Её голос

Ему казалось, что была бы кстати возможность, при которой он на законных основаниях сможет добиться такой близости. Например, как если бы вынести на руках её из горящего здания. Такая близость. Такая эмоциональность. Такое единение их состояний. Отличное бы подспорье в делах его сердечных. И как приятна эта нехорошая фантазия. Желанная дрёма об огне, словно договор с Сатаной.

Но все равно у него были замечательные воспоминания с ней вместе. Это её необычный музыкальный оркестр на складе в соседнем поселке. Необычайные металлические мелодии, которые играли для её души, для его сердца, для ума жителей в округе. С таким инструментарием легко можно было провести социальное и психологическое исследование на тему, как влияет музыка на людей разных возрастов, возможностей и половой принадлежности. Но кому это было надо. Чувство, что человек напротив тебя способен ввести в панику не только тебя, но и весь окружающий район, сильно мешало непосредственной связью с этим человеком.

Играя чудную раззадоривающую композицию из сочетаний звуков, она заставила его возбудиться, загореться пламенем, но так, что всё вокруг окрасилось в нежно-бирюзовые и оранжевые тона. Возбуждение страсти, не похоти. Желания, чувства близости. Доброты, добросердечности. Благоразумная счастливая радость, чистая, как воспоминания о первом снеге, как вечная в памяти ночь в апреле. И как мелодия уносит из его головы то воспоминание о её кротком шепотке минуты полторы назад. То, что хотелось сохранить. И как мелодия уносит от него идею. Распространяя влечение к доброй близости в зону досягаемости склада. Череда романтичных примирений тех людей, которых вчера неизвестная музыка вгоняла в ссоры, раздражения и обиды. Таинственные звуки, таинственные смены настроения. И как так звук расходится в холмистой местности, что ровно одинаков, не зависимо оттого двадцать метров от оркестра или тысяча. Таинственный район, неустойчивые цены на недвижимость.

Вокруг тишина. Как в гробу. Андрей еще не закончил разбирать последствия за ураганом. И было у него одно желание, только бы за эту неделю порывы ветра не достигли такой же силы. Почти доходило до семи. Работу свою он оканчивал. Машина, купленная за наличные, подаренная ему без повода. Объездная дорога из этих мест, ведь дом все еще стоит там. Но почему же сейчас так хорошо видно его даже по объездному пути? Спиленная пара сосёнок на широком участке на соседней линии. Поэтому теперь, если выезжать, видна брешь в заборе из деревьев. Видна крыша, то место, где кренился балкон, окно, где мог гореть свет. Автомобиль будто сам переключился на нейтральную скорость. Эфир вокруг, словно кисель, мягкое желе, нервно извиваясь, притормаживает машину, заставляя картинки в голове оживать.

Мерцание воздуха вокруг, как самый первый порыв ветра. Как дыхание чертей из царствия Люцифера. Детская шалость – изощренная казнь. Сонные пчёлы собрали в соты отравленный мёд. Волевое решение переключить на вторую. Автомобиль мчался подальше от шёпота треснувших черепиц на когда-то красивой крыше. И до сих пор так больно.

– Нет. Я все еще могу петь!

Женщина, полулежа на кровати. Одеяло скрывало её тело по пояс, но только по привычке. Ничего не видно под одеялом.

– Да ладно. Сидя?

Олеся усмехалась над проходящим горем певицы из бара.

– Даже сидя.

– Нет. Сидя петь нельзя. Дыхание будет неполным, сдавленным.

Женщина недовольно закатила гласа. Её учит ученица. И все только ради подколов. Чтобы укротить нахальную девчонку, она специально откинула с ног одеяло, и левая нога показалась во всей красе, со штырями по кругу. Кость раздробило, врачи собирали по частям.

– Стой, стой, стой!

Олеся сама подскочила со своего места. Но певица все-таки встала на обе ноги без костылей, лишь носком левой ноги касаясь пола. И она запела.

– Все равно у тебя дыхание уже не то. Да и легкий теперь поменьше будет, чем у меня. Гордилась, видите ли, она своей широкой грудью, как у пловчих.

– Молчи, тростник.

Певица от души, но негромко смеялась. Авария на время повредила её физическое состояние. Но морально её уже ничего не вылечит. Ко всему безответственна, ко всему безразлична. Всегда веселая. Человек Абсурда.

– Знаешь, я сегодня пересматривала «Бегущий по лезвию». Не такая уж и классика, как все говорят.

– Да брось, хороший фильм.

– А я сказала, что он плохой?

– Андрею он очень даже нравится. Он хочет сводить меня на продолжение в кино. Как думаешь, оно может удивить?

– Приятно удивить?

– Ну конечно. Неприятно удивить может каждые два сиквела через один. Один из трех может стать достойным оригинала. А вот прям удивить.

– Это как откопать бриллиант в куче обосранной кучи бумаг разных номиналов.

– Как «Терминатор 2».

– Ну да. Только это неинтересно. Знаешь, что интересно. У тебя когда последний раз родео то было?

– Боже, родео? Это ты серьезно?

– Ну да! На кожаном Урале. У меня то, как понимаешь с этим сейчас туго. Может хоть от тебя послушаю.

– А с чего ты решила, что у меня с этим фонтан.

– Тебя же водят на кино, а после ничего? За пять то лет? Или кто-то на стороне есть, но ты не сознаешься? А?

– Нет. Нет никого на стороне. Да и о каких сторонах ты говоришь? У тебя есть телефон, смарт-тв. Если не хватает, там всё есть.

– Там все мертвое. Тела. Тела. Тела. Ничего интересного. Эмоции – лишь актерская игра. Ощущения – работа монтажера. В твоем несуразном стеснительном рассказе больше нарратива будет, чем в этих заштампованных картинках. А ты тут хочешь мне сказать, что у вас за пять лет ничего не было. Ну, это нездоровое отношение к сожительству.

– Это у тебя нездоровый взгляд на вещи. Все через призму похоти.

– И так, ты поделишься вашей ненастоящей историей?

– Да нечем делиться. Было пару раз. Но так, несерьезно. От физиологической потребности, скорее всего.

– Скучно!

– Сама тут страдает от физиологического недомогания. Лицемерка!

– Рассказывай давай, как оно было. Пока я смогла, наконец, тебя уболтать. Это было по договоренности с обеих сторон?

– Поняла, что вообще сказала? Какая договоренность, когда я ему ни слова сказать не могу. Стихийно как-то получилось. А потом забылось, будто не было. И никаких намеков.

– Скудное описание.

– На большее и не надейся.

По бедру Олеси пробежало лёгкое покалывание, а потом дрожь. Только по левому бедру. С прикосновения к нему у них с Андреем начался первый раз. Олеся вздохнула ватно-марлевый воздух. Но теперь лёгкие вибрации и мелодия из сумки. Она лежала на левой ноге, и там зазвонил телефон. Олеся достала его из сумки и тупо уставилась на него, издав протяжный тяжелый вздох. Певица в койке приподнялась, пытаясь заглянуть в телефон.

– Скажи ему, что я здесь, но скоро уже приеду домой.

Олеся ответила на вызов и быстро передала трубку подруге. Та схватила её и под пытливым молчаливым взглядом сказала, что Олеся скоро вернется домой.

– Всё!

Она вернула телефон хозяйке. Соединение уже было разорвано.

– Он звонит тебе. Беспокоится.

– Он всегда беспокоится.

– И тебя это не напрягает.

– А должно?!

Олеся не поняла, к чему это было сказано. Но поняла, что сегодня подруги еще интенсивнее стали пытаться разоблачить её отношения с Андреем. Ей только казалось удивительным. Ведь хоть было бы, что разоблачать. А так – пустая болтовня в итоге пустых попыток. На этот раз про психушку не заикнулись. И на этом спасибо.

Попрощавшись с певицей и всеми делами на день, поздно вечером Олеся возвращалась домой. Считая тихим шепотом ступени, поднимаясь медленно шаг за шагом.

– Пятьдесят один, – совсем тихо. Олеся уже стояла перед дверью, ключ держала в руках, – Не хочу туда, снова молчать. Сука!

У неё не получилось повысить голос. И она быстро вставила ключ и отворила дверь. Постучала по шкафу-купе в прихожей.

Тук, тук туктук

Андрей услышал стук и отвлекся от чтения. Да и пора уже было, глаза устали от света монитора. Он поднял шоколадную плитку, завернутую в бумажную упаковку прямо с фабрики. На работе ему удалось получить две такие в качестве чая. Одна осталась про запас за бутылкой хорошего бренди. Вторую он сходу презентовал Олесе. Она любила все шоколадное, а заказной шоколад с фабрики не ела давно. Она сняла со стены металлические дощечки, ею собранный инструмент, и настучала на нём звуки благодарности.

Ми-ми-ми, си

– Да, всегда пожалуйста.

Андрей отвернулся от неё и пошел обратно к ноутбуку. Она возмущенно закатила глаза. Какой он стал перед ней слабый и беспомощный. Но не был таким раньше, а в тот день был воплощением силы и ангела. Ангела цвета кости мамонта с прокоптившимися прожилками на крыльях. Тогда, видимо, все его крылья и обгорели. Теперь эта бабочка – пресмыкающаяся гусеница перед ней. Как и она нема перед ним. Ненастоящие друг для друга.

«Мне, наверное, лучше отселиться от тебя»

Надпись на листочке, что она подала ему. Он оторвав глаза от монитора, потер их и, прочитав, молча согласился с ней.

– Я тебя не держу. Ты уже давно можешь жить самостоятельно.

Олеся бы фыркнула, если бы могла. Но просто скривила лицо и резко ушла на кухню, комкая листок. Андрей грустно смотрел на пустой проход, услышал, как стал закипать чайник. Он снова потер глаза и оставил руку на лице, подпирая большим пальцем висок. Сквозь пальцы сложно было сосредоточиться на тексте, но только через пальцы он мог смотреть на их совместную жизнь.

Листья в заварочном чайнике плавают в кипятке. Искаженный пастельный цвет от чайника падает на раскрытую шоколадку. Плитка поделена, две чашки стоит на столе. В одной мед, в другой лимон. Ни одна с сахаром. Чайник настоялся, и Олеся сыграла резкое приглашение на своем импровизированном средстве общения. Через полминуты, не дождавшись, она стала стучать рукой по стене. Эхом раздался стук по квартире. Перебежки звука заставляли дрожать миниатюрные струны души обоих обитателей.

Эй, ты оглох?! – хотела прикрикнуть она.

Лёгкие шуршащие шаги приближались к кухне. Он вышел с глазами, как залитыми красным вином, крепленным полынью. С правой стороны левого глаза в паутинку красными капиллярами. Будто светился в тени коридора.

Дон, до-динь ты

– О, боже мой, – в голос продекламировал Андрей, для лучшего восприятия её эмоций, переводя звуки.

Она кивнула головой, левой рукой указывая на свой левый глаз.

– Да и ты не лучше выглядишь!

Громкие звуки металлического звона бесцеремонно и бестактно забранились в беспорядке. Если они и имели смысл, то понятный только Олесе. Для него понимающего общий смысл её посланий, редко было понятно какие именно слова она заплетает в звуки своего фальшивого голоса.

Грохот в соседней комнате. Они оба вздрогнули. Олеся уронила свой металлический инструмент, чем опрокинула свою чашку чая. Андрей приложил руку к лицу, его глаза бегали. Он был напуган. По кухне растекался чай, распространялся аромат. Олеся нервно кивала в сторону раздавшегося шума. Андрей обнял её, как делал очень редко, крепко, как всего пару-тройку раз. Грохот повторился, и Андрей осознал свою ошибку. На этот раз шум более трескучий. Олеся подпрыгнула в его объятиях. Её носки намокли, приземлилась в пролитый чай.

Андрей отпустил её и пошел к источнику шума. Думая, как приятно было держать её в своих руках. Чувствовать её истинные эмоции, хоть и страха. Но жаль было сломанный компьютер. Сам Люцифер способствовал тому, чтобы он оставил ноутбук на краю столика рядом с мышью и свисающими наушниками. Скатились наушники, и упал ноутбук. Мышь зацепилась за край столика, опрокинула столик. А тот приговорил компьютер к вечному покою. Андрей стоял и смотрел на это недоразумение. Как хрупок был его лэптоп. Как не повезло, что он упал, хоть и не должен был. Пальцы подпирают нос и висок. Ему было обидно. А ей все еще страшно.

– Твой чай. Я налью тебе новый.

Он уже перестал думать от разбитом и вернулся на кухню. Она смотрела вопрошающим взглядом. Вновь поставленный чайник закипел с новой силой. Расшатал он стол и стены, как будто, тоже. Кипел шумно, словно старый кипятильник.

– Странно, не правда ли?

Олеся смотрела на дрожащие конфеты, что в опасной близости от чайника.

– Прокомментируешь как-нибудь?

Сильная тряска, кипящая плоскость огня. Плоскости. Геометрический беспорядок. Хаотичность, как у звуковой дорожки записи смеха Сатаны. И будто всё вокруг дрожит, хотя для этого нет причин.

«Что для тебя люди? Как ты к ним относишься? Зачем они тебе?»

Противный голос. Но перед ней появился не чёрт, не его отец, а с крыльями похожий на ангела. Только крылья спасли обоих от огня. Немая радость, которая через мгновения сменится тяжестью, потерями, жалостью и всем перед этим немым.

Она уверенно помотала головой. Кипящая вода успокоилась. Дрожь прошла, а Андрей уже разбавлял молоком её чай. О луже на столе и полу никто не думал.Просто вокруг стало так холодно, ни чай, ни пар не согревал. А мокрые стопы холодило еще сильнее, чтобы не думать о них. Не делать себе холоднее. Еще чуть чуть и они укроются под теплыми одеялами, а завтра каждый снова сам по себе, но продолжая жить под одной крышей.

Утром Олеся поднялась с постели с открытым ртом. Ни одного звука не раздалось. На часах было уже больше десяти часов. Сегодня он остался дома. Не поехал на свою работу. Она нелепо покачала головой, одна в своей комнате, и постучала по подоконнику, отбивая неровный ритм. Своеобразный.

– Олеся, сегодня утро воскресенья. У тебя ведь нет сегодня дел?

Она два раза стукнула по двери.

– Желаешь сыграть на своем личном оркестре?

Один стук.

– Я ради этого и остался дома.

Она за дверью задумчиво покачала головой из стороны в сторону, взяла в руки свой инструмент и отыграла на нем переливчатый перезвон. Спустя более часа она сидела на заднем сидении его автомобиля.

– Ты могла бы сама сдать на права. Ты ведь неплохо водишь.

Тун-тун-тун

– Долго и нудно?

Ти

– Но рано или поздно все равно они тебе понадобятся.

Олеся пожала плечами.

– И кто тебя будет возить сюда?

Пальцем указала на него через зеркало заднего вида.

– Думаешь, я всегда буду тебя возить? Ты же вот вот уйдешь жить отдельно.

Она кивнула и тут же пожала плечами. Мимо, буквально на соседней улице проехал похоронный картеж. Тихая прощальная музыка доносилась от него. А вокруг стояли грустные лица соседей, будто они хорошо знали этого человека или понимали его. Порывами ветер мотал флаги и одежды людей. Пока Олеся провожала кортеж глазами, Андрей уже успел припарковать автомобиль у входа. Он вышел из машины и открыл ворота на склад. Она, быстро перебравшись на водительское сидение, сама резво завела автомобиль внутрь.

– Учится ей долго и нудно.

Он сказал тихо, без пренебрежения. А также заметил, как она выругнулась прежде, чем заглушила двигатель. Андрей закрыл за ней ворота, пока сильный ветер на расшатал все, что еще не успел.

Выйдя из автомобиля, Олеся сразу указала на лежащий отдельно от всех духовой инструмент.

– Загнуто с точным радиусом.

Она кивнула и, схватив его, примонтировала к остальным в своем оркестре. Мигом установила к нему духовую трубку, одну из тех, что заменяли ей людей. Пневматические машины не могли в полной мере заменить живой коллектив, но она справлялась и с тем, что имела. Нанимать целую группу – накладно, учить их играть – долго.

Новый установленный инструмент издал ряд неказистых звуков, пневматика прогнала воздух, и под руководством Олеси с пульта, сыграл тягучую мелодию. Звучание выходило не совсем ровным, но имело темп в своей кривости. Этого, видимо, она и добивалась искривлениями в центре с радиусами два, полтора и семь десятых сантиметров. Даже сейчас Андрею казалось, что скорее всего она высчитывает эти цифры стихийно, попросту берет из головы. Но у неё получается. Если судить по её реакции, Олеся довольная результатом.

И вот он снова занял место почетного слушателя и помощника оркестра, где она дирижер. Сейчас она начнет играть и, если все ладно, то все ладно, в противном случае потребуется его оперативное вмешательство по срочной перестановке или замене инструментария. Под её руководством это слишком много беготни.

Басы. Олеся начала с басов. Медленно подключила металлический тихий перезвон, который чем громче играл, тем более глухим становился, дополняя басы. Струны. Инструмент подобный арфе. Модифицированный ею. Как гулко это звучало. Еще одна труба отточила звучание струн, теперь они резали по живому. Будто бичи раздирали кожный покров, пробираясь все ближе и ближе к душевным ранам. Это была её собственная боль. А он принял на свой счет. Как упрек, который она не высказывает ему, и даже выказать не хочет. И вдруг горячая струя звуков из изогнутых трубок, чьи выходы были перекрыты тонкими пластинами. Пластины дрожали, сотрясая воздух вокруг. Свежие порезы от струн—плетей заболели, обожженные огнем.

Перед его глазами в смутных очертаниях звуковых волн всплывали картины горящего дома. Как стены отплясывали смертельный танец, а партнерами им были тени, что даже сквозь огонь накладывались на них. Громкий взрыв, словно пистолетный выстрел или мультяшный бум. Каким нереальным все казалось, словно во сне, в самых нечестных из его мечтаний. Мысли на уровне рефлексов. К чёрту всё! К чёрту всех! Второй этаж, вторая дверь справа по коридору направо! Четкость, смелость и целеустремленность, словно годы работы пожарным за спиной. Все действия будто по наводке, и даже огонь казался таким холодным, мягким, обволакивающим. Словно говорящим ему через плечо: «Проходи, милый друг. Она уже ждёт» Как лицемерно с его стороны, считать, что Андрей сочтет его другом. Того, кто покушался на жизнь его любимой, и удачно избавился от её семьи. Хотя чему удивляться, нечистый никогда не ждет, что исполненные им желания удовлетворят заказчика. Слишком уж те привередливые.

– Ты злишься на меня?

Тихо и неуверенно вывалился из него вопрос. Уста не смогли удержать слов внутри. Но музыка заглушила их полностью. Черными печальными мазками закрашивая все звуки вокруг, все мысли в округе. Муж покойной не присутствовал уже на похоронах, кортеж уехал, а он вздернулся на той же веревке. Ведь никто не выбросил её, даже полиция оставила на месте.

Ветер разносил её игру, смешивая и разбавляя на свой лад. Получались густые краски депрессии или едва различимые оттенки апатии. В любом случае оставляло отпечаток на людях. На одном пареньке, который изучал финансовый рынок и рынок ценных бумаг. С акциями местных компаний, чье производство находится в непосредственной близости, он планировал играть на понижение. Услышав бренные звуки, донесенные сильным ветром до него издалека, он вложил все, что у него было и начал делать ставки, в частности, приобретая акции конкурентов этих самых компаний. Профит был ему обеспечен, но он не знал, как деньги помогут остановить то, что непонятно ему. На новостных порталах вновь сообщали о всплеске усталости в регионе и апатии. Стали замечаться случаи самоубийств и бытовых преступлений. Резкий скачок для спокойного района. Но ему было безразлично. Деньги уже списывались с его счета.

Когда игра на оркестре закончилась, ветер продолжал шуметь за стенами, а Андрей поправлял пневматическую установку и инструменты, которые он сам собирал, отливал, выковывал по чертежам Олеси. Она стояла в стороне и задумчиво наблюдала за его действиями. Его глаза слезились во время её игры, щеки горели, а губа вечно закусывалась. Она хотела упрекнуть его за слабость, за мягкотелость, что он проявляет, а он только киснет, как губка. Её это раздражало. Могла бы, то устроила байкот и неделю с ним не разговаривала. Но такой вид наказания для неё недоступен. Это уже и так была пытка. Олеся подошла к нему с серьезным лицом, толкнула в плечо. Он обернулся, и она показала на себя и шаги двумя пальцами.

– Я тебя…

Олеся смотрела со злым лицом.

… не держу.

Она показала средний палец и села в машину на заднее сидение.

– Ну и зачем ты меня пытаешь?

Автомобиль выехал со склада, Андрей вышел закрыть ворота. И не успел он обратно сесть в за руль, к нему, спеша, подошел местный участковый.

– Стойте! Это Ваше помещение?

Андрей встал в легком ступоре, его глаза покосились на Олесю. Та уже выглядывала в открытое окно. Полицейский представился им и повторил вопрос.

– Это наше помещение.

– Раз так, тогда я должен осмотреть его.

– К чему это?

– Шум. Жители жалуются на шум. Из-за ветра тяжело было понять, откуда он. Но у складских помещений он слышится разборчивее всего.

– Шум. Мы давно здесь играем, раньше никаких жалоб не было.

– Раньше и настроение в этих местах лучше было, и проблем меньше. Этот чёртов ветер.

– Да! Ветер и правда чёртов.

– Разрешите! Я посмотрю, на чем вы играете? Может даже послушаю.

Андрей вопросительно поглядел на Олесю. Та спокойно согласилась, легкомысленным кивком. Новые слушатели, может кто-нибудь, еще оценит её старания, до того, как она придумает, где можно это выставить. На выставке современного искусства из металлолома или в консерватории. В любом случае, вряд ли её артхаус станет музыкальной классикой или достоянием. Хотя…

Полицейский вошел на склад, в сравнительно небольшом внешне складе оказалось гораздо больше места.

– Странные … железки.

– Это музыкальные инструменты, просто редкие. На таких нечасто играют. В квартире слишком мало места, чтобы держать их там, приходится здесь.

– А не могли бы вы держать их где-нибудь еще?

– Больше негде.

– Сыграете?

Олеся уже подошла к пульту, с которого она дирижирует. Пневматические машины заработали сразу, так как не успели еще остыть после последней сессии. Сначала она начала весело, чтобы угодить новому слушателю. А потом музыка и эмоции снова подхватили её и понесли из веселой мелодии в усмехающуюся, словно жизнь надсмехается над людьми, также чувствовали себя те, кто слышал. А адресована она была, как неудачно, участковому. Она всего лишь старалась смеяться, когда понимала, что надсмеялись над нею самой. И сколько сомнений это породило в умах окружающих.

– Хватит. Вы проедете со мной.

Олеся недовольно посмотрела на полицейского.

– На каком основании?

– Доведение до самоубийства. Самоубийств.

У Олеси глаза брови под волосы спрятались, а смотрела она так, как на плешивую собаку.

– Люди накладывают руки на себя. А эти звуки… они раздражают. От них люди вешаются. И на жен кидаются. Ваша установка. Вы по любому психологи. Или психи. Поэтому поедете со мной.

– Замечательно!

– Это насмешка?

– Это констатация.

– Чего? В машину. И ты!

Он указал на девушку.

– Инструменты» я потом конфискую.

Олеся приоткрыла рот, закрыла его и быстро начала насвистывать на пульте противную мелодию. Прямо в голову впивалось сверло звенящих звуков. Мелкая металлическая дрожь, подобно вибрации стоматологического станка. Участковый не выдержал, нервы с утра ни к черту. Да и сам по себе человек вспыльчивый.

– Да успокойся, сука!

Андрей ударил его ключами от машины по лицу, оставив глубокий порез на щеке. Останется шрам. Олеся резко встала, и, как по приказу, раздался выстрел. У Андрея из ноги потекла кровь. Сквозное. Через икру.

– Кость не задело?

Уже пришел в себя полицейский. Как быстро принимаются неверные решения. И столько бумажной волокиты теперь по этому поводу. За то теперь они поехали с ним без сопротивления. Он закрыл склад и забрал ключи себе. Машину загнать внутрь не дал, она так и осталась стоять под открытым небом. Зато в участке он сразу с входа сказал операм, что они замешаны в учащенных случаях самоубийства. Допрос не заставил себя ждать. В спокойном районе опера сидят без особой занятости.

Сначала их пытались допросить вместе, но Андрей все отрицал и матерился, а с уст Олеси не могли выудить ни слова. Тогда её увели в другую комнату для индивидуального допроса. Андрей в раз стал серьезным и рассказал все, что знал. Рассказал правду, но уйти ему не дали. Его оставили одного, но он знал, что её держат в соседней комнате, а стены не очень толстые. Он прислонил ухо к стене и старался услышать. Услышать её. Хотя в глубине души знал, что все тщетно.

– Ну, и что дальше?

Опер выслушивал полный её рассказ с самого пожара. Краткий пересказ последних пяти лет. Немного об её увлечениями музыкой и проблемах. А потом она замолчала.

– Рассказывай. Как это может быть связано с массовыми помешательствами в округе?

Она лишь пожала плечами. А после посмотрела по сторонам.

Тук-тук. Тук-тук.

Застучала она пальцами по столу. Но Андрей стук не услышал. Неотчетливо.

– Не стучите. Кстати, я Вас вспомнил. И про тот пожар. Дело ведь уже закрыто. Это был висяк. Никто так и не установил причину пожара. И как огонь распространился. И произошла утечка газа с последующим взрывом. Эксперты сказали, что все нелогично. Никак поджог. Да еще тот ветер внезапно начался. Вот Вы на этой почве и отыгрываетесь на людях. Или еще хуже, социопатка, с манией изощренных убийств.