скачать книгу бесплатно
Герман инстинктивно вытянул вперед руки и пошарил вокруг. Кошмар продолжался, он нигде не находил ничего. Ни деревьев, ни кустов, ни скальной стены… ничего, что могло бы дать хоть какое-то представление о том, куда он попал. Можно было бы попытаться вспомнить все то, что предшествовало беде, но Герман был сейчас не в состоянии что-то вспоминать. Он опустился на колени. Ладони наткнулись на колючие крошки, и это обрадовало Германа. К нему вернулось хотя бы одно знакомое чувство, а в его положении это был уже серьезный прогресс.
Решив, что безопаснее передвигаться на четвереньках, по крайней мере не упадет в случае чего, Герман стал ощупывать пол вокруг себя. Конечно, как и все его коллеги – боевые летчики, он проходил курс выживания в экстремальных ситуациях, только, к сожалению, там не говорилось, как определить на ощупь, что у тебя под ногами. Но в любом случае Александров мог поклясться, что это был… камень. Неровный, не слишком хорошо обработанный камень, холодный, твердый, без щелей, что бывают при искусственной кладке, и шероховатый… Герману смутно вспомнилось, что такая монолитная горная порода обычно бывает светло?коричневого или желтовато?коричневого цвета. А может, и нет – тут же опроверг он сам себя, – может, как раз не желтого, а серого, такого, как гранит, который им показывала учительница природоведения в средней школе.
Неожиданно накатила радость. К нему вернулась способность рассуждать, разве этого мало? Осмелев, Герман осторожно двинулся вперед. Передвигаться на четвереньках было непривычно, но иначе можно угодить в пропасть – каменная поверхность в любой момент может кончиться, а что там внизу, один бог знает… или, как сказал бы местный житель, Аллах.
Герман вспомнил по ассоциации Гаруна и его маму Загидат, и тут же перед его мысленным взором возникло лицо Валерии. Теперь, когда он потерял внешнее зрение, внутреннее, вкупе с воображением, стало работать значительно четче, и Герман мог поклясться, что видит каждую мельчайшую черточку милого лица. В ее глазах была тревога. Господи, что же он сидит, она наверняка волнуется!
– Лера! – позвал Герман. – Лера, ты где?
Он помнил, что взбесившийся конь унес его далеко от того места, где были Лера с Гаруном, но ведь и они вряд ли остались там, где были. Наверняка ищут его, нужно помочь им, подать голос.
– Лера! – во всю глотку закричал Герман. – Гарун! Вы где? Я ничего не вижу, идите на мой голос!
Странно как, гулко звучит его голос, как будто кричит кто-то другой. Может, от удара его оглушило? Тогда придется утешаться тем, что хоть вообще сохранилась способность различать звуки.
– Ребята, я здесь! – закричал он вновь. – Где вы, подайте голос, я ничего не вижу!
Герман замолчал. Странно. Голос звучит так, словно он находится в большом, пустом помещении. В голове мелькнула одна мысль, но Герман тут же ее отбросил. Глупости все это. Что за зал такой может быть среди гор, в почти безлюдных местах? Наверняка его просто подводит собственный слух, и больше ничего. Ладно, вот восстановится нормальный слух… и зрение, тогда все станет на свои места и он еще посмеется вместе со всеми над нынешними страхами. А пока… Черт, ну почему же они не отвечают, ни Гарун, ни Лера? А вдруг он их просто не слышит?
Не слышит? Герман ударил ладонью по полу и с радостью убедился, что слух в порядке, в этом можно не сомневаться. Но даже если предположить нереальное, поставить под сомнение его способность слышать и допустить, что ребята ему отвечают, а он не слышит, то все равно они уже могли бы его найти.
Уж прикосновение он почувствовал бы. Тьфу, чушь, несусветная! А может, он вообще бредит? Или спит?
Неожиданно откуда-то, словно издалека, донесся гул. Он усиливался, но Герман никак не мог определить, откуда он идет и что означает этот звук. Гул нарастал, теперь Герман почувствовал его даже ладонями, прижатыми к каменной поверхности. Она мелко подрагивала.
В душу стал заползать страх. Гул приближался. Только этого не хватало. Надо срочно где-то укрыться. То, что может издавать такие звуки, раскатает его в блин и даже воинского звания не спросит!
Черт, как же тяжело быть слепым. Быстрее бы зрение возвращалось!
Не поднимаясь с четверенек, Герман быстро двинулся вперед. Никакой преграды на пути не встретилось, да и провала, слава богу, тоже. Герман приободрился. Еще бы знать, в том ли направлении он двигается… Вдруг все наоборот? Вдруг то место, которое он только что покинул, и было самым безопасным? Тогда плата за ошибку будет очень высока!
А гул между тем все приближался. Герман мог поклясться, что уже различает некоторый ритм в этом усиливающемся звуке, но радости ему это не добавляло. Ведь он все еще не мог определить, с какой стороны надо ждать опасность. Вроде бы справа… Да-да, скорее всего так!
Герман по привычке повернул голову направо и увидел? Господи, он видит! Пока, правда, лишь странные легкие всполохи, но разве этого мало? Он видит! Видит!!!
Зрение улучшалось с каждой секундой. Всполохи становились все ярче, уже можно было сказать, что они красновато-желтые. И светились они в той стороне, откуда шел звук… Нет, неспроста все это, ох неспроста! Чем быстрее найдешь укрытие, тем будет лучше.
Лучше бы не встречаться с неведомым существом, которое между тем стремительно приближалось. Тем более что Герману было уже ясно, в каком направлении нужно двигаться. Суетливо ощупывая пространство перед собой, он стал перемещаться в сторону от пути, по которому, очевидно, намеревалось прошествовать неизвестно что. Был бы он в воздухе, сказал бы, что уходит с курса, но, находясь в такой нелепой позе – изображая в лучшем случае луноход, – он, естественно, думал приземленнее.
Первая по-настоящему яркая вспышка ударила по глазам в тот момент, когда Герман, по его расчетам, прополз уже метра два. Свет, правда тут же погасший, был настолько силен, что Герман невольно закрыл глаза и вытер тыльной стороной ладони выступившую слезу. Ему не удалось ничего увидеть, но само то, что зрение вернулось настолько, что приходится смежать веки, чтобы сияние не слепило, радовало его несказанно. Теперь бы еще избавиться от…
Додумать он не успел – от новой вспышки глазам стало больно даже сквозь опущенные веки. И чем ближе был грохот, тем они чаще становились! Майор почувствовал, что надо уходить с дороги поскорее. Он рванул вперед… и тут же был наказан. Все-таки бегать на четвереньках не слишком удобно. Наступив коленом на собственные же пальцы, Герман повалился ничком и больно ударился лбом обо что-то твердое.
Пощупав здоровенную шишку на лбу – и когда только вырасти успела, – Герман провел рукой по преграде. Это была… стена? По крайней мере, в том месте, где он находился, без сомнения! Гладкая, словно бы отполированная, холодная. Но это дойдет до Германа позже, а сейчас он, по глупости открыв глаза, как раз когда вспыхнул ослепительный свет, просто прижался к стене, моля Бога, чтобы все это поскорее кончилось и то неведомое, что несется на него, прошло мимо.
Это неведомое приближалось. Герман больше не осмеливался открывать глаза, все равно ведь, смотри не смотри, ничего не увидишь. Лучше глаза поберечь. И все же он не вытерпел – в тот момент, когда, по его расчетам, до чудовища оставалось метров десять, он, тщательно прищурившись, повернулся к нему лицом. Вспышки были такие короткие, что рассмотреть что-то было почти невозможно – это все равно что пытаться разглядеть лицо фотографа в тот момент, когда он включает фотовспышку. И все-таки Герман увидел… увидел, как что-то огромное, пышущее тяжелым горячим дыханием поравнялось с ним и, едва не задев, пронеслось дальше. Те же вспышки, тот же грохот, но теперь в другом конце коридора… Коридора? Коридора?!!!
* * *
– Загидат! – Курбан повернул голову в сторону открытой двери веранды. – Загидат!
Вместо статной и полнолицей супруги хозяина появилась его дочь, худенькая стройная девочка лет десяти-двенадцати с круглыми глазами и солнечной улыбкой. Она бросила любопытный взгляд на гостей и застыла, не отрывая глаз от отца. Весь ее вид говорил о том, что она с радостью выполнит любое его поручение и справится не хуже мамы. Ну разве что чуть-чуть ей уступит, но только ей, и больше никому!
– О, Аминочка пришла! – расплывшись в улыбке воскликнул Курбан и повернулся к Панаме и Мартину. – Моя самая любимая дочурка!
При этих словах отца девчушка зарделась от смущения.
– А мама где? – спросил Курбан, делая вид, что ничего не заметил. – Куда все запропастились? Гарун еще не вернулся?
– Мама на кухне, там соседка пришла! – Амина опять посмотрела на приезжих. – Но ты скажи, я все принесу! Я умею!
– Да ну? – засмеялся отец. – Вот какая помощница у моей Загидат! А вот мне помогать некому. Гамид убежал, Гарун кататься уехал. Так как, он еще не вернулся?
Девочка посерьезнела и отрицательно дернула головой.
– Странно. – Курбан нахмурился. – Такого еще не было, чтобы он так… Ты не думай, – заговорил он, повернувшись лицом к Панаме, но глядя на Мартина, – он у меня парень ответственный. Просто ума не приложу, что могло такое произойти, почему их так долго нет?
Геннадий не поверил Алиеву. И не только потому, что тот, говоря это, бросил быстрый взгляд на дочь, словно предостерегая от чего-то. Сам его тон наводил на сомнения. Было ясно, что Курбан очень встревожен, хотя и пытается это скрыть. Причем он знает, чего боится, иначе с чего бы он так переживал. Подумаешь, загуляла молодежь, ну опаздывают, чего ж так напрягаться? Нет, по всему чувствовалось, что Алиев опасается чего-то определенного.
– Курбан, скажи откровенно, – спросил Панама, – здесь опасно?
Еще в первые минуты знакомства они решили обойтись без лишних церемоний и обращаться друг к другу на ты.
– Что ты имеешь в виду? – вскинул бровь хозяин дома, легким взмахом руки отсылая дочь обратно к матери.
– Ну, мало ли какие могут возникнуть проблемы… – уклончиво проговорил Геннадий. – Чечены, бандиты…
– У чеченцев и без нас головной боли хватает, – со вздохом сказал Курбан. – Им бы у себя разобраться. А бандиты… бывает, что где-то они и появляются, но не здесь. Можешь не верить, но в наше селение они ни разу не заходили. Хотя, казалось бы, на самой границе стоим, где бы и объявиться, как не тут. Ваххабиты тоже нас обходят стороной. Были как-то раз до войны… до второй войны, как вы ее называете. А как бои у соседей начались, этих кастровцев как ветром сдуло.
– Постой, как ты сказал? Кастровцы? – усмехнулся Геннадий. – Это почему? Из-за бороды?
– И из-за нее тоже, – кивнул Алиев. – Да и такие же неугомонные. Вон, довел Фидель Кубу до ручки, не без нашей помощи, конечно. А ведь как всех в рай зазывал! Теперь вот эти… Нет чтобы на Афган посмотреть, там эти воины… Язык не поворачивается назвать это отродье святым именем, превратили страну в концлагерь! Религиозный концлагерь, и всему миру говорят, идите под нас, мы и вам такую жизнь устроим. Пойдете нашим путем, и ваша страна в Средневековье вернется. А потом удивляются, как это люди не хотят их поддерживать. И все свою бескомпромиссность демонстрируют! Но кастровцам время помогло, тогда еще не все узнали, что такое власть слуг гегемона. А вот ваххабитам сочувствие найти труднее.
– Ну, если все так хорошо, тогда почему ты так… беспокоишься? – в упор спросил Панама. – Покатаются ребята и приедут! Или есть что-то такое, о чем ты не хочешь говорить?
Курбан вздрогнул. Даже не слишком проницательный человек не мог бы не заметить, как тяготит хозяина необходимость утаивать от гостя неприятную информацию. Геннадию показалось даже, что вот сейчас он отбросит свою скрытность и все расскажет, но тут вмешался Свенсон.
Швед знаками показал Геннадию, что хочет говорить и просит позвать Валерию. Капитан тоже знаками дал понять, что не может пока выполнить его просьбу. Фигура из пальцев обеих рук и содержимое пяти рюмок водки, выпитых за обедом, помогли ему довольно образно изобразить конную прогулку.
– Лера, Герман и Гарун! – несколько раз повторил он во время своей пантомимы.
Мартин кивнул и в ответ приложил кулак к уху. По всей видимости, это должно было означать, что он желает позвонить. Нет проблем! В машине «Инмарсат» с автоматической настройкой на спутник.
– Ноу проблем! – Панама для убедительности поднял ладонь правой руки. – Проблем ноу! Гоу авто!
Рыжий капитан встал и, приложив руку к груди, обратился к хозяину дома:
– Извини, брат, иностранец поговорить захотел! Нашел блин время! – Панама хотел предложить перед уходом выпить на посошок, но, вспомнив, что они никуда не уходят, махнул рукой. – Сам понимаешь, начальство. Эх, что за люди, любой разговор поломают! Не понять им нас, русских! Эх, знал бы…
Геннадий не договорил. Тяжелая рука скандинавского гиганта легла ему на плечо. Капитан плюхнулся на то же место, с которого только что встал.
– Ты чего? – всполошился он, но Мартин сделал успокоительный жест рукой, сиди, мол, я сам разберусь. Он протянул руку. Ах да, швед просит брелок дистанционного управления и ключи от машины.
– Ага, вот они! И правда, чего всем ходить? Взрослый человек, сам во всем разберешься! – согласно закивал Панама. – Вот, пожалуйста!
Швед направился к двери, Геннадий посмотрел ему вслед и повернулся к Курбану.
– Вроде бы и мужик нормальный, – он кивнул в сторону окна, – а все не наш. Не понимает вещей элементарных! Ни посидеть с ним за бутылочкой, ни пообщаться! Вот мы с тобой, как люди, сели, выпили, поговорили… ближе стали. Я тебя лучше понимать начал, ты меня тоже. А Мартин, он как бы и с нами, и нет! Не пьет, с бабами его ни разу не заметил. Странный какой-то. Будь я на его месте, Лерку бы… Ну да ладно, деньги хорошие платит, и на том спасибо! А что не пьет, так нам больше останется.
Панама громко рассмеялся и посмотрел на собеседника. А заметив нетерпеливый взгляд, брошенный тем в сторону ворот, вспомнил, что так и не получил ответа на свой вопрос.
– Так что ты там говорил про ваше озеро? – вкрадчиво спросил он. – Какая беда у вас там завелась?
Курбан медленно повернул голову и посмотрел в глаза гостя. Взгляды встретились, и Геннадий, повидавший многое, не раз ощущавший на себе тяжесть генеральских взглядов, вздрогнул. Господи, лучше бы он не спрашивал, пронеслось в голове капитана. На что ему сдалась эта дурацкая лужа с ее тайнами? Да и какое такое может быть озеро так высоко в горах? Небось запрудили какой-нибудь горный ручей и насочиняли бог весть что!
Но почему тогда так помрачнело лицо хозяина дома? Почему так побледнела кожа на костяшках его пальцев, сжатых в кулак? Нет, брат, все не так просто.
– Гена, – горец произносил слова твердо, но было видно, как трудно это ему дается, – ты… вы все мои гости. Я, моя семья, мои дети, мы все несем ответственность за вас. За вашу жизнь, за вашу честь, за свободу. Понимаешь, есть вещи, которые не нужно трогать. Тайны, которые нужно просто принимать и не пытаться разгадать… чтобы не было беды.
Курбан замолчал. Он резким движением схватил со стола бутылку, уверенной рукой, не пролив ни капли, наполнил две рюмки и знаком, без слов, предложил выпить. Панама с готовностью взял свою рюмку и одним глотком отправил ее содержимое в рот.
– Ладно, раз не удалось оградить ваш слух от нашей беды… от проклятия нашего селения, то кое-что я тебе расскажу. Но перед этим предупреждаю, я скажу не все и не все из того, что я скажу, – правда. Потому как сам ее не знаю. Да и отец, от которого я это услышал, тоже, конечно, не все знал. Сам знаешь, когда что-то передается от деда к отцу, от отца к сыну, сами собой появляются вещи, которых на самом деле нет и не было. – Курбан, решившийся наконец открыть душу, стал заметно успокаиваться. – И еще, с того момента, как ты услышишь то, о чем просишь, ответственность за сохранение тайны, за жизнь людей – твоих друзей, моей семьи, всего селения и еще многих других ляжет на тебя. Ты готов взять на себя этот груз?
Кто знает, возможно, если бы Пономарев был трезв, он призадумался бы, стоит ли ему вообще втягиваться в проблемы далекого аула, но выпитое, хотя и не лишило его пока способности думать, бесшабашности прибавило. Решив, что слова в данном случае излишни, Геннадий просто кивнул головой и ударил себя кулаком в грудь. Дескать, он – скала, будет тверд и молчалив что твой гранит.
Курбан кивнул. Было видно, что он никак не может решиться и начать свое повествование.
– Знаешь, – заговорил он после долгого молчания и бросил взгляд в окно, – у каждого народа есть свои предания, свои предрассудки. Свои… страшилки, пугавшие предков еще в те времена, когда не было ни электричества, ни книг. Заканчивался очередной изнурительный рабочий день, и приходил вечер. В горах темнеет быстро, стоит только зайти солнцу – и все, уже ночь. А человек устроен так, что ему нужно не только есть, не только работать… он еще и общаться хочет. Ведь, не будь общения, не будь задушевных разговоров с друзьями, кем ты тогда станешь? Аллах далеко, жить по установленным правилам не всегда удобно! И только глаза друзей, глаза родственников, перед которыми ты не можешь оступиться, перед которыми ты не можешь поступить так, чтобы потом со стыдом отводить взгляд, заставляют тебя каждый день, каждую минуту выверять свои поступки по совести. И если твоя душа чиста, если ты можешь смело держаться как равный среди таких же, как ты, мужчин, вот тогда и начинаются те самые беседы, когда люди передают друг другу самое сокровенное.
Не знаю точно, когда это было, но, как говорят старшие, война с Белым царем тогда только начиналась. Белым царем в горах всегда вашего императора звали… Не знаю, почему Белым, но так уж сложилось. Третий имам, известный всем как Шамиль, еще только начинал собирать людей, и не все сразу поняли, какая большая и долгая битва предстоит и сколько людей погибнет…
Ну и вот, жил тогда один чабан. Звали его Муртуз. Был он человек небогатый, работал на других, но все Муртуза уважали и доверяли ему своих овец. Служил он добросовестно, волки у него оставались голодными, а барашки жирными и ухоженными. Просто удивительно было – вокруг все аулы страдали от серых хищников, а в нашем тишь и благодать. А секрет был в том, что помогали Муртузу его овчарки. Ходили даже разговоры, что собаки так его слушаются, потому что он знает язык собачий. Выдумка, конечно, но что-то за этим было. Понимал, наверное, он душу собачью, вот что. Или волки чуяли, где человек добросовестно сторожит, а где так, для вида болтается. У людей ведь тоже так: вор не сразу в дом или магазин полезет, он разведку проведет, посмотрит, можно дело свое сделать или нет. И если там слишком опасно, ни за что не сунется.
Курбан вновь посмотрел в окно. Затем перевел глаза на гостя: может, неинтересно тому, может, заснул? Но зря надеялся, Панама был не из тех, кому безразличны чужые тайны.
– Ты говори, говори, я слушаю! – заверил он. – Что там с Муртузом стряслось?
– Случилось это в тот день, когда погиб один из наших сельчан, – продолжил свой рассказ горец. – В том, что человек умирает, ничего необычного нет, но в тот раз смерть была странная. Грозы в наших горах дело привычное, бывает, что и людям удары достаются. Вон, к примеру, в прошлом году старушка одна из соседнего аула сено на зиму заготавливала и не заметила, как туча подошла. Пошел дождь, спрятаться не успела, промокла вся. Видит, дождь не кончается, взвалила на себя что собрала и пошла. Ее молнией и шарахнуло. Да, наверное, сжалился Всевышний, живой ее оставил. И, представь, зрение у нее после этого улучшилось. Загидат ее видела, говорит, что у той седина исчезла. Но не всем так везет. В тот день, про который я говорю, и дождя-то не было, а очевидцы утверждают, что ударила молния сверху и убила сельчанина. Думаю, догадываешься, где это произошло?
– У озера? – выпалил Геннадий.
– Чуть выше, – кивнул Курбан. – На горе, что над озером. Похоронили покойного, как положено, в тот же день… Сели молитвы читать, у вас это поминками называется, у нас кургулин. Пришел и Муртуз… Что странно, вечером пришел, хотя, как узнал о беде, обещал еще днем вернуться. Ну, мало ли как бывает, никто ему слова ни сказал. А он как в воду опущенный, не говорит ни с кем… короче говоря, сам не свой.
То ли старики заметили, то ли кто из друзей, но стали расспрашивать Муртуза. Как дела, что видел, с кем встречался… Вначале он отмалчивался, но потом разговорился. И сообщил, что действительно сегодня встретил людей. Вначале даже подумал, что это абреки, вели себя так… как нормальные люди не ведут. Их было трое. Они подошли к отаре, выбрали барашка и, не спрашивая никого, зарезали его для себя. Муртуз возражал, но те его и слушать не стали.
– А как же собаки? – удивился Панама. – Они-то почему не порвали чужаков? Или они комнатные у вас?
– Комнатные? – Курбан чуть не задохнулся от возмущения. – Вот ты попробуй войти в дом, когда здесь меня или Загидат нет, тогда узнаешь, какие у нас комнатные!
Геннадий мгновенно вспомнил пса, который сегодня встречал хозяина дома. Да уж, с таким на медведя можно ходить! О чем он и поспешил сказать Курбану.
– То-то же, – удовлетворенно кивнул Алиев. – А это, между прочим, потомки его собачек! Помельчали, правда, у Муртуза они крупнее были. И не один кобель был у него, а целых четыре.
– И что?
– А то, – буркнул Курбан. – Убежали они.
– Как это?
– А вот так! – Горец вновь посмотрел в окно. – Вначале бросились на чужих, а потом вдруг завыли и убежали. Они вообще больше не вернулись. Люди говорят, что после этого новые волки появились, черные, большие и совсем никого не боятся. Ни человека, ни своего брата, овчарку.
– О, я слышал о таком! – воскликнул Геннадий. – Или в газете читал. Ученые потом писали, что такого быть не может. Что это сказки…
– Дураки они, эти ваши ученые. – Курбан привстал и выглянул в окно. Что-то гортанно крикнул бегающему во дворе Гамидику и вернулся к разговору. – Ваших бы ученых… Вред от них один.
– А Муртуз что сделал? – Панама следил, чтобы разговор не перешел на другое. – Он что, не пытался объясниться с грабителями?
– Пытался! И с кинжалом на них кинулся! Хотя был один, а их трое. – Горец поднял глаза и посмотрел на гостя. – Но не добежал. Молнией его ударило.
– Молнией?
– Молнией, – кивнул Курбан. – А когда пришел в себя, видит, чужаки стоят над ним и ждут, пока он в себя придет. Он снова за кинжал схватился, да только те быстрее были. Приложили так, что Муртуз нескоро пришел в себя. И сказали, что теперь озеро принадлежит им и чтобы никто не смел туда соваться. А за это, мол, они нам дадут молодость и здоровье. Защиту обещали.
– И что, ваши согласились?
– Какой согласились? – возмутился Алиев. – Не мужчины, что ли?
– А что сделали?
– Сначала всем не верилось – так в горах себя не ведут! А потом решили проверить, Муртуз ведь был не такой человек, чтобы глупости болтать. Собрались крепкие ребята, вооружились, как и положено, выбрали старших, кто пойдет с ними, и отправились…
Горец не договорил. Неожиданно, в очередной раз глянув в окно, он вскочил из-за стола. Панама подумал, что это вернулись ребята, и тоже подхватился, но двор был пуст.
– Что случилось? – спросил он. – В чем дело?
– Да товарищ твой. – Курбан показал на машину. – Он, как поговорил по телефону, вышел за ворота, и до сих пор его нет. Нехорошо это! Чужой человек, языка не знает… Мало ли что может случиться? А позор потом на мой дом ляжет! И Гаруна, как назло, все нет и нет. Ты посиди, а я пойду посмотрю, где он.
– Нет, я с тобой! – Панаме стало неловко. Увлекся разговором и совсем забыл про шведа. А ведь он словно ребенок, заблудится и даже помощи попросить не сможет. – Елки-палки, что же это я! Совсем голову потерял!
Ругая себя последними словами, он выскочил следом за Алиевым, который трусил к воротам. Выскочив на пыльную дорогу, прорезающую все село, они стали нервно озираться. Мартина не было.
Курбан что-то выкрикнул на своем языке и стал стучаться к соседям. Не дождавшись, пока те откликнутся, он открыл калитку и, увидев кого-то из домочадцев, стал что-то быстро говорить. Оператор не понял ни слова, но и так было понятно, что речь идет о шведе.
Не прошло и минуты, как Алиев вышел и перебежал к другому дому. Он забарабанил кулаком в дверь и, не услышав ответа, повернулся к Геннадию.
– Чего стоишь? – крикнул горец Панаме. – Иди по той стороне, спрашивай у людей! Не дай Аллах, он ушел…
О том, куда мог уйти Свенсон, Курбан вслух не сказал, лишь сокрушенно махнул рукой, но Геннадий все понял. Озеро! Алиев боялся, что гость направился к озеру!
