизнь, где нет ни мам, ни бабушек, никого из этих мерзких взрослых, только шумная, весёлая молодёжь.
