Переселенцы

Переселенцы

Маргарита Романова

Иллюстратор Маргарита Романова

© Маргарита Романова, 2024

© Маргарита Романова, иллюстрации, 2024

ISBN 978-5-0064-0042-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Переселенцы

События, о которых я хочу вам рассказать, происходили в послевоенные годы. Мои отец и мать родом из небольшой деревушки в Чувашии. Спустя десятилетие после Победы, там потихонечку стала налаживаться жизнь. По вечерам на берегу речки зазвучали песни под гармонь. Снова свадьбы под осень стали справлять. Молодым худо-бедно, но строили свои дома. Когда требовалась помощь, соседи помогали в строительстве или всей большой родней убирали урожай картофеля. Косили и убирали сено тоже сообща. Была у нас взаимовыручка.

В новогодние праздники развлекались тем, что наряжались и ходили по дворам. Мужики переодевались в женское платье, а девушки – в мужское. Пели частушки. Конечно, до войны было много парней, а в эти послевоенные годы в основном были овдовевшие женщины и молодухи. Парни на этих праздниках присматривали для себя будущих жён. Зимними вечерами женщины вышивали скатерти, рубашки, готовили приданое.

У мамы тоже был сундук с приданым. Она уже закончила успешно десятый класс – у её семьи была возможность дать всем своим семерым детям образование. Из четырнадцати детей остались живыми только семеро: пять девчонок и два парня. Начали строить дом. Помогали соседи.

По чувашским традициям младший сын оставался с родителями жить, а потом ему должен достаться по наследству рядом строившийся дом. Но было одно но: старший брат и четверо сестёр уже были при семьях. Оставалась только моя мать не замужем. Брат ждал, когда она в свои 19 лет наконец обратит внимание хоть на какого-нибудь парня. Мама же вступила в комсомол и о замужестве даже не помышляла.

Она была в своей семье белой вороной. Подолгу сидела за книгами или на комсомольские собрания бегала. Эти увлечения никто из родственников не одобрял. Родители были не против ее выдать её замуж.

Помню, отец рассказывал, как гуляли как-то вечером, и к нему пристал с расспросами младший брат моей матери: как, мол, живётся, чем занимаешься. Он рассматривал отца с ног до головы. А на том были сшитые штаны из мешковины (он их сам шил), на ногах лапти, тоже сплетены им же из липового лыка. Поинтересовался у отца, что тот умеет, кем мечтает работать. А отец любил ветеринарное дело и это у него хорошо получалось. Тогда брат матери спросил у моего отца, не хочет ли он жениться на девушке из зажиточной семьи. А тот ее даже и в глаза не видел! Тогда семьи могли между собой договориться, согласия жениха и невесты не спрашивая. Отец согласился жениться на моей матери, но у него уже была подружка, из такой же бедной семьи, как у него, семьи. Отцу очень польстила женитьба на зажиточной, из другого сословия, девушке. Договорились её выкрасть из дома (так можно было в те времена). Мамины планы продолжить учебу рухнули, а она так хотела быть учителем! Жизнь с отцом стала для неё каторгой, а когда она сбежала от него, так её родственники – брат и сёстры – волоком за косы вернули мужу. Атмосфера в семье накалилась до предела.

По деревне прошёл слух, что для строительства Красноярской ГЭС на Енисее в Сибири требуются рабочие. Обе семьи, матери и отца, порешили, пока не приключилось беды, выпроводить их в Сибирь на заработки. Отец метался и не хотел уезжать из тёплого климата в неизвестную и холодную сторону. Они были напуганы, ведь Сибирь – это же место ссылки для провинившихся людей, туда ссылали на каторгу. А тут добровольцем по вербовке на какую-то стройку века.

Родилась дочь, но прожила недолго. Родилась вторая. Как только ей исполнилось два месяца, поехали на стройку. Бумажки были подписаны. Подъёмные получены.

Стройка уже какой год шла, когда родители смогли вырваться из Чувашии. Приехали только в марте 1959 года. С двухмесячным ребенком на руках поездка была тяжёлой. Сибирь их встретила холодными морозами и сугробами. Маме климат не подошёл. Стала часто простывать. Если бы вернулись домой, то возможно мама и смогла поправиться. Но делать нечего, государству надо отрабатывать. Вспоминали, что ехали очень долго и мучительно, с пересадками, пока добрались до места назначения. Поселили их в барак. Длинный такой, разделённый пополам. Из сеней попадали в большую кухню. Досок на полу почему-то не было. Во второй комнате пол уже был застелен досками. Появилась корова. Зимы были суровые.

Земляной пол застелили соломой, после отёла корова с телком из-за морозов жили в кухне, надо было сберечь телёночка. Корова жила дней пять в кухне, а потом оставался только телёночек. Отец заработал бронхит, а у матери от постоянных простуд пошло осложнение на сердце. Да и не только от простуд. Когда родилась вторая дочь, отец матери объявил, что будет до тех пор рожать, пока не родит пацана.

Отцу доверили трактор. От грохота трактора и простуд заработал отит и стал плохо слышать. У него постоянно стала болеть голова, хоть на стенку лезь. Да и работа была очень сложная, нужно было консервировать кладбище: засыпать дустом и утрамбовывать. Местные такую работу выполнять отказывались, вот приезжим и приходилось этим заниматься. Отец от такой работы был постоянно в угнетенном настроении. На этой земле у местных родители и прадеды были похоронены, конечно, им сложно понять, что идёт стройка и что всё скоро уйдёт под воду. Они трактора закидывали комьями земли. Смотреть на причитания людей, охраняющих свои могилки, отцу было невыносимо.

И тут появилась на божий свет я. Отец, когда приехал забирать и увидел, что я жуть какая рыжая и широколицая. Не стал забирать. Орал на весь роддом, заявив, что произошла подмена. Неделю пил, не просыхая. За это время у него выросла чернющая борода вперемешку с рыжими волосками. Поглядев на себя в зеркало, подумал, наверное, моё, надо забирать.

Но и после моего рождения, отец не унимался, всё матери внушал, что будет рожать, пока сына не родит для продолжения рода. А ее сердце с каждыми родами всё слабело. Мама была очень молчаливой, никогда не спорила и всё на машинке строчила. Обшивала всю семью: платьишки и курточки, штанишки, рубахи отцу и панталоны.

В семье мужчина считался главным, и отцу мать никогда не перечила. После меня родилась опять девочка, но такая красивенькая, как куколка, отец в ней души не чаял. Мы с сёстрами сильно отличались друг от друга. Все такие спокойные были, а мне надо было узнать где и что, и как устроен мир. Много хлопот я родителям создавала. Отец уже думал, что я где-нибудь да расшибусь. Наконец-то родился долгожданный сын. Я этот момент запомнила. Поехали со всей ребятней проведать маму и братика. Подозвали меня к кровати матери. Отец держал свёрток пищащий. Сказал, чтобы я руки протянула и взяла братика на руки, а сам подстраховывал. Я поглядела на орущее существо. Краснющий и морщинистый, как дед. Вообще-то он мне не понравился. Я его вернула и пошла прогуляться, посмотреть, что за больница такая, где детей раздают таких страшненьких. Зашла в какую-то комнату и увидела орущую толстенную тётеньку. Да что тут такое – везде орут. Ну и я как заору, что есть мочи. Ко мне подбежал высокий дядя в белом халате и поднял на руки. Я со страху его обмочила. Он так смеялся и так меня высоко поднял над головой.

– Вот какое чудо, выросло! – чему-то радовался дяденька. Он ещё покружил меня, орущую, пока не успокоилась. А я красотой не блистала. Рыжая, вечно торчащие в разные стороны волосы, да ещё конопатая. Жуткая непоседа. Отец всё про меня говорил, что я егоза.

Мне три года было. С этого возраста я вспоминала обрывки, а потом приставала к родителям: мне это приснилось или было на самом деле. Родители удивлялись моей памяти. Когда брательнику исполнилось три месяца, его оставляли со старшей сестрой. Ну и я ей иногда «помогала». Помощь моя по счастливой случайности обходилась без последствий. Вот так раньше было в эти тяжелые времена – три месяца ребёнку и всё, будь добра, выходи на работу. А у матери уже подорвано здоровье, да и климат не подходил: лето очень короткое, а зима промозглая с большой влажностью, потому что Енисей рядом.

Помню, братик в кроватке-качалке лежал. А мне вдруг скучновато что-то стало. Спит и спит. Даже не поиграть с ним. Решила разбудить. Но как? Глаза закрыты у него! У меня возникла идея. Пошла в сени, там на гвозде висели ножницы стригальные для овец, такие тяжелые металлические. Взобравшись на стульчик, кое-как сняла с гвоздя. Пошла к братику и, волоком таща за собой маленький стульчик, подставила его к кроватке, пытаюсь ножницами веко у брата открыть. Ткнула. Только поцарапала. Но он глаза не открыл. Хотела со второй попытки, хорошо, что кроватка была качалкой: качнулась, и я улетела вместе ножницами на пол. Ножницы в одну сторону, а я в другую.

Братик подрастал. Мама приходила с работы его покормить, а потом возвращалась обратно. Как-то старшая сестра была на улице вместе с младшей. Брат вздумал реветь. Орал и орал. Мне ну уж очень мешал играть. Я его выволокла с большим трудом из кроватки. А у нас лежала самотканая дорожка, такая длинная с разноцветными полосками. Ну вот я его уложила на самый край этой дорожки и начала скручивать. Брат затих. Я его то с одной стороны пощекочу, то с другой. Получился валик, который я, пыхтя от усилия, закатила под кровать. Теперь мне никто не мешал. ТИШИНА. Я увидела, что в окно заглядывает соседка по бараку тетя Катя. А она зашла и меня спрашивает, мол, где твой брат. А я и не помню. Забыла. С трёхлетней какой спрос? Тетя увидела, что нет половика. Я не помнила, где брат, а вот где дорожка, почему-то вспомнила. Говорю, под кроватью. Я так удивилась, когда тетя Катя развернула дорожку и там оказался брат, уже посиневший от недостатка воздуха. Вот такая я нянька была.

Отцу за его работу подкинули худущего баранчика. Он его освежевал, а шкуру по своей глупости и неосторожности повесил на забор. Собирался потом с этой шкуры что-то пошить. Из кастрюли так вкусно пахло вареным мясом! Мы, четверо детей, с нетерпением ждали, когда же обедать, а то так уже животы подвело от голода. Вдруг неожиданно послышался громкий стук в дверь. Кто-то сапогами грозился вышибить их нам. Вошли два высоких и статных парня в кожаных чёрных плащах. Кепки тоже кожаные, с красными звездочками. Особенно я была в восторге от их сапог с длинными голенищами. При каждом шаге сапоги, начищенные до зеркального блеска, скрипели. Талию опоясывал широкий ремень. На ремне висела кобура с пистолетом. Они удивительно были похожи друг на друга: оба с пшенично-светлыми волосами и удивительными небесно-голубыми глазами. Что-то кричали на непонятном языке. Дяденьки всё спрашивали: «У кого украли баранчика?»

Отец от страха не мог понять, что они от него требуют. Лица у охранников в крике искажались и уже не казались такими красивыми. Зачем было кричать, когда все и без того были напуганы? Мама быстренько спустилась в погреб за остатками мяса. Первый забрал мясо барашка и уже было уходил, но второй его приостановил, похлопав по плечу, решив перед ним похвастаться одним приемом. Как стрекозёл подскочил и с разворота сбил кастрюлю с супом, который мы с таким нетерпением ждали, когда сварится. Кастрюля бухнулась рядом с нами. Нас обдало каплями кипятка. Мы все четверо от боли и голода так завопили, а им хоть бы что! Они загоготали и вышли, оставшись довольные удачно сбитой кастрюлей. Отец ещё так плохо понимал по-русски, объясниться не смог. Родители даже были рады что хоть мясо забрали, а не отца. Так в мамином красивом платочке и забрали.

Отец уже на тракторе не работал, и головные боли потихоньку стали проходить. Из-за того, что оглох на одно ухо, стал говорить очень громко. С железного коня он пересел на живого. Мы втихаря подкармливали отцовского коня кусочком сахара или подсоленным хлебом, а он все попрошайничал.

У меня было любимое занятие: дойти до мусорных ящиков и набрать осколков от разбитых красивых тарелок. Были и удачные находки. Картинки, нарисованные на стекле: красивые пухленькие девочки с кучеряшками, держащие обязательно кошечку или собачку. Какой-то невиданный для нас мир, полный достатка и счастья. Там, где царит любовь. Там, где папа маму никогда не обижает. С картин на меня глядели люди невиданной красоты со счастливыми глазами, в руках цветы и фрукты, неизвестные даже родителям. Вот такие картинки, нарисованные на стекле, я находила. Но по дороге домой меня догоняли такие же сорванцы, как и я. Отбирали безжалостно моё добро. Камнями разбивали картинки и разбрасывали расписные осколки от тарелок. Плача, я подбирала эти осколки. А дома втихаря, пряча от отца, подолгу любовалась своими находками. Когда отец случайно натыкался на эти осколки, выкидывал и кричал, чтобы я больше не заносила этот хлам в дом.

Мы со старшей сестрой приставали к маме, чтобы в который раз показать и рассказать о каждой вещи, привезённой из Чувашии. У нас на видном месте стоял сундук, покрытый расшитой скатертью. В нём хранились тайны (как мне казалось). Сундук этот был искусно расписан изумрудными завитушками, и каждая завитушка имела своё предназначение. На сундуке висел большой замок, а ключ лежал в дальнем углу комода. Мама брала заветный ключ, один поворот и – о чудо – сундук открыт! Мы зачарованно слушали мамин тихий и грустный голос. Он был похож на весенний ручеёк, так успокаивал и радовал. Иногда она замолкала неожиданно и слёзы непроизвольно катились по её бледным щекам. Мы нетерпеливо дергаем её за подол платья, чтобы вывести из оцепенения. Нам не нравился её отрешенный взгляд в никуда.

– Ну, лапоньки, слушайте дальше, – поглаживая по голове, говорила мама. Помню, вытащит рубашку белоснежную, на ней ромбики и зигзагами ярко-красные узоры вышитые. Меня всегда удивляло, что по узорам можно определить возраст хозяина этой вещи и к какому он роду относится. Вышивки, оказывается, отличаются от места, где ты живешь: вниз по течению Волги или вверх. Дивно всё-таки устроен мир. Так было всё интересно, и ведь у нас не было телевизора и даже радио. Мама укладывала нас спать, пообещав на следующий день другую историю рассказать. Да и самой ей нужно было очень рано вставать – в 4 утра, как говорят, с петухами. Петухи ох громко горланят, не хочешь, а проснёшься.

Утро, день, ждём с нетерпением вечера и продолжения рассказа, а заветный сундук-то на замке, иначе я бы уж точно забралась и всё переворошила. Мама доверила мне открыть замок и вытащить что-нибудь из сундука. Спрашиваем у нее, когда смогла столько нашить и каждую вещь вышить? Оказывается, чувашские девочки, как только научатся держать иголку в руках, готовят себе приданное. Дома, в Чувашии, в огороде у семьи мамы росли лён и конопля. В их семье был прядильный и ткацкий станок. Работы всем хватало, и никто не сидел без дела.

Мы с сестрой с удовольствием примеряли праздничные кафтаны, необычайно красиво вышитые, глаз не оторвать. Как-то я выволокла из заветного сундука мамину шубку из овчины. Шубка приталенная и со сборками на талии. Как мама сумела вышить на овчине такие узоры?!

Мама иногда позволяла примерить шапочку. Эта шапочка особенная, вышита разноцветным бисером и украшена монетками. Наденешь на голову, и хочется в ней танцевать, песни свои петь. На солнце всё это играет неповторимыми лучиками, а монетки так завораживающе звенят. Люди мимо проходят, смотрят с улыбкой. Старшая сестра тоже вся нарядная, надела шубку и мне подпевает. Мама вдруг не выдержала, заплакала, глядя нас в национальных костюмах.

Любимое занятие у нас было летом. Бараки стояли на пригорке. А мы же маленькие, и нам казалось, что это большая гора. Внизу протекала речушка, отцу по колено, а нам по шею. Утром мы, просыпаясь, брали маленькое ведерко, наполняли водой и заливали тропинку, ведущую к речке. Тропинка глинистая, прольёшь водичкой, и она становится такой скользкой! Сидя, пронесёшься вниз к речке, да как занырнешь с головой в холодную, аж обжигающую водичку. Было хорошее закаливание.

Потом отец принёс автомобильную камеру. Вот это было для нас большим сюрпризом. На камере с горы скорость увеличивалась. Да и плавать было на ней очень здоровски. Один раз плавала я, лёжа на камере, и чуть задремала. Не заметила, как подплыли пацаны постарше и перевернули меня вместе с ней. Я от неожиданности занырнула под воду и воткнулась головой прямо в мягкое илистое дно. Хорошо, что по другому берегу речки проезжал отец. Он увидел мои торчащие из воды ноги. Быстро спешился, подбежал и прямо за ноги вытащил. Тут же прополоскал мою голову от грязи. Под мышкой тащит, а другой рукой камеру надувную волочет. Закинул на телегу, и мы поехали. Но меня пробрало любопытство, хотелось посмотреть какие подковы у коня. Подползла ближе к краю телеги, стала смотреть, как конь передвигает ногами, блестя свежими подковами и неспешно машет красивым хвостом, отгоняя мух. Вдруг коню вздумалось опорожниться. Лепешка одна пролетела мимо, другая задела ухо. Третья лепёшка меня сбила прямо под ноги коню. Отец вовремя остановил. Я лежала вся в конском помёте. С ворчанием отец опять взял меня и спустился к речке. С трудом прополоскал. Надо мной рой мух аж собрался. Потом дома мама меня долго отмывала.

Жизнь в деревне кипела. Работа шла непрерывно. Разношерстный народ всё прибывал со всех республик страны. Все куда-то спешили. Как-то умудрялись за детьми следить и работать. Даже ночью не смолкал гул тракторов.

Наступила осень, нужно было консервировать эту старую деревню. Над деревней постоянно витал аромат свежеиспеченного хлеба.

У нас были утюги, которые наполнялись горячими угольками и потом можно было спокойно гладить. Только они были очень тяжелы. Мы себе выбирали утюги размером поменьше.

Наш барак стоял на окраине недалеко от зернохранилища. Мы с сестрой с утюгами на четвереньках подползли к куче пшеницы. Нас сторожа не заметили. Мы насыпали в утюги вместо угольков пшеницу и представляли, что это трактора – у нас игра была такая. От зернохранилища мы «ехали» домой и высыпали пшеницу на пол. Получалась маленькая кучка. Гудя и сопя, подражая гудению трактора, ехали назад. Целый день мы так с ней играли. Удивительно, но охранники не обращали на нас внимания. Из-за гула и суматохи нас не было видно. Мы работали, и машины, не переставая, возили пшено и высыпали, высыпали.

Утром следующего дня проверяющий увидел следы просыпанной пшеницы. Пошли с собаками по этим следам. Разбудил нас собачий лай и окрики охранников. Тех самых, которые у нас тогда забрали мясо. Отца скрутили, громко крича, что он расхититель народного добра. Тюрьмой грозили. Непонятно. Наши утюги-тракторы лежали рядом с кучкой пшеницы. Тут мы сознались, громко ревя, размазывая грязные слёзы по щекам. Мама быстро смела всю пшеницу в тряпочку и отдала охранникам. Отца не стали забирать. Мы с сестрой побежали за ними. Свирепые собаки то и дело оглядывались на нас и тихо рычали. Как было обидно, что наш свёрток охранники кинули в кучу пшеницы, а мы с сестрой так хотели эти зерна поджарить на сковороде.

Трактора гудели денно и нощно. Разравнивали кладбище и засыпали дустом. Такая вонь была, дышать нечем. Кто-то успел свои гробы выкопать и перезахоронить, а у кого-то не было возможности. Тогда были слёзы и причитания. Всем объясняли: «Эта деревня полностью уйдёт под воду. Строительство ГЭС уже заканчивается!»

Вся деревня суетилась. Мои родители старались уместить весь свой скарб на две повозки. Впереди управлял лошадью отец, к его телеге сзади была привязана на коротенькую верёвку корова. Помню, отцова телега была заполнена до верха тряпками, кастрюлями, ведрами. А мама управляла второй повозкой. На ней были уложены матрасы, подушки, ну и, конечно, мы, четверо ребятишек. От нечего делать я озорничала и всё старалась развеселить полусонных брата и сестёр.

Когда терпение у родителей закончилось, меня на самый верх положили в первую повозку, чтобы не баловалась. Держась за верёвки, я так боялась упасть, озиралась испуганно. Куда ни глянь, люди, лошади, нагруженные доверху, плач детей, раздраженные крики взрослых, мычание коров и блеянье овец, и всё это утопало в пыли. Иногда нас обгоняли машины, ещё больше поднимая пыль. Обоз медленно двигался. Телега подпрыгивала на очередной кочке на дороге. Я так крепко держалась за грубые верёвки, что пальцы онемели. Мне казалось, ещё одна большая кочка или яма, и я упаду, не смогу удержаться. Чтобы как-то отвлечься, стала смотреть на воду. О берег одиноко бился маленький, выколоченный из бревна гробик. То ударится о каменистый берег, то откатится с тихим шуршанием гальки. В конце концов, верхняя крышка у гробика скатилась в воду. Там я увидела детское яркое лоскутное одеяльце. Потом накатившая волна гробик и крышку перевернула, и течением их унесло.

Мне стало как-то нехорошо. Рук уже не чувствовала. Я усиленно думала, как же привлечь к себе внимание. Поглядела на корову. На верёвку, привязанную к её рогам. На вторую повозку, где на мягких матрасах спала ребятня. Отца не было видно из-за большого стола. Никто на мои мучения не обращал внимания.

«Ладно, – думаю я, – значит мне только корова поможет». Я немного сползла вниз, перехватив другую верёвку. Стала с усердием брыкать ногами перед мордой коровы. Она сначала не обращала на меня внимания. Но в конце концов ей так надоело моё брыканье, а я ещё старалась задеть по морде! Один раз мне удалось попасть корове в глаз, не со зла, конечно. Корова тут уже не выдержала, стала мотать головой из стороны в сторону. Наверное, я ей всё-таки больно сделала. Я не ожидала, что корова начнёт пятиться назад и метаться, расшатывая телегу, грозя опрокинуть нас – мы ехали по наклонной дороге. Отец почувствовал, что вот-вот мы опрокинемся. Телега стала раскачиваться. Делать нечего, мы отъехали на обочину. Отец спустился с ведрами, чтобы набрать воды. А мы с радостным визгом рванули к речке помыть лицо и руки. Когда подбежали к родителям, на клеёнке нас ждали в бидоне парное молоко, огурцы и вкусный хлеб. Напоив корову и лошадей, мы двинулись в путь. После сытной еды меня просто вырубило.

По приезду нам выделили жильё. Потихонечку жизнь налаживалась. Росла я непослушным и своенравным ребёнком. Скажут «нельзя», а я, неслух, как отец любил повторять, сделаю наоборот. Ну и попадало же мне от него!

Однажды отец пошёл к своему знакомому чем-то там ему помочь. Нам с сестрой велел немного постоять на улице, не заходя в ограду. Там в будке сидела огромная сторожевая собака. Сестра держала меня за руку. Бесполезно. Вырвала руку и зашла в ограду. Я-то думала собака на цепи и меня не достанет. Остановилась напротив окна. Вижу, отец сидит в доме и разговаривает с мужиком. Слышу звяканье цепей. Из конуры выходит мохнатая собака и не спеша бредет ко мне. Сейчас, думаю, цепь закончится и до меня собака не достанет. Кого там! Цепи ещё как хватило. Подошла, но агрессии с её стороны не почувствовала. Собака приподнялась на задние лапы, передние преспокойненько положила мне на плечи. Какая тяжёлая! Лизнула правую щеку. Открыла свою огромную пасть. Я стала разглядывать её язык. Из пасти разило тёплым запахом прокисших щей. Какие клыки были у неё огромные! Когда бы я ещё увидела таких клыки. Боковым зрением вижу, что люди за окном замерли со стаканами в руках. Псина, я от неё этого не ожидала, стала аккуратно прокусывать своими огромными клыками мою щеку. Люди резко ожили, рванули на улицу, мешая друг другу. Кто-то схватился за цепь и вытаскивает бедную псину, кто-то состригает клок её шерсти. Поджигает и около раны моей по щеке водит. От того я ещё больше ору на всю деревню. На мне зажило всё как на собаке, даже шрама было почти не заметно.

Родители думали, что после этого случая я буду бояться собак. Но всё обошлось. Чтобы как-то меня отвлечь, родители решили купить лошадку на колёсиках. Только договорились со мной: не жадничать и всем давать на ней покататься. Просыпаемся утром, видим – стоит лошадка, такая красивая, серой масти и в яблоках по бокам. Пушистый хвостик и грива как настоящие. А какое седло было расписное и уздечка – просто прелесть! От лошадки еще пахло свежей краской. Ноги лошадки крепенько стояли на деревянной площадке, и еще зелёные четыре колесика по бокам. Мы все четверо любовались долго, боясь решиться оседлать лошадку. Но, когда залезли, в комнате такой грохот был. Еле угомонились.

Я так помню: мне приснилась лошадка, она бежит по полю, без колесиков. Проснувшись, я твёрдо решила освободить ноги лошадки от площадки с колесиками. У сестры старшей и у младших я потребовала, чтобы поклялись не говорить родителям о моей задумке выпустить на волю лошадку, пообещав, что тогда каждый сможет покататься по степям и по горам. У отца набрала всякий инструмент. Сначала шло очень легко. Только пыль белая да осколки отлетали. Но я не ожидала, что из-под мягкой штукатурки проглянут металлические прутья. Вот с чем мне пришлось повозиться!