скачать книгу бесплатно
Звать на помощь? Это значит – привлекать к сугубо семейным делам посторонних, и терять напрасно время: местные врачи тоже ничем не помогут – нет лекарств. Ничего, она справится и сама!
Схватив Веронику, которая уже сотрясалась всем телом, в охапку, она затащила её назад, в комнату где переодевалась, положила прямо на толстый ковёр на бок, и быстро схватив с трюмо костяной гребень, засунула между зубов несчастной, придерживая одной рукой его, а другой – сотрясающееся тело, не давая ему завалиться на спину.
Судороги, бившие тело девушки, вначале усилились, но вскоре ослабели и прошли.
Вытаращенные остекленевшие глаза закрылись, дыхание выровнялось. Вынув гребень изо рта и утерев пену, она бросила гребень тут же на полу, и, убедившись, что лежащая на боку без сознания женщина не задохнётся, Катарина быстро выбежала из комнаты.
Постучав, она снова вбежала в комнату матери. Та была с Эделиной – крупной неповоротливой женщиной с простым деревенским лицом. Катарина промолчала, сделав матери знак бровями. Объяснить дважды не пришлось – мать поняла сразу:
– Эделина, оставь нас. Придёшь позже – когда я освобожусь.
Когда дверь закрылась за удивлённо посмотревшей на Катарину в мужском обличьи женщиной, она, подойдя вплотную к постели, вполголоса сказала:
– Мама, там с Вероникой опять припадок. Он закончился, и я оставила её на полу в моей комнате.
Старая графиня, ничем не выдавая своих эмоций, спокойно сказала:
– Да, я слышала. Ни о чём не беспокойся, быстрее уезжай. Я распоряжусь, чтоб о ней позаботились.
– Хорошо! – уже повернувшись, и сделав шаг к двери, она всё же решилась – развернулась опять к матери и спросила всё так же вполголоса:
– За что она просила у меня прощения?
Впервые она увидела, что графиня чем-то смущена. Она явно колебалась, думая, что ответить. Но глаз, однако, пожилая женщина не опустила и не отвела. Наконец она, словно преодолев колебания, понимая, кто сейчас перед ней, произнесла:
– Это она донесла на тебя. Только представила всё дело так, словно покушение планировалось не на его высокопреосвященство, а на короля. А позже, под угрозой пыток ты – ну, то есть ты та (она кивнула головой назад) – призналась сама.
– И после этого вы… живёте с ней под одной крышей?!
Графиня вздохнула, печально покачав красивой головой:
– Она больна. У неё не осталось родных и близких. У неё не осталось дома – вспомни, он конфискован. – посмотрев на Катарину чуть наклонив голову, и уже с хитрецой, она продолжила, – Кроме того, пока она здесь, я могу её хоть как-то контролировать. И вовремя нейтрализовать все глупенькие или коварненькие подлые мыслишки, которые приходят в её маленькую головку. Надеюсь, теперь от неё вреда будет… немного.
Не беспокойся, я позабочусь о ней. Ты же – позаботься о… себе. Прощай.
– Прощайте! – она кивнула, – Ещё раз – спасибо! Я – позабочусь!
Не желая, чтобы эта многострадальная, но такая терпимая и терпеливая благородная и умная женщина прочла всю ту бурю эмоций, что разразилась сейчас в её такой обычно прагматичной душе, и ярко читавшейся сейчас на лице, она, круто повернулась, кинулась к двери, и, захлопнув её и подхватив с пола свой мешок, понеслась вниз – вниз, к лошадям, к Пьеру, к Марии, к свободе.
Никогда, никогда не вернётся она сюда – в этот странный дом с его фамильными тайнами, страшными болезнями, кодексом чести и загадочными способностями родовитых хозяев, благородством и предательством! Это – прошлое.
Но – не её прошлое!
А она, как сказала мать, да и как подсказывает её сердце – должна строить своё будущее. Искать свою судьбу, свой дом и своего… Да, наверное, мужа!
Она, конечно, не будет мстить золовке – это мелко и глупо. Ну, а что касается его высокопреосвященства – она совсем не уверена…
Время покажет. Должен же кто-то ответить за смерть мужчины, с которым она прожила четырнадцать беззаботных лет, за муки её больной матери, за суд, тюрьму, и несложившуюся судьбу Беллы!
Уезжая, она не оглядывалась.
14
Естественно, как она ни старалась, многие её вопросы не могли не показаться Пьеру странными. Настоящая Катарина их вряд ли когда задала бы. Но нужно отдать ему должное: не проявляя никак своего удивления, он невозмутимо отвечал на все. Да и она всё-таки старалась как могла, не переигрывать, и держаться легенды, которую дала старая графиня.
Ну, память отшибло! Ну, от волнений! (А кто бы в такой ситуации не волновался?!) Бывает, ничего страшного! От таких потрясений не то, что память может сдать – а у иных и рассудок. Хотя, с последним, вроде, (опять – тьфу-тьфу) – порядок.
На сборы, прощание и сцену с Вероникой ушло, кажется, больше часа – такой роскоши она не должна была себе позволять. Однако им повезло – погони пока не было. Поэтому дав опять указания Марии, как обращаться с Пуленом, и приказав тому ещё раз повиноваться Марии во всём, они, разделившись, спокойно покинули Париж через разные ворота.
Никто им не препятствовал, и интереса они ни у кого не вызвали. На экзотику Парижа она теперь глядела вполглаза, да и то – с той точки зрения, нет ли ищущих её стражников…
Лошади из конюшни графини, конечно, оказались гораздо лучше армейских.
В них сразу чувствовалась спокойная сила и выносливость. Теперь она могла наслаждаться путешествием, и смело смотреть по сторонам, что она, собственно, и делала, наблюдая за людьми, и подмечая интересные детали средневекового сельского быта.
Кое-что всё же причиняло некоторые неудобства – отбитая во время бешеной скачки об неудобное жёсткое седло задняя часть тела… побаливала. Несмотря на её приятную упругость и выдающуюся форму, она не совсем хорошо справилась с ролью амортизатора.
Ну, ничего – скоро умение правильно сидеть на лошади войдёт в привычку, и этот навык будет работать автоматически.
Поездка заняла около пяти часов. Чтоб не привлекать излишнего внимания, они ехали не торопясь. На условленное место встречи добрались вторыми – Мария и Пулен уже ждали их в небольшой таверне, второй этаж которой служил гостиницей.
Впрочем, как могла позже заметить Катарина, планировка таких заведений была почти стандартной, и разница состояла только в размере дома, и качестве обслуживания.
Они с Пьером, привязав коней к коновязи, так как не собирались здесь задерживаться, вошли в тёмный большой зал, занимавший весь первый этаж, и спокойно подсели к своим компаньонам за грубый и ужасно замызганный стол возле окна.
Она приветствовала сидевших, словно случайных знакомых, и тихо попросила Пьера заказать что-нибудь выпить – от дорожной пыли и жаркого солнца её мучила сильная жажда, да и сам Пьер наверняка был не прочь промочить горло.
Пьер крикнул хозяину, стоявшему тут же за стойкой, и не без интереса поглядывавшего в их сторону, чтобы подали вина. Перед Пуленом и Марией уже стояли наполовину опорожнённые кружки.
– Как добрались? – язык у Марии явно чесался, но при посторонних ей было неудобно, и она сдерживалась изо всех сил, изображая вежливое равнодушие. Не очень-то хорошо у неё это получалось, и Катарина грозно сверкнула на неё очами, и нахмурила брови.
Няня тотчас откинулась назад, и вздохнув, постаралась принять расслабленную позу отдыхающего путешественника, которому, собственно, всё – всё равно.
– Спасибо, благополучно, – она вежливо улыбнулась, стараясь придать голосу больше мужественности, но не понижая его (заговорщики всегда запоминаются), – А вы?
– Тоже неплохо, спасибо! – и, уже тише, – Ну и спутничка вы мне подсунули, су…дарь! – няня, хоть и фыркала от переполнявших её чувств, о конспирации старалась не забывать, – Из него же и слова не вытянешь! И ехать с ним!.. Прикажешь двигаться шагом – едет. Забудешь приказать остановиться, или повернуть – так и будет ехать, хоть до Франкфурта-на-Майне! Ну и намучилась я! Ведь неприлично женщине приказывать солдату! Да и люди косятся – мы всё-таки странная парочка!..
– Да, тут ты права, – слегка усмехнувшись, признала Катарина, – задача тебе выпала нелёгкая. Ничего, мы это исправим!
– Да уж, пожалуйста, а то такой поездочки у меня отродясь не бывало! А уж поговорить – всё равно как с живой статуей!
Катарина рассмеялась, представив, как няня что-то рассказывает Пулену…
Мария, всё ещё отдуваясь от распиравшего возмущения, и укоризненно взглянув на неё, принялась за Пьера – как дорога, как лошади, как выехали из города, и прошло всё остальное?
Пьер отвечал невозмутимо. Катарина, воспользовавшись передышкой, расслаблено откинулась на скамье, наблюдая за Пуленом и окружающими людьми. Пулен молча смотрел на свою кружку. Пьер поглядывал в окно, на лошадей, и на хозяина, ожидая, пока подадут вино.
Напиток, принесённый расторопной пухленькой девицей с раскрасневшимися щеками, оказался очень неплох – особенно после пяти часов пекла и пыли. Девица, впрочем, тоже была прехорошенькая. Катарина не удержалась, чтоб не положить нежно ладонь на приятно оттопыренный задок, за что и получила отповедь, впрочем, не слишком суровую – девица, судя по всему, привыкла, что посетители правильно реагируют на её формы, и была явно довольна: ну как же, очередной клиент покорён!
Взгляды, которыми наградили её няня и Пьер, были весьма своеобразными. Впрочем, от комментариев они воздержались. Катарина же чувствовала, что ведёт себя вполне… в стиле. Опасней было бы сидеть как мумия – вот Пулен наверняка вызывал подозрения. Ничего, разберёмся.
Она с удовольствием сделала несколько больших глотков, отдуваясь, и стараясь не смыть усы. По вкусу вино напоминало грузинские столовые вина, но гораздо слабее, и в то же время ароматнее. Пьер просто запрокинул голову, и отпил сразу половину своей кружки.
Пока они пили, Мария молчала, видно всё ещё переваривая странный поступок Катарины. Или думая, как же им быть дальше.
Катарина тоже не торопилась заводить беседу. Напившись, она решила, наконец, оглядеться получше, уже не боясь привлечь чьё-нибудь излишнее внимание.
Место встречи было выбрано удачно. Таверна, или трактир (она и позже с трудом понимала, в чём тут тонкое различие) располагался в стороне от главной дороги, и народу было немного: компания из пяти мужчин – явно коммерсантов – спокойно обедала за столом в углу, и появление ещё двоих в меру пропылённых путников их не заинтересовало. Они, не прерывая трапезы, спокойно обсуждали поставки какой-то особо ценной материи, и тонкости её закупки во Фландрии, осложнившейся в связи с войной.
Тесный кружок из нескольких местных завсегдатаев, уже явно отдавших должное вину хозяина, приглядывался к ним гораздо внимательней, однако уже через несколько минут, не высмотрев ничего для себя интересного, вернулся к своим кружкам, и видам на урожай, всё той же войне с Фландрией, и местным сплетням.
Единственное опасение вызывали два монаха, которые ничего не пили, зато жадно ели из дымящейся миски прямо руками, иногда посверкивая глазами из-под своих кустистых бровей в их сторону. Однако на осторожный вопрос Мария ответила, что монахи уже были здесь, когда они с Пуленом прибыли, и тоже ели, но что-то жидкое – очевидно, суп.
Сам трактир представлял из себя крепкое, сооружённое на века, и, похоже, простоявшее не одно десятилетие, насквозь пропитанное запахом дыма, пота, еды и вина, двухэтажное здание. Лестница на второй этаж находилась здесь же, в огромном зале, занимавшем фактически весь первый этаж. Наверху виднелась огороженная перилами галерея, и коридоры, уводившие в глубину здания – к номерам. Возможно, кто-то и жил там сейчас, но за всё последующее время Катарина не видела ни одного спускавшегося или поднимавшегося постояльца.
Деревянные столбы, что поддерживали могучие, грубо отёсанные балки перекрытия, от времени и копоти светильников стали совсем чёрными, потолок тоже белизной не отличался. Во всём чувствовалась добротность и капитальность, принесённая в жертву изяществу и чистоте – даже в тяжёлых лавках и столах, сколоченных из дубовых, толщиной дюйма в три, уже покоробленных досок. К потолку на цепях были действительно подвешены колёса от телег с негорящими пока светильниками – масляными плошками.
Совсем как в исторических фильмах. Конечно, света такие «люстры» вряд ли давали много… Но и сейчас послеполуденный полурассеянный свет, проникавший внутрь сквозь открытую дверь и распахнутые настежь окна, не слишком-то хорошо позволял рассмотреть всё и всех.
Тем лучше – их тоже видно не слишком подробно.
Она обратила внимание на то, что в окнах не было стёкол – наверное, получение стекла связано с проблемами, или стоили они дорого. На ночь такие окна закрывались мощными ставнями – снаружи не откроешь. Что ж. Разумно – мало ли кто захочет непрошено забраться в такое заведение.
Ну вот и ещё одно подтверждение того, что особенно расслабляться не придётся.
Да она, собственно, и не рассчитывала…
Так как это был первый трактир, в который они зашли, она запомнила его обстановку очень хорошо. Все прочие, и весьма многочисленные подобные заведения, которые им пришлось посетить в своём долгом путешествии, просто смешались в её памяти во что-то среднее, безликое, не запомнившееся ничем оригинальным. Впрочем, разве мелкие гостиницы, столовые и рестораны её времени лучше?
Посидев, посмотрев, подумав, и убедившись, что всё тихо, чинно и спокойно, она предложила Пьеру и Марии пообедать прямо здесь. Мария согласилась сразу. Пьер, поколебавшись пару секунд, и зыркнув подозрительно на монахов, тоже.
Подозвали давешнюю девицу, точившую за массивной стойкой лясы с таким же толстеньким хозяином. Пьер заказал обед: жареное мясо с соусом, тушёные овощи, паштет, хлеб, сыр, вино (разумеется, запивать-то надо!), и что-то ещё – Катарина не поняла, что именно, но вполне оценила вкус, когда минут через десять всё это было принесено и поставлено перед ними в глиняных и деревянных мисках. И, отдельно, на огромном блюде – дымящееся ароматное мясо. Без всякой химии. Объеденье!
Подходила теперь к их столу девица со стороны Пьера – он не строил ей глазки.
Ели деревянными ложками, или прямо руками. Пулен ел с совершенно каменным выражением лица, и сделать с этим что-либо пока было нереально. Она старалась лишний раз не обращаться к нему, чтоб не привлекать излишнего внимания.
Зато сама Катарина причмокивала и отдувалась за двоих. Первая трапеза на свободе не разочаровала её. Еда оказалась вкусной, и очень питательной. Во всяком случае, она насытилась быстро. А если учесть, что после тюремной каши у неё целые сутки маковой росинки во рту не было, она опасалась, как бы не переесть. Расстройство желудка от обжорства сейчас было бы совсем некстати.
Она откинулась назад, и утерев губы тыльной стороной ладони, (осторожно – усы!..) с наслаждением потянулась, похрустев немного затёкшими во время поездки, суставами. Впрочем, и спине и плечам не помешал бы хороший массаж – всё ныло с непривычки к седлу.
А ведь предаваться перевариванию пищи нельзя – ей предстоит нелёгкая работа.
Нужно, наконец, освободить Пулена. Свою роль он честно (хотя и не совсем добровольно) выполнил, и сейчас им лишний свидетель ни к чему.
Наклонившись к Пьеру, она попросила его договориться с хозяином о комнате на одну ночь для одного человека, и сразу расплатиться за неё. Всё прошло быстро, особенно уплата денег, и вот уже все та же расторопная толстушка, с наигранной опаской косящаяся назад и вниз, ведёт их с Пуленом наверх по скрипучей лестнице.
Комнатка не блистала роскошью обстановки и размером. Почти половину её скромных восьми квадратных метров занимала скрипучая деревянная кровать с тощенькой периной, набитой, судя по торчащим прутьям, соломой. Дополняли интерьер маленький стол и табурет, шкаф заменяли несколько крючьев в дощатой стене.
Убедившись, что девица спустилась вниз, она осмотрела дверь – та запиралась изнутри на щеколду и примитивный замок, ключ торчал снаружи. Она вынула его.
Плотно прикрыла дверь. Закрылась на щеколду. Ключ вставила уже с этой стороны двери. Подойдя к своему всё такому же безучастному ко всему происходящему и окружающему, сообщнику, она приказала ему сесть, а затем и лечь на кровать. Себе она придвинула табурет. Настало время побеспокоиться о судьбе этого несчастного. Хоть он и помогал ей не по своей воле, но всё же – помогал…
Теперь она могла рассмотреть его без помех.
Бравый комендант сильно сдал – черты лица как-то заострились, под глазами появились мешки. Гордая осанка пропала, костюм насквозь пропитался потом и пылью. Что-то вроде жалости давно грызло Катарину. Нельзя допустить его ареста, или гибели из-за неё. Ведь вряд ли его оправдает то, что он был под гипнозом. Гипноз здесь неизвестен. А если и известен, то только как один из аспектов всё того же колдовства. Что ещё хуже: как бы беднягу не сожгли.
Да уж, наверняка несчастного офицера признают её сообщником, и накажут.
Возвращаться в Понтуаз, на старую должность, ему никоим образом нельзя. Нужно обеспечить бывшему коменданту новую работу. Желательно, по специальности. И подальше.
И новое имя.
Она давно держала в голове разговоры о войне. Что ж. Вполне приемлемо. Кадровые наёмники нужны везде и всем.
Сейчас она обдумает эту мысль. А пока она дозревает, поработаем-ка на себя. Когда ещё она будет иметь такой правдивый источник информации?
– Расскажи мне, дорогой комендант, то, что я хочу знать о…
Около получаса она расспрашивала его: в-основном о своих родственниках, друзьях, землях и домах. Так же её очень интересовали обстоятельства смерти мужа, и его родственники и связи (здесь было почти пусто: похоже, близких с этой стороны не осталось – кроме горячо любимой Вероники).
Узнала она не так много, но в целом это подтверждало уже имеющуюся твёрдую убеждённость: дело против неё сфабриковано, но высокородные и высокопоставленные недруги не дали ей возможности оправдаться. Правда, первопричиной явилась не любовная интрижка, как она вначале думала, а что-то более сложное и серьёзное, связанное, скорее всего с борьбой за власть и деньги. Большой же Политикой, к счастью, вроде, не пахло.
Конечно, такой скромный винтик в государственной машине, да ещё оторванный от двора, как комендант тюрьмы, мало что мог ей объяснить в скрытых пружинах и верёвочках придворных интриг, но слухи, ходившие среди обывателей тоже были ей полезны. Она вытянула из него всё, что он знал, слышал, или предполагал.
Самым подозрительным моментом в этом деле, разумеется, оказалась гибель её мужа: будучи навеселе, он, наступив неудачно в лужу вина, якобы упал с лестницы и сломал себе шею…
Однако при внимательном осмотре его тела обнаружились довольно странные синюшные пятна, да и запах изо рта был весьма подозрителен – всё указывало на яд. Источник: лекарь его высокопреосвященства, в приватной беседе с любовницей, причём в сильно нетрезвом виде. Кстати, лекарь тоже… уже умер. Его подкосила внезапная… болезнь головы. В которой вдруг как-то поутру обнаружилась странная дырка…
Главное же, что она уяснила чётко: то, что она – в смысле, настоящая Катарина – обладала-таки некоей очень важной информацией, или документами, могущими сильно навредить его высокопреосвященству, и так и не сказала, судя по-всему, где хранятся эти документы (впрочем, в случае её смерти, похоже, до документов не добраться, и, следовательно, его высокопреосвященство этот вариант тоже устраивал!).
Ну а теперь… Теперь он точно постарается заткнуть ей рот, не останавливаясь ни перед чем. Ведь он не знает, что с этой стороны ему уже ничто не грозит.
Выяснить, в чём соль интриги, теперешняя Катарина сможет не скоро. Но выяснить придётся. Назовём то, что она сейчас делает, тактическим отступлением.
Пусть враг успокоится.
Но не она. Несмотря на просьбу матери, и то, что дело, вроде, не её, холодная ярость и жажда мести горели в её груди спокойным, но неугасимым огнём. Пусть сейчас она вынуждена на время покинуть сцену, на которой разыгрывается эта драма, но она ещё вернётся – в следующих действиях. Всему своё время. Она терпелива.
Однако время поджимает. Пора распрощаться с пока ещё Пуленом.
15
– Слушай внимательно и запоминай на всю оставшуюся жизнь. Твоё имя – Жан Клод Огюстен. Из Шампани. С семнадцати лет ты – профессиональный наёмник. Ты дослужился до… сержанта. Семьи у тебя нет: женат ты никогда не был, родители умерли.
Сейчас ты уснёшь и проспишь ровно час. Проснувшись, ты будешь помнить о себе только то, что я тебе сейчас сказала и скажу. А ещё, проснувшись, ты полностью забудешь всё, что происходило с тобой за всю предыдущую жизнь, вплоть до момента пробуждения.
Ты не вспомнишь ничего этого три дня.
