Диету не предлагать

– Откуда? – икнула я.

– Да он у него простой. Я всего-то один раз подсмотрела…

«Простой» пароль оказался какой-то дичайшей комбинацией английских букв, верхнего регистра и цифр.

Едва ноут мигнул, Соня сразу же полезла в яндекс. Причем не просто в яндекс, а в яндекс-кошелек.

Я тоже знала, что Игорь предпочитает работать в обход налогов, потому особо жалует виртуальные кошельки. Увидев сумму, блондинка присвистнула. А потом зловеще протянула:

– Сейчас этот урод нам за все заплатит.

Причем «заплатит» оказалось далеко не фигурой речи.

Порыскав по квартире, Соня нашла телефон бывшего, а дальше… В оправдание могу сказать, что мы обе были пьяны. Сильно пьяны. Иначе как я дала себя уговорить на горящий фитнес-тур на Бали? За кругленькую сумму, которая улетела со счета Игоря.

Соня же, порывшись на сайте туроператора, выбрала для себя Альпы, заявив, что никогда там не была. И вообще. Это наша моральная компенсация, а в перспективе – и аморальный отдых.

Как ангел мщения во плоти, она выбрала специально «невозвратные» варианты, чтобы путевки нельзя было отменить. Да и особо на это времени не было. Мой вылет планировался уже завтра вечером. Сонин – послезавтра утром.

Распечатав бланки, мы благополучно уснули. Прямо сидя за столом.

А утро началось с телефонного звонка.

– Белоус, где тебя носит? – ввинчиваясь в воспаленный мозг трубка призывала к моей мирно дрыхнущий совести. – Илларионова рвет и мечет. Требует твоей крови. На худой конец – трупа, который можно накачать кофе, обмазать скипидаром и заставить работать.

Этот голос я бы узнала из сотен тысяч. Даже в бреду. Даже в отключке. Елена Ведминская. Я невольно застонала. Лена – человек, способный свести баланс даже если дебет с кредитом ушли в долгий и разносторонний загул, обладала еще одной суперспособностью: она могла отыскать любого, дозвониться даже на выключенный телефон и…Иногда мне казалось, что даже умри я, она спокойно притащит мою душу с того света и воскресит, если я не донесла ей от начальства какие-то бумаги.

– Ника… Ты где?

– Здесь, – честно ответила я, обозревая результаты вчерашней душевной беседы. Один из этих самых «результатов» – лист с распечатанным электронным билетом – как раз прилип к моей щеке. Я машинально его отодрала. Глянула на сумму. Зависла. Это же моя полугодовая зарплата.

А Лена, ни о чем не подозревая, возмутилась:

– Здесь? А надо тут. И быстро. Так что давай, каблуки в зубы и бегом, обгоняя вагоны метро, в офис.

– Ага… – отстранённо согласилась я, отключая телефон.

Глянула на дисплей и… увидела сколько времени. А потом было волшебное заклинание «твою ж ….!», и я помчалась на работу, машинально запихнув электронный билет в сумочку.

Неумытая, непричесанная, зевающая и в то же время нервно сжимающая ручку сумочки – в общем, я была типичной утренней пассажиркой маршрутки, дико опаздывающей на работу.

Водитель, гордый уроженец Кавказа, взращенный на коварстве серпантинных дорог, лихо выкручивал руль, обгоняя, подрезая, тормозя и давя на газ так, что я ощущала себя монетой в копилке, которую решили встряхнуть.

Я скосила глаза на соседку, которая при этой болтанке умудрилась достать из своего фирменного рюкзачка косметичку. Глядя на то, как девушка лихо орудует помадой, тушью и даже подводкой, я поняла: передо мной настоящая женщина. Ибо только такая способна нарисовать идеально прямую стрелку, когда то ли Арсен, то ли Гоги, подпевая «ой-ваэ… разорвать тугих ой-вэй сани-тар круг» заходит на очередной вираж.

Нет, если бы существовал какой-то спорт по мейкапу, то моя соседка была бы явно мастером-международником. А я так, третьеразрядницей. Причем даже не взрослой, а юноиорской лиги… Потому что все, на что меня хватило – это пригладить пятерней каштановые волосы, быстро переплести их в некое подобие косы, закрепив найденной в сумочке резинкой, закинуть в рот там же обнаруженный «Орбит», которому сегодня выпала почётная роль зубной щетки, да одернуть одежду. И все же спустя двадцать минут, выскочив из маршрутки, я чувствовала себя уже почти человеком.

В офис я залетела на второй космической, затормозив только о свой стол. Фух! Под столом обретались мои офисные туфли с коварно тонкой подошвой и каблуком, который был вроде и устойчивым, пока я их мерила в магазине, а вот на брусчатке… Сменив удобные кроссовки на этот взбрык моего здравого смысла, который отчего-то продавцы величали «лодочки на шпильке», я ринулась к узенькому шкафу, куда по идее должны были зимой втиснуться пара пальто (по факту – одна шуба начальницы). Там сейчас было почти пусто: лишь моя запасная блузка и два пиджака Ирины Олеговны.

Переоделась пулей, молясь про себя, чтобы сегодня босс не заметила, что я одета не по «регламенту Цербера»: черный низ, белый верх и оскал в тридцать два зуба с готовностью покусать любого, кто побеспокоит моего шефа вне графика приема. В принципе, на мне сейчас все, кроме «низа».

Вдохнула. Выдохнула. И только закрыла дверцу шкафа, как услышала:

– Вы опоздали.

Передо мной стояло начальство собственной персоной и пылало гневом. Когда на тебя пылают гневом сто пятьдесят килограмм – это страшно.

Сказать, этого больше не повторится? Попытаться надавить на жалость? Первое грозит штрафом. Второе – штрафом и головной болью от начальственного нагоняя. В любом случае, молчать дальше было невозможно: начальственные брови двумя грозовыми тучами столкнулись на переносице.

Я открыла было рот для того, чтобы выдать на-гора, как у меня дома заклинило замок, и я доблестно прорывалась на работу через соседский балкон, но тут мой взгляд упал на сумочку, что стояла на рабочем столе. Из нее, приоткрытой, торчал распечатанный электронный билет.

Я вспомнила, сколько он стоил… И похолодела, поняв, что Игорь меня убьет. Вот точно убьет, в буквальном смысле этого слова. Забудет, что он интеллигент в третьем поколении, переводчик художественной литературы (в том числе и со староанглийского) и вообще утонченная натура. И придушит. Или шею свернет…

Перевела взгляд на звереющее начальство. Мысленно вернулась к Игорю. Потом к билетам и… широко улыбнулась Илларионовой, объявив:

– Я с сегодняшнего дня в отпуске!

Начальство поперхнулось и побагровело, осознав, что его откровенно послали.

– Что-о-о?! – громкий рык прокатился по приемной, разлетелся по офису, с доски объявлений посыпались все скрепки. – Ты белены объелась, Белоус?

– Не белены, а трудового кодекса! Мне по нему раз в год положен отпуск. А я уже тринадцать месяцев тут работаю. И мне не предложили ни компенсации, ни хотя бы отгулов…

– Какие, к чертям собачьим, отгулы?

– Оплачиваемые, – обнаглела я, мысленно прощаясь со своей работой.

– У меня через десять дней отчет в центр, конференция…

– А я в отпуск хочу.

– Не пущу! – не сдавалось начальство.

– Тогда я себе через месяц организую сама! Продолжительный, – и мстительно добавила: – декретный.

Я впервые так открыто говорила с Илларионовой, уверенно, спокойно. Без подкашивающихся коленок и внутренней дрожи от того, что за дерзость можно схлопотать штраф, а то и увольнение. И не сводя глаз со взбешенного начальства, которое прожигало меня взглядом. И в этом взгляде впервые промелькнуло что-то похожее на уважение.

– Воспитала на свою голову… – Илларионова оперлась на край стола, рядом с которым стояла. Ее длинные ногти-стилеты кроваво-красного оттенка поцокали рядом с клавиатурой. – А ты растешь, Ника…

А потом она уже совершенно другим голосом уточнила:

– И чего ты так сорвалась-то?

Она спрашивала у меня, как у равной. У равной. С учетом того, что всех подчиненных за закрытыми дверьми величала «курицами». Даже парень программист у нее был «курицей», не «петухом». И относилась ко всем с превосходством. А вот сейчас, в этом простом ее вопросе превосходства не было ни капли.

– Любовник оплатил тур на Бали. Горящий… – вздохнула я. И ведь я не соврала ни разу.

Брови Илларионовой откровенно полезли на лоб. Ну да. Обычно об таком с оттенком хвастовства говорят девушки с совершенно другой, модельной внешностью. И не начальству, а заклятым подружкам за столиком в кафе…

В общем, не такие как я. Совершенно. Хотя от подиумных красоток у меня тоже кое-что было: рост. А вот вес, увы, в стандарт не вписывался.

Судя по всему, об этом же подумало и начальство. Что не тяну я на ту, кому любовники покупают путевку на Бали. Вот в санаторий «Ласточка» – это да.

Пауза затягивалась. И надо было именно в этот момент тишину разрезать трели сотового. Эта мелодия у меня стояла только на один номер. Игоря.

В треугольнике «секретарша-начальство-телефон» почему-то тупым углом я почувствовала именно себя.

– Ответишь? Вдруг это твой лю-бов-ник… – насмешливо протянула Илларионова.

Так и хотелось ляпнуть «нет», но с другой стороны – чем не повод улизнуть из-под нервирующего взора начальства.

Я протянула руку к сумке, выудила смартфон, и шепнув: «Буквально одну минуточку!», стремглав выбежала из приемной. Едва оказалась в коридоре, мазнула по экрану пальцем и чуть не получила звуковую контузию.

Игорь не просто орал. Про ощущениям, он через телефон пытался достать меня и убить. Никогда не думала, что можно материться пять минут и ни разу не повториться. С другой стороны – он же лингвист, филолог, а значит – профессионал. Просто я до этого не думала, что профессионалы бывают столь разносторонне подкованы.

– Ты… за… сво… какого…верни… деньги…

– Значит, домой ты все же вернулся….

Спокойно и холодно вставленная в словесный поток фраза заставила Игоря перейти от лексикона гоблина к речи портового грузчика: то есть число матюгов сократилось вдвое.

– Как вы… мой…гонорар… за четыре … месяца… – неистовал бэушный любовник.

Зато я теперь поняла, что это были за деньги: гонорар за какую-то трилогию, которую бывший подрядился перевести. И теперь ему, оставшемуся на мели, придется три месяца сводить концы с концами.

– Верни деньги, – почти по-человечески выдал тот, кого я еще недавно считала почти женихом, – иначе…

– Иначе что, замуж меня не возьмешь? – я искренне порадовалась, что нас разделяло расстояние.

– Да кому ты, толстуха, нужна. Пусть даже и с бабкиной квартирой. Я тебя, тупорылую идиотку, два года окучивал ради прописки, бревно ты постельное…

– Слушай, папа Карло, ты, как я посмотрю, в это время еще и другие поленья неплохо стругал, – звенящим тоном перебила я. – А то, что ты оказался на мели… Ничего, пару месяцев поешь овсянку. Никто тебе ничего не вернет, ни я, ни Сонька. Считай, что лишен сладкого за плохое поведение.

– Значит, это все она… Ты бы своими куриными мозгами до такого не додумалась…

– Мы вместе, – я сделала глубокий вдох. – Не скрою, нам было трудно, особенно напиться. Но мы-таки справились. И с коньяком, и с твоим паролем на ноуте. И на сотовом.

В телефоне раздался треск и тишина. Судя по всему, кто-то разбил свой смартфон о стену.

А я стояла и тупо смотрела в окно. Не убрав трубку от уха. Не сразу поняла, что изнутри меня душат слезы. Невыплаканные, а потому сжигающие душу. Какая же я идиотка, почему сразу не поняла, что этому козлу от меня нужно?

– Если ты сейчас заплачешь, я разочаруюсь в тебе, – рядом появилась начальница.

Отчего-то я не сомневалась, что она слышала все. И поняла все. Или почти все.

– Вчера я застукала своего пар… – я споткнулась. – Бывшего с любовницей.

– И я так понимаю, что вы решили отомстить?

Я лишь кивнула, стараясь не расплакаться.

– Знаешь, вот не хотела я тебя отпускать… Еще десять минут назад – не хотела. Но сейчас – найдешь себе на две недели подмену, и я подпишу твое заявление.

– Об увольнении? – отчего-то моя логика решила, что ей сейчас самое время самоустраниться.

– В отпуск, дурында. Кобелей надо кастрировать, – добавила Илларионова жестко. – А если кастрировать не получается, то хотя бы мстить.

И столько потаенного, личного было в этой фразе…

Она развернулась и пошла прочь. Прямая спина, уверенный шаг. Мне что, послышалось?

«Я просто дура, расчувствовавшаяся дура…» – подумала про себя, но вслух не сказала. Не могла моя грозная непогрешимая начальница такого сказать про кобелей, просто не могла.

Но тем не менее я пулей метнулась в бухгалтерию, упала на колени и… Тут в ход пошло все: и невыплаканные слезы, и история о том, что бывший меня убьет, если я не удеру куда-нибудь, и напоминание о том, что мы вроде-как с Леной подруги (узнав об этом, она сильно удивилась). На обещании двойной зарплаты (за две недели я обещала отдать ей свои аванс и расчёт сверх того, что заплатит начальница) Ведьминская сдалась и согласилась-таки меня подменить. Я тут же накатала заявление.

Подписала его Илларионова еще быстрее. А потом я пулей помчалась в хозяйственный магазин, на ходу вызывая «мужа на час». Вот только слегка замялась, когда оператор попросила меня назвать причину вызова: то ли говорить «врезка замка», то ли «битье морды бывшему любовнику». Но решила, что на столярные работы «муж в аренду» приедет быстрее…

С мастером мы прибыли к моим дверям практически одновременно. И замок он поменял на раз-два. Едва он закончил, и я стала рассчитываться с ним за услугу, как в коридоре раздался звук остановившегося лифта, а спустя несколько секунд с той стороны двери раздался скрежет: судя по всему, в замок пытались запихнуть ключ. Безуспешно.

Потом у взломщика в ход пошли заклинания. В основном – из пособий по анатомии и физиологии. Так что если бы я своими глазами не видела диплом переводчика на имя Игоря Сергеевича Маханенковского, то подумала бы, что с той стороны в мою скромную старенькую двушку жаждет попасть как минимум почетный проктолог-гинеколог-уролог.

В дверь начали долбить кулаками, ногами.

Мы со слесарем все это время тихо стояли в коридоре. К слову, щуплый мужичонка в кепочке и пиджаке, с чемоданчиком, цепко зажатом в кулачках на уровне сердца, напоминал в этот момент суриката. Он замер, потом нервно сглотнул и взглянул на меня со смесью испуга и осуждения. Я прямо почувствовала себя Белоснежкой, перед которой стоял один из гномов.

– Предупреждать же надо… – тихо выдохнул слесарь, видимо, поняв, что чуть замешкайся он – удары могли бы прийтись не по двери, а по нему.

Я шепотом предложила:

– Извините. Может, пока он не уйдет – чайку?

Мужичок постоял, подумал… и согласился.

В итоге мы три часа пили чай. Сначала – с конфетами. Потом, когда те закончились, – с блинчиками, которые я решила испечь (Игорь все бушевал под дверью), затем, когда блинчики благополучно обжились у нас в желудках – мы пили чай с ноутбуком.

Бывший уже не бушевал. Он затих под дверью. Но я специально каждые пятнадцать минут проверяла: может ушел? Но нет, Игорь проявлял завидное упорство. Он меня так не осаждал, когда предложение делал, как сейчас мою дверь. Что еще раз подтверждало: Нику Белоус он любил меньше, чем ее жилплощадь, на которую так жаждал попасть. А еще эксфренд очень уважал деньги. Но это я и так знала: оставлять официанту на чай пятикопеечные монеты… Но тогда я на это внимания не обращала. Думала, мне просто попался экономный экземпляр.

Мастер, уже почти пустивший корни у меня на кухне, как-то прикипел душой и к ноуту с фильмом, и вазочке с вишневым вареньем, и нет-нет, да и косил на меня взглядом. Причем мужским таким взглядом. Оценивающим. А потом неожиданно спросил:

– А может, вам еще что-то нужно починить? Я тихо и по-быстрому. Зачем зря время терять?

Я, как раз собравшаяся в очередной «проверочный» рейд в прихожую, так и замерла. Да, таких предложений я еще не получала. Нет, ко мне подкатывали как – то с фразой «Какая прелесть! Это ваши ноги?» и «Вы не могли бы меня разбудить завтра звонком на сотовый телефон, а то я боюсь проспать», и даже в соцсети один оригинал решил начать знакомство с фразы: «Привет! Не знаешь, как варить пельмени?».

Подкатывать ко мне по – разному подкатывали, но ремонта еще никто не прилагал. На мое счастье терпение Игоря все же закончилось, и он отчалил. Когда я с радостью сообщила об этом загостившемуся мастеру, тот отчего-то опечалился, засобирался, но… двойную плату (за простой и работу, связанную с риском) все же взял. Жмот!

А я… глянула на часы и начала быстро собираться: до отлета самолета оставалось всего пару часов. Загранпаспорт у меня был, отпуск вроде-как дали… И обида на козла Игоря тоже имелась. Как и разумное опасение: не засел ли озверевший бывший где-нибудь у подъезда, в кустах?

Я вызвала такси, а когда машина подъехала, то буквально скатилась по лестнице, заскочила на заднее сидение едва ли не за секунду и тут же захлопнула дверь. Все! Поехали!

Зато в аэропорту, в зале ожидания, у меня было время подумать. Зря. Нельзя женщине думать. Особенно о предателях. От этого портится настроение, появляются морщины, течет тушь и набираются лишние килограммы.

Все же бабуля была права два года назад, когда лишь взглянув на Игоря, припечатала: любовник – неплохой, муж – никакой. Тогда, помнится, я обиделась. Но ба, побывавшая в ЗАГСе трижды и имевшая бессчетное множество поклонников, разбиралась в мужчинах преотлично. К слову, бабуля – это и была самая адекватная часть моей семьи. От остальных представителей семейства Белоус я откочевала в тринадцать лет.

Но, по-моему, ни мама, ни папа этого бегства даже и не заметили: он был увлечен фотографией и постоянно пропадал в экспедициях, она – в лаборатории и грантовских исследованиях… А еще с нами жила сестра отца, актриса сериалов, которая категорически запрещала называть ее тетей. Только Эммой. Она была вечно в погоне за красотой: сколько ее помню, дома я ее в человеческом облике ни разу не видела: то жуткая маска для лица или для волос, то патчи, то антицеллюлитное обертывание… А еще, когда отец возвращался из командировок, у нас постоянно были гости. Иногда допоздна. Иногда – скопом. Именно благодаря гостям я поняла, что на кухне хрущевки может уместиться до восемнадцати человек в нормальном и до двадцати пяти – в одухотворённом красивыми снимками состоянии.

Зато в семь лет я уже сносно жарила яичницу, в восемь – забирала младших из детского сада, в десять – оплачивала счета за коммуналку, а в тринадцать – я нечаянно оказалась у бабушки. Тогда с ней случился гипертонический криз. Отец был в очередной командировке, мама – в отчетах, а младшая как раз освоила варку макарон. В общем, я переехала на другой конец города к ба, чтобы помочь ей первое время после больницы. Думала – это на пару недель. Ну месяц-два. Оказалось… Оказалось, что насовсем.

Из воспоминаний, нахлынувших неожиданно, меня выдернул голос диспетчера:

– Объявляется посадка…

Это был мой рейс! Я встала, зажав в руке посадочный талон, и уже шла к выходу, когда с той стороны, где находились арки досмотра, донеслось:

– Ты! Ты здесь!

Я вздрогнула и напряглась, готовая в любой момент бежать и убеждая себя, что между нами зона таможенного контроля. Медленно обернулась.

Нет. Это просто кто-то встретил кого-то. Просто голос… Очень похожий. Я машинально сделала шаг, все еще глядя в сторону и… врезалась в чью-то широкую спину. От удара дыхание перехватило, нога подвернулась и я начала падать, вцепившись в первое, что попалось.

Увы, попался под руку карман на джинсах у белобрысого парня, в которого я как раз и врезалась. И джинсы поехали вниз…

И даже чуть – чуть показался белый трикотаж, обтягивавший упругую мужскую ягодицу, когда ее обладатель попытался повернуться. Не сказать, чтобы это у него хорошо получилось, но меня он все же увидел.

– Зачем вы лезете ко мне в штаны? – ошеломленно спросил он. И удивления в его голосе было даже больше, чем злости, как будто я не за карман его джинсов ухватилась, а уже стянула с него трусы и сейчас вообще повалю на пол и начну насил… требовать продолжения рода.

Но я же не нарочно! А этот… уставился на меня своими зеркальными солнцезащитными очками в пол – лица и думает всякую ерунду Нет, чтобы помочь встать бедной девушке, которая едва виском об плитку не припечаталась, – ну хорошо, не виском, а кое-чем помягче, но все равно!

– Ни к кому я не лезу, – буркнула я, по-прежнему болтаясь на злополучном кармане. – Просто равновесие потеряла.

– Обычно его теряют, падая, а не хватая всех подряд за зад, – парировал блондин.

– Да нужен мне ваш зад! – прокряхтела я, собирая разъехавшиеся ноги в кучу. – У вас же не ягодицы Девида Бэкхема, чтобы на них просто так кидаться…

Сосредоточившись, я попыталась встать, опираясь на злополучный карман. Ткань предательски затрещала и… он оторвался.

– Ой, – пискнула я. Получилось как – то неудобно.

Хотя в этой неловкой ситуации был один плюс: я не упала. Хотя бы на пол. Зато в глазах случайного незнакомца – очень даже. Оставалось утешаться тем, что моральные терзания – не гематомы. Посторонним в глаза не бросаются. А вот фингал под глазом…. Или разбитая губа…

Выпрямившись, я так и осталась стоять с оторванным карманом, хорошо еще на самих джинсах дыры не было. Блондин, сверкнув на меня своими черными очками, подтянул штаны, и злобно припечатал:

– Чокнутая.

А потом развернулся и пошел к терминалу. Я смотрела на удаляющуюся широкую спину. И мне было жутко стыдно. Очень. Мало того, что повела себя как дура, оторвала карман, так еще и нахамила совершенно случайно: а ведь зад у него, к слову, был ничуть не хуже, чем у знаменитого футболиста…

Я закусила щеку, приводя мысли в порядок, тряхнула головой, словно этот жест помог бы выкинуть оттуда лишнее, и решительно поспешила к телескопическому трапу.

Каково же было мое удивление, когда выяснилось, что в самолете мое место почти рядом с тем, кого я бы предпочла больше в своей жизни не встречать: парнем, буквально недавно лишившимся кармана.

Нас друг от друга отделял лишь старичок преклонного возраста. Надо ли говорить, что ни блондин, усевшийся у окна с таким выражением лица, словно впервые видит меня, ни я, разместившаяся в проходе, не обрадовались.

Когда самолет взлетел, я набралась храбрости, и, повернувшись к парню, решила извиниться:

– Мне очень жаль, что из-за меня оборвался ваш карман…

Ноль эмоций.

Я подумала, что блондин мог запросто не услышать: я же говорила негромко. Повторила погромче… А потом уже в полный голос. Тот же эффект. Уже хотела было махнуть рукой на извинения, когда старичок, через которого я слегка перегибалась, решил проявить инициативу и помочь. Вот только проблема состояла в том, что дедушка оказался тугим на ухо. Оттого на весь салон грянуло:

– Она говорит, что сожалеет, что из-за нее ты стал оборванцем!

Блондин вздрогнул, выпрямился, черные очки съехали с его носа, и я поняла, что он дремал. Стало очень – очень стыдно. Судя по всему, сегодня судьба решила мне от щедрот выдать годовой запас смущения. И ладно бы перед разными людьми…

– Что? – ошеломленно переспросил парень, поправляя очки, под которыми прятались зеленые сонные глаза.

– Она говорит, что сожалеет, что ты – голодранец, – услужливо проорал старик.

Блондин закашлялся.

– Я не это имела в виду! – горячо запротестовала я. – Я говорила, что мне очень…

Но старик, который подумал, что его уличили во вранье, решительно встал на защиту свой репутации, перебив меня:

– Именно это и говорила. Я сам слышал! А сейчас – отпирается… Совсем как моя жена…

Вот верно говорила бабуля: молчание – это путь к счастью. В моем случае – еще и к спокойствию. Но последнего явно не предвиделось.

Дедок, которому, видимо, было скучно, провел в своей голове какие-то одному ему ведомые параллели и пришел к определенным (и на мой взгляд слегка странным) выводам:

– Ребята, а вы часом не женаты? – он повернул голову сначала в одну, потом в другую сторону.

Наше синхронное с блондином «Нет!» было дедуле ответом. Но старичок будто уверился в обратном. А потом он начал рассказывать о своей жене. Очень громко. Наверное, чтоб и самому было слышно. Судя по всему, этим дедуля и планировал заняться оставшиеся двенадцать часов. Я содрогнулась, представив, что придется все это время выслушивать биографию сего почтенного джентльмена и… Оказалась права. При высадке с борта самолета помимо головной боли и дикой зависти к блондину (он за своими черными очками умудрился не только уснуть, но и даже посапывал в нужных местах, являясь отличным собеседником для разливавшегося соловьем старичка) я вынесла важное для себя решение: я замуж не хочу! Во всяком случае, ближайшие пару лет – так точно: столь неизгладимое впечатление на меня произвел рассказ попутчика.

Покинув самолет и «любимых соседей» я тут же вляпалась в контроль и пограничный досмотр. Впрочем, как и все остальные, только с той лишь разницей, что оказалась в конце очереди.

Контроль оказался муторным, я проходила одной из последних.