Любовь куклы

– Нет, проще: я не понимаю, в чем дело.

– А, не понимаете… Ведь вы учили в вашей семинарии философию? Да? Вероятно, знаете, что был такой немецкий философ Фихте?

– Очень просто… О нем у нас в записках была отдельная глава, которая начиналась так: «Фихте, замкнувшись в свое „я“, разорвал всякую связь с действительностью»…

– Вот, вот… этот философ праздновал день, когда его дочь в первый раз сказала «я».

– Позвольте, при чем же тут кукла?

– А вы подождите… Когда человек родится, он не отделяет себя от остального мира. Он – весь мир… А вся остальная жизнь заключается только в том, что человек постепенно отделяет себя от мира. Смерть – это заключительное звено этого рокового процесса. Рельефнее всего первый зародыш этого процесса проявляется у ребенка в его кукле, в которой он смутно начинает чувствовать своего двойника… Это величайший момент в жизни каждого, хотя мы и не даем себе в этом отчета. Ведь все дети любят кукол. Из этих детей потом выростают и герои, и обыкновенные люди, и преступники…

– Все-таки мы понимаю…

– А почему дикарь лепит себе идола из глины, выстругивает из дерева, выдалбливает из камня, отливает из металла? Ведь это продолжение детской куклы, в которой человек ищет самого себя… Он помещает именно в ней самую лучшую часть самого себя и в ней же ищет ответа на вечные вопросы жизни. Вот и моя кукла помогла мне узнать хоть немного самого себя, оглянуться на свою безобразную жизнь, задуматься над самым главным… Ведь она говорит со мной… Вот почему она мне так и дорога. В ней мой двойник…

Брат Ираклий все ждал вопроса о краже куклы, но Половецкий ни одним словом не заикнулся об этом трагическом обстоятельстве.

– Ну, я устал… – говорил Половецкий, укладываясь снова на кровать. – До свиданья… Извините, что побезпокоил вас, брат Ираклий.

XVI

Осень выдалась суше и холоднее обыкновенного, так что не было даже осеннего водополья, и между обителью и Бобыльском сообщение не прерывалось. Лист на деревьях опал, трава пожелтела, вода в озере сделалась темной. В обители веселья не полагалось вообще, но сейчас воцарилось что-то унылое и безнадежное. Братия отсиживалась по своим кельям. Приезжих было мало. Брат Ираклий чувствовал себя особенно скверно и успел перессориться со всеми, так что даже игумен счел нужным сделать ему серьезное впушение.

– Так нельзя, Ираклий… Понимаешь? Ты скоро, пожалуй, кусаться начнешь. А еще умный и начитанный человек, философию учил…

Брат Ираклий принял увещание с подобающим смирением и заперся у себя в келье. Он обложился книгами и что-то такое писал. По вечерам он уходил к Половецкому, и их беседа затягивалась за полночь. Раз вечером, когда брат Ираклий только-что собрался идти в странноприимницу, как к нему в келью вошел брат Павлин. Он был чем-то взволновав и, осторожно оглядевшись кругом, шепотом сообщил:

– Ираклий, тебя желает видеть некоторая госпожа…

– Какая-такая госпожа?

– А такая… Дух от неё такой приятный… идет, как от мощей. Сейчас только приехала из Бобыльска, и прямо спросила тебя. «Мне, грит, необходимо переговорить с братом Ираклием»… Так и сказала. Она ждет в странноприимнице…

Брат Ираклий тоже взволновался. Он наскоро переоделся, намазал редкие волосы деревянным маслом и отправился в странноприимницу. Кто была «некоторая госпожа» – он догадался сразу.

В одном из номеров женской половины странноприимницы нетерпеливо ходила высокая красивая дама вся в черном.

– Вы – брат Ираклий? – довольно строго спросила она и, подавая смятое письмо, прибавила. – Узнаете, кто это писал?

– Точно так-с… Это я писал, но писал по злобе…

– Мне это решительно все равно… Я желаю видеть мужа.

– Михайло Петрович не здоровы и не могут сейчас принять. Впрочем, я могу к ним сходить…

– Будьте любезны…

Когда брат Ираклий уходил, «госпожа» невольно подумала: «Уродится же такой идиот»…

«Вот это так кукла налетела… – думал брат Ираклий по дороге. – И дернуло меня тогда ей письмо написать про Михайла Петровича… Ох, грехи, грехи! А все виноват дурень Егорка… Ну, зачем он ей отдал мое письмо?»

Половецкий выслушал брата Ираклия совершенно спокойно и также спокойно ответил:

– Передайте m-me Половецкой, что я ее видеть не желаю… да. Она напрасно беспокоила себя, разыскивая меня. Я останусь жить в обители… Мне здесь нравится.