Очерки здравомыслящего человека о глупости мироустройства

Не поднимая глаз от бюро, я устало закончил чужой анекдот:

– Туфель совсем нет в соседнем. У нас совсем нет брюк.

Они молча уставились на меня, и только парень, которого я перебил, обиженно заметил:

– Вообще-то там не брюк, а платьев.

Не обращая на них внимания, я продолжал работать, как привык – неустанно. В конце концов, не прошло и трёх месяцев, как пришёл очередной приказ с назначениями, в котором значилось лишь одна фамилия – моя. Пока они шутили и занимались командообразованием, я выполнял свои прямые обязанности. Мои показатели в полтора раза превышали показатели всего отдела в предыдущем квартале. Тогда-то до них и начало доходить, что я не обычный простачок с востока, герой любимых баек. В конце концов, родился я всё же на западе.

Если сначала они только посмеивались и шептаться у кофейников, то теперь стали восхищаться в коридорах, и однажды тот самый любитель анекдотов упёрся ладонями в мой рабочий стол:

– Эй! – Он почесал затылок. – У нас тут намечается корпоратив. Ты, вроде как, теперь часть команды. Во всяком случае, проверку медными трубами прошёл. Ну что, ты с нами?

Я нахмурился, но ничего не сказал.

– Не переживай, скидываться не нужно. Мы в курсе, что у тебя семья, ребёнок, куча проблем. Всё за счёт редакции, так что приходи, отдохнёшь-развеешься, – он нервно хихикнул и потёр нос. – Клянусь, никаких остроумных этюдов на тему «восток-запад».

Я решил посоветоваться с женой и пообещал дать ответ на следующий день, хотя до конца так и не понял, от чего мне следовало отдохнуть. Как ни странно, она высказалась за предложение коллег:

– Так в чём проблема? Иди, ты и правда много работал, – улыбнулась она и поднесла Лисёнка к моему лицу.

Не верьте книгам, что пишут, будто бы в этом возрасте у детей ещё не сформировался хватательный рефлекс. Я протянул указательный палец – его стиснула маленькая ладошка. Затем по очереди досталось моим волосам и щетине.

Я взял Лисёнка на руки и слегка подкинул в воздух:

– А как же ты? Не хочешь тоже куда-нибудь сходить?

Она бледно улыбнулась:

– Ты зря беспокоишься, я же всегда могу попросить бабушку с дедушкой меня подменить. Просто сейчас главное – Крис, а потом уже всё остальное.

– Я же вижу, ты скучаешь по работе. Никто тебя не осудит, если ты решишь вернуться.

Она грустно усмехнулась и опустила глаза:

– Недавно звонила знакомая с предыдущего места. Сказала, что рекомендовала меня на должность, хотя сам понимаешь. Она, конечно, попросила подумать ещё, но…

– Я тоже прошу тебя ещё подумать. Сейчас же работу по специальности не найти, – я уложил Лисёнка в кроватку и обратился к жене. – Хотя бы сходи. Днём в пятницу я могу остаться дома, а ты как раз познакомишься с коллективом. Потом поменяемся.

– Ты правда считаешь, это хорошая идея? Я уверена, после станет только хуже.

Я взял её за руку и решительно кивнул.

Меня встретили на пороге, похлопали по спине и, посмеиваясь, выхватил из рук почти самую дешёвую коробку шоколадных конфет. Я неохотно вошёл в квартиру: внутри было накурено, а сквозь дым пробивался слезоточивый неоновый свет. Пожимая руки незнакомцам, я чувствовал себя неуютно. Кто-то из них играл в бутылочку, кто-то включил телевизор на полною громкость и подпевал ему, кто-то танцевал. Это явно не был обычный корпоратив, и я испугался при мысли, что меня сейчас задержат, осудят и отберут родительские права.

– Ну что, готов к главному?

Я почувствовал чью-то руку на плече и от громкой, лишающей способности мыслить музыки кивнул, хотя готов не был. Дверь распахнулась, и, сощурившись, я увидел, как на полу даже без ковра копошился слизистый крысиный король. Почему-то в тот момент я обращал внимание на такие мелочи, как прилипший к влажным телам кусочек упаковочной бумаги. Из ступора меня вывел всё тот же голос:

– Готов? – переспросил он, но уже не у меня: рядом стоял молоденький стажёр.

Мне объясняли, что он выиграл конкурс в своём кружке юного журналиста и в качестве поощрения должен был пару месяцев проходить практику у нас. За что наградили его я знал, но почему наказали нас – понятия не имел.

– Ну?

Я повернул голову: совсем ещё мальчик. Если у меня возникло так много вопросов, могу только догадываться, какой бедлам творится в его голове. Скорее всего он побледнел, хотя в неоновом тумане сказать наверняка было трудно. Я подхватил его под локоть и подтянул к себе:

– Мы к такому немного не подготовились. Мы на кухню, проведём свой восточный ритуал и сразу присоединимся. Одна нога здесь – другая в вас.

И, как ни странно, они с готовностью мне поверили.

Мы решили чувствовать себя как дома. Я заварил кофе, перед этим несколько раз встряхнув слипшийся в банке порошок и промыв кружки кипятком. Хозяйственное мыло у них явно было не в ходу. А ведь всего пять минут назад над этой самой раковиной я держал волосы неподготовленного стажёра.

Я покосился в сторону полотенец и вытер руки о рубашку. Керамическая чашка глухо ударилась о возможно деревянный стол; я распахнул форточку и присел напротив:

– Ты в порядке, детёныш? Как тебя угораздило-то? На месте твоих родителей я бы тебя никуда не пустил.

Из-под рассыпавшейся по столу копны русых волос донеслась жалкая нечленораздельная попытка стажёра описать происходящее. Она определённо напоминала по духу его статьи, так что моё беспокойство схлынуло.

Он отлепил лицо от клеёнчатой скатерти и растерянно тряхнул головой. Я вздохнул и перевёл тему:

– И как только ваш кружок ещё держится? Я думал, их все расформировали.

Он пожал плечами, отхлебнул чёрный кофе и поморщился.

– Лучше? Знаешь, а пойдём-ка отсюда. Не думаю, что кто-то заметит наше отсутствие.

Его пальцы перебирали складки скатерти:

– Не могу. В общагу не пустят.

– И что ты хочешь сказать? Тут останешься?

Он пожал плечами и сделал ещё один глоток, на этот раз более уверенный.

– Не страдай ерундой, дурень. Переночуешь у меня. В конце концов, что лучше: в одном потном клубке с корректорами или на диване?

Он заглянул мне в лицо, желая удостовериться в серьёзности приглашения. Даже находясь в безвыходной ситуации, он как настоящий осси счёл бы ниже своего достоинства согласиться на предложение, не повторённое как минимум трижды. Останься с ним невежа-весси, он точно бы сгинул в складках жарких тел.

– А ваша жена не будет против?

– Да она мне голову огрызёт, если узнает, что я бросил тебя на растерзание этому седому серпентарию.

Мальчишка повеселел, вскочил со своего стула и в благодарность зачем-то отодвинул мой. Уже в прихожей, натягивая куртку, он спросил:

– Можно поинтересоваться, как зовут вашего ребёнка?

– Вообще-то Крис, но мы называем Лисёнком. А что?

Искренне Ваш,

Продавец свободы

Паренёк, которого приволок мой муж, оказался довольно обходительным, хотя и таким же абсолютно неподготовленным к жизни трудоголиком, как и он сам. До жути худющий, несмотря на то, что готовил едва ли не лучше него. Похоже, на продукты у него совершенно не было денег. На месте его матери я била бы тревогу, так что причину, по которой он оказался в нашей квартире, проговаривать не пришлось.

В пять утра он робко постучался в дверь спальни. Ясное дело, мы не ответили, так что он проскользнул в дверной проём и растряс моего мужа за плечо. И всё это время он пытался не смотреть в нашу сторону, что даже тогда казалось мне уморительным.

– Извините! Господин редактор, не могли бы вы открыть дверь? Если я не выйду сейчас, то в офис опоздаю.

Пока мой супруг шарил по тумбочке в поисках очков, а парень извинялся как заведённый, я взглянула на часы и затем не календарь:

– Куда опоздаешь? Праздник ведь.

Комнату озарил проблеск облегчения:

– А и правда. Я забыл.

Затем он снова отвёл глаза, но извиниться я ему не дала:

– Да и автобус ходит каждые пять минут.

Он сконфузился. Понятно: такие всюду ходят пешком и далеко не из-за убеждений. Я снова прервала повисшее молчание:

– Мальчики, вы оба поспали 3 часа от силы. Ну-ка быстро по шконкам. Хоть до восьми отдохните, иначе днём от вас никакого толку.

Возразить им было нечего, так что парень ещё раз извинился и лёг обратно на диван.

Как и следовало ожидать, к утру вся бодрость улетучилась, и ни в 8, ни в 9 их было уже не добудиться. Я распахнула шторы и взяла Лисёнка на руки. Мы немного почитали, а затем отправились на кухню готовить завтрак. Раз пропустил свою очередь, будет жевать блины со скорлупой как миленький.

На запах он выполз первым – растёр глаза, потянулся и зевнул:

– Чёрт… я пропустил, да?

– Не чертыхайся при детях. Лучше разбуди своего маленького алкоголика.

Он чуть ли не под руку ввёл парнишку в кухню. Оба опустились на стулья. Мне показалось, что в комнате сидят две копии одного и того же человека, но из разного времени. Три, если быть точной и считать Лисёнка.

Он поцеловал меня в щёку и молча забрал тарелки из рук, избегая лишних звуков, поставил их на стол и пододвинул одну прямо под нос гостю.

Мы так и сидели в тишине. На Лисёнка надежды не было как минимум год. А если учесть, какого отца это ребёнок – все шесть. Газетчик-старший хмурился и катал варёное яйцо по столу, пока младший задумчиво макал пакетик в настолько крепкий чай, что им было впору вколачивать сваи. В конце концов, мне первой это надоело:

– Ну что, – обратилась я к гостю, – как первая оргия?

Он выплюнул чай, прокашлялся и, заикаясь, размазал слюни по лицу:

– Ну…

Мы с мужем переглянулись и рассмеялись:

– Господи, у вас на журфаке юмор прямо в приёмной комиссии конфискуют? Как зовут-то хоть тебя, горе луковое?

Auseinanderleben или Не по пути с жизнью

Размышляя над этим сейчас, прихожу к выводу, что должен был возмутиться и попытаться всё выяснить с самого начала. Теперь мне это очевидно. Увы, тогда я чувствовал только как немеют конечности, как покрываются испариной виски и заполняется слюной рот. В глазах помутилось, но я отчаянно продолжал всматриваться в бессмысленный набор цифр, держа документ трясущимися руками.

Сотрудник паспортного стола, словно ворона, суетился поблизости и спрашивал, в порядке ли я. Пока он метался из стороны в сторону и хватался то за телефонную трубку, то за кружку с водой, я оседал всё ниже. Наконец он догадался, что нужно сделать, и кожи коснулся свежий воздух. А остолоп снова раскрыл рот для своего коронного: «С Вами всё хорошо?». Помотав головой, я поднялся со стула и на несгибающихся ногах поплёлся к двери.

Выйдя в коридор, я протяжно выдохнул и облокотился затылком о стену, а затем снова заглянул в паспорт, просто чтобы убедиться, что мне не почудилось.

Неделю назад я отметил свой день рождения, а сегодня пришёл получать новое удостоверение личности. Проблем ничего не предвещало: мою фамилию не так-то легко исковеркать. И, тем не менее, люди имеют привычку удивлять, когда меньше всего ожидаешь, а потому я на всякий случай наискосок посмотрел все графы. И вдруг кое-что привлекло моё внимание: срок действия паспорта ограничивался не десятью годами, а всего одной неделей.

Неужели на этот раз мои статьи действительно перешли черту? А, может быть, это намёк свыше, и дело снова в сердце? Должен ли я сходить в поликлинику и провериться?

Мысли беспомощно трепыхались в потоке эмоций, и каждая попытка направить их в нужное русло терпела крах. Я брёл из грота паспортного стола, а перед невидящими глазами маячил свет солнца, которое больше мне не принадлежало. Собственно, знал я, что оно светит лишь благодаря зуду в носу.

Жизнь начинаешь ценить только когда знаешь, что вскоре с ней расстанешься. Если не знаете, каково это – закройте глаза и вообразите: вас нет. Не было и не будет. Тогда станет ясно. И обидно.

И я представил, кто из знакомых что скажет на похоронах, представил, как будущей весной в саду зацветут пионы, и то, как они потом завянут на моей могиле. Не растратил ли я жизнь напрасно? Люди в таких случаях, наверное, составляют список дел перед смертью. Я прикинул, какой длины он будет, и понял, что с жизнью мы были знакомы только шапочно.

Но вот вопрос: зачем же меня предупредили? А что важнее – кто меня предупредил? Были ли это всевышние власти или власти федеральные? И если второе, то просчитались они, или же это всего-навсего плановая демонстрация силы?

С другой стороны, ни одна хорошая книга, кинолента и жизнь хорошо не заканчивается. Главный герой умирает на странице или экране, чтобы не умереть в нашей памяти. Если всё обойдётся, я останусь второстепенными персонажем, но кем я буду, если меня сейчас убьют? Политической жертвой, вот кем. Знаменосцем и Францем Фердинандом.

Немного придя в себя, я сжал кулаки: я обязан бороться до конца, это моя работа. Даже больше – моя жизнь. Я докопаюсь до правды, даже если это будет последним, что я сделаю.

Решено, сейчас же пойду в поликлинику и перепроверюсь. Только не к тому врачу, к которому меня таскает жена – он некомпетентен. А, возможно, он в сговоре с властями. Жене тоже ничего говорить не стану. Ввязывать их в это дело слишком рискованно.

Резко поднявшись с бордюра, я ощутил, как закружилась голова.

Жена мягко взяла меня под руку и притянула к себе, мы вышли из такси. Она подвела меня к подъезду, почти до самой двери:

– Заходи, паникёр, – усмехнулась она и мягко подтолкнула. – Я в магазин и обратно. Буду минут через десять.

Я провернул ключ и навалился плечом на мягкую обивку двери. Полоска тёплого света сочилась из кухни в прихожую. Я вошёл и в изнеможении повалился на стул. Временное удостоверение, ну конечно же… временное. Я уронил голову на руки и услышал, как по столу затанцевала тарелка. Временное. Временное, чёрт!

Подняв глаза, я различил на горизонте бутерброды из поджаренного хлеба, немного подвявшего салата и неровно нарезанной колбасы. Я протянул руку за разлинованным клочком бумаги: «Для папы (и мамы, может быть). Не забудь закрыть воду. Лисёнок».

Жена неслышно подкралась сзади и обвила мои плечи руками. Морозный ветер, который она впустила, и холодный поцелуй на шее заставили меня оттаять. Оцепенение прошло, и я положил набитую колбасой щёку на её ладонь. А через несколько секунд услышал тихий хруст хлеба над ухом.

Искренне Ваш,

Продавец свободы

– Мам, тут Моллюск из редакции своей звонит. У папы опять шиза, походу: сидит в посольстве Эквадора и просит политического убежища для кота и четырёх человек.

Одинокие капли ударились о раковину и затихли. Она вытерла руки о джинсы, поправила растрепавшиеся волосы и выглянула из-за угла:

– А причина?

– Говорит, за ним охотится Интерпол.

Мама выдохнула, зачесала волосы назад и продолжила мыть посуду:

– Ясно всё. Раз ужина нам с тобой сегодня не видать, найдёшь в холодильнике продукты и что-нибудь придумаешь. Сделай уроки, пока меня не будет, – она набросила тёмную потрёпанную парку на плечи.

– Мам? Почему всё вот так? Мы правда должны это терпеть?

Она развела руками и потрепала меня по щеке:

– Лисёнок, представь себе, его разыскивает Интерпол, а он беспокоится об укрытии для нас с тобой. Ты боишься воров за окном, и он каждый раз приходит, точно зная, что там никого нет. – Уголки её губ приподнялись и дрогнули. – Раз и навсегда запомни: среди людей нельзя быть счастливым и не уметь терпеть. – Она немного подумала и добавила совершенно другим голосом. – В конце концов, не все же такие идеальные, как я.

Дверь тихонько приоткрылась, и мама скрылась в пещерной темноте подъезда.

Filmriss или Многорукий бог дедлайнов

Что ж, на этот раз разберём совсем уж глупый вопрос. Если после всего, описанного в данной рубрике, у читателя закралась мысль об его уместности, пожалуй, зажаренное зерно взойдёт быстрее, чем ростки познания в умах современников. Поговорим о вере.

У выхода на посадку сотрудница аэропорта искоса взглянула на меня и выплюнула протокольную фразу. Странное дело, фамилию спрашивали бесчисленное количество раз, однако я растерялся и смог только со смущённой улыбкой протолкнуть паспорт в окошко. Она нахмурилась, пренебрежительно протянула сухую ладонь с острыми кислотно-зелёными ногтями. Перед тем как свериться со списками, человек-одноканальная система закатила глаза.

После нескольких бессонных суток тело мотало из стороны в сторону. Могу только представить, что тогда подумал персонал, вяло приветствовавший меня сквозь стиснутые зубы. Пробившись сквозь толпу леммингов, по каким-то причинам спешивших скорее занять места в бизнес-классе и в середине, я упал на ставшее уже родным 27F. Не успел я устроиться и затянуть ремень, как за стеклом послышалось несколько глухих хлопков.

Чёртовы фейерверки. Сейчас распугают птиц, а утром я уже буду по ту сторону заголовка. Хотя, наверное, ногти у неё были ядовито-розовыми?

Вы спросите, зачем человеку моей профессии вообще покидать квартиру. К сожалению, конференции, конгрессы, совещания, заседания, симпозиумы и форумы существуют, только если их посещают. Эти боги требуют постоянного поклонения и жертвоприношений: люди отдают им время и получают взамен смысл жизни.

Вспоминая сейчас свой первый полёт, поражаюсь, каким наивным обывателем когда-то был. Всё казалось мне новым и захватывающим, контроли и проверки подкрепляли ощущение причастности к чему-то большему, к странам и режимам, существовавшим здесь, за стенкой, железной или бетонной. Только руку протяни.

В последнее время я так часто вижу предложения по типу «1+1=3», что задумался об эквиваленте этой акции в жизни. В дороге меняешь временные зоны по курсу: каждый третий час бесплатно, каждый второй – за двойную цену, за неплохие деньги сам у себя выкупая пару десятков минут на работу в тишине. Через шесть-семь рейсов с пересадками я охладел к демонстрациям спасательного оборудования. К тому же, теперь я предпочитал места в хвосте, откуда их всё равно не было видно.

Спустя ещё дюжину полётов один вид главного аэропорта стал вгонять в тоску. Я был теперь частью этого места и жил по его расписанию. Тоже раздражённо морщил нос, глядя на пассажиров, трясущихся в зонах турбулентности едва ли не сильнее, чем пресловутый самолёт. Ужас у меня вызывала разве что возможность прекращения обслуживания горячими напитками прежде, чем очередь дойдёт до меня, да подставки под стаканчики, которые, по каким-то причинам, до сих пор делают только с правой стороны, нарушая лева левшей. Именно поэтому я выбираю 27F – места у туалета увеличивают шансы всё же получить заветный кофейный напиток.

В моменты паники обычно никто не кричит. Наоборот, в салоне властвует ватная тишина, и только невозмутимые голоса бортпроводников продолжают предлагать сэндвичи. Только человек необычайной стойкости может несколько раз на дню растолковывать взрослым людям, как использовать ремень безопасности.

Над тем пыльным богом, которого они достают с серванта сознания в моменты отчаяния, серьёзные редакторы могут только деликатно посмеиваться.

Я достал блокнот и продолжил с того самого места, на котором остановился. Даром, что мчимся со скоростью 800 км/ч, от многорукого бога дедлайнов надолго не скроешься.

Подобно Шиве, он восседает на диванной подушке за просмотром сериала, а затем в течение нескольких часов из праха и пыли сотворят мир. Однако стоит заметить, что чаще всего он просто копирует предыдущий и вносит лишь абсолютно необходимые правки. Одной рукой он дописывает статью, другой – набирает номер нерадивого подчинённого, третьей – заваривает кофе.

Я раздражённо дёрнул ручку чемодана и стиснул зубы. Подняв голову и заметив в толпе лицо благоверной, я выдохнул, и гнев мой немного поугас. Вспомнил! Они всё-таки были тёмно-синими с вкраплениями красного. Кажется…

Жена часто находит меня спящим в окружении недопитых чашек кофе. Говорит, чтобы я не смел потом жаловаться на проблемы с сердцем. Странно, не помню, чтобы я заваривал столько. Как бы то ни было, они стали подношением богу дедлайнов, хлещущему кофе в четыре горла.

Я скользнул глазами по потемневшим обоям, и мой взгляд зацепился за светлое пятно – календарь: непривычно яркая дата, третье октября, отлично привлекает внимание к стенам. Теперь понятно, по какой причине произошло возбухание пиротехнического рынка.

Я вздохнул и встал из-за стола, чтобы размяться – шагов до моей нормы всё ещё не хватало, и сам не заметил, как в руках оказалась ещё одна реликвия: карты «Атласные». Только без шестёрок. Уж не знаю, почему просто не купил классическую колоду, если всё равно играть умел только в скат.

Кажется, их я тоже раздобыл в аэропорту. Как раз перед последним возвращением на родину. Конфеты могли растаять, на книгу не хватало места в чемодане, а на статуэтку – денег в кармане. Через пару часов я обменял карты на первое объятие, потом с помощью неё же выиграл первый поцелуй. А после свадьбы они снова вернулись в моё распоряжение. Как причудливо тасуется колода…

По воле недалёких подчинённых и цепи осенне-зимних праздников бог дедлайнов начал посещать меня всё чаще и чаще, став чуть ли не постоянным спутником. Время уходило быстрее, чем друзья, на которых я так и не успел его потратить.

Я надавил на виски и закрыл тетрадь. В конце концов, у меня тоже сегодня праздник, даже если повод не самый приятный. Раз уж со мной этот вечер делит бог дедлайнов, почему бы не сыграть с тем, с кем пасьянс становится игрой на двоих.

Снова не помню, как заснул…

Искренне Ваш,

Продавец свободы

Он хоть перечитывает, что пишет? Мы серьёзное издание или мы дневник его?

Dachschaden или Беды с башкой

…тему сегодняшнего дня никто не предлагал, и, скажу прямо: вряд ли хоть кому-то в голову придёт мысль заикнуться о подобном. Мало кто даёт себе отчёт в том, что зависит от насилия. А уж признаться другим мы не сможем даже на исповеди, хотя и тянемся к этому всей душой.

Самый очевидный и быстрый способ удовлетворения данной потребности – бить и убивать ближних. О нём вам с радостью расскажут по телевизору. И так мы переходим к следующему типу маньяков: они наблюдают за насилием и смотрят новости. Такие любят истории, в которых погибают все до предпоследнего. Для таких жизнь людей ценнее, если они умирают оптом. Такие свято верят в кармагедон.

А вот третий тип интереснее, потому что сочетает в себе черты двух предыдущих. Для удовлетворения своих потребностей они насилуют свои же тело и разум, параллельно пренебрегая чувствами близких. Такому человеку нравится видеть, как о нём беспокоятся. Тоска по ним обязательна, ведь она – мерило собственной важности. Рассказывая о своих злоключениях, такой человек испытывает гордость.

И честно признаю, что я и сам не исключение. Мне нравится думать о насилии и избегать его я не стараюсь. Более того, каждый раз выходя поздно на улицу, я в тайне растравляю себе душу, представляя, как меня сегодня убьют. Я злорадствую, думая, как стану проблемой многих людей, если меня зарежут на улице. О, я дорого продам свою жизнь и заставлю бюрократов плакать…

Искренне Ваш,

Продавец свободы

…после случая с неудавшимся квартирником я начал с опаской относиться к старшим коллегам. Всем кроме редактора, который, как и я, жил на востоке и, по сути, спас меня в ту ночь. Постепенно я стал частым гостем в его доме: за еду или койко-место помогал по хозяйству после пар и стажировки в офисе.

Разумеется, его жена не была против моего присутствия, но при ней я чувствовал скованность. Ровно до того момента, пока мне не начали доверять ребёнка. А ребёнок действительно был очарователен, хотя я так и не разобрался, был ли Крис Кристофером или Кристиной. Любопытство нашёптывало, что, как только Лисёнок подрастёт, всё само собой станет ясно: чтобы спросить прямо прошло слишком много времени. Но вскоре я просто принял причёску под горшок, футболки и деревянные развивающие игрушки как должное.

Теперь мои мысли занимало совсем другое: им с женой удалось выработать особый график, по которому они сидели с ребёнком, ходили на работу и выполняли домашние обязанности. Осмелюсь, впрочем, предположить, что инициатива исходила именно от моего начальника: слишком уж щепетильно он относился к его исполнению.

Раньше я и не знал, что так можно. Он на пару со мной готовил, убирался и мыл посуду, затем они с ребёнком довольно сурово критиковали мои учебные статьи, а вечером я всегда уходил на пару часов, чтобы предоставить им с женой время побыть наедине.