скачать книгу бесплатно
– Да, в шпионстве мы действительно новички, но в музыке нам не занимать ни подготовленности, ни опыта. К тому же, и он, и я неплохие бойцы, это на тот случай, если на каком-то этапе выполнения задания вдруг понадобятся эти качества.
Мне досадно видеть, что моего брата осуждают за незначительную оплошность.
– А как насчет Дау? В тайных миссиях он подготовлен и опытен не больше нас. И при этом даже не музыкант.
Брида пристально смотрит на меня. Брокк опускает глаза на свои руки. Я понимаю, что оплошала гораздо сильнее брата, и бормочу:
– Простите, это было непозволительно.
– Зато, в своем роде, своевременно, – отвечает Брида, – подтверждение тому, как легко ты теряешь контроль над собой. Объясни мне, почему это было ошибкой.
– Мы на острове совсем недавно, мне очень повезло получить этот шанс.
Я прилагаю все силы, чтобы в голосе звучало раскаяние, хотя на самом деле больше злюсь. Нет, не на Бриду, с ее самообладанием все в порядке. Злюсь на себя, за то, что не умею держать рот на замке.
– И если кому-то и ставить под сомнение решения тех, кто старше и лучше меня, то уж точно не мне.
Брида хохочет, немало меня удивляя.
– Давай, Кира, ты же можешь лучше. Прошу тебя, не оскорбляй меня лживыми ответами.
– Первая часть, о том, что я новичок и высоко ценю предоставленную возможность, была правдой. Я понимаю, что для выполнения подобных миссий наши руководители и наставники, такие как вы, обладают опытом, позволяющим делать им верный выбор, решая, кого отправить и какие на кого возложить задачи. Мне не стоило ничего говорить о Дау и оспаривать планируемые детали выполнения задания.
– Так-то лучше. По крайней мере, ты взяла это себе за правило здесь, в тихом и безопасном Амбаре. Даже не думай заикаться о чем-то подобном после отъезда. То же самое, Донал, касается и тебя. К отбору мы подходим тщательно, взвешивая все риски и преимущества. У каждого из вас есть слабые места. Они есть даже у нас, даже у самых закаленных. Вы должны забыть, что вам, в конечном итоге, придется конкурировать с другими, чтобы занять место в нашей общине, и делать все для того, чтобы заслужить подобное доверие. Просто выполните это задание, проявляя благоразумие, умения и здравый смысл, которых мы ожидаем от всех без исключения. Я уже говорила вам о взаимодействии? Его тоже имейте в виду. Что же касается Дау – то есть Нессана, – то ему перед отъездом разрешат объяснить вам возложенную на него роль. Группа поддержки поедет в Брефну отдельно от вас; чтобы не привлекать внимания. Когда явитесь ко двору, вам придется друг друга максимально избегать. Дядюшке Арту время от времени нужно будет обмениваться информацией с Огном, который на время устроится работать кузнецом, к тому же, вспомогательная группа будет готова подключиться, если он того потребует.
Она на несколько мгновений умолкает, словно размышляя о том, что сказать еще, и добавляет:
– Вижу, твои наставники не ошибались, и у тебя то, что на уме, то и на языке.
Так нечестно, совсем нечестно. А как же Дау? Если кто-то и прет всегда напролом, говоря то, что думает, так это он. Хотя я молчу, мои мысли, по всей видимости, отражаются на лице, потому что Брида добавляет:
– Твоя озабоченность, Кира, вполне обоснована. Ты, как известно, человек прямой. Как и Нессан. Но благодаря роли, возложенной на него для выполнения этого задания, ему будет легче соблюдать столь необходимую осторожность.
– Потому что он не будет вылезать с конюшни? – спрашивает Брокк.
– Нет, – отвечает Брида, – потому что на время выполнения миссии Нессан превратится в немого. И не произнесет ни единого слова.
5. Дау
День шестьдесят седьмой. Я на материке готовлюсь к выполнению задания. Шанс, о котором можно только мечтать, но почему мне отвели столь жалкую роль? Нет, я не жалуюсь. Каждое произнесенное нами слово, каждый наш ход зачтется нам в будущем и повысит шансы. К тому же, я понимаю стратегические преимущества немтыря. Если человек не говорит, значит ему не под силу передать другим услышанное. Более того, предполагается, что помощник кузнеца не умеет ни читать, ни писать. Поэтому окружающие при нем будут бездумно говорить что угодно, помимо прочего еще и считая тугодумом.
Трудно будет такое снести? С учетом последствий, которые все это может за собой повлечь, на деле мне придется терпеть все мыслимые унижения. Так и представляю, как ухмыляется Ливаун и как Брокк сочиняет о моем плачевном положении песнь. Думаю, они втихаря надо мной смеются. Но мне в голову тут же приходит мысль, что какие-то слова, которые я, по мнению сказавшего их, не в состоянии услышать и уж тем более передать, могут стать жизненно важным шагом к решению загадки, помогут нам найти и вернуть таинственную арфу, а потом возвратиться на Лебяжий остров, покрыв себя славой. Хотя по сути мы, скорее всего, вернемся без всякой помпы, как самые обычные ребята, проделавшие обычную для них работу. А пропажа и возвращение Арфы Королей станет легендой, известной одному лишь регенту да его ближайшим конфидентам. Ну и, естественно, нам пятерым, хотя мы сохраним все в тайне.
Я полон решимости не говорить ровным счетом ничего о несправедливом распределении ролей, в том числе и самому себе. Как и принимать в расчет тот факт, что Ливаун с братом давно стали опытными музыкантами и при дворе Брефны им придется делать только одно – оставаться собой, полностью обратившись в слух. Я не буду сравнивать это со своим собственным заданием: изображать из себя придурковатого мужлана. И не стану заострять внимание на неравенстве нашего положения, идеально играя свою роль. Если во всем этом есть какая-то подспудная справедливость, я буду вести себя так, что Арку наверняка впоследствии предоставит старейшинам острова обо мне положительный отчет. И подавлю в груди желание лицезреть, как Ливаун совершает ошибки. Это могло бы убавить шансов ей и повысить мне, но, в то же время, привести к провалу миссии, для которой нас нанял регент. Кроме того, я почти уверен, что мысли Ливаун движутся в том же направлении, что и мои. Мне уже доводилось наблюдать ее яростную волю всех превзойти. Почти равную моей, хотя и не до конца – она, в конце концов, женщина.
А Брокк? Брокк будет делать то, что делает всегда: петь, как ангел, касаться струн арфы и вызывать на глазах у публики слезы. И может случиться так, что ключи к разгадке тайны он отыщет быстрее меня или его сестры. В нем есть нечто привлекающее других. Из нас троих он единственный, кто способен разговорить кого угодно. Вполне возможно, что Брокк в ходе этой миссии отличится больше всех. Поэтому не принимать в расчет его точно не стоит.
Мы без конца повторяем свои легенды. Наставники пытаются застать нас врасплох, задавая вопросы за столом, когда мы ложимся спать или сосредотачиваемся на той или иной задаче. Я слышал, что и Ливаун, и Брокк допускали ошибки, откликаясь на свои настоящие имена. Благодаря вынужденной немоте мне легче, чем им – я могу повернуть голову или сделать какой-нибудь жест, когда кто-то произносит Дау, но это еще не значит, что в этом слове мне слышится мое имя. Разговаривать мне запретили на второй день по прибытии на материк, оговорив, что до нашего возвращения открывать рот можно только в самом крайнем случае. Однако добавили, что в последний вечер нашего пребывания здесь мне разрешат говорить за ужином. Следовательно, в пути мне придется направлять коня без помощи голоса. Тем лучше, ведь у меня есть кое-какой опыт верховой езды. А еще это означает, что до завершения миссии мне нельзя задавать Иллану-Огну вопросы об использовании инструментов и всего, что нам понадобится для совместной работы. Ну да ничего, справлюсь, обязан справиться. Буду жестикулировать, гримасничать, мычать, задействую все, что лучше всего послужит заявленной цели. Эта маскировка задумана с одной-единственной целью – выставить меня дурачком.
Я просыпаюсь во мраке ночи и тут же понимаю – что-то не так, хотя в казарме слышится только мерное дыхание Брокка. Сажусь. Мгновение спустя кто-то запихивает мне в рот кляп и силой его там удерживает. Я задыхаюсь и давлюсь, пытаясь глотнуть воздуха. Вторая рука зарывается в мои волосы и толкает вперед. Я изворачиваюсь и брыкаюсь, что есть сил, но тут подоспевает второй, хватает меня за ноги и стаскивает с соломенной лежанки. В груди бешено барабанит сердце, на коже проступает холодный пот. Молча и быстро меня волокут к двери. Из моей груди вырывается даже не крик, а приглушенный стон. Шевелится во сне Брокк. Ливаун за перегородкой бормочет «Заткнись!» и тут же опять засыпает.
Я уже почти на пороге. В голове яростно проносятся мысли. Что это? Нападение или проверка? Что мне делать – драться или пустить все на самотек? Меня тащат по темному коридору, вталкивают в комнату, я слышу лязг перекрывшего дверь железного засова и в неверном свете единственной свечи вижу двух человек в накидках с капюшонами. Черты их лиц скрыты повязками. Стало быть, всего их четверо. Надежды одолеть их всех нет никакой, даже если очень постараться. Да будут прокляты Ливаун и Брокк, а вместе с ними и этот нескончаемый день, утомивший их настолько, что они даже не смогли проснуться! Втроем у нас были бы все шансы справиться.
С моего рта убирают руку и вытаскивают кляп, теперь я могу дышать. А в следующий миг надевают что-то на голову, то ли куль, то ли мешок, чтобы нельзя было ничего увидеть. Меня отпускают, но не успеваю я ничего предпринять, как кто-то хватает меня за руки и связывает их за спиной. Понятно, это учебная проверка. Налет на Амбар не закончился бы в этой маленькой комнатенке и нападающие не позволили бы Брокку с Ливаун мирно спать в постелях, не причинив никакого вреда, да еще и в пределах слышимости. Не говоря уже об Арку и остальных.
– Говори! – рявкает чей-то голос. – Кто ты и что здесь делаешь?
Я стараюсь дышать ровнее, выпрямляю спину и под прикрытием мрака высоко держу голову.
– Ты что, не слышал, что я тебе сказал? Говори!
Мне отвешивают затрещину, довольно увесистую для того, чтобы даже через ткань обжечь щеку. Что-то слишком сурово, даже по меркам Лебяжьего острова. Я в ответ что-то мычу, как и положено Нессану. И что дальше? Чего они от меня добиваются? Чтобы я заплакал? Чтобы закричал, призывая Ливаун и Брокка на помощь? И если я громко, но нечленораздельно закричу, а они примчатся меня спасать, будет ли это означать, что я проверку прошел, а они нет?
В другую щеку влетает еще одна оплеуха, ничуть не хуже первой. У меня болят шея и запястья. Путы затянуты мучительно туго. И как я, интересно, буду заниматься кузнечным делом с ободранными руками? Я опять мычу, на этот раз громче. Со связанными запястьями у меня нет возможности объяснить жестами свою немоту. «Это все уловка, Дау, – убеждаю я себя. – Помнишь, как братья запирали тебя в старом сундуке? Как помогали тебе взобраться на верхушку огромного вяза, а потом бросали? Или как в тот раз завели тебя в болото, а сами ушли? Тогда тебя спасала сообразительность. Так почему не воспользоваться ею и сейчас?»
Но в этом уже нет необходимости – снаружи кто-то принимается барабанить в дверь и кричать:
– Что вы делаете?
Это Ливаун.
– Дядюшка Арт! Быстрее сюда! Донал! Донал! Где ты?
Марриганово проклятье! В ее словах слышится неподдельный ужас. Нет, это точно не игра. Хотя обязана таковой быть. Ведь она использует наши вымышленные имена. Я склоняю голову и без слов всхлипываю. Это как минимум отвлечет внимание и позволит Ливаун воплотить в жизнь свой план, что бы она ни задумала.
Кто-то отодвигает засов. Тот, кто бил меня, останавливается, по крайней мере на какое-то время. Я собираюсь с духом, готовлюсь ринуться вперед, хотя у меня связаны руки и все такое прочее. Если вскочить на ноги, можно ударить головой нападающему в лицо и сломать нос. Можно сделать подсечку, чтобы он упал. Можно, но не нужно. Опять доносится голос Ливаун – она, вероятно, стоит в двери – и я вспоминаю, что меня зовут Нессан, что меня страшно застращали, лишив всякой возможности вскочить на ноги и драться, даже ради оказавшейся в опасности женщины. Вместо этого я делаю то, что на моем месте в такой момент сделал бы перепуганный немой – пускаю по ногам струю мочи, которая тут же льется на пол.
– Что вы делаете? – восклицает Ливаун дрожащим, писклявым голосом, который едва можно узнать. – Зачем вы надели это ему на голову?
– Не твое дело, девчонка, – говорит один из тех, кто на меня напал, – иди ложись спать и забудь о том, что нас видела. Если, конечно же, знаешь, что для тебя хорошо, а что плохо.
– Никуда я не пойду, и вам меня не заставить!
Ее голос взвивается до предела, словно она напугана до умопомешательства.
– Почему этот человек связан? Почему вы вообще находитесь здесь глубокой ночью во тьме?
Она, должно быть, что-то задумала. Но, может и отступить, позволив им продолжать в том же духе, не исключено даже избить меня до состояния студня, а потом заявить, что это все такая игра. Хотя это будет глупо, если они хотят, чтобы через пару дней я отправился верхом в Брефну, а по прибытии туда устроил убедительное шоу.
Слышится резкое движение, затем раздается шлепок. Ливаун всхлипывает.
– Что вы делаете? – говорит она, теперь как обиженный ребенок. – Так нельзя! Не бейте меня! Я хочу видеть дядюшку Арта.
– Кира? Ты в порядке?
Даже с мешком на голове я вижу, что в комнате стало больше света. Это пришел Брокк, по всей видимости задержавшись в пути, чтобы захватить фонарь.
– Что здесь происходит? – спрашивает он.
– Прекратить!
Этот голос я знаю, он принадлежит Бриде. С моей головы снимают мешок, возвращая способность видеть. Ливаун стоит в дверном проеме, на ней ночная рубашка, на плечи наброшена шаль. На щеке, в том месте, где ее ударили, виднеется красная отметина. В ее руке нож, складки ткани не в состоянии его до конца скрыть – он предательски поблескивает в лучах света. Это означает, что она приготовилась к обоим сценариям – и к проверке, и к реальному нападению. Рядом с ней держит в руке фонарь Брокк. Он хоть и ведет себя спокойно, но лицо у него бледное, как полотно. Еще совсем недавно я задумывался, а не причастны ли они оба ко всей этой истории, но теперь совершенно ясно, что нам троим попросту устроили проверку.
Входят Арку и Иллан. Остальные, если не считать Бриды, обитатели Лебяжьего острова, без нашего ведома оказавшиеся на материке. Они садятся за стол. Я дрожу, по-видимому не в состоянии остановиться. Приказываю себе размереннее дышать. Выражение на лице Ливаун напоминает грозовой фронт, готовый вот-вот разразиться бурей. Когда она отступает на шаг назад, я вижу, что у нее морщится нос. Ну что же, справедливо, ведь от меня несет мочой. У меня есть много что сказать – и ей, а Арку, и Бриде, как и всем остальным, – но немой Нессан не произносит ни звука.
– Я не буду приносить извинений, – говорит Брида, по очереди глядя на каждого из нашей троицы; Ливаун и Брокк продолжают стоять, – вы быстро поняли, что это не налет, а проверка; именно этого мы от вас и ожидали, невзирая даже на вашу ограниченную подготовку. Кира, судя по виду, ты немного выбита из колеи. Хочешь что-то сказать?
Ливаун стискивает зубы, сжимает кулаки и качает головой.
– Тогда давайте послушаем ваши соображения насчет того, как вы сейчас себя повели, – говорит Арку, – что сделали правильно? Что могли сделать лучше?
Ливаун с шумом втягивает в себя воздух и медленно выдыхает.
– Я не видела, что случилось с Нессаном. И проснулась до конца, только когда его уже не было в казарме. Слышала какую-то шумную возню, которая подсказала мне, что это не тот случай, когда кто-то вышел в туалет или решил прогуляться, не в состоянии уснуть. На этом этапе я еще не понимала, проверка это или что-то еще. Судя по всему, Нессан оказался в беде, его, вероятно, били, поэтому я двинулась на звук шагов и пришла сюда. Перед тем как войти, подумала, что нам, должно быть, устроили экзамен, ведь кто станет поднимать такую шумиху прямо в Амбаре, когда рядом спят другие? Но когда открыла дверь, несколько растеряла уверенность. – Ее лицо опять приняло яростное выражение, хотя она старалась говорить спокойно. – Все выглядело на удивление реально и поэтому вызывало тревогу. Я отреагировала в духе Киры. Закричала и позвала на помощь. Называя других нужными именами.
– Но при этом?.. – безжалостно говорит Брида без малейших признаков симпатии.
– Вы хотели, чтобы я еще больше вела себя как девушка? – сталью на сталь отвечает Ливаун. – Можно было бы разбудить Донала, сказать ему, что я напугана, и не идти самой, а послать его. Можно было бы лечь обратно в постель и накрыться с головой одеялом. Но из того, что Кира девушка и занимается музыкой, еще не следует, что ей недостает присутствия духа. Я могла бы убедительнее играть свою роль, если бы мне не приходилось изображать из себя не женщину, а увядший цветок.
Я вполне мог бы на это ухмыльнуться – если бы не доставляли неудобств боль в запястьях и мокрые штаны.
– Донал, – говорит Арчу, – что она сделала неправильно?
Брокк прочищает горло. У него такой вид, будто ему страшно хочется оказаться где угодно, но только не здесь.
– Говори же, – настаивает Брида, – отложи личные переживания в сторону и оцени ее поведение, будто ты ей не брат, а наставник.
– Она пришла с оружием. Спрятала нож хуже, чем надо. И хотя из роли не вышла, все же показала, что потеряла самообладание.
– Кире разрешается носить этот нож, – резко бросает Ливаун, – и захватить его было вполне разумно. Она не воин, бредет посреди ночи по незнакомому дому и знает, что происходит нечто подозрительное. Поэтому прийти без оружия с ее стороны было бы глупостью. А насчет того, чтобы его хорошо спрятать, то ей об этом даже думать не полагается.
– Успокойся, – говорит Арку, – самообладание в нашем деле играет решающую роль. А теперь все взвесь и скажи нам, где Донал все сделал правильно, а где ошибся.
– И для него, и для меня было бы лучше проснуться быстрее – Нессана, надо полагать, силком вытащили из постели, причем без потасовки, насколько я понимаю, там не обошлось. Донал не вышел из роли, и когда я его позвала, пришел довольно быстро. – Ее лицо искажается гримасой. – При этом сохранил спокойствие. Одним словом, продемонстрировал себя лучше, чем я.
– А Нессан?
Ливаун какое-то время молчит и смотрит через всю комнату на меня. Я не понимаю, о чем она думает, но вот ее рука поднимается и касается красной отметины на лице.
– Я не видела всего, что с ним делали, но хочу сказать, что он безупречно сыграл отведенную ему роль перепуганного конюшенного служки.
Она умолкает и после короткой паузы добавляет:
– Ему больно. У него связаны запястья. И потом его лицо.
– Не твоя забота, – говорит Брида, – к тому же он травмирован не настолько, чтобы немного целебной мази не поправило ему здоровье перед походом. Что бы мы, Кира, ни делали, все тщательно рассчитывается. Все. Мы никогда не пользовались бы своей нынешней репутацией, если бы халатно относились к подобным проверкам.
Будь у меня возможность говорить, я сказал бы Ливаун, что не нуждаюсь в защитниках. И не хочу, чтобы она из-за меня злилась. С другой стороны, будь я Дау, а не слабаком Нессаном, то наверняка позвал бы их с братом на помощь, когда на меня набросились. И хорошо, что не позвал, в противном случае нас, вероятнее всего, отправили бы по домам.
– Кира?
Арку окидывает ее пристальным взглядом.
Она не опускает глаза.
– Ну хорошо, я действительно потеряла самообладание, тем самым продемонстрировав отсутствие должной дисциплины. Не стану утверждать, что эта проверка в моем представлении была разумной и справедливой, потому как это было бы неправдой. Вы запрещаете человеку говорить, потом вытаскиваете его ночью из постели, связываете и бьете? Какой в этом был прок? Нынешнее задание нам троим по плечу. Вы же, должно быть, верите нам, иначе бы выбрали других.
Брида машет одному из собравшихся мужчин.
– Будь добр, принеси нам немного медовухи.
Затем поворачивается к Ливаун.
– Сядь. И ты тоже, – добавляет она, обращаясь к Брокку.
А когда они повинуются, говорит:
– Утром, по зрелому размышлению, произошедшее в ваших глазах обретет больше смысла.
Потом смотрит мне прямо в глаза и говорит:
– Отличная работа. Тебе это далось нелегко. Но это только намек на то, через что тебе придется пройти, пока не наступит День летнего солнцестояния. Молчать придется долго. До настоящего времени ты прекрасно владел собой. Теперь ступай переоденься. И проследи за тем, чтобы к моменту отъезда твой нынешний наряд выстирали и высушили. Когда наденешь новое платье, приходи сюда, я позабочусь о твоих запястьях. Раны наверняка не такие серьезные, как думает Кира – было бы глупо причинять тебе серьезный вред непосредственно перед отправкой на задание. Тем не менее, немного мази тебе точно не повредит.
Я беру свечу и ухожу, радуясь возможности снять с себя грязную одежду. В казарме стаскиваю мокрые штаны, швыряю их в угол, а сам надеваю другие, не зная, злиться на Бриду с Арку за то, что они удумали бросить мне такой вызов, или же радоваться, что я, в конце концов, все сделал как надо. Лучше Ливаун. Может, я просто устал. Мы все этой ночью не выспались.
– Нессан?
Я чуть не рычу «Что?», но вижу выражение лица Ливаун и тут же проглатываю слова. Мне хочется только одного – натянуть на голову одеяло и до утра обо всем забыть. У меня болит шея и все остальное. Но она стоит возле перегородки с тряпкой и небольшим кувшином в руках. В свете свечи ее волосы приобретают цвет дубовых листьев в лучах осеннего солнца – золотисто-рыжий и светящийся.
– Целебная мазь, – говорит она, – повязка. Пока мы не вернулись, я тебе ее наложу.
Я качаю головой, опускаю на запястья рукава рубашки и, помимо своей воли, морщусь.
– Что для тебя лучше, – говорит Ливаун, – довериться мне или Бриде, которая наверняка превратит это в очередную проверку? Сядь. И не смотри на меня так. В доме, где я выросла, занимались врачеванием. Если хочешь, чтобы твои руки вернулись в рабочее состояние до нашего отъезда, то эта мазь – твоя главная надежда. Я именно поэтому захватила с собой некоторый ее запас, хотя нам разрешили взять только самый минимум.
А поскольку я по-прежнему не двигаюсь – главным образом от удивления, что Ливаун заикнулась мне о своем прошлом, – она повторяет:
– Прошу тебя, сядь. Я быстро.
Она не врет. Вполне очевидно, что раньше она делала это не одну сотню раз. Руки у нее сильные – это мне уже известно, – но, когда нужно, нежные. Я не могу спросить, что представляет собой используемое ею снадобье, зелено-коричневое на цвет и обладающее острым древесным запахом, а сама она меня просветить не предлагает. Намазав мои руки мазью, она зубами отрывает от тряпки полоски, перевязывает мне запястья и закрепляет повязку аккуратными, ровным узелками.
– Вот так. Теперь синяки на лице. Не переживай, твою красоту я не подпорчу – высохнув, мазь становится невидимой.
Не давая мне возможности сказать жестом «нет уж, спасибо», она легкими прикосновениями размазывает немного снадобья на моих щеках. А когда заканчивает, я показываю на ее собственное лицо. Отметина от пощечины ярким пятном выделяется на ее коже.
Ливаун пожимает плечами.
– Ты имеешь в виду это? Ерунда. На нее такую хорошую мазь даже тратить не стоит. Кто знает, когда у меня будет возможность пополнить ее запас? Большинство ее ингредиентов произрастают в лесной чаще, которой в здешних краях явно маловато. Ну, если ты теперь готов, нам лучше вернуться.
