скачать книгу бесплатно
Верноподданный разбойник Антут
Мари Мальхас
Разбойничий атаман Антут притворяется баронским наместником, чтобы прокормить свою шайку. Он готов рискнуть и попытаться выжить в высшем свете. Но готов ли высший свет?Прославленному разбойнику предстоит сменить вкус в одежде, научиться танцевать, открыть горнодобывающее предприятие и даже спасти Его Величество от верной смерти.Да уж, будет очень трудно скрывать своё истинное лицо.
Мари Мальхас
Верноподданный разбойник Антут
Пролог
Вы думаете, у лесных разбойников весёлая жизнь? Летом душно и насекомые кусаются, зимой… Зима – вообще отвратительное время года. Голодно, холодно, на дорогах пусто.
Одной такой зимой запланировали мы набег на деревеньку. Думали, хоть там найдётся чем поживиться, но и там пусто оказалось. Да как так-то?! Чтобы с целой деревни было взять нечего? Оказалось, барон тутошний всему виной. Он игорную открыл, чтобы селяне там последний хлеб проигрывали.
Но мне ли, атаману разбойничьему, рассуждать о морали? Самому только укажите кого и как. А указано было.
Так я направился к игорной, что возле самого замка. Прибыл уже затемно, гляжу, внутри пусто. Опять какая-то блажь! Да как же это так, чтобы игорная в игорное время пустовала? Где все, спрашивается? Чутьё разбойничье подсказало: что-то нечисто. Тут уж либо война, либо похороны – не меньше.
Оказалось второе: баронского наместника в тот вечер хоронили. Во как! Ещё не играл, а уже фартит. Ну, я, не будь дурак, вернулся к лесу, да своих свистнул. Наелись мы на тех похоронах от пуза, а то кто ж знает, когда ещё выпадет случай. И кое-чего я там наслушался: на следующей неделе, а точнее, в мидвох[1 - Мидвох – средний день в середине семидневной недели.] приезжал новый наместник. И снова у меня одни вопросы. Они ж ещё этого не закопали, когда нового вызвать успели? Заранее что ли знали, что помрёт? Ещё и чужестранца. Да, именно так. Чужестранца из Баркии. Вот этого тоже не понял. Баркийцы же враги! Зачем эта собака здесь нужна?
Уж я-то законов не чту, налоги не выплачиваю, и то с этими борзыми дел бы иметь не стал. Не даром же мы с ними на северной границе воюем. Сам-то я там не бывал, но Графчонок мне поведал. А он парень толковый: из рогатки в цель попадает, кверху ногами висеть подолгу умеет, сложные слова выговаривает. И глаза умные.
Вот он мне и сказал, что страна – это эта, как её? Сруктура[2 - Имеется в виду «структура». Антут плохо образован и помнит слово лишь по звучанию, не имея понятия как оно пишется и произносится.] сложная! А король – не жмот, просто он за этой сруктурой всем сразу помочь не может. Он же сверху сруктуры, а я аж под ней. Короче, поверил я Графчонку на слово, и с тех пор я отчизник…
Но я отвлёкся.
В общем, вывод один я сделал: барон странный на всю голову. И хоть и на верхах сруктуры, но не отчизник.
Нужно ли говорить, чем мы в следующий мидвох занимались? Разумеется, долг отчизне отдавали, поджидали собаку-баркийца, чтобы свершить самый верноподданнический грабёж за всю историю.
Глядим – едет. Повозка чёрная, конь чёрный, костюм у возницы чёрный. Видимо, хотел, чтобы мы его на белом снегу не просмотрели. Но только где же он сам?
Оказалось, это он и есть, сам лошадьми правит. Не гордый, стало быть. Ещё и не богатый, потому что денег у него с собой не оказалось. Уж мы в этом убедились. Мы его до самых панталон раздели. Кстати, он не волосат, как о ему подобных рассказывают. Обычный такой.
А вот оружие при нём странное: тонкий и чуть загнутый меч. Только толку от него? Далее, конь средний, шмотки не модные. Впечатление, что он сам проигрался в какой-нибудь игорной по дороге. От скуки я взял его бумажки, заставил читать на баркийском. Хоть поржали с их языка собачьего.
И звали его тоже смешно, что-то вроде Шозалинкас прата-Завианка. Я только "Прата" запомнил. Бумажки, кстати, тоже забрал, ибо в чём он их понесёт, за панталоны заправит?
Забрал, что мог, короче, да и дальше думать стал. Зима в самом разгаре, а жрать так и нечего. При этом во всей округе так же, только у барона иначе. Хоть уезжай на юг на зимовку. Но ведь только обустроились, только зажили.
Сидел я, сидел, вдруг почувствовал, что-то шелестит за пазухой. Оказалось, что бумаги этого Праты до сих пор у меня. Да уж пустили мы его по миру, и поделом. А то наши голодают, а он там жировать возле баронской кормушки собрался! По какому праву? Вот чем мы хуже него?
И тут я подумал, что ничем я не хуже него. Что вообще определяет место человека в этой самой сруктуре? Шмотки? Повозка? Бумаги? Так у меня всё это теперь было.
Пока он там доковыляет до ближайшей деревеньки, пока отогреется, пока в себя придёт, пока со своим акцентом объяснит селянам, что да как. По крайней мере, дня три в запасе есть.
По счастью мы с ним похожи оказались: оба худощавые, патлы чёрные, глаза карие, рост тот же, обоим двадцать шестой год пошёл… Всего на полгода он меня обогнал, я летом родился, а он зимой, не люблю зиму.
Не без отвращения, но ради дела надел я чёрное собачье шмотьё, потренировался "га" и "ра" как он выговаривать – получилось. Свистнул я двух своих, а то совсем никуда не годится, чтобы наместник, да сам лошадей погонял, и поехали к замку.
Первый день в замке
Замок барона со стороны почти не отличается от скалы: скучный, серый. Кто бы мог подумать, что внутри он сияет, как чёртовая Пещера Чудес из сказок. Жемчужные колонны, расписные потолки, рамки картин – неужели золотые? И всё будто светится изнутри и пахнет какими-то цветами… Может это магия?
Никогда её толком не видел, разве что однажды целительница в трактире залечила слуге пробитую башку. Ещё пару раз замечал, как сияют фонтаны у храмов, но близко не подходил. А в высшем свете, говорят, вообще дело обыденное, у короля даже придворный маг есть, герцог.
Меня с почётом проводили в приёмную, которую мне хотелось обчистить с потолка до пола. Присвоить всё, на что только падал взор. Особенно торшер в углу. Вот это вещь! Гладкий, блестящий, переливается красноватыми бликами как самое дорогое золото. Я засмотрелся, опомнился, когда дверь напротив распахнулась.
В тёмно-розовом камзоле и голубых панталонах, дополняя обстановку, в приёмную заявился сам барон. Четыре человека по бокам от меня и двое стражников у дверей согнулись в поклоне. Я повторил за ними.
Барон уселся в кресло, вздохнул и принялся что-то говорить. Я, наконец, вспомнил, зачем я здесь и потупил взгляд. А что мне оставалось, когда глаза разбегались по сторонам, сосчитывая стоимость баронского богатства?
Глядя в пол, я засмотрелся, как свет отражается в дощечках. Неужели тоже магия, можно ли человеческими силами так начистить куски дерева?
– Что? – я вздрогнул, поняв, что барон задал мне какой-то вопрос.
Один из его людей поспешил мне на помощь:
– Ваши бумаги, господин! Бу-ма-ги.
– Я думал, вы хорошо говорите по-серенидски[3 - По-серенидски, т.е. на серенидском языке. Сереннд – королевство, в котором происходит действие повести.], – барон приподнял одну бровь.
– Да-да, – закивал я и вынул бумаги из-за пазухи.
Человек сбоку с лёгким поклоном взял их и передал своему господину. Тот долго сопел над ними, перебирал в руках, что-то бормотал. Он был всего лет на пять меня старше, но какой скучный! Типичный представитель знати: яркое шмотьё, тусклый взгляд.
«Сколько я таких ограбил…» – именно эта мысль была у меня в голове, когда он оторвался от бумаг, и наши глаза встретились.
– О! В тебе, и правда, что-то есть, – одобрил барон. – Как, говоришь, тебя зовут?
Я сказал то, что помнил:
– Прата.
– И всё? – брови барона взлетели.
– Этого хватит, – я оголил зубы – свою гордость. Зубов у меня полный набор, редкость для людей моего ремесла.
Барон усмехнулся:
– Рад приветствовать, наместник. Вы наняты.
Меня отвели в мои покои. Собственные покои! Ими оказалось целое крыло. Моих ребят, что остались возле повозки: Унора и Ледена привели следом. Унор нёс на спине большой сундук с вещами баркийца. Леден его подбадривал.
Как только мы остались одни, то принялись бегать взад и вперёд, разбив пару ваз и чуть не устроив пожар. И только под вечер без сил, улеглись на ковёр возле лестничного пролёта. Мягко, удобно, к тому же оттуда хорошо просматривалось всё крыло.
– Вот это жизнь! – вздохнул Леден.
– И всё наше! – добавил Унор.
Я уже хотел им возразить, что наше это до тех пор, пока мы ведём себя как нужно, но тут двери внизу распахнулись. Наше внимание переключилось на вошедшую в холл колонну людей с длинными палками с горящими наконечниками. Они принялись зажигать бесчисленные свечи на стенах и большой люстре. И тут я вспомнил о торшере из приёмной. Я изучил отведённое мне крыло, но такого торшера не нашёл. Я хотел торшер.
Я велел ребятам ждать и покинул свои покои. Однако это был не мой родной лес, в котором невозможно потеряться. Передо мной раскинулся чёртов лабиринт каменных клеток, размалёванных в случайном порядке. Отсутствовала всякая закономерность. Вот в чём смысл этих цветов? Как понять, где юг, где север?
Помещения были разными, но одинаково бессмысленными. Я блуждал по ним, пока окончательно не потерялся и, выбившись из сил, плюхнулся в какое-то зелёное кресло.
И тут он предстал передо мной! Торшер сам нашёл меня. Мои руки обхватили его гладкую тёплую ножку, прижали к плечу. Я уже встал и направлялся к дверям, когда уши резанул писклявый голос:
– Что это вы творите?
На меня пёрла остроносая старуха в зелёном платье, что делало её невидимой на фоне зелёной мебели.
– Вы меня слышите? Поставьте торшер на место!
Она думала, что могла остановить меня. Я продолжил двигаться к выходу, но она не отставала, продолжая причитать. Вдруг я почувствовал резкий удар в спину:
– Ты что, тронулась?
– Вандал! Ворюга чёртов! – визжала она, вооружившись шваброй. – Немедленно верни торшер!.. Куда?
Я пустился наутёк, торшер в моих руках трясся, я уговаривал его потерпеть. Едва оторвавшись от преследовательницы, снова оказался в ловушке в непроходной комнате.
Бабка направилась на меня, угрожающе поднимая швабру над головой.
Ветер засвистел в ушах, когда я кинулся прочь из комнаты ей наперерез. Слева, наконец, заметил лестницу и побежал вниз по ступенькам.
Старуха пыхтела, визжала, спотыкалась, но преследование продолжала.
– Что за шум? Что здесь происходит? – вдруг послышался совсем другой голос.
Передо мной возникла женщина такой красоты, что я потерял дар речи. И чуть не выпустил торшер из рук. Её белое гладкое лицо, её огромные ресницы, её пухлые губки, лебединая шейка. Ткань платья приоткрывает…
– Баронесса-торшер-вандал! – скороговоркой прокричал голос сзади, за ним последовало тяжёлое хриплое дыхание.
– Ах, наместник, – уголки пухлых губ чуть заметно дёрнулись. – В ваших покоях недостаточно светло?
Я сморгнул, собрался с мыслями и выговорил:
– Достаточно.
– Зачем же тогда… – женщина кивнула на торшер. Я сжал его посильнее:
– Он мне нравится. Я видел такой же в приёмной барона.
Её брови взлетели:
– Да? А мне говорили, это уникальный дизайн.
Понятия не имею, что такое "уникальный дизайн", но на всякий случай расправил плечи и отёр пот со лба чёрным баркийским рукавом.
– Так почему же вы не взяли из приёмной? – продолжила она, наблюдая за моим жестом.
– Я заблудился…
– Миледи! – подсказал из-за плеча старушечий голос.
– Миледи, – повторил я.
Хрупкие плечи дёрнулись:
– Что ж, наместник, если он вам так приглянулся, можете себе его оставить. Считайте это подарком в честь вашего прибытия.
– Зерда, – она устремила взгляд мне за плечо. – Пусть мне принесут тот, что в приёмной.
– Спасибо, миледи, – я отвесил поклон настолько низкий, насколько позволял торшер. Щёки горели, как при проклятой лихорадке.
Надменно усмехнувшись, баронесса пошла дальше, потом чуть замедлила шаг:
– И проводите наместника в его покои.
Второй день в замке
И началась сладкая жизнь, длилась она часов двенадцать. А потом я столкнулся с кислой бароньей рожей:
– Ты чем это занят?
Последовала долгая лекция о том, чем я должен быть занят. Оказывается, он нанял меня, чтобы самому ни черта не делать. Я должен работать, а он – нет. Я должен всем управлять, а он только владеть. Потому что он барон, а я нет. Сруктура!
Вышел я в баронский двор, оглядел баронский замок, представил, что это всё моё, и тут же понял, что надо делать. Проверил склад, сходил в амбар, прошёлся, собрал ответственных, наорал, уволил, назначил новых, снова наорал. Пошли дела.
Руководить этими ребятами было легче, чем моей шайкой. Они не лезли драться, не огрызались, не искали выгоды. Я раздавал пинки и подзатыльники, а они извинялись. Я даже иногда проверял, раздавая за так – всё равно извинялись. Забавно это: бам – извините, хряц – простите.
Хорошо они работали или плохо, я обращался с ними одинаково. Точно также, видимо, делал и барон, потому что под вечер он встретил меня всё с такой же кислой харей и спросил:
– Ты чем это занят?
Мой друг, Графчонок, говорил, что я быстро учусь. И это правда, поэтому я тут же извинился. Барон оценил. Улыбнулся и похлопал по плечу. Сказал, что приглашает меня отужинать с ними.
Cтол в трапезной был накрыт человек на двадцать – так мне показалось, когда я взглянул на бесконечные ряды горячих и холодных блюд. На самом деле на столе стояли всего три кубка из серебра. Один возле самого барона с торца стола, другой справа от него, где сидела баронесса, мне барон указал на стул слева, напротив которого, стоял третий.
На другом конце у столика с кувшинами и подносами мельтешило ещё несколько человек. Двое ещё совсем мальчики в коротких плащиках и пышных панталонах, видимо, пажи.
Я сел, но есть не мог. Может, потому что весь день жевал всё, что только выглядело съедобным, а может потому, что на ужине присутствовала баронесса в таком нежно-розовом платье и с такими тонкими манерами, что ничего в горло не лезло. Вдруг она взглянула на меня и что-то тихо сказала мужу. Барон хмыкнул и произнёс:
– Слышал, что вы, Прата, желали прочесть нам некую баркийскую балладу.
"Что? Да ты с сосны свалился, баран нерезаный? Пусть тебе гаджай[4 - Гаджай – нечисть из местного фолклора.] баллады читает!" – подумал я, но не сказал. Видать, успел окультуриться. А тут ещё поймал на себе пламенный взгляд баронессы, и понял – отступать нельзя.
Я быстро прожевал что-то острое и поднялся. Что я знал на баркийском? "Беретрацо!" – что означало "Здравствуйте". Но, вспомнив, как барон сопел над моими бумагами, заподозрил, что он и сам не силён в языках.
