Игра в идеалы. Том III

6 марта 1775 года. Вторник

Сегодня утром Дэвид должен был вернуться в часть. Мы позавтракали вдвоем, и я его проводила. Он попросил меня держаться и хотя бы изредка писать. Мне стало неловко, ведь я ни разу не писала ему раньше.

Я Дэвиду за многое признательна. Он был мудрым вожаком, знал, как себя вести, чтобы человек принял правильное решение, как влиять на собеседника. Но главным оставалось то, что этим он пользовался только во благо. Либо тогда, когда надо было убрать с дороги противника.

Весь день я ждала Карла. И с каждой минутой мне становилось все хуже. С каждой минутой я теряла надежду. Мне было сложно держать перо в руках, чтобы вести этот дневник… Да и не хотелось записывать эти кошмарные дни в тетрадь, где описана каждая минута, проведенная с Карлом.

Нелепо будет существовать без Карла. Возможно, если бы его не было в моей жизни, я бы не любила ее так, как сейчас. И нельзя говорить, что лучше бы я не знала Карла, чем подвергать его риску смерти от проклятия. Для меня очевидно одно: я хотела бы в этой жизни познакомиться с Карлом. Но я не хочу, чтобы он был в ответе за то, что связался с Брустерами. За знакомство с Карлом я готова умереть, но не согласна с тем, чтобы он взял на себя проклятие.

Как же долго тянется время, как же больно содрогаться от мысли о смерти родного человека. Мое сердце превращалось в камень. В эти минуты я не чувствовала одиночества… Я была словно в темнице… Есть все необходимое, но и это уже не интересует. Жажда жизни появится тогда, когда будет возможность жить полной жизнью.

Есть ли смысл ждать? Зачем я это делаю! Очевидно: я просто люблю Карла и не могу отпустить от себя, тем более из-за смерти. Пусть он лучше уйдет к другой женщине, переедет в другой город, у него появятся дети, все равно! Пусть это все происходит, пусть мне будет больно! Но не так мучительно, как сейчас. Мои слова могут показаться эгоистичными, словно Карл умер, а я думаю, как буду жить одна, это же сложно. Но на самом деле я представляю… Да что там – уже вижу отчаявшиеся лица, лица скорби и потери! От этого я ослабеваю сама. Мне страшно представить, что будет с миссис Норрис, когда она узнает, что ее сын умер! Она переживет двоих детей… Она не заслужила такой кары! Родители не должны хоронить детей! Ладно, возможно, я заслужила эти страдания, но в чем виновата моя вторая мама, за что Бог ее так наказывает? Что сделала эта радушная женщина, да к тому же верующая? Или Богу наплевать? Хочет посмотреть, как я мучаюсь, как страдает миссис Норрис? Разве это того стоит? Раз так, то Бог еще больший грешник, чем все мы, земные люди, вместе взятые! Меня можно наказать, но не нужно, чтобы это затрагивало других. Хотя расчетливость Господа достойна уважения! Я бы сама с трудом до такого догадалась. Он убивает Карла, я оказываюсь виновата в этом и еще должна смотреть в глаза матери человека, которого я погубила.

Какой бред! Карл жив… Но тогда где он? Он должен был вернуться два дня назад!

Ближе к вечеру я не могла ходить. После завтрака мне не хотелось больше есть. Казалось, что жизненные силы меня покидают. Я даже обрадовалась обморочному состоянию, я надеялась больше не проснуться. Но и уснуть я не могла. Я по несколько часов могла сидеть в одном положении, смотря в одну точку, в ожидании. А чего я ожидала, уже не знала… Зачем я это делаю? Приступы паники, отчаянья, желания что-то изменить сводили меня с ума! Мне мерещился Карл, я слышала его голос. Иногда я хотела встать на колени и просить хоть кого-нибудь из святых о помощи. Или хотя бы о том, чтобы мне дали сил на ожидание. Но я не могла; стоило представить эту картину, как меня выворачивало наизнанку!

Приступы… Они обессиливали меня! Я хотела плакать и уже была готова к этому, но ни одна слезинка не упала из моих глаз. Ни одна… Каждая мелочь, каждая мысль уничтожала меня! Ближе к ночи каждая картина, которую рисовало мое воображение, меня пугала. Я резко вставала, садилась, меняла позы, словно отворачиваясь от тяжелой пощечины.

Наступила ночь, она принесла в мою душу невероятную темень. Я хотела плакать, бежать, не оглядываясь, наступая на стекло, и чувствовать, как оно вонзается в мою плоть, но лишь бы избавиться от страха, что Карл ко мне не вернется. Где же он?!

Я еле подошла к туалетному столику с зеркалом. И увидела в отражении зеркала девочку, которая жила в приюте. Ту самую Даману Брустер, которую все забросили, которая хотела мстить. Она была сильна, и это хотя бы не вызывало жалости к ней. Но сейчас эта девочка из приюта в отражении потеряла власть и влияние. Я смотрела на себя, и как же жалко я выглядела, я себя не узнавала.

Я застонала. Попыталась сдержаться, но не смогла. Все, что стояло на туалетном столике, я с невероятной яростью махом руки отправила на пол. Все духи, зеркала, статуэтки разбились. Стекла, хрусталь и фарфор разлетелись по сторонам и бросили на стены блики от горящих свечей. После я разбила вазу на тумбочке возле комода… Потом я перестала соображать, что я бью, бросаю в стороны. Помню только, как моя пудра разлетелась по всей комнате. Я кричала, разражалась проклятиями и стонами. Опрокидывала стулья, рвала подушки, обшивку кресел резала осколками графина. В конце концов я взялась за голову, закричала во весь голос и упала на колени. Кулаками несколько раз ударила о пол. Кровь брызгала мне в лицо.

Я посмотрела на руки и увидела на тыльной стороне ладоней много осколков. Духи, что разлились на полу, попали в раны. Никогда в жизни я не была так благодарна боли. Жгло беспощадно, потекли слезы от боли. Хорошо, что никто из прислуги не мог услышать моих криков. Их комнаты очень далеко, а дом сам по себе большой.

Я собралась с духом, поднялась и отправилась умыться, оставляя за собой дорожку из пятен крови. Взяв пинцет, я начала вынимать осколки. Закончила с левой рукой. С правой оказалось сложнее: я правша. Рука дрогнула, и я поранилась, впрочем, новая рана общей картины не портила. Рукомойник был весь в крови.

Промыв раны, я обмотала руки полотенцами и вернулась в комнату. Вот тогда я смогла оценить ущерб, нанесенный себе. Пожалуй, этот разгром никто не должен видеть. Я решила убраться. Справилась за полтора часа. Но, к сожалению, рукам на пользу это не пошло. Два полотенца почти полностью пропитались кровью.

Я решила не рисковать и вызвать врача. Слава богу, мой разум еще работал. Я отправилась к мистеру Леджеру. Постучавшись к нему в комнату, вскоре я услышала шаги и звук замка.

– Вы закрываетесь на ключ? – спросила я, держа руки за спиной.

– Я мало кому доверяю.

– Простите, что я Вас тревожу, я просто не знаю ни одного врача.

– А что-то случилось?

– Да… Я споткнулась о комод, задела духи. Они разбились, а я упала на осколки руками.

Я показала руки. Мистер Леджер чуть не поседел, так мне показалось. Он сразу же побежал в спальню прислуги и отправил Билли за врачом. Меня же дворецкий повел в ванную. Там он снял полотенца, округлил глаза и спросил:

– Как же Вы так упали?

– Неудачно…

– Когда это произошло?

– А Вы не слышали?

– Чего?

– Моего крика. Я думала, я весь дом разбудила.

– Простите, миледи… Я не слышал.

– Ничего страшного. Порезалась я примерно полтора часа назад.

– Полтора часа?! Раны до сих пор кровоточат! Почему Вы сразу не пришли ко мне? – возмутился дворецкий, отмывая мои руки.

– Комната жутко пропахла духами. Я решила ее проветрить, а потом спуститься к Вам. Но все спали, и я сама убрала осколки. Кровь остановилась, но потом раны вновь открылись, и тогда я решила Вас разбудить.

– Надо было сделать это сразу!

– Ой, ничего страшного.

– У Вас полтора часа кровь идет, а Вы говорите, ничего страшного?

– Что это, мистер Леджер, я вижу чувства на Вашем лице?

Я пыталась шутить. Дворецкий не ответил. Но раны действительно не были серьезными, они просто кровоточили. Мистер Леджер сгущал краски. А врача я решила вызвать, потому что все-таки это стекло и я потеряла много крови. Учитывая мое состояние в последние дни, это могло иметь последствия.

Пока врач добирался до места, проснулся весь дом, и от их заботы я почувствовала себя маленьким ребенком, который ничего не может сделать сам. Они кружили надо мной, как пчелы над медом.

Вскоре пришел сонный врач. Он осматривал, ощупывал мои руки. На правой руке был самый большой порез, который как раз до сих пор кровоточил. На него пришлось наложить швы. Потом врач нанес на руки какую-то вонючую мазь и сказал:

– Все. Я закончил. Немного поболят, но ничего страшного. Я думаю, даже шрамов не останется на Ваших красивых руках, леди Брустер.

– Благодарю и за лечение, и за комплимент, – проговорила я грустно, вспомнив причину ранения.

– Кто доставал осколки? – спросил врач.

– Я сама.

– Удивительно. Вы не боитесь вида крови?

– Нет. Кровью меня не напугаешь…

– Я не нашел больше ни одного осколка, словно с руками работал врач.

– Тот шрам, на который Вы наложили швы, я сделала сама себе, когда доставала стекло… Рука дрогнула.

– Ну, значит, Вы еще студентка.

Он улыбнулся, я ответила взаимностью. Какой обаятельный доктор. Профессия требовала от него строгого воспитания, и врач был весьма галантным. Хотя чувство юмора, как и у всех врачей, у него весьма своеобразное.

– Вот мазь, она Ваша. Ее надо использовать раз в день. Она ускорит заживление. Раны несерьезные. А вот правую я, пожалуй, перебинтую, эту руку Вам надо беречь. Бинт снимаете, когда надо наложить мазь. Через три дня я приду снять швы.

– Хорошо, спасибо.

– Леди Брустер, я хотел бы обратить Ваше внимание кое на что…

– На что?

– Вы хорошо питаетесь и спите?

Я промолчала, не зная, как ответить, и меня опередил дворецкий:

– В связи с последними новостями графиня за пять дней поела три раза. Два дня не спала вообще, вчера несколько часов, и сегодня, как видите, снова не спала.

Я посмотрела на мистера Леджера, дружелюбно улыбаясь. Врач был недоволен:

– Этого следовало ожидать. Леди Брустер, Ваша рана несерьезна, а сильное кровотечение связано с тем, что организм очень ослаб и не может справляться с недугами. Вам необходимо хорошо питаться и следить за собой.

– Я поняла Вас, доктор. Буду стараться.

Он дал мне еще несколько советов, я расплатилась, и врач отправился домой. Я сказала слугам, что завтра они могут спать до одиннадцати, потому что уже сейчас было пять утра. Все разошлись по комнатам. Моя спальня еще не успела полностью проветриться. Поэтому я всю ночь пролежала с открытым окном.

Мой шрам на руке пульсировал, а это значит, что я еще жива. И это не могло меня не расстроить, потому что Карл сегодня не вернулся. И не вернется. Именно из-за того, что я приняла утрату, я устроила такую сцену у себя в комнате.

Я лежала в кровати, скорчившись, и смотрела в пол. Я чувствовала себя ущербной, слабой, незащищенной – впервые в жизни. Мысли меня покинули, я чувствовала, что я ничего не значу в этом мире. Слаба… Одинока… И больше никогда ни к кому так не привяжусь… Потому что терять я больше не могу. И в свою жизнь я никого не намерена впускать. Мне суждено быть с Карлом. Свою земную жизнь с ним я прожила, а это значит, что осталось дождаться загробной.

7 марта 1775 года. Среда

Сегодня утром дворецкий забыл о церемониях и заставил меня съесть весь завтрак: тарелку каши и чай с печеньем. Я решила не сопротивляться, когда мистер Леджер предупредил меня:

– Если Вы не будете есть, я уволюсь!

Такой работник мне был необходим, поэтому я давилась, но ела.

К обеду приехал Пит. Он был очень обеспокоен моей раной и сам перебинтовал мне руку. Дворецкий рассказал, что врач наказал мне хорошо питаться и что мой организм очень ослаблен. И в обед меня есть заставлял Питер. Оказывается, у него есть приказной тон, ну а про леденящий взор я и раньше знала.

Хотя появление Карла мне казалось призрачным и невозможным, я все равно с великой надеждой посмотрела на дверь, когда в нее позвонили. Это были Кейт, Эмма и их мужья.

Вшестером мы сидели в бальном зале на диванах друг напротив друга. Я устроилась на кресле у входа. Весь день я была неразговорчивая и мрачная. Сидела, замерев в одной позе, глядя в одну точку. Отвечала на вопросы и поддерживала беседу односложно.

Молчание. И в давящей тишине Кейт нежно сказала мне:

– Нам его очень не хватает…

Я тяжело выдохнула и, потирая лоб, ответила:

– Все равно я буду его ждать. Надо написать миссис Норрис через два дня. Но только что… Как я об этом ей расскажу?

Я поправила волосы, выпрямила спину и посмотрела на гостей. Все они были не в самом хорошем расположении духа, и я решила сменить тему:

– Сегодня у нас среда? Седьмое число?

– Да, – ответил мистер Браун.

– Семь суток прошло со дня, когда Стефан сообщил нам эту новость. Я была неправа, что так сорвалась. Извинилась, но мне все равно стыдно. Ну да ладно. С понедельника начинаем работать.

– Дамана, прости, что спрашиваю, – деликатно сказал мистер Смит. – А что мы будем делать с контрактом с русскими?

– Я отправлю письмо местным казначеям и нашему русскому управляющему с просьбой прислать мне контракт. Если не ответят или им потребуется меня увидеть, то придется поплыть… Письмом я займусь завтра.

Я глубоко выдохнула и вновь погрузилась в себя. Так мы беседовали еще примерно час. Во мне ничего не осталось, я чувствовала пустоту и отчаянье. Когда вспоминала о Карле, сердце замирало на несколько секунд. Пустые, никчемные, мучительные секунды…

Вдруг я услышала взволнованный голос мистера Леджера:

– Мисс Дамана!

Я обернулась. На лице дворецкого были изумление, восторг и в то же время страх. Он продолжил:

– Вы были правы…

Я была права? Что происходит? Но дворецкий отошел чуть левее, и я увидела, как в зал заходит мужчина. Небритый, с перебинтованной правой рукой, с ярким красным шрамом на щеке, бледный, усталый и потрепанный. Я сразу же поняла, кто передо мной, все это поняли, но никто не мог поверить…

Я смотрела на Карла. За долю секунды к горлу подкатил ком, перехватило дыхание, сердце сильно забилось, по всему телу прошла дрожь, еле заметная, но мне казалось, что я нырнула в самый холодный в мире океан, но он оказался для меня живительным.

Через несколько секунд слезы брызнули у меня из глаз, словно кровь из раны. Я не пролила ни слезинки, пока Карла не было, а когда он вернулся, рыдала и не могла остановиться. Все, что скопилось во мне за неделю, я выплакивала от безумной радости. Слезы, словно яд, выходили из моего истомленного сердца.

Кейт и Эмма тоже плакали. Питер вскочил на ноги и улыбался. Мистер Смит и мистер Браун сидели неподвижно, ошарашенные зрелищем. Карл смотрел только на меня. Затем он выдохнул.

Я опустила голову, и слезы закапали на мои ноги. Не помню сама, как встала, побежала к Карлу и обняла его… Какое блаженное чувство, словно вознаграждение за мои страдания… И я принимала его без остатка. Карл прижал меня к себе. Но я ни за что в жизни не забуду тот звук упоения, который он издал, когда мы обнялись. Я рыдала.

– Дамана, умоляю, перестань. Со мной все хорошо…

Услышав эти слова и неповторимый нежный голос, я зарыдала еще сильнее. Я не могла остановиться. От сильных чувств и от потока слез я не могла произнести ни слова.

Только я почувствовала приступ бесконечного счастья и захотела заговорить, как обратила внимание на бинт на правой руке Карла. Это ранило мое и без того искалеченное сердце. Я в панике прикрыла рот, растерянно посмотрела на дворецкого:

– Врача!

Тот передал приказ прислуге, которая уже собралась у дверей и глазела на то, что происходит.

Я смотрела на руку Карла, на шрам на щеке, увидела на шее большой синяк. Виконт был так бледен и несчастен. За что же эти пираты тебя так искалечили?..

– Дамана, прошу тебя, – говорил Карл, словно сам сдерживал слезы.

Я готова была слушать его бесконечно. Неважно, в каком состоянии он пришел, главное – он жив, он вернулся ко мне! На этой мысли я взорвалась. Из меня словно демоны выходили. Я почувствовала слабость в ногах и, плача навзрыд, медленно сползла вниз, встав на колени, и обняла его правую ногу. Карл издал болезненный звук. Я ощутила у голени, ближе к ступне, самодельную шину. Испугавшись, что я причинила боль Карлу, я резко отпрянула. Карл хотел присесть на корточки, но не мог, морщился от боли. Поэтому я вскочила, не позволив ему сесть. То, что у Карла ранена еще и нога, меня напугало, и я перестала плакать.

– Дамана, слезы сейчас не нужны.

Я хотела ответить: «Если бы ты знал, через что мне пришлось пройти, то понял бы, что слезы сейчас объяснимы», но не стала. Попыталась вытереть глаза, но бесполезно; в секунду щеки вновь покрывала соленая вода. Карл пытался помочь, нежно касаясь моего лица. Он был таким неземным, словно… Каждое его касание было наполнено особым чувством нежности, доброты, любви! Меня все еще трясло. Я закрыла лицо руками. Такой счастливый миг – а я рыдаю, словно на похоронах. Но эти слезы – от безудержной радости.

– Дамана, – нежным шепотом попросил Карл. – Раны – это не страшно. Сейчас все хорошо.

Карл смотрел на меня, и я смогла заглянуть в его карие глаза. Наконец-то! Я наслаждалась его глазами, словно увидела свое единственное божество. Карл гладил меня по голове и с трепетом смотрел на мое лицо. Он видел, как я плачу от счастья, это его тронуло до глубины души, и у него самого потекли слезы. Карл сиял от радости и возможности прикоснуться ко мне, стоять так близко.

Я начинала успокаиваться, хотя меня все еще трясло. Снова осмотрела лицо Карла. Его щеку пересекал приличного размера шрам. Но Карл не утратил свою красоту. Я, забыв, что моя правая рука перебинтована, тыльной стороной ладони тронула шрам на щеке Карла. Тот заметил бинты, посмотрел на них, заботливо и аккуратно здоровой рукой взял мою ладонь:

– Что это?

Я наконец-то улыбнулась и махнула рукой. Я бы с радостью ему что-нибудь ответила, но все еще не могла разговаривать. Мои слезы почти остановили свой поток, моя улыбка смогла их затмить. Карл обрадовался, что увидел ее, поднес мою раненую руку к губам и поцеловал. Он подтянул меня чуть ближе к себе, словно я что-то неприкасаемое и ценное, аккуратно поцеловал в щеку, а потом в шею. Почувствовав мой запах, запах любимой женщины, от удовольствия он закрыл глаза. Потом погладил мои волосы.

Я не знаю, как передать, что я чувствовала. Какая я была неземная в этот долгожданный час. Карл появился, когда я отчаялась, а от надежды осталась только тень. Как же мне хорошо, безмятежно… Моя душа под защитой.

Мы смотрели друг другу в глаза, пытаясь возместить утерянное время. Но какие мы наивные… Для этого нам потребовались годы!

Карл играл с моими волосами, я, как обычно, положила руки ему на грудь. Как же прекрасен твой облик, Карл! Разве возможно придумать что-то красивее? Как ни удивительно, да, возможно. Это душа Карла Норриса, безукоризненная, идеальная душа, которая принадлежала мне. Я чувствовала, что Карл отдает ее мне всецело, без остатка. А я принадлежала только ему. И эта проклятая, ненавистная неделя стала доказательством, прежде всего для меня.

Мы смотрели друг на друга минуты три. И со стороны мы выглядели прекрасно, ведь как еще объяснить эти счастливые лица вокруг нас. Девушки рыдали. А мистер Леджер наконец-то чопорно выпрямился и стал таким, каким всегда, только широко и счастливо улыбался.

Карл убрал с моих щек последние слезинки. Меня еще трясло, но хотя бы речь ко мне вернулась. Я бархатным голосом проговорила:

– Как мне тебя не хватало…

– Ты рядом, и больше ничего не надо, – шепотом сказал Карл, закрывая глаза от счастья.

Настал миг, который должен произойти. Самый волнующий кровь, самый возбуждающий души, самый возвышенный на небесах и ненавистный для наших врагов. Поцелуй – нежный, аккуратный, ласковый и долгожданный.

Казалось, что если смотреть на нас с Карлом, то мы можем ослепить. Если бы мы были святыми или богами, то нас бы изобразили на иконе любви. В знак счастья, любви, понимания и преданности.

Потом мы обнялись. Мое настроение стало прекрасным, я посмотрела в глаза Карлу и, улыбаясь, предупредила:

– Когда я в следующий раз скажу, что будет здорово освежить чувства, давай придумаем что-нибудь попроще.

Карл захохотал и сильнее прижал меня к себе:

– Согласен…

Мы смеялись, ведь теперь мы могли себе это позволить. И не только мы. Эти две фразы развеселили всех. Сзади я услышала приближающиеся аплодисменты, обернулась и увидела, что Питер идет к Карлу. Питер улыбался, Карл отвечал взаимностью.

– Ты жив, – проговорил Питер, протягивая ладонь.

Карл растерялся, ведь его правая рука была перебинтована:

– Прости, я бы с радостью пожал тебе руку, но… А левая – это как-то неуважительно.

– Найдем другой выход! – Питер искренне рассмеялся и обнял Карла. Я не ожидала такого приветствия и порадовалась за ребят. Карл тоже широко улыбнулся и похлопал Питера по спине здоровой рукой.

– Не думал, что когда-нибудь это скажу, но, – начал Питер, держа руки на плечах у Карла, – но… Я рад тебя видеть!

Карл посмеялся:

– Ну ты что! Я бы тебя с собой забрал!

В любое другое время этот диалог был бы враждебным. Но что от одного, что от другого никакой неприязни не исходило. Весьма неожиданно. Они еще несколько секунд посмотрели друг на друга, а потом Карл похромал к диванам, чтобы поздороваться с соседями. Они обнимались, девушки его целовали, а я была на недостижимой высоте счастья.

Питер посмотрел на меня и ласково улыбнулся. Мы тоже обнялись. Он был искренне рад возвращению Карла. И казалось, что между ними началась зарождаться дружба.

Карл пошел обратно, ко мне. Я подбежала к нему. Он прижал меня к себе и поцеловал в лоб. Я же прильнула к его плечу.

– Прости нас, Эли, – сказала Кейт.

– За что?

– Мы тебе не верили! Господи, ума не приложу… Я думала, так не может быть, чтобы ты чувствовала, будто… Карл жив! А мы тебя не поддержали.

Карл не понимал, о чем речь. Эмма уловила его растерянный взгляд и пояснила:

– Дамана единственная говорила, что ты остался жив после нападения пиратов…

– Об этом вам сообщила голубиная почта? – поинтересовался Карл.

– Не нам – порту… – ответила я. – Порт отправил новость во дворец. А Стефан рассказал мне. Стало известно об этом второго числа.

Карл испуганно посмотрел на меня, видимо, поняв, насколько тяжело мне пришлось. Провел рукой по голове, и взгляд его погрустнел.

– Мы приплыли сегодня… Мне сообщили, что вся Англия знает, что произошло. Первым делом я отправился к маме, чтобы успокоить ее. Но дома ее не было. Твоя мама, Питер, мне сказала, что она уехала. Куда, зачем – она не знала. И сказала, что ты, – Карл посмотрел на меня, гладя мой подбородок, – ответишь мне на все вопросы.

– Это сложно объяснить…

– Дамана, скажи одно, – серьезно добавил Карл, словно готовый услышать худшее. – С мамой все хорошо?

Я знаю, что такое ждать важного ответа, поэтому не стала медлить:

– Твоя мама жива, здорова и ни о чем не знает. Она уехала с отцом Флетчером за город.

– Карл, расскажи, что произошло? – поинтересовался мистер Браун.

Карл с сожалением посмотрел на гостей и очень вежливо попросил:

– Друзья, поймите меня правильно. И простите за эту бестактность. Я не знаю, как вас попросить. Но не могли бы вы оставить меня и Даману наедине?

Собравшиеся мило улыбнулись. Девушки сразу же встали без лишних вопросов. Карл, застыдившись, начал оправдываться:

– Мы с вами еще обязательно встретимся. И я все вам расскажу. Простите меня.

– Не надо, Карл, – сказал мистер Смит, кладя руку ему на плечо. – Это мы бестактны! Могли бы сами сообразить!

– Не верится, – говорил мне Питер, когда Карл прощался с соседями. – Ты оказалась права… Интуиция тебя никогда не подводит? Тогда, может, сходим на скачки? Хорошо, что все так закончилось.

Питер поцеловал меня в лоб и пошел прощаться с Карлом. Они о чем-то говорили, а я смотрела на парней со стороны. Неужели вражда, которая длилась несколько лет, исчезнет только после глубокого потрясения? Питер что-то наказывал Карлу, тот слушал его слова, словно наставления родного брата. Он не стал провожать гостей до двери, ходить мешала раненая нога. Гостей проводили я и мистер Леджер.

Все, одеваясь, наперебой говорили мне, как они поражены, что я оказалась права, и извинялись за сомнения. Мне это было не так интересно, меня даже не удивляла моя правота. Единственное, что я сейчас хотела, – вернуться к Карлу. Но, чтобы не показаться невоспитанной, я что-то отвечала, улыбалась.

Вскоре гости ушли, дворецкий закрыл за ними дверь, а я сорвалась с места и побежала к Карлу. Он сидел на диване, полностью расслабленный, но обессиленный. Я опустилась перед ним на колени. Карл поднял меня и заставил присесть рядом с ним на диване. Я не стала противиться: не хотела, чтобы он лишний раз напрягался.