Одинаковые лица – совсем разная любовь

– Да, – ответила я и вдруг заметила, что стою у его стола, хотя хотела пойти дальше. – У меня вечно всё в последний момент. А ты… тоже любишь библиотеки?

Он улыбнулся. Не так, как Виталий – не напоказ, не броско, а тепло, почти незаметно.

– Я люблю тишину. Тут можно думать.

Эта фраза осталась у меня в голове. Потому что думать – последнее, что у меня получалось в последнее время.

Я села рядом – не планировала, но ноги сами нашли путь к соседнему стулу. Мы говорили просто – про учёбу, про город, про кофе, который в местной столовой всегда как из пыльного термоса. Он шутил тонко, не давя. Спрашивал, а не рассказывал. Слушал, а не вставлял истории про себя.

И на этом фоне, где каждый его взгляд был спокойным, голос – ровным, а движения – будто продуманными, я неожиданно почувствовала, как во мне утихает привычная боль. Она не ушла. Просто стихла, как шторм, о который уже не разбиваются волны.

Он не был тем, кто вызывал дрожь в коленях. Но он был тем, кто создавал ощущение – будто меня, наконец, кто-то видит.

И мне стало страшно. Потому что это было слишком непривычно. Слишком по-настоящему.

Он что-то рассказывал – про экзамены, про родную деревню, в которой только один продуктовый и дорога до города три часа на автобусе. А я слушала – и не слушала одновременно. Смотрела на его лицо, спокойное, собранное. Ни одной резкой эмоции. Как будто внутри у него нет ни беспорядка, ни ожиданий, ни того хаоса, в котором я сама уже начала тонуть.

И вдруг в голове мелькнула мысль, хищная и тихая, как всегда приходит всё запретное:

А ведь они немного похожи.

Не внешне, нет. Скорее в каком-то ощущении мужской уверенности – но если Виталий напоминал пожар, который выжигает изнутри, то Алексей – кедровый лес, где можно дышать полной грудью. И я подумала: а если… заменить?

Я ведь умею – замещать, сублимировать, перекладывать чувства, как вещи из одной полки на другую.

Если один не любит, почему бы не попробовать с тем, кто хочет быть рядом?

Это же… почти одно и то же, правда? Те же жесты – кто-то пишет тебе, кто-то ждёт, кто-то улыбается, смотрит в глаза. И если чуть-чуть закрыть глаза, чуть приглушить голос сердца… разве разница так уж важна?

Может быть, если долго притворяться, это станет правдой.

Я впервые за последние дни почувствовала лёгкость. Или, скорее, иллюзию легкости – как будто можно не страдать, не обжигаться, не ждать от кого-то сообщений, которых не будет.

Но даже в этой мысли было предательство. Предательство самой себя.

Потому что, пока Алексей продолжал говорить, спокойно и внимательно глядя на меня, я вдруг осознала, что мыслями всё ещё не здесь. Я всё ещё с Виталием. Где-то там, в чужой компании, за чужими бокалами, среди чужих сторис, где не мне быть главной.

И это – была самая горькая правда.

Когда я снова увидела Алексея, день был серым, как старый плед. Весна – только по календарю, воздух резкий, асфальт мокрый. Я зашла к Жене после работы: она звала в гости ещё на прошлой неделе, мол, приходи, поболтаем, у меня снова твои любимые вафли.

Женя открыла в трениках и с полотенцем на голове. Квартира – лёгкий хаос, как всегда: кружки по подоконнику, запах кофе, где-то вдалеке хлопнула дверь. Я сняла пальто, прошлась по прихожей – и услышала знакомый голос из кухни.

Алексей.

Он стоял у плиты в футболке и варил макароны. Как ни странно – совсем естественно в этой обстановке. Повернулся, увидел меня и слегка улыбнулся:

– Привет. Рад видеть.

– Привет, – ответила я, пытаясь не показать удивления.
На прошлой встрече он был прохладен, как вода из кулера – вежливый, спокойный, почти неуловимый. А тут – будто был частью какой-то жизни, из которой я давно вышла. Домашней, простой, тихой.

– Женя в душе. Чай будешь?

Я кивнула. Мы оказались вдвоём на кухне – и в этом было что-то странное. Не напряжённое, а наоборот – мягкое. Он достал чашку, насыпал заварку, поставил чайник.

– Ты у Жени часто бываешь?

– Да. Мы давно дружим, – я пожала плечами. – После работы удобно. Она – как глоток другой реальности.

– А ты кто по профессии?

– Журналист. Работаю в журнале. Интервью, статьи, вечные дедлайны…

Он слушал, не перебивая. Просто слушал.
Так редко кто делает – не кивает из вежливости, не ждёт своей очереди говорить, а в самом деле слышит.

– Звучит интересно. Ты, наверное, хорошо разбираешься в людях?

– Скорее – в историях, которые они про себя придумывают, – усмехнулась я.

В этот момент Женя вышла из ванной, и атмосфера сменилась – будто в комнате сменили освещение. Она заговорила быстро, эмоционально, смеялась, что у неё закончилось молоко, что Виталий опять забыл мусор вынести. Я кивала, отвечала – но внутренне всё ещё была там, в минутной тишине на кухне, в взгляде Алексея, в его простой фразе: Ты, наверное, хорошо разбираешься в людях.

Потому что я – нет. Я не разобралась в себе.
Я всё ещё пыталась заменить боль другим лицом. Всё ещё искала штрих, похожий на Виталия, в человеке, который с ним не имел ничего общего.

Но Алексей был другой. Он не подменял. Он просто был.

Глава 3 Фотография чужой любви

Я старалась быть у Жени редко. Так, чтобы самой себе врать, что я просто зашла мимоходом, по пути с работы. Что мне правда нравятся её фирменные вафли. Что мне не нужен повод, чтобы оказаться рядом с ним.

Но в тот вечер я задержалась. Женя нервничала: у Виталия и Алексея на носу была очередная сессия, и у первого – какой-то важный тест, с которым он никак не мог справиться. «Ты же с головой, – сказала Женя, – помоги ему, пожалуйста. У тебя же журналистская логика. Ну ты же шаришь!»

Я сначала хотела отказаться – рефлекторно, защитно. Но потом…
Что-то дрогнуло. Возможно, надежда. Смешная, щенячья. Я согласилась.

Он сидел за ноутбуком, волосы чуть растрепаны, на коленях тетрадка, в зубах ручка. Брови сведены, взгляд раздражённый. Я подошла ближе, объяснила что-то про структуру задания – там нужно было понять, как оформить аналитический отчёт. Он молча кивнул, что-то набрал, спросил уточнение.
И всё.

Ни взгляда. Ни полуулыбки. Ни "спасибо", ни даже простого: "А ты сама чем занимаешься?"

Я сидела рядом, чувствуя, как мое присутствие тонет в воздухе, как будто меня и не было вовсе. Как будто я – просто фон, функция.
И вот он снова уткнулся в экран. А я, тихо выдохнув, встала.

Женя зашла на кухню – что-то говорила про фильм, который они собирались смотреть. Алексей где-то возился в комнате. А я стояла в коридоре, будто отрабатывая собственную боль на крошечном плацдарме ожиданий.

Я помогла – и надеялась.
Глупо, мелочно, почти по-детски: может, он вдруг увидит? Поймёт? Спросит, задержит взгляд.
Но ничего.

Он остался таким же, как в первый день. Лёгким, неуловимым, с ухмылкой, от которой защемляло под рёбрами – и с пустотой, которая оставалась после.

На улице шел дождь – шумный, как стая голодных птиц. Я смотрела в окно и думала: "Они ведь действительно похожи. Может, если закрыть глаза – всё получится?"

Но внутри что-то знало: невозможно заменить чувства.
Можно их заглушить. На время.
Но сердце… оно всегда помнит, кого выбрало первым.

Июнь в городе чувствовался иначе. Улицы плавились от солнца, окна в маршрутках были открыты настежь, и даже ветер больше не приносил прохлады – он был горячим, сухим, как выдох. На деревьях – тень, густая и тяжёлая. Цветы давно отцвели, липа благоухала сладко и навязчиво. Лето вступило в силу уверенно, без оглядки.

В этот раз я пришла к Жене поздно. День выдался долгим: верстка, дедлайн, кофе вместо обеда. И тишина квартиры с окнами на юг встретила меня раскалённой тишиной.
Женя хлопотала на кухне, где-то дальше в комнате был Виталий. Его голос – короткий, отрывистый – доносился сквозь дверной проём. И я снова поймала себя на том, как ловлю каждую интонацию.

Они приехали в город за дипломами – Виталий и Алексей. Заочники, с деревни. Им по двадцать три. Она познакомилась с ними через Женю – её университет, её компания. А мне… мне они были чужими. Почти.

Я не хотела. Не собиралась. Виталий с первого взгляда вонзился во что-то уязвимое, хотя ничего особенного. Ни улыбки, ни жеста. Только – молчаливый, отстранённый, сосредоточенный.
И этот поцелуй. С Женей. На дне рождения.
Как нож. Как холодная вода по спине.

После него я долго не могла смотреть ей в глаза. А потом – стала учиться.

Учиться забывать. Учиться отворачиваться.
Учиться дышать рядом с ним, делая вид, что его не существует.
Но каждый раз, когда он заходил в комнату – меня будто обжигало.

– Ты опять опоздала, – сказала Женя с улыбкой, вытаскивая противень из духовки.

– Пробки, – бросила я, скидывая сумку на стул.

Из комнаты вышел Алексей. Он держал в руке книгу – зачем-то принесённую, наверное, для имиджа. Одет просто: футболка, джинсы. На фоне расплывчатого Виталия он казался даже… собранным.

– Привет, Марго, – сказал он и чуть склонил голову. – Рад тебя видеть снова.

Я кивнула. Улыбнулась по инерции. Он не раздражал. Не напрягал. Просто был. Чистый, понятный.

– Как день? – спросил он, пока я наливала воду в стакан.

– Обычный. Работа. Город плавится. Хочется на север, – ответила я, глядя в окно.

Он усмехнулся.
– А я только начинаю его узнавать. Город. Он живой. Громкий. Но… не чужой.

Я чувствовала, как он хочет подойти ближе. Не телом – вниманием. Его взгляд держался мягко. С интересом. А мои мысли снова возвращались к тому моменту, когда я помогала Виталию с тестом. Он сказал "спасибо" – быстро, буднично. Даже не поднял глаза.

И тогда, на долю секунды, я подумала: “Алексей ведь немного похож. Такой же типаж. Такие же глаза. Почему бы не попробовать? Может, получится подменить одно другим?”

Сейчас я смотрела на него – он рассказывал о каком-то преподавателе, которого еле нашёл. Говорил спокойно, размеренно. Не пытался казаться кем-то другим. И всё во мне будто разрывалось между благодарностью за его внимание и яростью на собственную слабость.

Потому что всё внутри до сих пор звенело только на имя Виталия.
А Алексей… он был просто рядом. Чуть ближе, чем остальные. Чуть внимательнее.
И, возможно, достаточно подходящий, чтобы попробовать забыть.

Лето в городе начиналось не утром – оно начиналось вечером. Когда асфальт ещё держал жару, но воздух уже был терпим, почти ласков. Мы шли вчетвером – Женя, Виталий, Алексей и я – смеясь, перебивая друг друга, будто были старыми друзьями. Хотя каждый нёс что-то своё, что-то невысказанное, как будто шел в этом вечере на свой маленький бой.

Бар был с приглушённым светом, кирпичными стенами и пыльным деревом – всё как надо, чтобы не чувствовать реальность слишком остро. Музыка гремела, ритмы будто толкали в спину: “Не думай. Просто живи. Просто забудь.”

Я не пила много. Лишь бокал вина, чтобы приглушить шум в голове. Алексей сел рядом, и от него пахло кожей, солнцем, немного табаком. Он говорил негромко, всё время смотрел в глаза, словно хотел дотянуться до чего-то глубже, чем слова. А я слушала – больше ради звука, чем смысла. Я не здесь была. Я всё время чувствовала Виталия.

Он закинул руку за спину Жене, наклонился что-то сказать – и она засмеялась, как всегда звонко, как будто он шептал ей на ухо целые миры. Потом она обернулась к нему, и он поцеловал её. Спокойно. Уверенно. Так, будто она была его. Всегда была.

Я отвела взгляд. Но, прежде чем отвернуться, зачем-то подняла телефон и нажала кнопку камеры. Щёлк.
Фото. Их поцелуй.
Зачем? Не знаю. Может, чтобы запомнить. Или чтобы потом доказать себе, что я ничего не выдумала.

– Пойдём? – вдруг спросил Алексей, протягивая руку.

– Куда?

– Танцевать. Я всё равно не умею. Так что хуже не станет, – он улыбнулся. В глазах была смесь смущения и желания помочь – вытащить меня изнутри, где я застряла.

Я кивнула. И мы пошли.

Он действительно не умел танцевать. Шаги были неуверенные, движения чуть резкие. Но это было трогательно. Неловко, но искренне.
А я просто шла за ним. За ритмом. За этим моментом, где никто не тянул за собой прошлое.

– Ты всегда такая… – он замялся, – как будто держишь себя в руках изо всех сил. Почему?

Я чуть усмехнулась.
– Потому что если отпущу – всё посыпется.

Музыка гремела. Мы крутились среди других людей, среди голосов и теней. И я вдруг поняла: я не чувствую боли прямо сейчас. Только лёгкое головокружение. Алексей смотрел на меня – по-настоящему. Не сквозь, не мимо.
И этого оказалось достаточно, чтобы не уйти. Чтобы остаться. Чтобы попробовать.

Хотя в кармане у меня уже лежала фотография, которую я потом не раз открывала ночью – тихо, украдкой, будто чужую.
Фотография чужой любви.
Фотография моего поражения.

Если не он, то кто?"

После той ночи всё изменилось удивительно быстро. Не драматично, не по-книжному. Просто – стало иначе. Алексей начал писать каждый день. Утром – «доброе», вечером – «как ты». Иногда звонил, просто чтобы услышать голос. В его словах не было страсти, к которой я привыкла мечтать, но была честность, и это внезапно оказалось важнее.

Мы виделись часто. Я всё так же приходила к Жене, а он, как будто невзначай, оказывался рядом. Однажды задержался помочь мне донести коробку с книгами, потом остался пить чай. А потом уже просто остался.

Внутри меня всё ещё стучала пустота. Не такая, что заставляет плакать – та, которая делает тебя тихой. Но в этой тишине Алексей оказался почти уютным.

– Значит, всё? – как-то спросила я, будто со стороны. – Мы теперь… вместе?

Он не ответил сразу. Только протянул ладонь, и я вложила свою в неё.
– Если ты хочешь.
– Хочу, – выдохнула я, даже не зная, правда ли.

И с этого момента начались мы.

Женя, как ни странно, не удивилась. Только поджала губы и как-то странно на меня посмотрела – без осуждения, но и без настоящей поддержки.
Виталий…
Он молчал. Будто меня и не существовало. Мы не говорили ни о чём, кроме общих фраз. Даже когда случайно оставались в одной комнате – между нами будто стояла стена. Не враждебная. Просто пустая.

Получение дипломов было почти праздничным. Все нарядные, счастливые, будто в преддверии настоящей жизни.
Алексей сказал, что останется.
– Тут работа, возможности. И ты, – сказал он просто.

А Виталий уезжал.

– Обратно в деревню? – спросила я у Жени, делая вид, что разговор ни к чему.
– Ну да. У него там семья, дом. Он не хочет задерживаться в городе, – ответила она с ноткой, которую я не смогла распознать.
Грусть?
Разочарование?

Я стояла на пороге летнего, обжитого мира, где кто-то выбрал меня. Где я больше не чувствовала себя одинокой.
Но в глубине всё ещё сидело это “а если бы…”

В день отъезда Виталия мы случайно столкнулись у лифта.
– Привет.
– Привет.
– Ты… собираешься? – кивнула я на его рюкзак.
– Угу. Пора. – Он не улыбнулся. Просто смотрел, будто через меня.

Я хотела сказать: «Я помогла тебе с тестом, ты помнишь?»
Или: «Мне так хотелось, чтобы ты заговорил со мной первым».
Или: «Почему не я?»

Но сказала только:
– Удачи тебе.
– Спасибо. Тебе тоже.

И всё.

Когда лифт закрылся, внутри щёлкнуло – как при выключении света. Всё. Он уехал. Всё стало настоящим.

А Алексей пришёл вечером с пирогом из ближайшей пекарни и кофе.
– Празднуем диплом? – улыбнулся он.

Я улыбнулась в ответ. И впервые – почти искренне.
Почти.

Глава 4 Где начинается усталость

Алексей переехал ко мне почти сразу после того, как получил диплом. Это случилось как-то буднично – он просто занёс свои сумки, повесил пару рубашек на плечики в мой шкаф и сказал:
– Ну, вот и всё. Теперь я – горожанин.

Он старался быть ласковым. По утрам целовал в висок, иногда приносил чай в постель, а вечерами спрашивал, как прошёл мой день. Первые недели всё казалось – если не сказкой, то хотя бы передышкой от тех качелей, что трясли мою душу раньше.

Но очень скоро в квартире стало тесно. Не в метрах – в воздухе.

Алексей начал просыпаться позже меня. Работу найти было «не так просто», и я пыталась не давить. Поддерживала. Искала объявления. Разговаривала с ним по вечерам:
– Может, пока пойдёшь хоть курьером? Или в ученики мастера? А потом уже – что-то получше.
– Я не хочу метаться по подработкам. Это всё временно, а я хочу основательно. – Он говорил спокойно, с упрямством, которое раньше казалось мне мужественным. Теперь – просто тупым.

Пока он «искал себя», я продолжала работать. Утром – в редакцию. Вечером – с материалами. На выходных – снимала репортажи. В какой-то момент стало привычным, что оплачиваю квартиру я. Продукты – я. Интернет. Электричество. Все счета. Даже новую мышку для его компьютера – я.

А он… играл.
Иногда я возвращалась домой, открывала дверь, и первое, что слышала – звуки перестрелок из монитора. Он оборачивался с виноватой улыбкой:
– Просто отвлёкся. День сегодня тяжёлый.

А я кивала.
– Конечно. Бывает.

Но с каждым днём всё сильнее хотелось кричать: а у меня – не бывает?

Он говорил, что ему трудно в городе. Что здесь всё чужое, шумное, недоброе. Что в поселке он знал, кто он. А здесь – чувствует себя никем.
И я жалела его.
И злилась.
И опять жалела.

В холодильнике лежал хлеб, яйца и творог, который я купила утром. На балконе – мои туфли, ещё не просохшие после дождя. В комнате – запах кофе и его лежащего тела на диване.

Я ловила себя на том, что перестала видеть в нём мужчину. А начала видеть – ответственность.

Но всё ещё старалась убедить себя: это временно. Он найдёт работу. Мы справимся. Он ведь хороший. Просто немного потерялся.

Иногда он всё ещё гладил мне волосы, когда я засыпала. Иногда готовил завтрак – пусть и макароны с сосисками. Иногда смотрел на меня с той самой, тёплой серьёзностью, которая когда-то заставила меня подумать: если не Виталий, то, может, он?

Но в голове всё чаще звучал вопрос:
А хватит ли мне сил любить за двоих?

Иногда я думала, что жить с Алексеем – это как держать в квартире временного жильца, который всё никак не решится съехать. Он был здесь телом, но не был до конца "со мной". Словно всё это – не его жизнь, а временная командировка, из которой он вот-вот вернётся туда, где безопасно и где за него всё давно решено.

Телефон звонил почти каждый вечер. Я узнала её голос раньше, чем имя. Командирский, сухой, нараспев вытягивающий фразы, будто зачитывала список распоряжений, а не говорила с сыном.
– Алексей, хватит страдать ерундой. Что ты там забыл? Вернись домой. Здесь всё спокойно. Работа найдётся. Зачем ты прицепился к этому городу?
– Да всё нормально, мама. Я ищу…
– Сколько можно искать? Там тебе никто не поможет. Не держись за то, что не твоё.
– Я сам разберусь.
– Ты не разберёшься. Уже видно.

Он выходил после таких разговоров хмурый, молчаливый, нервно крутил пальцами пояс брюк или шаркал ногами. Иногда – хлопал дверцей холодильника или резко выключал монитор. Как будто хотел доказать матери, что способен справиться, но сам в это не верил.

– Почему ты позволяешь ей с тобой так разговаривать? – спросила я однажды, осторожно, чтобы не задеть.
– Да что ты понимаешь, – устало бросил он. – Она просто хочет, чтобы я был в порядке.
– Это не "в порядке", Лёш. Это как будто она – командир, а ты солдат.

Он ничего не ответил. Только сел за стол и принялся ковыряться в еде, которую даже не разогрел.

Потом пошли вспышки. Сначала редкие, но каждый раз – громче, больнее.
– Я не просил тебя меня тянуть! – однажды крикнул он, когда я предложила снова пройтись по вакансиям.
– Конечно, не просил, – прошипела я. – Просто молча сполз мне на шею.

На следующий день он собрал сумку.

– Я уеду, – сказал он. – Ну и правда. Зачем всё это? У меня ничего не получается. Я тебе мешаю. Маме мешаю. Себе мешаю.

Я не стала его удерживать. Просто молча смотрела, как он застёгивает молнию на старой дорожной сумке, словно сам не верит, что делает это всерьёз.

Через час он вернулся. Без звонка.
– Я не могу, – выдохнул. – Я не знаю, где мне быть.

И я впустила его обратно. Потому что тогда ещё верила, что смогу спасти нас обоих – если не любовью, то хотя бы терпением.

Но терпение – не вечный ресурс.

Глава 5 Когда всё рухнуло – и началось

Когда я увидела две полоски, мир вокруг рухнул. В груди застучало что-то бешено и неукротимо. Слезы сами потекли по щекам – сначала тихо, потом рыдания охватили всё тело. Как? Почему? Я же только начинала строить свою жизнь с Алексеем.

Телефон в руках задрожал. Алексей ещё не вернулся. Я сидела на краю кровати, сердце колотилось в бешеном ритме, а мысли бились, словно в клетке.

Когда он вошёл, увидел меня и сразу понял – что-то не так. Без лишних слов я показала тест, а он молча сел рядом, взял за руку.

– Марго, – тихо сказал он, – со всем справимся. Ты не одна.

Его голос был спокойным, уверенным. В его глазах – поддержка и тепло, которых мне так не хватало в тот момент.

Я рыдала, а он просто сидел рядом, крепко держал мою руку и повторял: «Мы вместе. Всё будет хорошо».

И в этой тишине, в его надежности, я впервые почувствовала, что даже если всё рушится – мы справимся

Несколько недель после новости о беременности были тяжелыми, но мы пытались держаться. Алексей с надеждой рассказывал о новой работе – монтажником натяжных потолков. Казалось, вот-вот всё наладится.

Но судьба решила иначе.

Прораб, который нанял Алексея, исчез. Просто пропал – вместе с деньгами, которые должны были стать зарплатой за месяц работы. Алексей пытался дозвониться, найти объяснения, но всё было безрезультатно. Деньги не выплатили. Мы остались ни с чем.

В это же время я боролась с бесконечным токсикозом, который не отпускал ни днем, ни ночью. Каждый новый день казался испытанием: тошнота, слабость, головокружения. На работе я не могла справляться с обязанностями – пришлось уйти.

Денег на оплату квартиры становилось всё меньше. Каждый раз, глядя на пустой кошелек, сердце сжималось от безысходности.

Тогда мы приняли трудное решение переехать к бабушке – в её небольшую, но уютную квартиру на окраине города. Это была не просто крыша над головой, а последнее пристанище, где мы могли перевести дыхание и попытаться собраться с силами.

В этом доме, среди знакомых с детства вещей и тихого шума улиц, я впервые за долгое время почувствовала, что не одна – пусть и жизнь всё еще ставила перед нами тяжёлые испытания.

Когда родилась наша дочь Виктория, напряжение достигло своего апогея. Алексей так и не смог найти постоянную работу – дни тянулись в безделье, а я всё больше погружалась в домашние заботы и подработки: писала статьи на заказ, стараясь хоть как-то поддержать нас.

Ссоры стали неизбежными – как тёмные тучи над городом, они сгущались и накрывали нас всё чаще. Алексей не мог смириться с тем, что мы живём в квартире моей бабушки. Для него это был не дом, а чужое пространство, где он чувствовал себя чужаком и пленником одновременно.

Каждое его раздражение, каждый упрёк рвали меня на части – я хотела сохранить семью, но сама всё больше понимала, как зыбка наша опора. Ветер перемен не приносил облегчения, а только усугублял разногласия.

И в эти моменты я всё чаще задавалась вопросом: сможем ли мы выдержать этот шторм?

Однажды вечером, когда Виктория уже спала, мы сидели на кухне – тишина давила тяжелее любых слов. Алексей стучал пальцами по столу, я же молча крутила чашку с чаем, ощущая, как холод пробирает до костей. Внутри всё горело – усталость, разочарование, страх. Казалось, я тону в этом доме, который уже перестал быть домом.

– Марго, – наконец начал он тяжело, – я не знаю, сколько ещё смогу так жить. Это не мой дом, и я чувствую себя здесь чужим. Я ведь не просил переезжать к твоей бабушке.

Его слова звучали словно обвинение, но я понимала: он просто устал. А я? Я так боялась потерять его, боялась признать, что сама уже почти не держусь.

– Лёша, – тихо ответила я, стараясь, чтобы голос не дрогнул, – я понимаю… сама устала от всего этого. Но у нас просто нет выбора. Квартира, работа, ребёнок… Ты ведь знаешь, как сложно найти работу в городе.

Внутри меня клокотало: «Почему он не видит, как я пытаюсь? Почему он не замечает, что я делаю всё ради нас?»

Он резко поднялся, голос стал громче, и я почувствовала, как напряжение в комнате словно сгусток тьмы:

– Сложно? Сложно – это когда ты чувствуешь, что тебя никто не понимает! Я ведь пытался, искал работу, но каждый раз – отказ. А ты постоянно на работе, потом дома – и я остаюсь один с этими стенами.

Я протянула руку, пытаясь дотянуться до него, к его боли, к его страхам:

– Ты не один, я рядом. Мы справимся. Вместе.

Но он отдёрнул руку, глаза полны отчаяния и усталости:

– Ты говоришь «вместе», а я чувствую, что тону один. Может, лучше я просто уеду?

В этот момент сердце моё сжалось, а внутри рвалась боль, которую я не могла больше сдерживать. Голос дрожал, но я смогла выговорить: