Лига Вольных Игроков

Игра была захватывающей, азартной, смертельно опасной… И, как ни странно, – справедливой. Анонимность «охотника» давала ему преимущество, позволяла подобраться к «жертве» максимально близко, изучить её, понять… А «дичь», в свою очередь, могла так спрятаться, так замаскироваться, так запутать следы, что найти её становилось практически невозможно.

Для контроля за соблюдением правил к каждой паре игроков – «охотнику» и «дичи» – прикреплялся наблюдатель. Беспристрастный арбитр, который следил за ходом игры, фиксировал все действия, все нарушения… и выносил окончательный вердикт – победа или… поражение.

Вступить в Лигу мог любой желающий, независимо от сословия, происхождения, богатства… Молодые повесы, ищущие острых ощущений, зрелые мужчины, уставшие от скучной, размеренной жизни, авантюристы, игроки, убийцы… Все они, с лёгкостью, с бравадой, с… обречённостью подписывали контракт, ставя на кон свою жизнь. В народе, конечно, ходили слухи, что и сам Главный Канцлер, и даже – кто бы мог подумать! – сам принц Альберт, тоже являются членами Лиги… Но я в эти байки не верил. Слишком… неправдоподобно.

Была, правда, одна… маленькая проблема. Вступив в Лигу, выйти из неё по своей воле было… невозможно. Нельзя было просто сказать: «Всё, я наигрался, я ухожу». Нет. Так не работало.

Можно было трижды отсрочить своё участие в «охоте». Воспользоваться, так сказать, правом на «передышку». Но… Но если игрок игнорировал Лигу, если он не являлся на «охоту» после трёх предупреждений… Он автоматически становился «дичью». Причём – «дичью» без предупреждения. Без права на подготовку. Без… шансов. Таких, как правило, находили мёртвыми в собственных постелях. Тихо, мирно, без… шума.

Я… Я не хотел такой участи. Никогда не хотел. Но… Но жизнь, эта проклятая сука, распорядилась иначе. Я уже трижды откладывал своё участие в игре. Я… исчерпал лимит. И теперь… Теперь у меня не было выбора.

У меня было всё. Всё, о чём только можно мечтать: положение в обществе, богатство, уважение… И… Она. Анжелика. Моя Анжелика… Та, ради которой я готов был на всё. Даже на… смерть.

Я не сомневался в своём решении. Я должен был это сделать. Не ради славы, не ради денег, не ради… острых ощущений. А ради неё. Ради Анжелики. Ради… нас.

Именно ради неё, по иронии судьбы, я когда-то вступил в эту проклятую Лигу. И ради неё же я собирался… закончить.

Две недели… Две недели, отпущенные мне на подготовку, пролетели, как один миг. Как… вспышка молнии. Я перестал считать дни, часы, минуты… Я жил одним – предстоящей «охотой».

Анжелика… Она всё понимала. Без слов. Без объяснений. Она, как никто другой, чувствовала меня, знала меня. Когда пришёл курьер из Лиги, с очередным чёртовым конвертом, она лишь спросила:

– Сколько… Сколько тебе нужно времени?

– Месяц, – ответил я, даже не взглянув на конверт. – Не больше месяца. Если… Если всё закончится раньше, я дам тебе знать.

– Я… Я собиралась навестить отца, – сказала она, и в её голосе я уловил… что? Грусть? Тревогу? Страх? – У него… нелады со здоровьем. Я… Я уеду завтра.

– Хорошо, – ответил я, стараясь, чтобы голос звучал ровно, спокойно, уверенно. – Это… правильно.

В комнате повисла тишина. Тяжёлая, давящая, гнетущая…

– Скажи… – Она не выдержала. Женское любопытство, женская… тревога. – Скажи хоть… кто?

– Мне… Мне пока не интересно, – соврал я, откладывая конверт в сторону. – Потом… Позже…

В ту ночь… В ту последнюю ночь перед разлукой, перед… неизвестностью, мы были… другими. Не было ни страсти, ни безумства, ни… жажды. Была лишь… нежность. Бесконечная, всепоглощающая, пронзительная нежность. Мы словно прощались. Прощались… навсегда.

Я смотрел на неё, спящую, такую беззащитную, такую… мою, и пытался запомнить каждую черту её лица, каждый изгиб её тела, каждый вздох… Я гладил её волосы, вдыхал их аромат, целовал её веки, её губы, её… И я знал – я должен вернуться. Должен. Ради неё. Ради нас.

– Всё будет хорошо, – прошептал я, сам не веря своим словам. – Всё… обязательно будет хорошо. Мы… Мы справимся.

Утром, перед её отъездом, я не стал устраивать сцен прощания. К чему эти лишние слова, эти слёзы, эти… клятвы? Мы и так всё знали. Всё понимали. Без слов.

Я лишь поцеловал её. Долго, крепко, жадно… Словно пытаясь вложить в этот поцелуй всю свою любовь, всю свою нежность, всю свою… боль.

– Я верю в тебя, – сказала она, улыбаясь. – Я… Я знаю, что ты вернёшься. Всё будет хорошо.

И уехала. А я… Я остался один. Один на один со своей… судьбой.

Я поднялся в свой кабинет, взял в руки конверт, который принёс курьер… Медленно, словно в замедленной съёмке, сломал печать, развернул плотную, пахнущую воском бумагу…

«Принц Альберт».

Вот оно что… Значит, всё-таки… Значит, слухи не врали. Значит, я… Я прав.

Судьба, эта жестокая, безжалостная стерва, снова посмеялась надо мной. В тот момент, когда я думал, что обрёл… всё, она решила отнять у меня… всё. И заставить бороться. Бороться за свою жизнь. За свою любовь. За своё… будущее.

Что ж… Я принимаю вызов. Я… готов.

Главный канцлер

Его Высокопреосвященство, Главный канцлер Аквиларии, Огюст де Монфор, любил свою власть. Не ту показную, формальную власть, ограниченную законами, традициями, этикетом и прочей, по его мнению, чепухой, а ту истинную, тайную, почти абсолютную власть, которая позволяла ему дергать за ниточки, управлять судьбами людей, словно марионетками в искусно поставленном кукольном театре. Он упивался ею, как старым, выдержанным, терпким вином, ощущая её пьянящий, обжигающий вкус на кончике языка, смакуя каждый глоток.

Он был прирождённым политиком, интриганом, стратегом… Пауком, терпеливо, методично плетущим свою паутину, расставляющим хитроумные ловушки, поджидающим свою жертву. Он досконально знал человеческие слабости, пороки, страсти, желания… И виртуозно, с циничным расчётом, использовал их в своих целях. Он знал, чем зацепить, на что надавить, какую приманку использовать, чтобы заманить в свои сети, в свою липкую паутину очередную жертву. А когда жертва, наконец, попадалась, беспомощно барахталась, запутывалась всё сильнее, он медленно, с нескрываемым наслаждением, почти сладострастно, подбирался к ней, чтобы нанести последний, решающий, смертельный удар.

Аквилария… Огромное, могущественное королевство, раскинувшееся от заснеженных, неприступных вершин Пиренеев до лазурных, тёплых берегов Средиземного моря. Страна с богатой, славной историей, древними, нерушимыми традициями, сложной, запутанной, как лабиринт, системой управления. Король, Совет Двенадцати, Верховный Суд, гильдии, цеха, ордена, тайные общества… Каждый тянул одеяло власти на себя, пытаясь урвать кусок побольше, пожирнее, повкуснее. И во всём этом кажущемся хаосе, во всей этой, на первый взгляд, неразберихе, Главный канцлер чувствовал себя, как рыба в воде. Как… паук в своей искусно сплетённой паутине.

Формально, власть в Аквиларии принадлежала королю – Этьену XIV, человеку, в общем-то, доброму, порядочному, но… слабовольному, нерешительному, подверженному чужому влиянию, больше озабоченному балами, охотой, красивыми женщинами и дорогими винами, чем государственными делами. Реальная же власть, фактическая, была сосредоточена в руках Совета Двенадцати – двенадцати самых влиятельных, самых богатых, самых… хитрых и изворотливых аристократов королевства. И Главный канцлер, разумеется, занимал в этом Совете… особое место.

Он был… серым кардиналом Аквиларии. Тем самым невидимым кукловодом, тем, кто дергал за ниточки, тем, кто принимал настоящие, судьбоносные решения, тем, кто определял судьбу не только отдельных людей, но и всего королевства. Король доверял ему. Безгранично. Безоговорочно. Слепо. Он видел в Огюсте де Монфоре не просто слугу, не просто советника, не просто канцлера, а… друга. Своего самого близкого, самого верного друга. О, как же он ошибался! Как же он жестоко ошибался!

Внешне, Главный канцлер был… неприметен. Невзрачен. Среднего роста, худощавый, с бледным, вытянутым, словно у мертвеца, лицом, тонкими, плотно сжатыми губами и холодными, пронзительными, как ледяные иглы, глазами, которые, казалось, видели вас насквозь, проникая в самые тёмные, самые потаённые уголки вашей души. Одевался он скромно, даже аскетично, предпочитая тёмные, неброские цвета, избегая всякой роскоши, излишеств, показного блеска. Но за этой внешней скромностью, за этой неприметностью, за этой… серостью скрывался острый, цепкий, как у хищника, ум, железная, несгибаемая воля и… абсолютная, патологическая безжалостность.

Он был мастером интриги. Мастером закулисных игр. Мастером манипуляций. Мастером… смертельной игры. Он умел просчитывать ситуацию на несколько ходов вперёд, предвидеть, предугадывать последствия своих действий, использовать любые, самые грязные, самые подлые средства для достижения своей цели. Он не гнушался ничем – ни ложью, ни обманом, ни подкупом, ни шантажом, ни… убийством.

Именно он, Огюст де Монфор, и был истинным создателем, идейным вдохновителем, отцом-основателем Лиги Вольных Игроков. Это было его детище, его… шедевр, его… инструмент. Он придумал её, разработал все правила, пролоббировал принятие соответствующего закона… И теперь, спустя тридцать долгих лет, Лига стала неотъемлемой, органичной частью жизни высшего общества Аквиларии. Частью… его, Огюста де Монфора, власти.

Когда граф де Плеси, Рудольф, Ловкий Руди, проклинал свой злой рок, свою несчастную судьбу, свою… беспомощность, он даже не подозревал, кто на самом деле стоит за всем этим. Кто дёргает за невидимые ниточки, кто плетёт свою хитроумную паутину, кто… играет им, как пешкой на шахматной доске, безжалостно, цинично, расчётливо.

Главный канцлер помнил. Помнил всё. Каждую мелочь, каждую деталь. Помнил тот день, когда он, Огюст де Монфор, всесильный, всемогущий, привыкший к беспрекословному подчинению, получил… отказ. Оглушительный, унизительный отказ от женщины. От Анжелики де Тони.

Но дело было даже не в самом отказе. Не в уязвлённом самолюбии, хотя и это, безусловно, сыграло свою роль. Всё было гораздо глубже. Гораздо… иррациональнее.

Это случилось много лет назад, когда Огюст де Монфор ещё не был Главным канцлером, а был лишь одним из многих честолюбивых молодых аристократов, пробивающих себе дорогу к власти. Он был молод, амбициозен, полон сил и… одинок. Он жаждал власти, признания, успеха… но ещё больше он жаждал… любви. Настоящей, искренней, всепоглощающей любви. Той, о которой пишут в романах, о которой слагают стихи, о которой мечтают, но… которую так редко встречают в реальной жизни.

И вот, однажды, на балу, он увидел её. Девушку, не обладавшую, казалось бы, сногсшибательной, ослепительной красотой, но… в ней было что-то. Нечто неуловимое, призрачное, манящее… Что-то, что заставило его сердце биться чаще. Что-то, что… пробудило в нём давно забытые, казалось, навсегда утраченные чувства. Она принадлежала к старинному, но обедневшему роду, ему показалось что она его поймет и должна быть рада знакомству с ним.

Он не помнил, как подошёл к ней, как заговорил… Он помнил лишь её глаза. Большие, синие, как летнее небо, и… грустные. В них было столько боли, столько печали, столько… одиночества, что ему захотелось… защитить её. Обнять, прижать к себе, укрыть от всех бед, от всех невзгод, от всего… мира.

Он говорил ей какие-то банальности, комплименты, шутки… Он пытался казаться остроумным, галантным, интересным… Но она… Она смотрела на него сквозь. Словно его и не было. Словно он был… пустым местом.

И вдруг… Она улыбнулась. Мельком, едва заметно… Но эта улыбка… Она была настоящей. Искренней. И… печальной. Как и её глаза.

– Вы… Вы очень добры, месье, – сказала она тихим, чуть дрожащим голосом. – Но… Но я не верю в любовь. Я… Я не умею любить.

Эти слова… Они прозвучали, как приговор. Как… отказ. Но не тот, формальный, вежливый отказ, который он ожидал услышать. А… другой. Глубокий, трагичный, необратимый.

Он попытался что-то сказать, что-то возразить, что-то… изменить. Но она лишь покачала головой и… ушла. Исчезла, растворилась в толпе… Как… призрак.

И он остался один. Наедине со своей… болью. Со своим… одиночеством. Со своим… бессилием.

Он так и не узнал, что случилось с ней. Что заставило её отказаться от любви, от счастья, от… жизни. Но он… запомнил её. Запомнил её глаза, её улыбку, её… грусть.

И когда, много лет спустя, он увидел Анжелику де Тони, жену Рудольфа де Плеси, он… узнал её. Не лицом, не внешностью – глазами. Теми самыми, большими, синими, грустными глазами. Глазами, полными… боли.

И в нём… что-то щёлкнуло. Что-то… сломалось. Что-то… пробудилось.

Это не было любовью. Не было страстью. Не было желанием. Это было… нечто иное. Нечто более глубокое, более сильное, более… тёмное.

Он должен был обладать ею. Не как женщиной – как… символом. Символом своей… победы. Символом своей… власти. Символом своего… превосходства.

Он должен был доказать себе – прежде всего себе, – что он… может. Что он… сильнее. Что он… выше. Что он… достоин.

И он… сделает это. Любой ценой. Даже ценой… чужой жизни.

И вот, наконец, долгожданный шанс представился. Идеальный. Безупречный. Лига Вольных Игроков… Принц Альберт… Рудольф де Плеси… Всё складывалось, как нельзя лучше. Как по нотам, написанным его, Огюста де Монфора, рукой.

План был прост, как всё гениальное, дьявольски изощрён и жесток, как сама смерть. Заманить принца Альберта, единственного наследника престола, молодого, избалованного, самовлюблённого дурака, в Лигу, стравить его с Рудольфом де Плеси… И… терпеливо ждать. Ждать и… наблюдать. Наслаждаться… предвкушением.

Если Рудольф убьёт принца – он будет изгнан из королевства. Навсегда. Приговорён к смерти заочно. Если же принц убьёт Рудольфа… Что ж, Анжелика станет… свободной. Вдовой. Безутешной, сломленной, беззащитной…

А там… А там он, Огюст де Монфор, опытный, искушённый, терпеливый охотник, найдёт способ утешить, приласкать, приручить безутешную вдову. Он умел ждать. Он умел… добиваться своего. Любой ценой.

Но был и ещё один, главный, аспект этого хитроумного плана. Ещё один… сокровенный слой. Более глубокий, более… личный. Более… важный.

Главный канцлер был честолюбив. Безмерно, патологически честолюбив. Ему было мало той огромной власти, которой он уже обладал. Ему было мало быть серым кардиналом, закулисным кукловодом, тайным правителем Аквиларии. Он хотел… большего. Несравнимо большего. Он хотел стать… королём.

И смерть принца Альберта, этого избалованного, самовлюблённого, никчёмного мальчишки… Она открывала ему прямой путь к трону. Единственный, верный, пусть и… кровавый путь.

Он знал, что король, раздавленный горем, убитый смертью единственного сына, не сможет править. Он сломается. Он… отречётся. Или… умрёт. И тогда… Тогда наступит его, Огюста де Монфора, звёздный час. Час… триумфа.

Именно поэтому он лично проследит за ходом этой, с позволения сказать, «охоты». Именно поэтому он сам станет… наблюдателем. Беспристрастным, непредвзятым арбитром. Чтобы… убедиться собственными глазами, что всё пройдёт… правильно. Так, как он задумал.

Когда пришло известие о предстоящей «охоте», о том, что Рудольф де Плеси и принц Альберт станут… соперниками, король был… взволнован. Обеспокоен. Смертельно напуган. Но Главный канцлер… успокоил его. Заверил, лживо, лицемерно, что всё будет под контролем. Что он лично, Огюст де Монфор, проследит за всем, за каждым шагом, за каждой деталью. Что он… не допустит трагедии. Не допустит… гибели принца.

О, если бы король знал, как он ошибается! Если бы он только мог представить, что на самом деле задумал его верный слуга, его… преданный друг! Он бы не сомкнул глаз. Никогда, ни на минуту.

А что же принц Альберт? Этот молодой, красивый, избалованный, самовлюблённый до невозможности юноша, единственный наследник престола Аквиларии… Почему он согласился на эту смертельную игру? Что толкнуло его в объятия Лиги Вольных Игроков?

Принц Альберт был… игроком. Азартным, безрассудным, отчаянным игроком. Он любил риск, любил опасность, любил… побеждать. Он был уверен в себе, в своей силе, в своей… неуязвимости. И, конечно же, он был… тщеславен. Безмерно тщеславен.

Ему льстило внимание, льстило восхищение, льстила… слава. Он хотел доказать всем – и себе, в первую очередь, – что он… лучший. Что он… достоин престола.

Но была и ещё одна причина. Тайная, скрытая, известная лишь… ему самому. И Главному канцлеру, разумеется. Эта тайна…

И вот… Игра началась. Партия была разыграна. Фигуры расставлены на шахматной доске.

Главный канцлер отправил Рудольфу де Плеси приглашение. Персональное, именное приглашение на открытый приём во дворце. Приглашение, от которого… невозможно отказаться.

Паук расставил свою сеть. Хитроумную, липкую, смертельно опасную паутину. Жертва… должна была попасться. Обязательно. Рано или поздно.

«Игра началась», – подумал про себя Огюст де Монфор, довольно, хищно улыбаясь. «И на этот раз, я выиграю. Я… побежу. Любой ценой». Он предвкушал скорую развязку, смакуя каждую деталь своего плана, словно гурман, наслаждающийся изысканным блюдом с бокалом вина…. Победа была близка, осязаема… И она будет сладкой. Сладкой, как патока, как мед, как может … месть.

Змеиное гнездо

Званый ужин был в самом разгаре. Великолепный зал дворца, залитый светом сотен свечей, отражавшихся в хрустальных люстрах и начищенном до блеска паркете, гудел, словно потревоженный улей. Звучала музыка – виртуозные скрипачи и флейтисты, приглашенные ко двору, исполняли изысканные мелодии, под которые пары, одетые в роскошные наряды, кружились в вальсе. Ароматы дорогих духов смешивались с запахами изысканных яств, выставленных на длинных столах, ломившихся от угощений.

Рудольф с дурным, тягостным предчувствием переступил порог зала. Все чувства кричали об опасности. Странно… Очень странно… Как его, человека, которому, по правилам Лиги Вольных Игроков, предстоит смертельная схватка с самим принцем Альбертом, могли пропустить на приём, да ещё и по официальному приглашению? Это не укладывалось в голове, противоречило всякой логике.

Музыка смолкла на секунду. Может быть, чуть дольше. Наступила тишина. Мёртвая, зловещая, словно перед разразившейся бурей тишина. Все взгляды, словно по невидимой команде, обратились к нему. Сотни глаз – любопытных, выжидающих, насмешливых, злорадных, испуганных, циничных – впились в него, словно… словно голодные волки, готовые растерзать свою жертву. Рудольф ощутил себя затравленным зверем, загнанным в угол.

Он постарался не подавать вида, что чувствует себя не в своей тарелке. С привычной, чуть небрежной элегантностью, отточенной годами, проведенными при дворе, он последовал установленному церемониалу. С лёгкой, радушной улыбкой на губах (улыбка далась ему с трудом),он подошёл к королю, склонился в почтительном, но не подобострастном поклоне.

Король Этьен XIV, тучный, обрюзгший мужчина с двойным подбородком и покрасневшим от вина лицом, восседал на троне, возвышавшемся на небольшом помосте. Он был одет в расшитый золотом камзол, кружевное жабо и парик, который, казалось, вот-вот съедет набок. Рядом с ним, на чуть меньшем по размеру кресле, сидела королева – женщина с усталым, изможденным лицом и потухшим взглядом.

– Ваше Величество, – произнёс Рудольф, стараясь, чтобы голос звучал ровно, уверенно и спокойно, – заверяю вас в своём глубочайшем почтении и сердечно благодарю за оказанную мне честь. Мне было весьма приятно получить ваше приглашение.

– Граф де Плеси, – ответил король, и в его голосе Рудольф уловил… Что? Усталость? Раздражение? Скрытую угрозу? Или, может быть, всё вместе? – С тех пор, как вы связали себя узами брака, вы перестали баловать нас своим присутствием. Я решил, что пора напомнить вам о моём существовании. И о ваших обязательствах. последнию фразу король произнес в уме.

– Ваше Величество, – Рудольф снова склонил голову, – я и не подозревал, что моё скромное присутствие на ваших великолепных приёмах столь… необходимо.

– Теперь вы знаете, – король усмехнулся, но улыбка его была какой-то… натянутой, словно приклеенной. Фальшивой.

– А где же ваша очаровательная супруга? – неожиданно, словно подкравшись, спросил король, и в его вопросе Рудольф уловил… вызов.

– Она… Она нездорова, Ваше Величество, – ответил Рудольф, усилием воли подавляя волнение. – И просит передать вам свои глубочайшие извинения за то, что не смогла составить мне компанию.

– Вы шутите, граф де Плеси! – воскликнул король, и в его голосе прозвучали нотки… недоверия. – Мне докладывали, что ваша жена выглядит… превосходно. Вы, верно, прячете свой драгоценный бриллиант от наших… жадных глаз?

– Помилуйте, Ваше Величество! – Рудольф снова склонил голову, изображая на лице оскорблённую невинность. Хотя на самом деле, он был оскорблён. – Как я могу?

– Ну, хорошо, хорошо… – король устало махнул рукой, давая понять, что аудиенция окончена. – Развлекайтесь, граф. Вечер только начинается.

Рудольф поклонился и, стараясь держаться как можно непринуждённее, хотя каждое его движение, каждый жест давались ему с трудом, отошёл в сторону, присоединившись к одной из групп гостей. Всё шло… слишком гладко. Слишком… правильно. Слишком… подозрительно.

Король, конечно, продемонстрировал своё благорасположение (насколько это вообще было возможно в его положении), но… Но Рудольф слишком хорошо знал нравы, царившие при дворе Аквиларии. Он слишком хорошо знал, что настоящие мысли, настоящие чувства, настоящие намерения никогда не выставляются напоказ. Здесь, при дворе, каждый носил маску. И, чаще всего, не одну.

И ещё… Ещё он заметил взгляд. Взгляд королевы. Полный… страха. Страха за своего сына, за принца Альберта. Материнского, слепого, всепоглощающего страха…

Всё это… Всё это говорило об одном: для него, Рудольфа де Плеси, уготована ловушка. Хитроумная, коварная, смертельно опасная ловушка.

К нему подошли старые приятели, собутыльники, бывшие соратники по многочисленным дуэлям и авантюрам… Посыпались ничего не значащие, пустые, как скорлупа, фразы, завязался светский разговор… Ни о чём. Барон де Вальмон, высокий, худощавый мужчина с длинным носом и хитрыми, бегающими глазками; граф де Сен-Жермен, полная противоположность барону – низенький, толстенький, с румяным, добродушным лицом; маркиз де Шамбор, известный своим пристрастием к молоденьким девушкам и азартным играм… Все они были… старыми знакомыми. Но… Но Рудольф чувствовал, что между ними… выросла стена. Стена отчуждения, недоверия, подозрительности…

Рудольф надеялся, что так, в этой бессмысленной, утомительной болтовне, и пройдёт весь вечер. Но…

Барон де Вали (возможно стоило представить его подругому – Барон де Вали, известный своей бесцеремонностью и любовью к скандальным сплетням, не мог упустить случая поддеть Рудольфа.), один из его бывших сокурсников, человек бесцеремонный, наглый, как чёрт, и любопытный, как сорока, всё испортил.

Подмигнув Рудольфу, он, наклонившись к его уху, прошептал:

– Старина, а правда, что тебе предстоит… охота? И, говорят, мишень у тебя… весьма интересная?

В глазах окружающих – а их разговор, несомненно, привлёк внимание, – вспыхнул нездоровый, хищный, жадный блеск. Все ждали… сенсации. Сплетни. Скандала. Подробностей.

Рудольфу ничего не оставалось, кроме как сослаться на необходимость поговорить с одним человеком (он огляделся, словно выискивая кого-то в толпе), и, под недовольные, разочарованные взгляды, покинуть компанию.

Он снова огляделся. Зал был полон. Люди танцевали – стройные, изящные дамы в пышных платьях и галантные кавалеры в расшитых золотом камзолах; ели – изысканные блюда, приготовленные лучшими поварами королевства; пили – дорогие вина из королевских погребов; сплетничали – о любовных похождениях, интригах, долгах, скандалах; строили планы – коварные, честолюбивые, опасные… Жизнь шла своим чередом. Но… Но Рудольф чувствовал себя… чужим на этом празднике жизни. Он был… обречён.

Вскоре герольд, зычным, поставленным голосом, объявил о прибытии семьи де Шери. Граф Антуан де Шери, толстый, самодовольный индюк с жирным, лоснящимся лицом и маленькими, поросячьими глазками, и его жена, мадам де Шери,вялая овца, женщина с бледным, невыразительным лицом и потухшим взглядом, занимали видное положение при дворе. Граф сколотил огромное состояние, вкладывая деньги в самые безумные, самые авантюрные проекты короля, которые, как ни странно, приносили баснословную прибыль. Ходили слухи (и Рудольф не сомневался в их правдивости), что он даже… подложил свою восемнадцатилетнюю дочь, Леону, в постель к Его Величеству, чтобы укрепить своё положение при дворе.