Арфа королей

Мне в голову приходит одна мысль.

– Донал, тебе надо расспросить друидов о том, как выглядит Арфа Королей. Этот вопрос ты должен задать одним из первых. Ведь сейчас мы не узнали бы ее, окажись она у нас даже под самым носом.

– На вид она должна быть старой, – с улыбкой говорит Брокк, – очень старой.

– В рассказе Моркана не было ровным счетом ничего, что дополнило бы наши о ней сведения, – говорю я, – кто бы ни взял эту арфу, он обязан был обладать способностью расколдовать охранявшее ее заклятие или заклинание. Это значит, что вор не кто иной, как друид. Но зачем друидам нарушать их же собственный ритуал?

Брокк проводит пальцами по струнам арфы.

– Ответ может отыскаться в каком-нибудь древнем сказании, – отвечает он, – у друидов их бездонный колодец, и я надеюсь, что они поделятся ими со скромным менестрелем.

– Когда будешь там, не играй наших застольных песен, если не хочешь, чтобы тебя вышвырнули оттуда за развращение учеников.

– Все будет хорошо, – говорит брат и с отсутствующим видом исполняет несколько тактов песенки, слова которой вогнали бы любого друида в краску стыда, – обещаю.

11. Брокк

Утром меня сопровождает в неметоны друид средних лет. Мантия на нем не кремовая, как у Моркана, а зеленая, и косички не снежно-белые, а цвета воронова крыла. Зовут его брат Оланн. Он встречает меня у главных ворот королевской резиденции, мы вместе выходим из крепости и идем по дороге. За нами на почтительном расстоянии следует один из королевских стражей, но когда мы доходим до развилки, одна из дорог которой уходит в лес друидов, он останавливается.

– Дальше мы без него, – объясняет Оланн, – через Врата Дану может пройти только тот, кого мы сами пригласили.

Мы идем дальше и вскоре среди лесной чащи видим арку, искусно сплетенную из ивовых лоз. Врата выглядят открытыми, словно в них может войти кто угодно. Никакой охраны поблизости не видно. Во мне рождается начало баллады. Но не каждый пройдет в эти врата, а лишь тот, кто знает заветное слово.

Если оно и существует, это слово, или что-то другое, способное расколдовать чары, наложенные на Врата Дану, чтобы в них не прошел чужой, вслух его мой спутник не произносит. Но когда мы проходим под аркой, арфа за моей спиной издает тихий звук.

– О, – шепчет Оланн, – а тебе здесь, похоже, рады.

– Если так, то для меня это честь.

Обстановка торжественная и серьезная. Надо будет воспользоваться советом сестры и не исполнять здесь фривольных песенок. Хотя даже друидам время от времени наверняка стоит повеселиться.

Оланн ведет меня по широкой дорожке. Лес, с холма королевского замка кажущийся небольшим, на деле намного больше. Здесь тянут к небу темные руки исполинские, могучие дубы, а остролисты зловещими стражами охраняют неведомые человеку тайны. Есть и тисы, их величественные стволы в утреннем свете кажутся розовыми, а ветви тянутся к нам, словно приглашая обняться. Не страшись, странник, задержаться в этой древней беседке. Эта поляна не раз давала приют одинокой душе в годину мрака и сомнений… Хотя, конечно, эти деревья могут приютить и в мирные, радостные времена. Впрочем, другой бард мог бы сочинить песнь и получше. Такой путник, конечно, остановился бы, отдохнул под тисами и, вероятно, задумался бы о смерти, ведь это дерево часто связывают с переходом из одного мира в другой.

Мы углубляемся в лес, и я начинаю замечать признаки человеческого жилья, хотя это и не дома в том смысле, какой в это понятие вкладывает большинство людей. Эти обиталища то с невероятным мастерством выстроены прямо среди деревьев, то лепятся чуть выше, к каменистым выступам, и всегда выглядят естественным элементом пейзажа, хотя при более внимательном рассмотрении я все же узнаю человеческую руку – мостики через ручьи из неструганых досок; полянку, где среди некошеной травы красуются аккуратные грядки. За насекомыми летают крохотные птички. Молодой друид в голубой мантии разбрасывает вилами солому на грядках с овощами. Когда мы проходим мимо, он выпрямляется, подносит к глазам руку и смотрит в нашу сторону. Он мне кого-то напоминает, но размышлять о том, кого именно, мне недосуг. Парень в голубой мантии улыбается, кивает нам и возвращается к работе.

– Многое из еды мы выращиваем сами, – говорит Оланн, – наши адепты разбираются в смене времен года и понимают, что нужно брать у природы и что отдавать ей взамен, чтобы выжить в физическом мире. Это лежит в самой основе наших ритуалов. Но на свете нет ничего лучше, чем испачкать руки и преподать урок. Я всегда так говорю, хотя не все соглашаются.

На моем лице, вероятно, отражается удивление, потому что он улыбается и добавляет:

– Друиды, Донал, обожают спорить, и если ты проведешь у нас какое-то время, то очень быстро в этом убедишься. Даже самые старшие из нас участвуют в яростных дебатах.

– Можно спросить?

Он приподнимает бровь и отвечает:

– Конечно.

– Мне не сказали, сколько я должен пробыть здесь – целый день, несколько часов, или несколько дней. Нет-нет, брат Оллан, я далек от высокомерия – мне оказали честь, пригласив сюда, и я, в любом случае, буду рад, что бы вы мне ни предложили.

– Но при этом…

Его лицо расплывается в ухмылке. Вполне возможно, он видит меня насквозь, и его взгляд проникает в самую глубину моей души, где в эту минуту рождается желание явиться сюда не для того, чтобы шпионить. Как бы я хотел расслабиться и наслаждаться жизнью, ведь это лучшее, что случилось со мной за долгое, долгое время.

– Думаю, здесь можно многому научиться. Я не сомневаюсь, что ваши музыканты будут заняты – им надо заниматься… или пачкать руки как-то иначе. Но надеюсь, что у них найдется время и для меня. И что я смогу поделиться с ними всем, что знаю.

– Да?

Интересно, а друиды всегда отвечают вопросом на вопрос? Но тогда я еще ни о чем не спрашивал. И даже не считал нужным.

– Не думаю, что для этого хватит нескольких часов или даже целого дня, – говорю я и мысленно пинаю себя за невоспитанность, – прости, брат Оланн. Я знаю, как редко вы приглашаете сюда гостей, и не мне судить, сколько здесь оставаться. Просто этот лес словно околдовал меня. Он меня зовет.

– Может статься, Донал, что мы сделаем из тебя друида. – Он тепло мне улыбается, даже не думая насмехаться. – Брат Фараннан, наш Верховный Бард, осведомлен о твоем визите. С ним ты увидишься вряд ли, однако он велел нам проявить рассудительность. Я знаю, что ты и твои друзья-музыканты, как правило, забавляете по вечерам публику при дворе, поэтому тебе наверняка захочется до ужина вернуться обратно. Сегодня ты присоединишься к нашей полуденной трапезе и проведешь время с кем-то из наших музыкантов. Я, увы, к ним не отношусь; мои знания касаются огорода, курятника и горшков для готовки. Но я, по крайней мере, могу пообещать тебе достойный обед. Если все будет хорошо, приглашение продлят, и ты сможешь навещать нас когда угодно.

Теперь и я улыбаюсь.

– Спасибо. Еще раз извини, что я заговорил, когда еще не настал мой черед.

– Я уверен, что ты не хотел ничего дурного. Здесь тебе следует проявлять рассудительность и здравый смысл, следуя при этом двум правилам. Друиды-ученики покажут тебе расположение нашего поселения и объяснят, куда можно ходить, а куда нет. Это касается как жилищ, так и территории под сенью деревьев за их пределами. Если гость нарушит эти границы, его, скорее всего, больше никогда сюда не пустят.

Я киваю. От того, как резко изменился его тон, внутри все холодеет.

– Я понял, брат Оланн. А второе правило?

– Не забывай, что ученики должны следовать правилам, нарушение которых ведет к изгнанию из нашей общины. Ты наверняка можешь представить, что это может значить для человека, для которого срок ученичества подходит к концу.

Знает ли он, что меня привела сюда Арфа Королей? На совещании с лордом Корой его имя не упоминалось, значит, надо полагать, что нет.

– Обещаю тебе ничего такого не допустить, брат Оланн. Ученики, надеюсь, предупредят меня, если я нечаянно слишком близко подойду к запретной территории, будь это тропинка, проторенная человеческими ногами или даже лишь мыслями. Я говорю это потому, что совсем не знаю ваших правил. Разве что, как ты сам сказал, буду стараться проявлять рассудительность и здравый смысл.

Проклятье Морриган! Теперь я говорю как Дау, преисполненный осознания собственной значимости.

– Обещаю сделать все возможное, – добавляю я.

Вскоре я оказываюсь в компании троих учеников примерно моего возраста в голубых мантиях, каждый из которых талантливый исполнитель и арфист. Пока мы обмениваемся нашими любимыми сказаниями и песнями, время летит незаметно. Мы по-дружески спорим о лучших способах находить необычные рифмы, о том, как сделать более затейливым ритм и более выразительной мелодию. Сравнивать инструменты, обсуждать лучшие струны, говорить о том, где их взять, и чем отличаются разные арфы, очень увлекательно. Некоторым, надо полагать, наш разговор может показаться скучным. Моих товарищей, новобранцев с Лебяжьего острова, он бы быстро утомил. Легко можно представить, как Дау зевнул бы во весь рот, прикрыв его рукой. Но я счастлив, чувствую себя в безопасности и всем доволен.

Тем не менее, меня ждет работа. Если бы не Арфа Королей, меня бы сюда не пустили. Из этих учеников никто ни разу не упомянул ни о ней, ни о ритуале в День летнего солнцестояния, а сам я никак не могу придумать способ об этом спросить. Мы расположились в каменной палате, но мне непонятно, как близко отсюда пещера, где обычно хранится священный инструмент. Для музыки место подходящее. Каменные стены отражают и очищают звуки, которые снаружи терялись бы среди деревьев. К тому же, опять идет мелкий дождь – когда к нам входит еще один человек, у него в руках распростертая над головой шерстяная накидка, на которой в свете ламп серебрятся капельки влаги.

– Сырой сегодня выдался день, – замечает он.

Это тот самый друид, который работал в огороде. У меня опять возникает чувство, что я видел его раньше, хотя даже предположить не могу, где именно. У него светло-каштановые волосы, но не заплетенные в косички, а распущенные по плечам. Черты лица приятные, но не сказать, что запоминающиеся. Мне нравится его улыбка.

– Заходи, брат Фелан, – говорит ему брат Росс.

При этом все трое встают, словно брат Фелан среди них старший, хотя, на мой взгляд, лет ему ненамного больше, чем им. Я тоже поднимаюсь на ноги, ведь гость должен быть вежливым.

– Сегодня мы тебя не ждали.

– Я ненадолго, – певучим голосом отвечает Фелан, – узнал, что к нам пришел бард, и решил его поприветствовать. Донал, так? Интересная у тебя арфа… старая, но видно, что ее любят… да и играешь ты на ней немало.

– Мне ее подарил наставник.

Лгать этому человеку неловко.

– Мы вместе прошли немало миль. Верный товарищ. Мой второй голос. А ты, брат Фелан, тоже арфист?

– Да, немного играю.

Выражение на лицах остальных говорит о том, что он явно скромничает.

– Жаль, что не могу к вам присоединиться, меня ждет брат Фараннан. Ты надолго в неметоны?

– Если мне разрешат, буду приходить сюда каждый день.

– Я очень люблю легенды, – говорит брат Фелан, – я много работаю с братом Огром, это наш ученый муж. Когда не обучаю здесь моих товарищей, других учеников. Я был бы рад с тобой пообщаться, когда будет можно. Может, мы даже смогли бы с тобой вместе поиграть.

– Почту за честь, – говорю я.

Судя по тому, как жадно остальные ученики впитывают каждое его слово, этот скромный человек, надо полагать, в своем деле великолепен. Он что же, учит других, хотя сам еще ученик? Но пока еще не время задавать вопросы, потому что Фелан явно торопится. Вот он уже идет к выходу из пещеры и склоняется в легком поклоне, словно извиняясь.

– Тогда до скорой встречи, друг. И добро пожаловать к нам.

Брат Росс упрощает мне задачу. Когда Фелан уходит, он говорит:

– Удивительно искусный арфист. Всегда намного всех нас опережает. Брат Фараннан большую часть времени доверяет ему учить нас. Так что он, конечно же, проводит здесь много времени.

Я не понимаю, кого он имеет в виду, Фелана или Верховного Барда, но другой ученик, Шида, поясняет.

– К Лугнасаду[3] для него начнется второй этап обучения.

Жаль, что мои познания о друидах столь ограничены. Я знаю, что они многое держат в секрете, и не хочу оскорблять их неудобными вопросами.

– А это очень долго? Имеется в виду учиться?

Лучше уж показаться наивным и глупым, чем ляпнуть что-нибудь лишнее.

– Трижды по три, – говорит еще один ученик, Флэнн, – то есть долгие годы. Три стадии обучения. К концу первой ты знаешь множество разных легенд. И баллад, если подаешь хоть какие-то надежды как бард. Когда Фелан поднимется выше, мы нечасто будем его видеть.

– Наверное, – говорит Росс, пытаясь извлечь аккорд из арфы, только что перенастроенной им на новый лад с полутонами в самых неожиданных местах.

Результат выбивает меня из колеи. Я понимаю, как на этом построить мелодию, но совсем не уверен, что этого хочу. Меня вдруг осеняет, что некоторые мелодии и ритмы уже несут в себе что-то вроде магии и если их сыграть, то явятся странные духи или непостижимым образом изменится природа вещей. Может, ручей потечет вспять. Или зимой зацветет дерево. Или человек воспылает ненавистью к лучшему другу.

– Этот строй… ты хочешь использовать его, чтобы сочинить песнь или балладу? – спрашиваю я.

Мой вопрос явно застигает Росса врасплох, и я пугаюсь, что нарушил правила. Но потом вспоминаю рассказ о брате Фелане и его успехах во время обучения.

– Меня потрясло, что брат Фелан оказался достаточно сведущим, чтобы учить других, – говорю я, мысленно возвращаясь к тому разговору, – помнится, вы говорили, что будете нечасто с ним видеться, когда первые три года его обучения подойдут к концу. Но почему? Хотя нет, простите, видимо я задаю слишком много вопросов.

– Мы предлагаем тебе обмен, – с ухмылкой говорит Флэнн, – ты учишь нас своей самой зажигательной джиге, а мы за это отвечаем на пять твоих вопросов.

Остальные осуждающе смотрят на него, но молчат.

– Десять, – отвечаю я.

– Десять за джигу и песнь. Песнь из тех, которые ты играешь, чтобы поднять публике настроение. И я имею в виду не друидов.

– Идет, – говорю я, – при условии, что сюда не ворвутся брат Фараннан или брат Моркан и не вышвырнут меня за то, что я вкладываю в ваши головы нехорошие мысли.

Все трое хохочут.

– Тсс, – цыкает Шида, прикладывая к губам палец, – не будем выдавать эту страшную тайну.

– Какую из них? – спрашивает Флэнн.

– Что пара-тройка таких нехороших мыслей в наших головах уже есть. Не у брата Фелана, конечно же, его мысли самые что ни на есть возвышенные, все до одной. Но вот что касается нас троих…

– Ты слишком много болтаешь, Шида, – говорит Росс, хотя и улыбается, как и остальные, – что же касается твоего вопроса об этих трех годах, Донал, то на первом этапе обучение в основном состоит в том, чтобы играть и петь, изучать легенды, подбирать рифмы, зубрить традиционное друидическое искусство. На втором этапе мы, в частности, учимся лечить, в том числе травами. В то же время, мы, как барды, будем и дальше заниматься музыкой, потому что каждый из нас надеется, что его, в конечном итоге, изберут играть во время ритуалов. По окончании этих трех лет Фелан будет проводить с нами меньше времени. Вероятно, перестанет нас учить, и ответственность за это возьмет на себя кто-нибудь из друидов постарше.

– Постарше, однако не такой одаренный, – шепчет Шида, – но уж как есть. Фелан говорит, что мы делаем успехи, все больше помогая друг другу. Это утешает.

Не успеваю я ухватиться за благоприятную возможность, которую предоставляет ремарка о ритуалах, как Росс говорит:

– Ты спросил об использовании мной строя с пониженной секундой. У христианских монахов для него есть собственное название, но мы, друиды, называем его «тисовым». Я как раз сочиняю на его основе балладу – скорее в виде решения сложной задачи, а не в надежде, что братья станут ее петь, потому что это довольно трудно. Куда легче «дубовый» строй или что-нибудь немного печальное, например ива. Если ты останешься здесь на некоторое время, то тоже можешь попробовать. Сочинить плясовую в «тисовом» строе. Сейчас, насколько я понимаю, это было бы непросто.

На самом деле – нет. У меня получился бы странный, меланхоличный танец, немного неловкий, но тем и очаровательный. Я представляю невысокую фигурку, которая танцует в полном одиночестве на поляне, окруженной со всех сторон темными деревьями, под взглядами сотканных из теней силуэтов. Эта танцовщица – не человек, а порождение иного мира с неестественно большими глазами на угрюмом личике с длинным носом. Стоит ей сделать неверный шаг, как на нее тут же набросятся тени. Эту мелодию я назвал бы «Попрыгунья с совиными глазами»…

– Донал?

– Прости… что ты сказал?

Надо сосредоточиться. Кто-нибудь из них может подсказать ключ к разгадке, а я, погрузившись в мир грез, даже его не услышу.

Росс в недоумении смотрит на меня.

– Я спросил, можешь ли ты сочинить танец в «тисовом» строе. Но тут же подумал, что ты уже этим занялся, потому что видел похожий взгляд на лице Фелана, когда его одолевали муки творчества. В такие моменты он становится глух и ничего не слышит, кроме своего внутреннего голоса.

– Может быть, – с улыбкой соглашаюсь я и пожимаю плечами, – примите мои извинения. Что же касается мелодии, то не могу сказать, станут под нее танцевать или нет.

– Вот когда сочинишь ее, сыграй нам, и мы тебе это скажем, – говорит Флэнн.

– Разве друиды танцуют?

– Подожди немного, и сам узнаешь. А теперь, может, научишь нас какой-нибудь джиге?

12. Дау

После того как мы явились ко двору, я не поднимаю головы и делаю любую работу, которую мне поручает Иллан. Как только все поняли, что немой еще не означает ни на что не годный, на меня посыпались и другие задания. У Мухты, придворного кузнеца, подковывающего лошадей, гораздо больше работы, чем мы можем на себя взять, поэтому Иллан то и дело работает в кузнице. Я чаще ухаживаю на конюшне за лошадьми, потому что главный конюх очень быстро заметил, что в этом деле у меня есть сноровка. Здесь есть старый пастуший пес Брин, который, когда не занят своим делом, болтается рядом и просто наблюдает за тем, чем я занимаюсь. Против такой компании я не возражаю.

Спят конюхи не в конюшне, а моются у колонки во дворе. Мы с Илланом заняли свободное стойло, сложили там пожитки, положили сена и расстелили на нем свои походные постели. Здесь тише, кроме того, когда вокруг, кроме лошадей, никого нет, у нас есть возможность разговаривать. Иллан несколько раз говорил с Арку и рассказал, что со мной случилось по дороге. Арку сообщил нам подробности встречи с регентом и его советниками.

Нам приходится соблюдать установленные для этой миссии правила. А это значит, что две наши группы могут общаться исключительно в случае необходимости и то только Арку и Иллан. Помещение, в котором репетируют наши музыканты, недалеко от конюшен – время от времени я слышу, как они играют и поют. Но близко не подхожу. Надо придерживаться легенды, в соответствии с которой я немой. Парень, который никому не расскажет, что слышал. Это наводит меня на мысль о том, почему Арку с Кинелой поручили мне эту роль – уж не потому ли, что я, на их взгляд, слишком тороплюсь высказывать свое мнение? Еще один повод сыграть ее безупречно.

Склоняясь над копытом, чтобы вытащить застрявший камешек, привязывая коня, чтобы покормить, поправляя в мастерской пряжку, я не пропускаю ни единого звука. Вслушиваюсь в обрывки сплетен, которые могут вывести нас на след пропавшей арфы. Конюхи и конюшенные служки слышат многое. Те, кто считает себя высшей кастой, – вожди кланов, регенты, принцы, – их, в той или иной степени, не замечают. Конюх – это всего лишь пара рук, которая держит твоего коня, когда ты на него садишься. А служка и того меньше. Его стараниями твоя лошадь ночует в сухом стойле, выстеленном свежей соломой. Его стараниями у твоей лошади всегда есть хорошая еда и чистая вода. Он чистит ее, когда ты загоняешь ее на охоте. Ласково с ней разговаривает и гладит. Но ты об этом практически не думаешь. И даже когда он стоит прямо перед носом, едва его видишь. Мои братья тоже такие: настолько уверены в своем месте в этом мире, что не обращают ни малейшего внимания на тех, кто оказался ниже в порядке мироздания. Я научился копировать эту их манеру. Это помогает держать окружающих на расстоянии.

Я знаю, что такое долго быть невидимкой. Потому что был ребенком, который прятал свои синяки от посторонних глаз и глотал душившие его рыдания, чтобы их не услышали другие. Я научился молчать и замирать. Научился без стона сносить удары. Понял, что хорошее никогда не длится долго. В тринадцать лет, когда мне нанесли самый жестокий удар, после которого я попытался покончить с собой, я обрел друга. Попытался его оттолкнуть, но он не ушел. А навыками ведения боя, которым он меня научил, воспользовался на Лебяжьем острове. И теперь, в королевских конюшнях Брефны, извлекаю пользу из суровых уроков детства.

Ближе к вечеру я возвращаюсь из кузницы, куда ходил помочь Иллану. Сижу в нашем стойле на постели и отдыхаю перед тем, как взяться за новую работу – надо наполнить водой лохани. Рядом спокойно лежит Брин. Какие-то ребята черпают из колодца воду ведрами, со двора конюшни доносится бряцанье железа. Но до моего слуха доносится и кое-что еще: голоса, переговаривающиеся между собой где-то неподалеку. Заметить меня их владельцы не могут – меня скрывает перегородка между стойлами, – разве что кому-то из них придет в голову мысль пройти мимо.

– Знаешь, некоторые говорят, что они вообще не из нашего мира… Из Колдовского, как в старых легендах…

– Не птицы, говоришь? Но тогда кто? Чудовища? Демоны?

Ни слуги, ни мастеровые так не говорят.

В голосах слышатся нотки высокородных господ.

– Чушь.

Этот голос я знаю, он принадлежит принцу Родану, претенденту на престол. Мне приходилось его слышать в зале за ужином.

– Крин, ты не хуже меня знаешь, что ничего подобного не существует. А разговоры о таких вещах надо пресекать до того, как о них начнет судачить народ. Все это бред, служащий единственно разжиганию бунта.

– Однако друиды говорят иначе, – вступает в разговор кто-то третий, – один из них при мне как-то рассказал историю о существах, – продолжает он, – перемещающихся через портал в другой мир, населенный созданиями, каждое из которых представляет собой наполовину человека, а наполовину волка, кошку или орла. Такими же могут оказаться и эти вороны. Поговаривают, что они слишком большие для обычных птиц. Может ведьмы, может демоны. Просто спроси крестьян, у которых по весне пропадали ягнята. Или ту женщину, у которой прямо из колыбели чуть не украли ребенка.

– Чепуха, Колл! Орлы каждую весну таскают ягнят. Что же до ребенка в колыбели, то это просто сказки старых вдовушек. Та женщина увидела тень, испугалась и поскольку в народе ходят всякие суеверные небылицы, пришла к определенным выводам. А потом состряпала из этой истории блюдо и преподнесла его в виде развлечения половине деревни.

Принц все больше повышает голос и сердится.

– Чем быстрее все это закончится, тем лучше. Друиды должны нести свою долю ответственности за все эти глупые сказки о магии. Что же до вас двоих, то вы взрослые люди. Поверить не могу, что мои друзья могут принимать всерьез подобную дурь, пусть даже на миг. Получеловек-полуволк? Детские сказки, вот что это такое.

На какое-то время воцаряется тишина. Интересно, а что сказал бы я, если бы принимал участие в их разговоре? Тварь, напавшая на меня по пути сюда, без сомнений, не была обычной вороной. Может, существом из другого мира? В этом отношении я согласен с принцем Роданом, даже если его манеры неприятно напоминают моего брата Шинана.

Слово опять берет Крин.

– Но дело не только в ягнятах. Как, например, быть с дорогой и птицами, которые пикируют вниз, когда этого меньше всего ждут? Вряд ли тебе захочется охотиться в том уголке леса, разве что ты обожаешь, когда тебе ломают конечности и пробивают голову. Ходят слухи, что вот-вот кого-нибудь убьют, что это лишь вопрос времени. Вороны так не набрасываются. Молодые, которые вывалились из гнезда, еще куда ни шло, но сейчас для этого уже слишком поздно. Словом, разговоров много ходит. Многие хотят что-нибудь предпринять, и поскольку ты станешь королем…

Снова становится тихо. Это, должно быть, друзья Родана; не думаю, что кто-то другой осмелится разговаривать в столь небрежной манере с наследником трона, особенно когда тот выходит из себя. Я жду, что он вот-вот откусит Крину голову, но когда он говорит, его голос холоден и тих.