скачать книгу бесплатно
Иногда мне кажется, что папа любит меня больше, чем мама. Он редко проверяет у меня уроки, не ходит в школу на родительские собрания и не гонит спать в половине десятого. Мама говорит ему, что он совсем не воспитывает ребенка. А мне это как раз и нравится. Мама, конечно, не жалеет сил для моего воспитания и жалуется, что меня воспитывать трудно, а папе говорит, что он самоустранился. С папой мы только рисуем, играем и гуляем. Я уже стесняюсь, когда он по старой привычке хочет взять меня на улице за руку. Я ведь уже не маленький. Папа не обижается, он мне многое прощает, и, кажется, я знаю почему. Потому что однажды я спас папу от медведя. На самом деле этого не было, но папа думает, что было. Вернее, он тоже знает, что медведя никакого не было, но он не знает, что я об этом знаю. Короче, сложная история. Лучше я расскажу ее по порядку.
Однажды, когда я был маленький, я заболел. В школу я тогда еще не ходил. Ходил в детский сад в подготовительную группу. То есть это, значит, был последний год перед школой. И вот я заболел какой-то странной болезнью. У меня вроде ничего не болело, но все было ужасно неинтересно, ничего не хотелось и иногда рвало. Я почти не ел. Меня повели к доктору, и доктор сказал, что у меня болезнь Боткина. Хоть мне и было все неинтересно, я немного насторожился – как это может быть, чтобы у одного человека была болезнь другого человека, да еще незнакомого. Никакого Боткина я не знал. У нас в садике был мальчик Бобрин Витя, а Боткина не было. И меня повезли в больницу. Я до этого лежал в больнице, но так давно, что уже не помнил этого. Я понял, что меня оставят в больнице одного, и старался не плакать. Всю мою одежду забрали, и я сидел в пустом коридоре на длинной деревянной лавке и ждал, когда санитарка принесет мне пижаму. Было холодно, но я считал, что это уже не важно. А потом в этой мешком сидевшей и почти не сгибавшейся на мне пижаме и тапочках с номером пошел в палату. В палате было пять мальчиков и высокое узкое окно, из которого было видно пустырь за больницей. Мальчики все были старше меня, и в первый же вечер я подрался с одним из них. Не помню из-за чего. Он сказал что-то обидное. Вообще, они говорили много такого, что я не понимал совсем или только догадывался. Но точно чувствовал, что это обидное, и мы подрались, он же первый и начал. А тут как раз в палату вошла медсестра, и драка наша закончилась вничью, потому что мне пришли ставить капельницу. Я раньше никогда не думал, что в больницах детям запросто втыкают иголки в руку и заставляют с этой иголкой лежать целый час. Потом я привык и понял, что это почти не больно. Но тогда сильно испугался и не заплакал только потому, что вокруг на меня, улыбаясь, смотрели мои новые враги.
А через пару дней мы почти подружились. Но держать себя надо было настороже, потому что, когда я засыпал, кто-нибудь из пацанов, набрав воды в рот, подкрадывался и выплевывал эту воду мне в ухо. Это была просто шутка, они и друг с другом так шутили. Тырили друг у друга сладости, а у меня забирали банановый сок, если я не успевал его сразу выпить.
Родителей к нам не пускали, потому что больница была инфекционная. Родители только приносили передачу и подходили к окошку с улицы, чтобы поговорить недолго.
– Это что? К тебе дедушка приходил? – спросили пацаны, когда папа пришел меня проведать.
– Нет, папа, – сказал я.
А они стали смеяться, почему он такой старый.
– Он не старый, – обиделся я.
Папа у меня действительно старше моей мамы, лет на десять, кажется, но он совсем не старый.
По вечерам пацаны рассказывали, как водится, страшилки. И один мальчик выдумал, что вокруг больницы по вечерам ходит медведь. Все слушали, но никто ему не поверил, конечно.
А я стал стесняться, когда ко мне приходил папа. Вернее, я даже не стеснялся, а боялся, что пацаны как-нибудь его обидят, назовут старым или дедушкой. Поэтому я все время торопил папу и просил его уже идти домой. Папа даже стал немного обижаться. Он подумал, что я не хочу с ним разговаривать, а это было совсем неправда, и тогда я выдумал другую неправду, я сказал ему, что пацаны говорят, что здесь по вечерам ходит медведь. Пацаны были счастливы, что я такой глупый – поверил в медведя, и не мешали мне говорить с папой, наслаждаясь, что я такой дурак. А папа был растроган моей заботой и действительно уходил раньше, чтобы я за него не тревожился так сильно, а он видел, что я по правде тревожусь.
Так папа до сих пор и думает, что я тогда спасал его от медведя. А я так и не рассказал ему правду. И я думаю, что это правильно. Хотя все говорят, что быть лгуном нехорошо.
Свитерок
Папа с мамой собирались в ресторан. Мама надела длинное платье и сделала прическу. А папа ничего не сделал. Он даже не оделся, а только сидел на стуле в расстегнутой рубашке и повторял: «Что же ему подарить?»
Они шли на юбилей одного папиного друга, дяди Геры.
– Я не могу подарить ему ручку Монблан, – говорил папа. – Во-первых, она ему не нужна, он все печатает на компьютере, во-вторых, она у него уже есть, и в-третьих, у меня нет на нее денег.
– Третьего достаточно, – улыбнулась мама.
– Ну а если подарить ему диктофон, ему же нужен для работы? – спросила мама.
– Нет, – сказал папа, – у него есть.
– Подарите ему свитерок, – сказал я.
Родители посмотрели на меня, а я сидел с невинным, как говорят про детей, лицом, даже без улыбки.
«Неужели так и не вспомнят?» – подумал я.
Это был полтора года назад на мой день рождения. Мамина подруга тетя Полина еще за месяц до этого сказала мне: «Я подарю тебе нечто необыкновенное!»
– А что? – сразу спросил я.
– Это секрет, – сказала она, – Подожди. И я ждал. Я до того дождался, что мне по ночам снилось «нечто необыкновенное». Я старался узнать у мамы побольше о тете Полине. Я спрашивал невзначай, где она живет, кто ее муж, сколько лет ее сыну или дочке. Мама любит поболтать про своих подруг, поэтому как-то раз, за глажкой белья, рассказала мне все про тетю Полину. Я уже все понял, и мне стало неинтересно, а мама все рассказывала, как они с тетей Полиной учились в институте на одном курсе. А узнал я главное – муж у тети Полины большой начальник в пароходстве, а детей у них вообще нет. Вывод из этого мог быть только один – мне подарят квадроцикл. У меня сердце так билось, как будто я совершил великое открытие. «Где же я буду его держать? – перепугался я. – Ведь у папы в гараже так мало места».
Во дворе я стал держаться по-другому. И, не выдержав, сказал приятелю Пашке, что скоро у меня будет квадроцикл. Пашка не поверил, но я ему рассказал, в чем дело, и Пашка перестал сомневаться. Правда, ему я сказал, что тетя Поля мне уже прямо пообещала. Мне самому так казалось. И тогда Пашка поверил. И все пацаны уже просили у меня покататься и заискивали передо мной.
И вот настал мой день рождения. Тетя Полина пришла с букетом роз, про которые я подумал, что это уже лишнее. Но так положено у взрослых. Розы она подарила моей маме, поздравив ее с «новорожденным». Потом тетя Поля, улыбаясь, посмотрела на меня. Правую руку она держала за спиной. Я уже знал, что в ней ключи от квадроцикла. Но почему-то вместо них оказался целлофановый пакет, а в пакете свитер. Я не мог понять ничего. А моя мама стала восхищаться, разглядывая подарок: «Какой дивный свитерок!»
– Из ангорской шерсти, – сказала тетя Полина.
А когда гости разошлись, был скандал. Оказывается, я даже не поблагодарил тетю Полину за ее подарок, оказывается, я надулся и весь вечер сидел, как сыч, оказывается, тетя Полина очень из-за меня расстроилась, она так старалась, сама вязала этот свитерок, у нее нет детей, и ей хотелось связать этот свитер как будто собственному ребенку, с такой же любовью, а я отнесся к ее подарку так неблагодарно. Все это мне высказала мама, а потом меня даже поставили в угол. В день рождения и как маленького! Я стоял в углу и думал, что простою в нем нарочно всю ночь, даже когда мне скажут идти спать, все равно буду стоять в углу, пока не упаду и не умру. А потом я вспомнил, что завтра я выйду во двор и все пацаны будут ждать – где же мой квадроцикл. И тогда я не выдержал и заплакал. Услышав, что я плачу, мама подошла ко мне и сказала: «Ну вот, теперь ты осознал, как больно ты сделал тете Полине…»
А я только плакал и дал маме отвести себя в кровать.
Я уснул и мне, как назло, приснился квадроцикл. Приснилось, что все это был сон, и на самом деле мне подарили квадроцикл и я катаюсь на нем по двору. Только он почему-то без мотора, и мне нужно крутить педали…
И вот сегодня я сказал: «Подарите ему свитерок».
Папа и мама посмотрели на меня, потом друг на друга, как бы ища подсказки. Они не вспомнили, они ничего не вспомнили, ни про свитерок, ни про тетю Полину, ни про мое наказание – значит, все это было неважно?! – удивился и одновременно обиделся я.
А папа с мамой еще долго решали, что же подарить дяде Гере, а времени у них оставалось все меньше, и они оба нервничали, когда папа вдруг просиял, хлопнул себя ладонью по лбу и сказал:
– А давай подарим ему альбом репродукций Рериха!
– Какой альбом? – спросила мама.
– Ну, тот, такой большой, – сказал папа и кинулся искать его на книжных полках. Наконец он вытащил с самого верха большой тяжелый альбом и сдул с него пыль, взвившуюся, как пудра.
Мама посмотрела на альбом и сказала:
– Да. Но ведь это ты мне его подарил.
– Да? – сказал папа и нерешительно добавил: – Но ведь он тебе, кажется, больше не нужен…
– Ну почему? Нужен, – сказала мама обиженно.
– Ну ты ведь даже не помнила о нем, – сказал папа.
– Нет, я помню, это было на годовщину свадьбы, я просила подарить мне серьги с сапфиром, а ты сказал тогда, что даришь мне вещь, в которой есть и сапфиры, и яхонты, и бирюза, и горный хрусталь… что-то в этом роде.
Папа как-то поник, отвернулся и почесал себе ухо.
В общем, они чуть не поссорились и так и ушли, не выбрав подарка. А книга осталась лежать на столе. Я пролистал ее от нечего делать. Мужик умел рисовать только горы, а это самое легкое, и потом их раскрашивал. Людей тоже рисовал, но люди у него получались хуже.
Я взял лист ватмана и тоже нарисовал, а потом раскрасил, пока подогревал себе бульон, который мама для меня оставила на плитке.
Мама с папой вернулись поздно, когда я уже спал, они пришли веселые, вспоминали что-то и оба смеялись. Мне принесли кусок торта и утром, когда я ел этот торт на завтрак с чаем, я спросил папу: «Ну, так и что вы все-таки ему подарили?»
– Да те маски африканские, что лежали в гараже, – мимоходом ответил папа, и они с мамой снова стали смеяться, вспоминая прошедший вечер и кого-то из гостей.
Бурунди-Суся
А я вспомнил эти маски. Я ведь вам еще не говорил про дядю Витольда, папиного приятеля. Дядя Витольд – моряк. Он очень большой и всегда разговаривает громко. Сначала я его даже боялся. «Что, Славка, много двоек получил?» – спрашивал он меня и, даже не дождавшись моего ответа, кричал: «Ремня ему надо по попе!»
– Как нас воспитывали? – обращался он к папе и, не дав ему ответить, продолжал, – у меня отец контуженый с войны вернулся, я его как огня боялся, ну и учился, не дай Бог тройку получить!
Но при этом дядя Витольд всегда приносил мне полные карманы конфет и еще какую-нибудь игрушку, машинку или самолет, или мультфильм на диске. Так скоро я понял, что он совсем не злой, а просто говорит громко. Главное, что мне по-прежнему не нравится в дяде Витольде, – то, что он сажает меня к себе на колени. И говорит моему папе: «Какой у тебя пацан! Я всю жизнь хотел пацана, а у меня одни девчонки…» Это он про своих детей. Ну и я как бы его прощаю, но все равно, мне не нравится сидеть у него на коленях, как будто бы мне пять лет.
Ну, в общем, это все долго, я только хотел сказать, что дядя Витольд подарил нам эти маски, потому что его жена из дому выгнала. Взрослые вообще такие темы при мне не обсуждают, но я случайно услышал.
Дядя Витольд купил в Африке маски «ручной работы», как он повторил раз десять, а его жена сказала, что они «дьявольские», а он не любит, когда ему говорят что-то против, и они поссорились, но жену он любит, поэтому пообещал ей маски сжечь. Но у него «рука не поднимается», говорил он, потому что искусство, особенно народное, он всегда уважал. И тогда мой папа сказал, ну принеси их мне, и дядя Витольд очень обрадовался и принес. Когда моя мама увидела эти маски, она уронила на пол заварной чайник и закричала, чтобы папа унес их поскорее. Но папа стал говорить, что это мещанство и бабские страхи, и еще много слов, которые я не знал и на которые мама обижалась, и они оба уже кричали друг на друга, и папа вместо того, чтобы повесить их, эти маски, в гостиной, унес к себе в кабинет. «Все женщины одинаковы», – сказал папа. Что особенно обидело маму. «Видишь, с того дня начались наши несчастья!» – потом говорила мама. – Неужели ты не слышал про ужасных колдунов Африки? Даже фильм такой есть!» Папа только утомленно закрывал глаза и отвечал: «Да. Так проще. Свалить все наши неприятности на колдунов Африки. Замечательно».
Узнав, что эти маски настолько колдовские, что в это даже верят взрослые, я очень обрадовался и почти каждый день просил у этих масок что-нибудь. Маски были из дерева, с прорезанным ртом и глазами, а на голове у одной маски сидел еще вдобавок маленький человечек. Видно, ее сын. Эту маску мама считала особенно ужасной. Поэтому я решил, что она надежней и обращался именно к ней.
Сначала я попросил просто так, потому что даже сам не верил. Я попросил, чтобы меня не спросили стихотворение, которое я не выучил. И меня точно не спросили. Я решил попробовать что-нибудь более сложное и попросил, чтобы меня не спросили еще раз. И меня опять не спросили. Тогда я попросил, чтобы отменили контрольную по математике. И наша училка заболела в тот день.
Моя сестренка Маша заметила, что я разговариваю с маской:
– А о чем ты говоришь с Сусей? – спросила она.
– С каким еще «сусей»? – спросил я.
– Я его так называю, этого деревянного человечка.
Странно, но я тоже придумал маске имя. По-моему, маску звали Бурунди.
– Мама молится богу и называет его Иисусе, а у меня мой бог – Суся, – сказала Маша, показывая на маску.
– Ладно, ты называй как хочешь, а для меня он Бурунди, – ответил я.
– Как бурундучок? – засмеялась она.
– Да, да… – отмахнулся я.
– А зачем ты ему в рот суешь бумажку? – спросила она.
А я всегда для верности писал свои пожелания на бумажке, свертывал трубочкой и толкал в круглый рот маски, пока бумажка не провалится внутрь – там было много места между полой внутри маской и стеной.
– А я не умею писать, – сказала Маша, когда я объяснил ей про свои желания на бумажках, – вот, дай ему!
Она держала в руках карамельку.
– Сунь ему в рот.
– Зачем? – спросил я.
– Чтобы он лучше исполнял желания, – сказала Маша.
– Думаешь, он любит конфеты? – усмехнулся я.
– Их все любят, – ответила Маша уверенно.
– Ладно, давай, – сказал я, протолкнул в круглый рот конфету и услышал, как она там стукнула внутри.
Так у нас и пошло. Теперь мы с Машей по очереди говорили свои желания. Иногда я писал Машины желания на записках, ей тоже так хотелось. Кроме конфет мы бросали в маску еще пластинки жвачки и мелкие монетки. Бурунди работал неплохо. Были, конечно, осечки. Но у кого их не бывает? Я чувствовал давно, что Бурунди нельзя просить о чем-нибудь большом и по-настоящему прекрасном. Например, о том, чтобы сгорела наша школа. А когда Маша убедила меня, что Бурунди любит карамельки, я понял, что так оно и есть – Бурунди может выполнять только маленькие просьбы. Видно, он действительно детский Бог. Иногда он уставал, и тогда мы с Машей давали ему передышку. И вообще, мы договорились загадывать ему желания по очереди. Так выходило надежней. Мои дни были – понедельник, среда, пятница, а Машины – вторник, четверг, суббота. По воскресеньям у Бурунди-Суси был выходной.
