скачать книгу бесплатно
Я смотрела, как Томас делает заметки в медицинской анкете с механической точностью; на его пальцах появилось еще больше чернильных пятен, чем вчера в классе. Делать записи входило в мои обязанности во время подобных процедур. Я терпеливо стояла, вдыхала химический воздух и слушала тихие звуки, издаваемые разрезаемой плотью, пытаясь не обращать внимания на тошноту, поднимающуюся в желудке. Мне всегда требовалось несколько минут, чтобы привести в порядок нервы.
Через несколько мгновений дядя заметил, что я стою в углу, и подал мне знак надеть фартук и присоединиться к ним.
Когда я подошла ближе к трупу, словно закрылась какая-то дверь между моим сердцем и головой, оставив все эмоции по другую сторону. Когда я стояла над трупом, я больше не видела ту женщину, какой мертвая была при жизни. Я видела лишь покинутую оболочку, и мною овладело сильнейшее любопытство.
Эта женщина превратилась из приятной на вид женщины в еще одно безликое тело; этим летом я достаточно часто имела с ними дело. Обрывки ткани прикрывали некоторые части ее тела, чтобы соблюсти пристойность, хотя в ее состоянии не было ничего пристойного.
Ее кожа имела более бледный цвет, чем тончайшая посуда ручной работы, которую мама унаследовала от своей бабушки из Индии, за исключением подбородка, где виднелся темный синяк. Тяжелая жизнь уничтожила ту нежность, которая прежде была свойственна ее облику, по моим представлениям, и смерть не была доброй к ней, когда заключила ее в свои беспощадные объятия.
По крайней мере, глаза у нее были закрыты. Больше ничего мирного в ее облике не было. По словам дяди, у нее не хватало пяти зубов и на языке также имелся разрез: он свидетельствовал о том, что ее, вероятно, ударили или сбили с ног, и она потеряла сознание перед тем, как ей перерезали горло. Это были самые щадящие повреждения.
Мой взгляд переместился на низ живота, в левой части которого зияла огромная рана. Дядя Джонатан на занятии не преувеличил: эта рана была неровной и очень глубокой. Несколько меньших ран тянулись вдоль правой стороны торса, но они были не такими глубокими, насколько я могла судить.
Я видела, почему дядя считал, что преступник пользовался обеими руками. Синяк на челюсти указывал, что кто-то обхватил ее лицо левой рукой, а разрез на левой стороне тела, вероятнее всего, сделал человек, действующий правой рукой. Разве только убийца был не один…
Я покачала головой и снова сосредоточилась на верхней части тела. Раны от ножа на шее говорили о жестоком нападении. Тем не менее мне было на удивление легко смотреть на них в моем новом, эмоционально отстраненном состоянии, и у меня промелькнула мысль: тетя Амелия, возможно, сказала бы, что это еще один удар, нанесенный моему моральному облику.
– Девушки должны думать о нарядах и украшениях, а не о прегрешениях, – говаривала она.
Я мечтала о том времени, когда девушки смогут носить наряды и пользоваться косметикой – или не пользоваться косметикой и наряжаться в джутовые мешки, если им этого хочется, – при этом заниматься выбранной ими профессией, и их выбор не будут считать «прегрешением».
Дядя внезапно отпрянул назад и чихнул. В моей голове тут же возникли мысли о заражении болезнями, передающимися по воздуху. Целую минуту я старалась взять себя в руки. Страхи отца не станут моими страхами и не помешают мне делать то, что необходимо.
Дядя щелкнул пальцами и указал на один из четырех хирургических ножей, лежащих на металлическом подносе. Я хватала и подавала ему эти инструменты, а потом брала их у него и погружала в спирт после того, как он мне их возвращал. Когда настал момент удалять органы, я подготовила отдельные подносы и банки для образцов еще до того, как дядя их потребовал.
Я хорошо знала свое дело.
Он что-то проворчал, выражая одобрение, затем взвесил по очереди обе почки.
– Левая почка весит примерно сто тридцать семь граммов, – Томас записал эти сведения и быстро сосредоточился на дальнейших высказываниях дяди. Он молчал, когда был поглощен работой, и совершенно не замечал моего присутствия, словно я была предметом мебели, пока во мне не нуждались. – Правая несколько маловата, она весит около ста девятнадцати граммов.
Дядя отделил маленькую частицу каждого органа и положил в чашки Петри для дальнейшего изучения. То же он проделал с сердцем, печенью, кишками и мозгом. Чистый белый фартук дяди постепенно покрывался пятнами крови, но он методично мыл руки после каждого среза, чтобы не загрязнить улики.
Нет доказательств того, что такое загрязнение может произойти, но у дяди на этот счет свои собственные теории.
– Будь проклято это консервативное общество! – орал он. – Я знаю то, что я знаю.
По внешнему виду он не сильно отличался от мясника. Полагаю, даже умершие люди были для него всего лишь животными, которых разделывают во имя науки, а не ради пропитания.
Все выглядит одинаково, если снять верхние слои.
Я чуть не рассмеялась вслух своим абсурдным мыслям. Два раза в год тетушка Амелия и кузина Лиза гостили у нас. Целью их визита – отчасти – было ввести меня в общество девушек моего возраста, для чего они устраивали пышные чаепития. Тетушка Амелия надеялась, что потом я буду продолжать посещать их уже без нее, но я положила этому конец. Девушки, которые приходили на чай, не понимали моих мыслей, и именно поэтому я отклоняла их приглашения в последние несколько месяцев. Я ненавидела жалость в их глазах и не представляла себе, как объяснить им мои вечерние занятия.
Некоторые из них считали непристойным погружать нож от масла в лимонный крем. Как бы они ужаснулись, если бы увидели, как мой скальпель исчезает в окровавленной ткани!
Что-то холодное и мокрое просочилось сквозь мои подошвы. Я не заметила лужу крови, в которой стояла. Я быстро принесла мешок опилок и рассыпала их по полу; они напоминали тонкий слой желто-коричневого снега. Мне надо будет избавиться от своих туфель до того, как я вернусь домой – незачем пугать мою совсем недавно появившуюся камеристку больше, чем обычно, когда я прихожу домой после дневной работы в брызгах крови.
Дядя щелкнул пальцами, возвращая меня к насущным задачам.
После того как я продезинфицировала пилу для костей, которой дядя вскрывал череп, и положила ее обратно на полку, вскрытие было закончено. Дядя Джонатан сшил тело, как ловкий портной, только он работал с плотью вместо ткани. Я наблюдала, как V-образный разрез, который он сделал, превращается из темно-красной линии в черный шов.
Краем глаза я увидела, как Томас поспешно рисует труп в его окончательном виде. Его карандаш сновал по бумаге то быстрее, то медленнее. Мне пришлось нехотя признать, что его рисунок действительно очень хорош. Те подробности, которые он уловил, помогут нам в расследовании, когда тело увезут обратно в морг.
– Ты узнаешь покойницу, Одри Роуз?
Мое внимание резко переключилось на дядю. Он снимал свой фартук и смотрел мне прямо в глаза. Я прикусила губу, всматриваясь в изуродованное лицо женщины. Мне чудилось в нем что-то знакомое, но я все равно не узнавала ее. Я медленно покачала головой, сдаваясь.
– Она служила у вас в доме. Очень недолго.
Чувство вины вонзило в меня когти – я все еще не узнавала эту бедную женщину. Что за безобразие – не обратила внимания на человека из собственного дома. Мэри Энн заслуживала лучшего отношения и с моей стороны, и со стороны всего мира. Я почувствовала себя очень виноватой. Дядя повернулся к раковине.
– Должно быть, ты в то время болела.
Томас тут же насторожился, всматриваясь в меня в поисках признаков остатков болезни. Как будто ему не все равно. Наверное, он встревожился, что это может представлять какую-то потенциальную опасность для него самого. Лицо мое горело, и я занялась образцами.
– Что каждый из вас узнал из нашего небольшого сегодняшнего опыта? – прервал мои мысли дядя Джонатан, намыливая руки и предплечья куском карболового мыла. – Появились какие-нибудь интересные гипотезы?
Я ухватилась за возможность высказать свое мнение сейчас, когда нас не окружают студенты. Отчасти я радовалась случаю изложить свои теории в присутствии Томаса. Я хотела, чтобы он увидел, что не у него одного есть интересные мысли.
– Тот, кто виновен в этом убийстве, наверное, получил какое-то образование в области медицины, – сказала я. – Возможно даже, он изучал патологическую анатомию. Или, по крайней мере, он учился хирургии.
Дядя кивнул:
– Хорошо. Говори дальше.
Вдохновленная одобрением дяди, я обошла вокруг трупа.
– Возможно, ее схватили за лицо, потом нанесли удар, от которого она лишилась чувств, – я вспомнила о разрезах и о тех местах на теле, где имелись раны. – И еще, возможно, ее перенесли в другое место. Нашему убийце нужно было время, чтобы провести свою операцию без помех.
Когда я представила себе, как нашу бывшую служанку избили, затем оттащили в какой-то заброшенный подвал или в другое сырое, темное место, у меня по всему телу побежали мурашки, словно кладбищенские черви. Хоть я ее и не помнила, сама мысль о том, что она жила, дышала, работала в моем доме, заставляла меня чувствовать себя в каком-то смысле ответственной за нее. Я хотела помочь ей теперь, после смерти, раз уж не смогла помочь при жизни. Может быть, она до сих пор была бы жива и имела достойную работу, если бы у меня хватило смелости сопротивляться хронической потребности отца менять слуг каждые несколько недель.
Мои опущенные руки сжались в кулаки. Я отказывалась, решительно отказывалась позволить продолжать так жестоко относиться к женщине. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы раскрыть это убийство, ради мисс Николс. И ради всех других лишенных права голоса девушек и женщин, которых игнорирует общество.
Мама поступила бы так же.
Все другие мысли вытеснила из моей головы та ужасная реальность, с которой мы столкнулись.
– Наверное, он перерезал ей горло в таком месте, где большое количество крови не привлекло бы внимания. Возможно, он отнес ее на бойню и сделал это там.
Томас фыркнул, стоя рядом с трупом. Я резко обернулась, чтобы наградить его заслуженно гневным взглядом, одновременно развязывая тесемки фартука со всей злостью, какую сумела вложить в это действие, а потом швырнула фартук в бак для грязного белья. Я чувствовала, что мое лицо снова покраснело, но надеялась, что он не поймет истинной причины этого румянца.
– Что в этом смешного, мистер?..
Он сделал серьезное лицо и встал.
– Мистер Томас Кресуэлл, к вашим услугам, мисс Уодсворт, – слегка согнувшись в шутливом поклоне, он выпрямился во весь свой высокий рост и улыбнулся. – Я нахожу это смешным, потому что для нашего убийцы это слишком большая работа. Тащить ее на бойню после того, как он позаботился одним ударом лишить ее чувств… – он поцокал языком. – Это кажется совершенно лишним.
– Простите, но вы не…
Томас закрыл журнал, в котором делал зарисовки, и обошел вокруг трупа, грубо перебив меня:
– Особенно если он мог легко расчленить ее у реки, и все улики смыло бы, ему даже не пришлось бы пачкать руки. Не говоря уже о грязи, – он указал на ее испачканные ботинки, – которая засохла на ее каблуках.
Я сморщила нос, будто в воздухе запахло чем-то похуже гниющей плоти. Меня очень огорчило, что я упустила связь между грязью на ее ботинках и грязными берегами реки. Еще больше меня раздосадовало то, что Томас ее не упустил.
– Дождя не было почти неделю, – продолжал он, – а возле Темзы множество темных уголков, из которых может выбирать Кожаный фартук.
– Вы только что утверждали, будто смешно предполагать, что он убил ее на бойне, – прищурилась я. – Теперь вы называете его Кожаным фартуком?
– Я имел в виду его прозвище, Кожаный фартук. Разве вы не видели газету сегодня днем? – Томас изучающе смотрел на меня, словно я была экземпляром, который он бы хотел препарировать для исследования. – Несомненно, выбрать идеальные шелковые туфельки не так важно, как найти кровожадного убийцу. И все же… посмотрите на свои ножки, ваши туфельки все в пятнах крови. Неужели ваш интерес к науке – это всего лишь попытка найти мужа? Тогда я сейчас приоденусь!
Я нахмурилась, а он в ответ сверкнул проказливой ухмылкой.
– Уверен, ваш дядя не будет возражать против того, чтобы прекратить свои исследования и сопровождать нас на прогулках, – с этими словами он повернулся к дяде, – не так ли, доктор Уодсворт? Должен признаться, ваша племянница очень красива.
Я отвела взгляд. Я забыла взять менее нарядные туфли в безумной спешке покинуть свой дом. Но и с этими туфлями все в порядке. Если я предпочитаю надевать их на вскрытие, то это мой и только мой выбор.
Возможно, я именно так и буду делать просто для того, чтобы досадить ему.
– Вы знаете ужасно много о том, что думает убийца, – любезно произнесла я. – Возможно, нам следует изучить, где вы находились в тот вечер, мистер Кресуэлл. – Я с трудом сглотнула, но выдержала его взгляд. Через минуту он кивнул, словно пришел к какому-то выводу насчет меня.
– Если вы собираетесь следовать за мной по ночам, мисс Уодсворт, – тут он бросил быстрый взгляд на мои ноги, – я бы посоветовал вам надеть более практичные туфли.
Я открыла рот для резкого ответа, но мистер Томас Кресуэлл снова перебил меня. Дерзкий глупец.
– Кожаный фартук – так теперь называют нашего убийцу.
Он начал огибать лабораторный стол, потихоньку подбираясь все ближе к тому месту, где я стояла. Я хотела попятиться назад, но меня будто затянуло на его орбиту силой притяжения. Он остановился передо мной, черты его лица ненадолго смягчились, и мое сердце забилось быстрее.
Боже, помоги девушке, на которой он остановит свой взор навсегда. Его мальчишеская уязвимость была оружием, мощным и безотказным. Слава богу, что я не из тех девушек, которые теряют голову из-за красивого лица. Ему придется приложить усилия, чтобы завоевать мою симпатию.
– Отвечу на ранее заданный вами вопрос, доктор Уодсворт, – сказал он, отрывая от меня свой взгляд, более серьезным тоном, чем раньше. – Я совершенно убежден, что это лишь начало. Мы столкнулись с началом дела о серийном убийце. Ни один человек с такими навыками хирурга не остановится, совершив всего одно убийство.
Его губы слегка дрогнули, когда он заметил на моем лице изумленное выражение.
– Я знаю, что я бы не остановился. Недостаточно почувствовать вкус теплой крови всего один раз, мисс Уодсворт.
Глава 4
Танец с дьяволом
Резиденция Уодсвортов, Белгрейв-сквер
7 сентября 1888 г.
«Кожаный фартук» и «Уайтчепелский убийца» – такими были газетные заголовки последней недели.
Куда бы я ни смотрела, очередной самозваный эксперт в этой области выдвигал новую гипотезу. Детективы-инспекторы показали тело мисс Николс нескольким врачам, и они в основном пришли к тому же выводу, что и дядя Джонатан.
Однако почти все они не согласились с предположением дяди, что на нее напали, когда она стояла. Они все же признали, что горло ей перерезали до того, как нанесли раны в области живота, и тот, кто это сделал, вряд ли теперь остановится.
Жители Ист-Энда боялись выходить из дома после захода солнца, опасаясь, что любая темная фигура может оказаться жестоким убийцей. Проституток предупредили, чтобы те были очень осторожными, но необходимость платить за жилье не позволяла им совсем уйти с улиц.
Мой отец вел себя хуже, чем всегда: он выходил из себя всякий раз, когда я покидала наш дом. Становилось все труднее выбираться тайком или придумывать своим отлучкам такие оправдания, которые не вызвали бы у него сомнений. Он уволил всех наших служанок и нанял новых, его навязчивый страх, что они заразят всю нашу семью бог знает чем, затмил его рассудок. Не было смысла говорить ему, что новые слуги с большей вероятностью принесут инфекцию, так как они пришли в наш дом извне, из пугающего, зараженного болезнями мира.
Довольно скоро я стала опасаться, что он сам вызовется сопровождать меня повсюду. К сожалению, это означало, что будет почти невозможно посещать занятия у дяди по судебной медицине, хотя мне повезло, что я еще могла ходить к нему в лабораторию.
«Я совершенно уверен, что это только начало». Это мрачное предостережение мистера Томаса Кресуэлла каждый день приходило мне в голову. Мне казалось, что вокруг царит угрожающее затишье перед бурей, и я поймала себя на том, что по ночам моя тревога усиливается. Однако мне было трудно поверить в его теорию. Я и подумать не могла о том, что произойдут новые убийства. Раньше я никогда не слышала о серийных убийцах.
Казалось, Томас ищет еще один повод, чтобы продемонстрировать свои блестящие способности, и мне очень хотелось доказать, что он ошибается, и тем самым завоевать еще большее уважение дяди.
Желание получить одобрение дяди и мое заочное знакомство с мисс Николс послужили причиной того, что я твердо решила помочь раскрыть это дело.
Я пыталась обсудить с братом, что он думает по этому поводу, но он был погружен в свои занятия и не мог уделить мне время. Поэтому у меня оказалось слишком много свободного времени на размышления о смерти и о недолговечности всего живого.
Натаниэль заверил меня, что я не виновата в произошедшем, но его утешение не приносило мне облегчения, когда отец смотрел на меня с таким всепоглощающим страхом. По его мнению, он обязан был защищать меня от всего на свете. В конце концов, мама умерла не тогда, когда выхаживала Натаниэля после скарлатины. Ему не пришлось смотреть, как ее лицо покрывается этой ужасной красной сыпью, и видеть, как распухает ее язык, потому что брат был очень слабым. Ее уже и без того больное сердце остановилось насовсем не из-за того, что Натаниэль принес инфекцию в наш дом.
Я невольно чувствовала себя бесполезной дочерью, убивающей своего отца, которая слишком похожа на свою мать и постоянно напоминает ему о том, что он потерял. Обо всем, что я украла у него в ту ночь, когда сделала первый нормальный вздох после болезни, а мама сделала свой последний вздох.
Я послужила причиной его растущего безумия, и я никогда не разрешала себе забыть об этом. Когда я закрывала глаза, я видела больничных служащих в длинных платьях и накрахмаленных передниках. Их мрачные лица отворачивались от моих пронзительных воплей, когда грудь мамы затрепетала и застыла навсегда. Я стучала обоими кулачками по ее грудной клетке, мои слезы падали на ее красиво расшитый халат, но она больше не шевелилась.
Ни один ребенок двенадцати лет не должен смотреть, как душа матери уходит в бездну. В тот раз я впервые ощутила свое бессилие. Бог предал меня. Я молилась все время, как учила меня мама, и что толку? Смерть все равно забрала ее. Именно тогда я поняла, что буду полагаться на что-то более ощутимое, чем святой дух.
Наука никогда не предавала меня так, как это сделала религия в ту ночь.
Отречение от Святого Отца считалось грехом, а я делала это неоднократно. Каждый раз, когда мой скальпель прикасался к плоти, я грешила – и радовалась этому.
Бог уже не имел власти над моей душой.
В этот вечер мои мысли звучали предательски громко и не хотели утихомириться. Я металась в своей тонкой ночной сорочке, отбрасывала ногами простыни и в конце концов налила себе стакан воды из кувшина на столике рядом с кроватью.
– Будь все проклято.
Сон не собирался приходить ко мне. В этом я была уверена. Мои руки и ноги чесались от желания выбраться из дома и что-то сделать. Или, возможно, мне просто необходимо было вырваться из замкнутого пространства моей комнаты, спастись от горестных мыслей, приходящих с темнотой.
Каждый новый день означал мою очередную неудачу – я не смогла помочь семье мисс Николс обрести покой. Один раз я уже подвела ее и ни за что не подведу опять.
Я сжала кулаки. Я могла поступить разумно и без риска – подождать в лаборатории появления следующей жертвы. Или я могла начать действовать сейчас. Сегодня ночью. Я могла собрать улики, которые, может быть, помогут произвести впечатление и на Томаса, и на дядю.
Чем больше я размышляла об этом, тем больше во мне зрело убеждение в правильности такого решения. Мама обычно говорила: «У роз есть и лепестки, и шипы, мой темный цветочек. Не нужно считать что-то слабым, потому что оно выглядит деликатным. Покажи миру свою храбрость».
У мамы было слабое сердце, и ее берегли от физической активности в детстве, однако она находила другие способы доказать свою силу. Нет нужды быть сильным только в физических действиях – сильный ум и воля тоже производят впечатление.
– Ты права, мама, – я прошла по пушистому золотистому персидскому ковру у себя в комнате и обрадовалась холоду твердого дерева, когда мои подошвы ощутили край ковра. Прежде чем я поняла, что делаю, я увидела, что стою перед зеркалом, одетая во все черное. – Настало время для храбрости.
Собрав свои темные волосы в простую косу и заколов ее на макушке, я заправила за уши несколько выбившихся прядей. Платье на мне было простого фасона, с длинными узкими рукавами и маленьким турнюром, из легкого хлопка. Я провела ладонями по груди, наслаждаясь мягкостью и тонкой отделкой одежды.
Я уставилась на темные круги под своими глазами, говорящие о многих бессонных ночах. Болезненная бледность моей кожи резко контрастировала с черной одеждой, и я пощипала себя за щеки, чтобы придать им необходимый розовый оттенок.
