скачать книгу бесплатно
Художник саркастично усмехнулся.
– Действительно. Мне не понять. Вообще, я крайне негативно отношусь к зоофилии.
С одной стороны, я понимала, что Ларанский прав. Но, с другой стороны, стало неприятно, что он вламывается без разрешения в мой мир и пытается установить там свои порядки. Однако устраивать словесные пикировки сил не было.
– Дверь на выход закрывается с обратной стороны, – раздражённо сказала я.
На мгновение показалось, что Дан не услышал меня или, что ещё хуже, проигнорировал. Потом донёсся глухой хлопо?к закрывающегося ноутбука и шорох стула. Ковёр приглушил шаги.
– Вы два дня не отвечали ни на звонки, ни на сообщения. Рика, что происходит? Вас бросил любовник? – в мягком голосе не было и намёка на жёлчность.
Дан явно не собирался уходить.
Я устало вздохнула и вылезла из-под одеяла. В сумраке черты Ларанского заострились, приобрели почти демоническую резкость.
– У женщин не бывает других причин для печали, кроме несчастной любви? – холодно спросила я.
Он пожал плечами и промолчал. Ждал, пока я отвечу на свой вопрос.
– Моё состояние психологи называют депрессивным эпизодом. Оно приходит из ниоткуда и уходит в никуда. Я ничего не могу с этим поделать. Его можно только пережить.
– И часто у вас такие эпизоды? – поинтересовался Дан.
– Всегда по-разному.
Он молча поднялся и вышел из комнаты.
Я апатично подумала, что теперь Ларанский точно уйдёт. А назавтра извиниться и скажет, что для меня нет работы. Потому что никто не захочет иметь дело с человеком, у который проблемы с собственной головой.
«Надо было придумать другую причину», – меланхолично размышляла я, глядя в чёрную пустоту, и зевнула. – «Почему я сначала говорю, потом переживаю о последствиях?»
Прикрыла глаза и снова зевнула. Спать. Сейчас хотелось спать и ни о чём не думать.
Всё произошло настолько быстро, что я даже не успела осознать. Будто этот момент вырезали из памяти, оставив только невнятные кадры: жёсткие руки, смесь едва уловимого терпкого парфюма и мужского запаха, и тепло квартиры, сменившаяся обжигающим холодом воды.
Проклятия застряли в горле. Ледяная вода жгла кожу, впившись тысячами иголок. Тяжёлые руки с силой удерживали в ванной, будто впечатали в снежную глыбу. Я пыталась выскользнуть из железной хватки. Пальцы судорожно вцепились в ладони, стараясь оторвать их от себя. Вода с шумом выплёскивалась за бортики.
В какой-то момент хватка ослабла, и я, как ошпаренная, выскочила из прокля?той ванной.
Я оттолкнула от себя Дана и рванула в сторону комнаты. Однако не рассчитала собственных сил, поскользнулась на мокром кафеле и больно приложилась коленками об пол.
Мгновения замешательства хватило Ларанскому, чтобы накинуть на меня тяжёлое махровое полотенце и сгрести меня в охапку. Уткнувшись лицом в мокрую рубашку, я кляла художника-садиста на чём свет стоит и рыдала. Меня трясло от холода, страха и горечи, прорвавшейся наружу.
Постепенно слёзы иссякли, превратившись в неясные всхлипы. Ноздри щекотал мужской парфюм. Он почему-то действовал успокаивающе.
Оцепенелое от ужаса сознание постепенно прояснялось. Я обнаружила, что сижу на полу в ванной. Тёплое махровое полотенце укутывало продрогшее тело. Тяжёлая мужская ладонь осторожно гладила по мокрым волосам. Обняв меня, Ларанский мерно раскачивался. В этом было что-то убаюкивающее. Так обычно успокаивают расплакавшегося или напуганного ребёнка.
– Всё, – с тихой нежностью прошептал он. – Теперь всё. Всё закончилось.
Глава 4. Непристойное предложение
Я осторожно промокнула волосы полотенцем и взглянула на своё бледное лицо в зеркале. Черты осунулись. На кончиках потемневших от влаги рыжих волос дрожали хрупкие капли. Голубые глаза горели лихорадочным блеском. Холодная вода освежила мысли, хотя теперь я выглядела столь же привлекательно, как попавшая под дождь кошка.
Я вошла в кухню, залитую тусклым желтоватым светом. Свист закипающего чайника неприятно резанул слух, заставив поморщиться. Дан стоял возле плиты и разливал кипяток по кружкам. Потом по-хозяйски открыл навесной шкафчик и задумчиво замер. Казалось, он даже не заметил моего появления.
– В конце девятнадцатого – начале двадцатого века клиническую депрессию лечили довольно жестокими методами, – проговорил художник не оборачиваясь. – Пациентов раскручивали на центрифугах, погружали в ледяную ванну. Им давали рвотные и слабительные. Считалось, что таким образом «чёрная желчь», как по-другому называли меланхолию, покидает организм. Разум очищается от её токсичного влияния. В середине двадцатого века большой популярностью пользовалась электросудорожная терапия. Способ весьма неделикатный, но имел определённый результат.
– Мне кажется, или вы разочарованы тем, что не кинули работающий фен в ванну? – парировала я, садясь за стол. – Если ищете рвотное или слабительное, то ни того ни другого я не держу дома. Конфеты во втором шкафчике.
Дан окинул меня чуть насмешливым взглядом из-за плеча и закрыл дверцу.
– Я слышу язвительность? – Ларанский поставил передо мной кружку и сел напротив. – Я не сторонник грубых методов, Рика. Но, боюсь, у меня не было выбора.
– Не сомневаюсь. Я почему-то вспомнила про бурундуков.
– Про бурундуков?
– Да. Мама рассказывала, как бурундуков делают ручными. Их бросают в чан с ледяной водой. От шока зверьки перестают ориентироваться и привязываются к тому, кто их спас. Тёплые руки начинают ассоциироваться с безопасностью.
Я придвинула кружку к себе поближе. Белые стенки покрывал несмываемый коричневатый налёт, отчего она имела неприглядный вид. Я подумала о том, что пора бы заменить её на новую, но тут же отмела эту мысль в сторону. Сейчас даже самые мелкие непредвиденные расходы могли проделать брешь в кошельке размером с Мариинскую впадину.
Над тёмным чаем поднимался кучерявый белёсый пар. Я поймала себя на мысли, что рассматриваю его, потому что не хочу пересекаться взглядом с художником.
Молчание затягивалось, как в плохом кино.
– Итак, что за дело привело вас ко мне?
– Вы не подходили к телефону, и я начал беспокоиться, – не задумываясь ответил Ларанский.
Длинные пальцы с паучьей ловкостью отжали чайный пакетик и аккуратно положили его на блюдце. Движения казались отточенными, выверенными до мелочей. В них не было ничего лишнего.
Дьявол таится в деталях. Истинную природу человека невозможно скрыть. Аристократ, он и в трущобах аристократ.
Я откинулась на спинку стула и иронично заломила бровь. Интуиция подсказывала, что такой человек, как Дан, вряд ли бы стал переживать из-за пропажи натурщицы.
– Агата Шнырь – весьма противная старушенция. Она не дала бы ключи даже «Службе спасения». Но при этом госпожа Шнырь очень жадная до денег. За кругленькую сумму она и мать родную продала бы. Если бы у неё была мать… Смею предположить, что вы хорошо заплатили старушке, чтобы она дала дубликат. Не сомневаюсь, что у вас были определённые причины заявиться ко мне. И это явно не переживания о моём самочувствии. Так что вы хотели, господин Ларанский?
Художник чуть наклонил голову набок и прищурился. Я узнала этот взгляд – не раз видела его в мастерской. Обычно Дан смотрел так, когда прикидывал, с чего начать картину.
– Через неделю в доме Эдмунда состоится закрытый вечер-аукцион. Хочу, чтобы вы составили мне компанию.
– В самом деле?
Дан не ответил. Взгляд сделался более цепким, пронзительным. Мне было не по душе такое пристальное внимание, как не нравилась подкрадывающаяся неуверенность. Ларанский не произнёс ни слова, но я чувствовала давление в его молчании.
Я поднялась из-за стола и, подойдя к окну, открыла его нараспашку. В кухню ворвался влажный сквозняк, заставивший поёжиться от прохлады.
– Дан, я очень плохо переношу людей на своей территории, – призналась я. – Особенно незваных гостей… Пусть будет по-вашему. Вы обеспокоились моим состоянием, но со мной, как видите, всё в порядке. Просто не хотела с вами разговаривать. Что касается приглашения, благодарю, но не пойду. Ни статусом, ни воспитанием не вышла для званых ужинов. Так что спасибо за визит, но…
– Среди приглашённых будет Эрих Степлмайер, – перебил меня Ларанский. – Филантроп, коллекционер… и бывший партнёр моего брата. Он изъявил желание познакомиться с вами.
– Вот как… А вы, значит, решили заняться сводничеством?
Художник никак не отреагировал на колкость.
Я усмехнулась и подошла к навесному шкафчику. Рука автоматически прошлась по верхней полке и, нащупав прохладный целлофан пачки, сжала с такой силой, что сигареты смялись.
– Семь лет назад Эрих Степлмайер и Эдмунд приобрели шахты по добыче угля в Западном заливе. Дело, на первый взгляд, было убыточным, но спустя время они стали приносить доход. Когда бизнес пошёл в гору, у Эриха с Эдмундом случился конфликт. Последние пять лет они провели в судебных тяжбах. Но за две недели до смерти мой брат вдруг решил продать Степлмайеру шахты за мизерную сумму. Почти даром. Это подозрительно.
– Другими словами, подозреваете, что Эрих мог отравить Эдмунда, верно?
– Откуда вы узнали про отравление?
– Догадалась. Сложила два и два, – Дан не был со мной откровенен, и я не спешила делиться своими мыслями.
Я посмотрела на него и вытащила из пачки сигарету. На бледном лице художника проступила довольная улыбка, но взгляд оставался холодным и пронизывающим.
– А вы умны, Рика. Весьма приятное открытие.
– Вы мастер сомнительных комплиментов, господин Ларанский. Ещё совсем недавно называли меня серой мышью, а сейчас хотите, чтобы я пообщалась с бывшим партнёром вашего брата. Вопросов больше, чем ответов. Первый из них: почему я?
– На день рождения я подарил Эдмунду картину, «Незнакомку». Она была написана с вас. Дело в том, что этот портрет очень понравился Степлмайеру. Как признался сам Эрих, вы сильно похожи на его покойную жену. Он даже просил Эдмунда продать картину, но тот отказался.
Я задумчиво уставилась в золотисто-чёрный горизонт. Пальцы безотчётно крутили незажжённую сигарету.
– Кажется, я начинаю понимать. Поправьте меня, если я ошибаюсь. Вы подозреваете Эриха в убийстве брата. А потому решили воспользоваться моей схожестью с его женой, чтобы выудить информацию из последнего. Сыграть, так сказать, на его слабости.
– В общих чертах, да. Дело в том, что Степлмайер вряд ли станет говорить со мной. По ряду причин. Поэтому и прошу помощи. Взамен я помогу вам решить некоторые ваши финансовые проблемы.
Я молча осмысливала услышанное. Кем бы ни был этот человек, он вряд ли станет делиться сокровенным. Для этого нужен иной уровень доверия, который едва ли возникнет от одной встречи на званом вечере.
С другой стороны, Эрих был заинтересован в картине до такой степени, что предлагал за неё деньги. А, значит, общение с натурщицей, позировавшей для этого портрета, – подарок судьбы. А дальше в традициях лучших шпионских фильмов: закрутить с ним роман, чтобы вытянуть из него правду. Один из излюбленных приёмов разведки – подкинуть девицу, которая будет сливать информацию о любовнике. Кажется, «медовая ловушка» называется. Другими словами, Дан предлагал лечь под незнакомого мужчину за весьма крупный гонорар.
На душе сделалось мерзко, словно меня прилюдно вываляли в грязи. Я искренне надеялась, что самообладание не изменило, и истинные чувства не отразились на лице.
– Не думаю, что Степлмайер всё преподнесёт на блюдечке с золотой каёмочкой, – ровно отчеканила я. – Тем более если знает, что я работаю у вас.
– Вам ничего специально делать не надо. Ваша задача втереться в доверие Эриха. Просто будьте собой, он оценит.
– Должно быть, очень важная информация, если вы готовы выложить за неё такую крупную сумму, – я усмехнулась и щёлкнула кремнием зажигалки. Горький дым защекотал горло.
– Более чем. Сделаете это для меня, и обещаю, вы не останетесь внакладе.
«Сделаете это для меня, и обещаю, вы не останетесь внакладе». Фраза звучала эхом в голове. Меня раздирали противоречивые чувства.
Старые обязательства перед банками висели надо мной как дамоклов меч, и я мечтала о дне, когда расплачу?сь и навсегда забуду об их существовании.
Но большие деньги никогда не даются просто так.
– Как красиво вы завуалировали непристойное предложение! – я прикусила нижнюю губу, едва сдерживаясь, чтобы не нагрубить. – Я прекрасно понимаю, что вы желаете найти убийцу и ни перед чем не остановитесь. Но, боюсь, что ничем не могу быть вам полезна.
Я ждала, что Ларанский начнёт меня переубеждать и приводить доводы выгодности предложения. Возможно скажет, что мне не о чем переживать. Что никто не просит прыгать в постель к Степлмайеру. Что всё ограничится лишь беседами на светских раутах. Что для меня это прекрасная возможность оказаться в том обществе, куда многие мечтают попасть.
Я облокотилась на подоконник и посмотрела вверх, на багровое небо. Дождь превратился в изморось, наполнив воздух водяною пылью. Я устала от разговора, который, казалось, зашёл в тупи?к и стал бесполезным. Не хотела пикировок и оправданий. Но хотя бы чувствовала, что внутренне готова к ним, и это придавало немного уверенности.
Внизу с неприятным визгом затормозила машина, и послышалась отборная брань.
Однако когда Дан, наконец, заговорил, то совсем иначе, чем я ожидала.
– Аукцион состоится в четверг в семь часов вечера. Главная Береговая, дом тринадцать. Думаю, вам хватит времени, чтобы выбрать платье.
– Я не приду.
Ларанский поднялся. На лице блуждала вежливая полуулыбка, но взгляд оставался холодным. В нём было что-то предостерегающее, отметающее любое моё возражение и внушающее подспудный страх. Возникло ощущение, будто я подобна мухе, угодившей в клейкую ловушку – жужжит, дёргает лапками, но никак не может высвободиться.
– Благодарю за прекрасный чай, Рика. Хорошего вам вечера.
Глава 5. Подслушанный разговор
Иногда ловлю себя на мысли, что меня, как магнитом тянет к людям и событиям, от которых каждый здравомыслящий человек держался бы подальше. Любой, но не я. Иной раз кажется, что всему виной моё любопытство. Порой – патологическая тяга ко всему сомнительному, что может пощекотать нервы. Как у мотылька, который летит на пламя свечи, не осознавая, что огонь – это не прекрасный восхитительный цветок, а самая настоящая погибель.
Кроме оскорбительного подтекста, предложение Ларанского казалось безумием чистой воды. Почему я? Только потому, что Степлмайер увидел сходство портрета со своей женой? В этом случае его ждёт жестокое разочарование. У меня не было ни воспитания, ни манер прирождённой леди, которые так ценятся в светском обществе. Я не ела руками и имела понимание правил приличий, но всё же этого было мало, чтобы поразить человека, привыкшего к респектабельной жизни.
«С другой стороны, я ничего не теряю», – подумала я, разглядывая скользящие за окном унылые остроконечные крыши домов.
Мысль показалась неубедительной.
А что, если Эрих Степлмайер действительно причастен к убийству? Тогда вопрос: почему накануне смерти Эдмунд решил восстановить дружеское общение с Эрихом? Дан говорил, что его брат продал своему партнёру за мизерную сумму шахты, из-за которых судились друг с другом около пяти лет. Возможно, они стали приносить убытки Эдмунду, и он решил по-быстрому от них избавиться. Тогда возникает другой, более грубый вопрос: Степлмайер – идиот, чтобы приобретать заведомо убыточное производство, даже не удосужившись проверить его финансовое положение? Вряд ли. Во всяком случае, в интернете об Эрихе Степлмайере писали, как об удачливом дельце. А удачливый, значит, осведомленный и продуманный. Не стал бы Эрих покупать то, что находится на грани развала.
Такси повернуло на Главную Береговую улицу и остановилось перед высоким, как свеча, домом. Я расплатилась с таксистом, выбралась из автомобиля и окинула взглядом особняк Эдмунда. Он мало чем отличался от соседних домов: известняк потемнел от времени, треугольный портик поддерживали мускулистые бородатые атланты в набедренных повязках, а из арочных окон на улицу лился желтоватый свет и лёгкая музыка. Самый обычный респектабельный дом для такого района, как центр Города Грёз.
Возле тёмных лакированных дверей меня встретил охранник, лысый и в тщательно выглаженном чёрном костюме. Солнцезащитные очки скрывали глаза, а неприятно толстые губы были с недовольством поджаты, отчего складывалось впечатление, что его мучит желудочная колика.
– Добрый вечер, – негромко поздоровалась я и протянула серебристый прямоугольник с выбитой бархатом надписью. – Я по приглашению.
Он бросил равнодушный взгляд и тотчас выпрямился.
– Паспорт.
Я удивилась. Когда накануне приезжал Ларанский, он не сообщил, что нужен паспорт. Лишь оставил на столе приглашение и пухлый конверт, заглянув в который на мгновение растерялась – такие деньги я могла собрать лишь за два года усердной работы.
– О паспорте меня не предупреждали, – сказала я, чувствуя себя сбитой с толку. – Так что его нет.
– На нет и суда нет. До свидания, – ухмыльнулся охранник, всем видом показывая, что разговор окончен.
Сделалось неприятно.
– Тогда передайте господину Ларанскому, что приходила Рика Романовская. Но её не пустили. Из-за паспорта.
