Сломанные вещи. Часть 2 из 4

Но я чуть ли не добегаю до кухни и, увернувшись от очередного его движения, сама засовываю тарелку в мойку.

– Почему это не можешь? Возьми и игнорируй!

– Ты не понимаешь!

Ух, а он, оказывается, умеет повышать голос. Но сейчас я в таком расслабленном состоянии, что даже не страшно.

Уперев руки в боки, вздёргиваю подбородок и смотрю ему в глаза.

– Да, не понимаю.

Хмыкнув, он поникает, понуро опускает плечи. Подумав, говорит спокойнее, подбирая слова:

– Вещь, которая не выполняет никакой функции, бесполезна. Я не хочу быть бесполезным. Не могу. Бесполезные вещи уничтожают.

Хренасе поворот! Тут уж и с меня мигом сдувает дух противоречия.

– Вот как… Да, с такой точки зрения ты прав. Извини. Мм, будешь мороженое?

Син кивает. Достав из холодильника припасённый килограмм, усаживаюсь за стойку, а робот занимает место напротив, со стороны гостиной. Оглядывается было в поисках тарелки, но я протягиваю ему ложку и показательно зачерпываю своей прямо из коробки. Поколебавшись, Син присоединяется.

– Слушай, но ведь не все вещи выполняют сугубо прикладные функции. Например, есть предметы роскоши…

Раз уж он оперирует такими категориями, попробую объяснить на понятном языке. Однако не успеваю я обдумать мысль получше, как Син подхватывает:

– Как статусная вещь? Тогда я должен быть похож на таковую.

Неожиданно вклинивается Голос-в-голове: Это что-то из БДСМ? Надеть на него ошейник с поводком? Мне нравится!

Еле отмахавшись от Голоса с его «рейтингом самых сексуальных ошейников, нет, ты только посмотри!», предлагаю вариант получше:

– Или, вот, ещё есть искусство. Картины. Статуи. Они просто украшают жизнь.

Да, почему бы ему не побыть божественно прекрасным предметом искусства, лежащим на моём диване? Я бы любовалась им целыми днями.

Но Син хмурится недоумевающе:

– С этим сложнее. Картины двухмерные, а статуи неподвижные. И не дышат. Я бы предпочёл быть предметом роскоши. Ведь роботов для этого тоже покупают?

– Да, – киваю. – Да. И ты вполне похож. Весь такой… классный. Нужно только освежать стрижку время от времени и покупать модные шмотки. Но давай умеренно, я не потяну все новинки высокой моды. Так что? Как насчёт такой функции? Ты уже её выполняешь. – Решившись, всё же добавляю: – И на предмет искусства потянешь. А ещё выполняешь функции моего собеседника. Видишь? Ты совершенно точно не бесполезный. Так что без готовки можно обойтись. Разве что тебе это нравится. Но я вполне нормально живу на пицце и кофе, мне ничего больше не нужно. И в подземке – это было лишнее. Да, у меня иногда болит голова, но я привыкла, всё нормально. Я бы сама добралась.

– Ничего «нормального» в этом не было. Давно это началось?

Хоть я и собиралась вести себя доброжелательно, сейчас не могу сдержать раздражённый вздох. Вообще-то это унизительно: сидишь напротив привлекательного мужчины, а единственное, о чём он хочет разговаривать, – твои проблемы со здоровьем. Да, это вроде как забота, но мне не нравится выглядеть в его глазах больной развалиной. Надеясь покончить с этим побыстрее, размеренно выдаю информацию:

– Приступы головной боли начались после установки системы контроля эмоций. Сначала поставили стандартную… – запнувшись стыдливо, через силу продолжаю: – Но она не подошла, заменили на индивидуальную. Подробностей не знаю. Некоторое время наблюдалась у семейного врача, он выписывал какие-то таблетки, разные, горькие, названий не помню. Потом стало лучше. Сейчас иногда голова болит, но в целом всё нормально.

– И сейчас ты не принимаешь никаких медикаментов, кроме этих, – Син указывает на кухонный шкафчик, где стоит конфетница с таблетками, – и двух видов обезболивающего в спальне?

– Ты рылся в моих вещах? – я стараюсь держать спокойный тон, но получается так себе.

Однако Син смотрит в ответ без всяких признаков вины.

– Да. Я должен был найти средство купировать твой приступ. Или ты бы предпочла довести дело до мозгового кровоизлияния?

Кровоизлияние в сочетании с системой, установленной в мозгу, может дать непредсказуемый результат – и мысль об этом мгновенно охлаждает.

– Нет. Спасибо. Кстати, где ты это взял? То, что уколол. Судя по ощущениям, что-то незнакомое.

– Купил в аптеке. Но если ты не начнёшь лечиться, безрецептурные препараты уже могут не помочь.

– Не знаю, по-моему, всё не так уж плохо.

Син смотрит долго. В конце концов спрашивает:

– Записать тебя на обследование?

Помявшись, отвечаю прямо:

– Нет.

Слава богам, Син реагирует спокойно. Не настаивает, не отчитывает.

– Ты не ответила на вопрос. Принимаешь только эти медикаменты?

– Да, – я поджимаю губы, показывая, что недовольна его допросом.

Однако Син подчёркнуто не обращает внимания на мою реакцию.

– Тогда, на Одде, у тебя было сотрясение мозга. Когда я тебя толкнул. Извини, но мне показалось, что это лучше, чем очередь из пулемёта. Было что-нибудь ещё? Травмы? Лежала в больнице?

– Нет.

– Бывали потери сознания?

– Иногда.

– Как часто?

– Раз в пару месяцев.

Син оглядывает меня то ли удивлённо, то ли укоризненно. Осторожно продолжает:

– И как часто ты плохо себя чувствуешь в подземке?

Виновато опускаю голову. Сердце стучит беспокойно. Дышать трудно.

– Каждый раз.

Всё внутри привычно сжимается в ожидании вспышки гнева. Да, я понимаю, что Син не ударит меня – не должен, – но против страха разумные рассуждения не помогают. Я виновата. За ошибкой следует наказание. Обязано следовать.

– Так почему ты туда пошла?

Не выдержав напряжения, вскакиваю к кофемашине. Доводы разума – это хорошо, но никогда не лишне отойти подальше от человека, который тобой недоволен.

– Не хотела ехать на такси.

Чуть было не добавляю: «Так безопаснее», – но в последний момент сдерживаюсь. Не стоит этого говорить, он точно не поймёт, почему подземка, так влияющая на мой организм, кажется мне более безопасной. Да я и сама не понимаю, а желания разбираться нет: в глубине подсознания ворочаются мысли и чувства смутные, но явно пугающие. Лучше их не трогать. Безопаснее просто следовать их требованиям, не докапываясь до причин.

– Можно последний вопрос?

– М-м? – я делаю вид, что полностью поглощена кнопками кофемашины, хотя на самом деле кофе совершенно не хочется.

– Когда конкретно тебе поставили систему? В медкарте это почему-то не указано.

– Конечно, потому что запись была в детской карте, а она по закону скрыта. В десять лет. Через два дня после дня рождения.

– Надеюсь, это шутка? – он смотрит настороженно. – До восемнадцати такие операции запрещены.

Помахиваю рукой с золотым браслетом чипа.

– Кого волнует закон, когда есть деньги?

– В таком возрасте нужно было разрешение твоего отца. И он разрешил?

Взяв чашку с кофе, на этот раз сажусь чуть дальше от Сина. На всякий случай.

– Это был подарок на день рождения. Отец надеялся, что я пойду по его стопам, в юриспруденцию, и сказал, что преимущество у тех, кто начинает привыкать к системе как можно раньше. Чтобы не тратить годы на адаптацию, а начать успешную карьеру с первого же суда. Пф-ф, да для конкурсов красоты девочкам вживляют псевдо-органику с пяти лет. Может, уже и раньше. Мне ещё повезло, что отец не захотел сделать из меня куклу для подиума.

Голос-в-голове мурлычет: Ты могла бы сейчас быть красивой. Могла бы нравиться Сину и многим другим. Но вместо этого ты убедительно врёшь, что не заинтересована в мужском внимании.

Син молчит несколько минут.

– Это неправильно. Разве он не видел, что это вредит тебе, – если первая система не подошла, затем пришлось пить медикаменты… Любой бы понял, что лучше прекратить, разве нет?

– Он хотел как лучше. Чтобы я получила престижную профессию. Добилась успеха в жизни.

– Но ты, очевидно, не пошла в юриспруденцию. Почему бы не удалить систему сейчас?

– Я уже привыкла. Иногда она бывает полезна. Да и лень идти на операцию. – Так, а почему я пью кофе без ничего? Сунув в рот сигарету, щёлкаю зажигалкой, и вдруг замечаю взгляд Сина. – Что?

– С подобными проблемами нежелательно курить. И употреблять алкоголь.

Я несколько секунд смотрю на него, но, так и не сформулировав внятного ответа, затягиваюсь и отпиваю глоток кофе. Вежливости ради уточняю:

– Я не хочу говорить на эту тему.

Син тоже возвращается к мороженому. Выглядит спокойным, так что я, закончив, решаюсь задать вопрос, не дававший покоя со вчерашнего вечера.

– У тебя есть какие-нибудь планы?

– Нет.

– Тогда, может, посмотрим что-нибудь?

Он кивает, и я прикусываю губы, сдерживая улыбку. Значит ли это, что вчера ему всё же понравилось проводить время вместе, обсуждать что-то? Это могло бы стать нашей приятной традицией.

– Сегодня твоя очередь выбирать.

37.

Син листает список «200 самых кассовых фильмов» и останавливается на… О-о, «Ромео и Джульетта. Новая версия»? Должно быть, выражение моего лица говорит само за себя.

– Тебе не нравится? Я смотрел его раньше, хотел сравнить…

Ненавижу мелодрамы! Вечно там все такие идеальные, влюбляются друг в друга с первого взгляда на всю жизнь, и всё это приправлено замечательным сексом, милыми разговорами и алыми розами.

Но я, взяв себя в руки, улыбаюсь.

– Нормально. Просто я не очень люблю мелодрамы, но это ничего. Включай. Может, закажем ещё мороженого?

Что ж, три сорта мороженого на выбор, Син рядом, и я готова вытерпеть даже «Ромео и Джульетту». Возможно, всё будет нормально.

***

Нет. Всё плохо. Оказывается, «Новая версия» подразумевает супер-реализм: никаких цифровых масок, актёрам действительно по шестнадцать лет, действие происходит в особняках – хоть и стилизованных, но вполне похожих на те, среди которых росла я.

Когда юная парочка встречается на балу, а уже через час оказывается в её комнате – конечно, в постели, это ж Ромео и ебать-её-за-ногу-Джульетта, чем ещё они могут заниматься?! – я издаю раздражённый рык и ухожу к кофемашине. Пофыркав на кнопки, решаю, что после сегодняшней сцены в подземке полезнее будет выпить сока. Ищу дисплей. Да где же он?.. А, вот. Выбираю сок. Заказываю. Замечаю тишину в комнате.

– Фильм тебе, очевидно, не нравится. Хочешь посмотреть что-то другое?

– Да нет, нормально. Просто… Да ладно, включай. Надо же узнать, умрут они в конце или нет.

Ромео ещё такой смазливый…

Голос-в-голове авторитетно заявляет: Красавчик. Должно быть, все зрительницы слюнями текут.

Я старательно изучаю мебель на экране, чтобы не смотреть на Ромео: Ну… Он ничего.

Голос расплывается в улыбке: И очень похож на того парня из параллельного класса, ты ещё всё время смотрела на него. Помнишь, он подошёл к тебе и спросил насчёт экзамена? Наверняка это был предлог, чтобы познакомиться. Или, как вариант, наедине сказать, чтобы ты прекратила на него пялиться, это раздражает. Или просто случайность. Но ведь был небольшой шанс, что он хотел именно познакомиться. – Голос-в-голове делает паузу, чтобы я успела вспомнить тот момент во всех деталях, и торжествующе вопрошает: – И что же ты сделала?

Скрючившись на диване, я тру щёку: Буркнула, что ничего не знаю, и тут же уставилась в почту, хотя на самом деле никто мне не писал.

Голос осуждающе качает головой: О да… Полная идиотка. И больше он с тобой не разговаривал. Столько упущенных возможностей, целая коллекция! Как ты найдёшь кого-нибудь, если стесняешься даже посмотреть на экран с симпатичным актёром?

Я раздражённо прикусываю губы: Во-первых, фильм скучный.

Голос радостно перебивает: А во-вторых, ты завидуешь Джульетте!

Я фыркаю: Было бы чему завидовать! Великое достижение – потрахаться в шестнадцать лет! Так только шлюхи делают.

Голос скептически разглядывает Джульетту на экране и в конце концов выносит вердикт: Нет, не думаю, что она шлюха. Смотри, Ромео её любит, родители её любят… Значит, она нормальная.

Я задыхаюсь от возмущения: Да как так?! Нормальные девушки не трахаются в школе!

Голос ухмыляется: Это ты про себя, что ли? Так ты просто страшная, скучная и никому не нужная. Помнишь, как у Овидия: девственница, которую никто не захотел. Так что достижение сомнительное. Вот была бы ты симпатичной, как она, мы бы поглядели на твою нравственность.

Я кошусь на экран, изображая равнодушие: С операциями и тонной штукатурки любая станет красавицей. Если меня так накрасить, я тоже буду ничего. Но если живёшь с парнем, то не получится всё время ходить с макияжем. Лучше сразу показать ему настоящую внешность.

Голос тянет издевательски: Оу, вы только посмотрите, кто это так завидует, что вот-вот ядом захлебнётся? Конечно, она лучше тебя. А как Ромео на неё смотрит… Такая милая пара. У тебя никогда такого не было. И не будет.

На экране Джульетта открыто улыбается своему парню – перед всеми, никакого смущения или страха, – и у меня перехватывает дыхание.

Пятнадцатый день рождения. Поздний вечер. Левая щека горит после тяжёлой ладони отца. «Алетейя, ты специально решила унизить меня перед коллективом?! Я пригласил таких уважаемых людей – для тебя, чтобы ты завела полезные для карьеры знакомства! – но вместо того, чтобы постараться произвести благоприятное впечатление, ты весь вечер строила глазки какому-то… клерку! Клерку третьего разряда! Да он разговаривал с тобой только потому, что ты моя дочь, а ты уж возомнила невесть что! Приклеилась к нему так, что не оторвать! Я ей: “Милая, поздоровайся с господином начальником уголовного сыска, поговори с госпожой судьёй Золотого района”, – а ей ничего не надо! Зачем, когда можно вешаться на подчинённого! Такой позор… Как мне завтра показаться на работе? Да все будут смеяться за моей спиной!»

Нет, Лета, не думай об этом. Хватит задыхаться как рыба, брошенная в кучу мусора! Всё это в прошлом. Дыши спокойно. У тебя есть замечательное вкусное мороженое, сконцентрируйся на нём.

Шоколадное мороженое. И вишнёвое. Я дышу, и всё в порядке.

Вот только когда Джульетта совершенно спокойно говорит матери, что беременна, моя челюсть отвисает. Мать отвечает, что всё, в общем-то, в порядке, это же любовь…

– Ты настолько шокирована изменениями в классическом сюжете?

– А? – я перевожу одуревший взгляд на Сина. – Да… То есть нет. Вообще, что тут происходит?

– Что именно тебе не нравится?

– Всё! – вскочив, я снова ухожу на кухню. Нужно убрать в холодильник подтаявшие остатки мороженого и взять новую пачку сигарет.

Вернувшись, возмущённо указываю зажигалкой на экран, застывший на паузе, – то есть на Джульетту с глупыми глазами.

– Она из приличной семьи! Это же позор! Если бы мой отец узнал, что я беременна, он бы… Я даже думать не хочу, что бы он сделал. Но у меня – вообще-то! – даже в таком возрасте хватало мозгов думать о последствиях. А у неё нет контроля фертильности – и она лезет трахаться с первым встречным. Я не понимаю, как так можно. И, кстати заметить, вот этот идиотизм они тоже называют «любовью»!

– По сюжету ей пятнадцать, у неё не может быть контроля фертильности.

В ответ на мою ехидную гримасу Син удивлённо спрашивает:

– А у тебя?..

– В двенадцать.

– Отец разрешил? – судя по тону, он уже смирился. – Я не совсем понимаю. То есть он всё же разрешал тебе заниматься сексом при условии, чтобы не было беременности?

Опешив, я возмущённо выпаливаю:

– Что?! Конечно, нет! То есть… Он бы меня убил! Это было так, на всякий случай.

– То есть ты с кем-то встречалась, и он не доверял тебе в этом вопросе?

– Нет! У меня была нормальная жизнь: школа, экзамены, выбор профессии, – мой тон всё больше сползает в раздражение. – Мне было не до того, чтобы думать про свидания и всякую такую чушь!

Син недоумевающе хлопает глазами.

– Тогда какой может быть «всякий случай», оправдывающий вмешательство в репродуктивную систему в столь юном возрасте? Это ведь… Ты уверена, что сейчас у тебя всё функционирует как положено?

– Уверена! – рявкаю я.

Должен же он понять, что я не хочу обсуждать эту тему! Такое ощущение, что я с каждым часом всё больше кажусь ему инвалидом: вот, уже не только с головой проблемы, но и с маткой. Впрочем, я сама не знаю, сто лет не была у врача. Но обсуждать подобные темы с Сином я точно не буду.

Он долго смотрит на меня, а затем неожиданно выдаёт:

– Ты боишься отца?

– Что? Нет… При чём тут это? То есть… С чего ты вообще это взял? – я хмыкаю легкомысленно, показывая, что эта тема совершенно глупая и даже абсурдная.

– Я вообще-то в курсе реакций твоего организма. Хотя и не всегда понимаю, что именно их вызывает. Но здесь вроде всё очевидно – мы говорим о твоём отце, и у тебя половина показателей зашкаливает.

– Это ничего не значит. Я нервная, у меня вечно что-то где-то зашкаливает.

– Хочешь сказать, у вас нормальные отношения?

– Ну, у нас всякое бывало, но он просто заботился обо мне, хотел, чтобы у меня была нормальная жизнь, а не… – я взмахиваю рукой в сторону экрана с застывшей Джульеттой. – Беременность от первого встречного!

В комнате повисает тишина – практически осязаемая, именно такая, которая значит, что я сказала что-то неправильное. Но что именно? Я испуганно смотрю на Сина – и почему мне кажется, что он прищурился как-то хищно?

– А это «заботился» случайно, не связано с тем, что теперь ты не хочешь, чтобы кто-либо ещё заботился о тебе?

– Ладно, не стоит драматизировать, – я смущённо улыбаюсь. – Да, у нас были кое-какие конфликты… Как у всех. Родители, дети… Идеологическое противостояние.

Син продолжает изучать меня, а я, чтобы избежать его взгляда, переключаю внимание на зажигалку и пачку, которые до сих пор сжимаю в пальцах, тщательно прикуриваю. Вечер явно не удался. Как и весь сегодняшний день.

– Может, хватит пялиться на меня? – Раздражённо указываю на экран. – Предлагаю досмотреть кино.

– Если тебе интересно, заканчивается всё свадьбой и рождением ребёнка.

– О, боги! Нужно официально запретить так уродовать классические сюжеты.

– Ты бы предпочла, чтобы они умерли?

При мысли об этом я не могу сдержать злорадной ухмылки.

– Вполне возможно. – Спохватываюсь. – Ну, ведь так было в оригинале.

– Очевидно, тебе больше нравится, когда романтические отношения заканчиваются смертью одного или обоих участников. Например, как во вчерашнем фильме.

Я неуверенно улыбаюсь, ожидая, что это шутка, но Син смотрит на меня серьёзно. Не придумав внятного ответа, пожимаю плечами. Но он не отводит взгляд.

– Почему?

– Что «почему»?

– Почему тебе было бы приятнее увидеть их смерть, чем счастливую свадьбу?

Иронично хмыкаю, но Син ждёт. Придётся ответить. Проклятье! Чувствуя себя под его взглядом будто на раскалённой сковородке, выпаливаю:

– Да потому что они ведут себя безрассудно! Подобное поведение должно быть наказано. Но все вокруг делают вид, что всё в порядке. И вообще, что это за родители, которые спокойно позволяют своим детям делать что угодно. Позволяют им продолжать всё это, устраивают свадьбу… Вместо того, чтобы… – я запинаюсь.

– Вместо чего?

Его настойчивость уже совершенно неприятна. Я неуверенно понижаю тон:

– Чтобы воспитывать их, как положено родителям.

В сознании раздаётся эхо: «Разве так я тебя воспитывал? Ты знаешь, как обращаются со шлюхами». Впиваюсь зубами в фильтр – но вдруг осознаю, что сигарета сломана посередине: это я неловко дёрнула пальцами. Что ж за такое, всё одно к одному…

Вжав несуразно-кривую сигарету в пепельницу, поднимаюсь с кресла.

– Извини. Просто эта тема раздражает. Лучше пойду спать. Извини, что испортила фильм. Какой-то неудачный день.

Да уж, глупо было рассчитывать на два хороших дня подряд. Может, завтра повезёт больше.

– Можно ещё вопрос? Откуда у тебя такая коллекция снотворного?

– У Джанки взломана доставка, он заказывает разные штуки в подпольных магазинах. Без рецепта. И со мной делится.

– Он мог бы заказать тебе несколько препаратов? Я запишу названия.

Я равнодушно пожимаю плечами. Очевидно, Син всё больше превращается в телохранителя без опции флирта.

– Если ты считаешь, что это нужно… Ладно, спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

27 НОЯБРЯ. ГРЕХИ. 38.

Во сне это никогда не страшно, не стыдно, не больно. Наоборот, я сама хочу – чувствовать его прикосновения, выгибаться и раздвигать ноги самым похабным образом, двигаться навстречу, – ведь это приятнее всего, что я испытывала в жизни. Син проводит пальцами по моим губам, проникает внутрь, лаская язык, а другой рукой ведёт вниз, по груди, животу, и я поддаюсь жадно, нетерпеливо, требуя, чтобы он наконец-то вошёл. Прижимаюсь всем телом, хочу буквально обвиться, срастись, соединиться до предела, мгновение – и вот оно, потрясающее чувство наполненности… Лучше всего, что бывает в жизни. Я обнимаю его, прижимаю крепче, стону, не стесняясь показать, насколько мне хорошо. Несколько сильных толчков в глубине, и напряжение разливается покоем оргазма…

Который будит меня и выбрасывает в реальность. Где я просыпаюсь в одиночестве, а расслабленное удовольствие сменяется страхом, ведь Син в курсе происходящего с моим телом.

Ладно, Лета, дыши. Это всего лишь физиология. Обычное явление. Вряд ли он – в сознании эхом отдаётся страстный шёпот: «Син…» – придаст этому какое-то значение. Подумаешь! Его не интересуют подробности моих оргазмов, пока все показатели в пределах нормы. А что конкретно снилось, он узнать не может. Или может?! Вдруг я разговаривала? Произнесла его имя вслух? Непроизвольно прижимаю ладонь к губам. Боги милостивые… Да нет, вроде не должна…

Спустя полчаса уговоров, что всё в порядке, выхожу из спальни. На кухне Син пикает кнопками кофемашины.

– Как обычно?

– Что? – испуганно смотрю на него.

Голос-в-голове, подперев лицо ладонью, задумчиво изучает потолок: Полагаю, он имел в виду «Кончила как обычно? Или что-то особенное? Например, с моим участием?»

Син кивает на кофемашину.

– Кофе – как обычно?

– Да, пожалуйста.

Малодушно сбегаю в душ. Когда возвращаюсь, компанию чашке составляют тосты с сыром и коробка печений с предсказаниями. Опять он это делает! Но теперь, помимо обычного нежелания напрягать его, я осознаю ещё одну опасность – принять его поступки за что-то большее. За ухаживание. Я знаю, что могу скатиться в такие ожидания слишком легко.

Нет, нельзя поддаваться! У нас исключительно деловые отношения. Он всего лишь хочет быть «полезным» – по собственным соображениям, а не потому, что я ему нравлюсь.

Но Син, очевидно, не желает облегчить мне задачу.

– Может, послушаем музыку? Это мы ещё не обсуждали.

– Мм.

Включаю радио, где с прошлого раза остался ретро-блюз, и поскорее переключаю станцию. Здравствуй, моя стандартная проблема – боюсь показать, что мне что-либо нравится. Даже случайная музыка. Даже печенье с глупыми предсказаниями. Книги. Фильмы. Я прячу всё. Хватит с меня критики! Если никто не знает, что тебе дорого, он не сможет облить это грязью.

Позавчера я могла бы рассказать Сину о моих вкусах, вчера ситуация стала напряжённой, а сегодня… После этого проклятого сна… Нет. Я и так слишком открылась перед ним. Уязвимость пугает до чёртиков.

Так что я останавливаюсь на волне популярных хитов. Первая песня проходит нормально – незнакомое этно совершенно не в моём вкусе, так что я даже постукиваю в такт по столешнице. Но уже вторая, сопливая романтическая баллада, вызывает сильное желание оправдаться – нет, это не моя любимая волна, я включила наобум и вообще-то не слушаю подобное… Пф, кому вообще могут нравиться песенки про любовь! Не выдержав, выключаю радио.

– Вечно какая-то ерунда.

– Включи то, что нравится тебе.

Вот уж спасибо. Мог бы сразу предложить мне сесть голой задницей на раскалённую сковородку. Я старательно пью кофе и молчу.

Син, отвлёкшись от своей чашки, смотрит на меня.

– Не любишь музыку?

– Нет, я люблю… Но сейчас не хочу.

– А что обычно слушаешь?

Голос-в-голове безапелляционно заявляет: Не смей ничего говорить! Сначала нужно выяснить его вкусы. И так уже с фильмами совершенно облажалась.

Несколько секунд пытаюсь придумать нейтральный и в меру расплывчатый ответ, но в итоге лишь пожимаю плечами.

– Извини за вопрос.

Син возвращается к своему кофе.

Проклятье, теперь он решит, что не стоило проявлять инициативу в разговоре. Но я и правда не знаю, что ответить. Ещё этот дурацкий сон до сих пор стоит перед глазами – его руки на моих бёдрах, и поцелуи, и как было приятно его обнимать…

Чтобы отвлечься, беру печеньку. Не то чтобы я верила в предсказания, но иногда попадаются приятные слова, которые поднимают настроение.

«Если ни к чему не стремиться, ничего не достигнешь». Посверлив бумажку злым взглядом, сминаю и выбрасываю. Даже какое-то кондитерское изделие считает себя вправе критиковать мой образ жизни!