Записки местного газетчика

– Да уберите вы этого дурака!

Зал зашушукался, раздались смешки. К фотографу быстро подошел заворготделом райкома, и цепко взяв его за локоть, повел к выходу. Б. исчез. Секретарь успокоился и, опустив голову, продолжил свой нескончаемый доклад. Но минут через пять его опять ослепило вспышкой и он буквально подпрыгнул за трибуной. Это неугомонный Григорьич, где-то снова пригубивший винца, пробрался в зал через другой выход и опять стал «щелкать» докладчика. При этом он зачем-то взобрался на одну из батарей отопления. Сделав несколько кадров, Григорьич пошатнулся и с грохотом свалился в проход. Из хохочущего зала его уже не вывели, а вынесли.

Разозленный редактор Державцев, которому быстро доложили, каков был его нештатный корреспондент при выполнении редакционного задания, хотел было отказаться от его фотографий с этого злосчастного пленума. Но никто другой в этот день партийный форум районного значения, кроме Григорьича, не снимал, а без снимков целый газетный разворот с отчетом выглядел бы сплошной портянкой. Скрепя сердце, редактор снова принял снимки своего непутевого внештатника.

– Ты бы… это, хоть на такие задания ходил трезвый, – сдержанно попросил он Григорьича.

– Ладно, – легко согласился фотограф. И конечно, ненадолго.

После сорока лет Григорьич заболел облитерирующим тромбофлебитом, ему отняли ногу, и хотя на костылях передвигаться он мог, с постели почти уже не вставал. Григорьичу было нельзя курить, и он жестоко страдал от этого. Когда его навещали друзья и, пропустив «по маленькой», порывались выходить покурить на улицу, он останавливал их и просил дымить при нем, жадно поводя при этом носом. Как-то он сходил в баню к соседям, хорошо там попарился, а приковыляв домой, лег на кровать и… умер. Его убил оторвавшийся тромб. По-моему, Григорьичу не было еще и пятидесяти. Сейчас в Железинке уже мало кто помнит, кто был такой Леонид Б. Хотя при этом, наверное, почти в каждой железинской семье есть сделанные им фотографии, навечно остались они и в подшивках районной газеты «Ленинское знамя».

По ту сторону границы

Железинский район, где выходила эта газета (сейчас переименована в «Родные просторы») находится на севере Казахстана и граничит одновременно с Новосибирской и Омской областями России. Район в те годы имел обширные целинные поля. Урожайность их была предметом особой заботы как районного руководства, так и сельхозотдела редакции, который мне и доверили с первых дней работы в газете. Одновременно, на общественных началах, я также входил в состав районного комитета народного контроля и довольно часто выезжал в хозяйства с рейдами. Разумеется, организатором подобных серьезных мероприятий, заканчивающихся, как правило, большими неприятностями для директоров совхозом, специалистов, механизаторов (что это за рейд без денежного начета?), выступали чины от комитета, моя же задача сводилась к освещению рейдов в газете.

Вот так однажды в начале мая, в разгар весенних полевых работ мы выехали с председателем районного комитета народного контроля Ж. Н. Адамовым, суровым на вид казахом, в отдаленный совхоз «Урлютюбский». Выбрались из райцентра поздно и попали в расположение намеченной тракторной бригады уже на закате дня.

Еще издалека заметив пыхтящего на конце поля одинокого «дэтэшку», Жолат Назымбекович приказал шоферу ехать к нему. Но, не доезжая до трактора, вылез из машины и палочкой замерил глубину пахоты. Помрачнел, замерил еще в одном, другом месте: тракторист явно халтурил, лемеха его глубокорыхлителя входили в почву едва на половину нужной глубины.

К трактору Адамов подъехал уже туча тучей. Властно махнул рукой трактористу. ДТ-75М завершил круг и покорно остановился. Из кабины его вылез и пошел нам навстречу невысокий щупленький тракторист-казах, совсем молодой парнишка.

– Ты что же это делаешь, вредитель? – загремел Жолат Назымбекович. – Что тут вырастет после твоей пахоты? Как твоя фамилия? А ну, давай сюда талон качества – рублем будешь расплачиваться за свой брак…

Переминающийся с ноги на ногу перепуганный тракторист молча протянул замасленную книжицу. Сердито пыхтя, Адамов водрузил на нос очки, полистал книжицу, подумал и вернул ее парнишке:

– Ладно, смотрю, она у тебя пока нетронутая. На первый раз прощаю. Но еще раз попадешься мне на халтуре – шкуру спущу, понял?

– Жаксы, ага! – обрадованно сказал тракторист. – Я сейчас все мигом исправлю.

Он тут же полез с ключами регулировать плуг. А мы поехали дальше.

– Что-то это на вас не похоже, Жолат Назымбекович: взяли и отпустили бракодела без наказания, – сказал я председателю.

– Да, понимаешь, заехали мы с тобой черт-те куда: попали в соседний российский совхоз, – сконфуженно сказал Адамов. – Как я мог оштрафовать не нашего тракториста? Но, я думаю, он все равно нас принял за своих, российских, напугался, и халтурить больше не будет…

Пожалуй, Адамов был прав. Ведь тогда что в России, что в Казахстане порядки были одинаковые: так же по полям и весям носились рейдовые бригады, так же изымались талоны качества у бракоделов. А что касается того, что нам на российском поле попался казах-тракторист, так их тогда было полно в приграничных районах России. Как и русских в Казахстане…

Как я немцем побывал

В Казахстане в свое время проживало не менее одного миллиона немцев, репатриированных, как известно, в годы войны с Поволжья. Уже после войны для них стала издаваться республиканская газета на немецком языке «Фройндшафт».

Многие немцы к тому времени подзабыли даже разговорную речь на родном языке, не говоря уже о литературном. «Фройндшафт», издававшаяся в Целинограде, испытывала постоянную нужду в материалах: на немецком им местное население практически не писало, а на русском писать не догадывалось, полагая, что если газета издается на немецком, то и писать им надо только на этом языке.

Я в то время, не ограничиваясь своей районной, сотрудничал с рядом других, областных, республиканских изданий, и фамилия моя нередко мелькала на страницах областных газет «Звезда Прииртышья», «Кызыл ту», алма-атинских «Ленинская смена» (молодежка), «На страже» (милицейская), журналов «Шмель» (сатирический), «Сельское хозяйство Казахстана» и других. Это не только тешило мое профессиональное самолюбие, но и давало некоторый приработок, что, опять же, не мешало при более чем скромных окладах в малой прессе.

Поэтому, когда мне однажды позвонили из «Фройндшафта» с предложением писать им о жизни советских немцев (а у нас в районе их было хоть пруд пруди – даже целые немецкие села), я согласился. Писать-то надо было на русском, что меня вполне устраивало, – они там у себя потом должны были переводить мои материалы на немецкий.

Ну, послал один материал, второй… А сам их не вижу, поскольку «Фройндшафт» этот специально надо было искать или в киосках, или в библиотеках. И вдруг мне приходит перевод – гонорар прислали, не то десять, не то пятнадцать рублей, уже не помню. А в квитке пунктуальные немцы даже указали, в каком номере «Фройндшафта» напечатан мой материал (кстати, больше такой обязательности, в смысле указания номера издания, я не встречал при получении переводов ни из одной редакции, хоть провинциальной, хоть столичной).

Мне стало любопытно: как выглядит мой опус на немецком языке, хотя все мои его познания ограничивались сидевшими в памяти фразами классического типа «Хенде Хох!», «Вас ист дас?» и почему-то началом озорного смешанного русско-немецкого стихотворения: «Айне кляйне поросенок вдоль по штрассе шуровал…»

В районной библиотеке нашел указанный номер «Фройндшафта», измозолил глазами все его четыре полосы, но своей подписи так и не нашел: все фамилии, за редким исключением, были немецкими. Что за чертовщина, а где же моя? Наконец, случайно наткнулся в одном из материалов на знакомые имена, названия, цифры, даты. Нашел! Вот он, мой материал. Но подписан почему-то – правильно, по-немецки, – но и фамилией немецкой: М. Вайс. Вот те раз! Это что-то новенькое.