скачать книгу бесплатно
– В таких случаях лучше всего упирать на свое слабое здоровье, – авторитетно сказала Люда. – Совру, что доктор прописал мне свежий воздух и полный покой. Мама поверит – она сама всегда замечала, что я очень бледна. Кстати, почему бы не свозить ее туда прямо сегодня?
Дима аж подскочил:
– Сегодня?! Ты как хочешь, а я не поеду! У меня все тело ломит, а голова такая, будто я вчера напился!
– А ты и выпил немного. – Люда уже мыла посуду. Ее светлые, чуть влажные после умывания волосы светлой волной лежали на спине, и Диме, как всегда по утрам, захотелось поиграть ими, сжать в кулаке, почувствовать, как между пальцами льется их чистый тяжелый шелк. Он любил эту утреннюю, чуть сонную Люду и именно утром чаще всего желал ее. Но сейчас желание не просыпалось. Все заслонял дом – он разрастался в сознании чудовищной опухолью, мешал думать о другом, мешал жить.
– Я сама с ней поеду, если хочешь. – Люда методично ставила в сушку чашки и тарелки, и от этого мерного звона голова у Димы болела еще сильнее. Посуды накопилось много – в последние дни Люда совсем забросила хозяйство. – Нехорошо, если она явится туда в самый пиковый момент, когда мы… Словом, я еду, а ты…
– Конечно, нет!
…И конечно, он поехал. Люда никогда не спорила, не настаивала на своем, напротив – спокойно соглашалась с его решениями. Он сам их менял, прекрасно сознавая, что она права.
– Та-ак, – протянула Ирма, и после выразительной паузы повторила: – Та-ак.
Это слово вроде бы ничего не означало и вместе с тем прозвучало исчерпывающе. При этом нужно было видеть лицо Ирмы – застывшее, как у прокурора, который в упор рассматривает обвиняемого – отпетого негодяя. Мать засуетилась, дернула сына за рукав футболки:
– Отопри дом, я хочу посмотреть внутри!
Она явно торопилась закончить осмотр участка, который ее тяготил. Ирма со страдальческим видом созерцала заболоченную землю, поросшую жидким осинником и хилыми, будто чахоточными березками. Между тонких деревьев поблескивала стоячая вода. Земля мягко, по-болотному пружинила под ногами новых хозяев, их туфли выдавливали во мху глубокие ямки, постепенно наполнявшиеся влагой. Обувь у всех промокла сразу же, как они ступили на участок, отворив капризную тяжелую калитку, сооруженную из ржавой рамы и частой сетки-рабицы.
– Отопри же дом!
Он долго разбирался в связке ключей, все больше раздражался, пробуя отпереть старый замок, который ехидно вращался в ячейке, как будто, как и прежний хозяин дома, был немного навеселе. Дима хмурился и гневно кусал губы, спиной чувствуя презрительный взгляд Ирмы и растерянный, разочарованный – матери. Еще больше выводило из себя поведение Люды – она держалась так, будто не имела никакого отношения к этому злосчастному дому. Всю дорогу в машине – их везла Ирма – она читала какой-то женский журнал, изредка перекидываясь парой фраз то с матерью Димы, то с ним самим и совершенно игнорируя Ирму, как будто та значила не больше, чем простой таксист. Ирма злилась, отлично чувствуя этот настрой, но на конфликт не шла и сама к Люде тоже не обращалась. Дима сразу понял, что эти две женщины возненавидели друг друга с первого взгляда. Ирма, привыкшая повелевать, давать мудрые советы или, вернее сказать – приказы сразу распознала в девушке человека, который не позволит собой помыкать, а то еще, чего доброго, начнет помыкать другими. Люда при знакомстве глядела не в глаза Ирме, а чуть выше – в лоб, а улыбнуться не попыталась даже из вежливости. Ее взгляд выражал спокойное и чуть утомленное безразличие. Такой взгляд бывает у домохозяйки, которой навязывают товар, который она точно не собирается покупать. «Я тоже не в восторге от Ирмы, но Люда могла быть повежливей! – думал он. – Правда, меня тоже все время тянет ее оборвать…» Он всегда считал, что природа чересчур щедро одарила Ирму начальническими замашками, начисто отняв чувство меры и понимание разницы между своими проблемами и чужими. Ирме было дело до всего, и порой эта неугомонная воительница, которой по ошибке досталась от рождения ангельская, чуть сусальная внешность – синие глаза, загнутые ресницы, крохотный рот сердечком, – превращалась прямо-таки в беса.
Наконец он справился с замком, так упорно не желавшим впускать нового хозяина, и вошел в дом, который перед покупкой так толком и не осмотрел. «А зря! – мелькнуло у него в голове при первом же взгляде на кухню с низким дощатым потолком, куда попадали прямо с крыльца. – Я бы заставил Люду хоть немного прибраться, прежде чем кому-то это показывать! Воображаю, что сейчас запоет Ирма!»
Однако Ирма не то что петь – даже говорить ничего не стала. Она обошла кухню молча, так же молча осмотрела маленькую, примыкавшую к ней комнатку, где, судя по единственной мебели – топчану, заваленному тряпьем, – прежде была спальня хозяина. Затем поднялась по лестнице на второй этаж, за нею в полном смятении чувств, постоянно оглядываясь на Диму, последовала и мать. В ее глазах ясно читалось: «Какой кошмар!» Вскоре над головами у молодых заскрипели доски – это закадычные подруги осматривали наверху захламленную комнату со скошенными стенами. Оттуда доносился только скрип досок – ничего больше.
– Они молчат, – шепотом сказал Дима.
– Ты хочешь сказать – Ирма молчит, – во весь голос, ничуть не стесняясь, ответила Люда. – Твоя мама, я смотрю, при ней и слова сказать не смеет!
– Тс-с!
– Да и ты тоже! – с презрением бросила она, воинственно закидывая подбородок. Ясные глаза разом сделались жесткими и холодными. – Что она за птица такая?
– Вы все меня достали! – неожиданно сорвавшись, выпалил Дима, сжимая руки и чувствуя, как ногти впиваются в ладони. – Бабье – одно слово! Вам сразу надо завести склоку! Не нравится тебе Ирма – и что теперь?! Я ее тоже не выношу, сам не знаю за что! Тебе с ней не жить, так что закрой тему! У меня и так нервы на пределе!
Она как будто хотела что-то ответить, потом отвела взгляд, слегка пожала плечами и отошла к окну. Постояла, глядя на заросший палисадник, выходящий в узкий переулок, где не разъехались бы две машины. Открыла форточку, впустив в дом весенний воздух, глубоко вздохнула и тихо сказала, что признает свою вину. У нее, видно, и у самой нервы расшатались.
– Я же всегда извиняюсь, если виновата!
– Тогда и меня прости, – сразу остыв, попросил Дима. – Меня все здесь раздражает, и ты права – Ирма ходит с таким лицом, будто в дерьмо наступила. Мне мать жалко – та ей напоет, а она будет переживать.
Вскоре к ним спустилась похоронная процессия – иначе это и назвать было нельзя. Ирма шла, поджав губы, опустив сумрачные глаза, будто сопровождала гроб. У матери было застывшее лицо человека, который покорился злой судьбе и решил выпить горькую чашу до дна.
– Здесь не убрано, – начал было Дима, но мать остановила его выразительным жестом, призывающим к молчанию. Это и в самом деле все больше напоминало похороны. Люда не собиралась оживлять разговора. Она поправила волосы перед маленьким настенным зеркальцем, пошире открыла форточку и отдернула в сторону цветастую ситцевую занавеску с клубничным узором. Первой не выдержала Ирма. Она и так держала паузу слишком долго – ее стесняло присутствие незнакомки, «Диминой невесты».
– Сколько же здесь соток, если не секрет? Три, я думаю? Все так заросло этой мерзкой осиной, что и заборов не видать. Как это землемер пробрался!
– Четыре, – сдержанно ответил Дима. Ссориться с Ирмой он не собирался – себе дороже, да и мать расстроится. Однако короткая отповедь Люды его основательно уязвила. Это он-то боится Ирмы? Этой въедливой языкастой бабы, которую природа по ошибке наградила внешностью кроткого ангелочка с пасхальной открытки? Он боится ее, как боялся в детстве, потому что Ирма заботилась о его здоровье и мама из-за этого не покупала ему мороженого, не разрешала есть леденцы на палочке и записывала в одну спортивную секцию за другой (спорт он ненавидел)? Он боится ее?!
– Четыре? – Ирма вскинула на него синие, даже к шестидесяти годам не поблекшие глаза. – А кажется меньше. Это болото… Прямо комариный питомник. Сейчас апрель, еще терпимо, но меня вроде бы уже кто-то укусил. А что тут будет в мае?!
– Болото можно осушить, – негромко предположила мать, но ее робкая инициатива тут же была осмеяна. Ирма авторитетно заявила, что такое болото осушить невозможно, и даже если на это ухлопают уйму труда и времени, не говоря о деньгах, от комаров избавиться не удастся – тут низина.
– И что-то я не заметила тут плодовых деревьев, – заключила она свой агрономический анализ. – Наверняка гибнут. Так что я не знаю, Танечка, что ты тут вырастишь.
– Я почему-то мечтала о розах, – еле слышно сказала мать. И тут Дима не выдержал. Он разозлился на Ирму, которая явно наслаждалась поражением подруги и попутно смаковала свое превосходство – у самой-то дача была отличная – двадцать соток, альпийские горки, сортовые деревья и кусты, цветники… Разозлился на Люду – та, будто не слыша разговора, все еще глядела на улицу. И еще он злился на себя – как можно было так подставить мать, вдребезги разбить ее мечту о доме и земле, подсунув это гнилое болото и покосившийся дом, насквозь пропахший застарелым перегаром и грязным бельем?! «Люде лишь бы добиться своего! Отвадить отсюда маму раз и навсегда! А мне что делать?!»
– Мам, розы лучше покупать в цветочном магазине, – с деланной веселостью произнес он. – Это я беру на себя.
Та искоса взглянула на сына и снова отвернулась. Даже по ее спине было видно, что женщина очень расстроена, выбита из колеи. Дима не ожидал, что мать возлагает на эту покупку такие надежды – розы, подумать только… «Она никогда не тянулась к земле и только изредка говорила, что неплохо бы иметь дачу! Но это говорилось так, на ветер…» Он сделал еще одну попытку утешить мать:
– Погоди, когда мы расчистим участок и приберем дом, тут станет веселее. Я же говорил – не надо спешить!
Сзади легонько кашлянула Люда. Он понял намек и замолчал. «Нельзя подавать маме надежды. У этого дома не будет никакого светлого «завтра», он куплен не для этого. Но как мне сказать об этом маме? Я же дал слово молчать, да и сам понимаю, что нельзя… Даже если скажу, она не поверит. Я и сам с трудом верю… Нет, когда Люда рядом – верю!»
– Мое дело сторона, – язвительно заметила Ирма, – но мне кажется, что веселее тут никогда не будет. На мой взгляд, все надо сносить и зачищать до основания – дом-то покосился и подгнил. И неудивительно – построено в таком топком месте! Кстати, надо выяснить, откуда тут вода. Может, где-то канализационная труба дала трещину? На участке нехорошо пахнет, ты обратила внимание, Танюша? И сам участок – я бы завезла сюда пару самосвалов с песком, как минимум, а уж потом… Потом-то все горе и начнется – постройка, сбор всяких бумажек, планировка сада, закупка саженцев, посадка, уход… У меня аж голова кругом идет, как подумаю! Ни за что бы не взяла такой участок, даже даром! Сколько ты заплатила? Двадцать пять? Переплатила, милая, тебя просто ограбили, провели, как дурочку!
– Пятьдесят, – поправил ее ровный молодой голос. Люда заговорила с нею впервые, так что Ирма даже вздрогнула и сбилась.
– Что? – видимо, нервничая, переспросила она.
– Пятьдесят тысяч долларов, – так же невозмутимо и оскорбительно-вежливо повторила молодая женщина. – Столько мы заплатили за наш дом.
Она выделила тоном слова «мы» и «наш», четко проводя границу между своим и чужим – границу, которую Ирма ни за что не согласилась бы признать. «Вот так и начинаются войны, – следил за ними Дима. – Пока они принюхиваются друг к другу, но дай срок – сцепятся!»
– Людочка дала половину суммы… – торопливо вставила мать. – Вообще-то, что я тут расстраиваюсь, это дело молодых, мне все равно поднять такое не под силу. Они хотели купить и купили. И слава богу!
Она отчаянно пыталась сохранять бодрый тон, видя, как напряглась и потемнела лицом ее подруга. В эту минуту Ирма вовсе не была похожа на ангела, пусть даже чуть побитого жизнью. Она злилась, и при этом кукольная миловидность ее увядающего лица казалась жутковатой, будто приклеенная маска.
– Да мне какое дело, – сдавленно произнесла Ирма, меряя взглядом молодую соперницу. Та в это время озабоченно созерцала паутину в углу. – Если ты так на это смотришь… Но это выброшенные деньги, вот мое мнение. Я просто не понимаю, как можно платить за такое убожество! Я бы заплатила, чтобы никогда этого не видеть!
– Я бы тоже, кажется, заплатила, чтобы вы этого не видели, – поддержала ее Люда. Ее голос опасно зазвенел. – Могу прямо сейчас. Сколько вам дать, чтобы вы уехали?
Дима машинально закрыл глаза. Что слишком, то слишком. Ирма могла быть навязчивой, бестактной, порою грубой, но злой и подлой – никогда. Она была искренне привязана к подруге, поддерживала ее в трудные минуты, и сам Дима не мог не признать – во время его детских болезней Ирма всегда появлялась у них в доме и дежурила у его постели. Своих детей у нее не было.
– Люда! – Голос матери заставил Диму открыть глаза. Он увидел застывшую Ирму с поблекшим лицом, ошарашенную мать и свою невесту, больше всего напоминающую натянутую струну. Тронь ее – зазвенит. – Люда, что ты говоришь! Ты что – обиделась?! Ирма! Не слушай ее, пожалуйста…
– А я не слушаю, – странным скрипучим голосом ответила Ирма и хотела было добавить что-то еще, но ее прервал звонкий голос молодой соперницы:
– А почему вы не слушаете? Я к вам, между прочим, обращалась. Это невежливо – приходить в чужой дом, все критиковать, попросту ругать, выставлять хозяев дураками, читать нотации! Вы ждали, что мы скажем вам спасибо? Я, знаете, не привыкла так реагировать на хамство.
– На… – задохнулась Ирма.
– На хамство! – чуть не по слогам повторила Люда. Дима снова прикрыл глаза. – А хуже всего, что это хамство доставляет вам удовольствие. Я следила за вами. Вы так и искали, что бы обругать. В таких случаях полагается врать из вежливости, что дом хороший или просто уйти от ответа, если спросят, но вы сразу приехали сюда с намерением все охаять. Это противно!
– Люда! – Мать приложила ладони к пылающим щекам. – Что с тобой?! Ирма, не слушай ее, я не понимаю, она никогда такой не была… Дима, повлияй на нее!
– Татьяна Сергеевна, я еще здесь и в полном сознании, – напомнила Люда. – Не надо говорить обо мне в третьем лице.
– Что с ней сегодня! – простонала мать. Но тут опомнилась Ирма. Она развернула плечи, будто готовясь к бою, достала из кармана куртки ключи от машины и решительно заявила, что уезжает немедленно, и если Таня хочет – может ехать с ней.
– Но конечно, если тебе тут нравится…
– Иди, я догоню. – Мать торопливо выпроводила подругу и, прикрыв за нею дверь, обернулась к сыну. Люду она старалась не замечать. – Что ты со мной сделал! Я же от стыда сгорела!
– А что я с тобой сделал? – буркнул он. – Я вообще молчал.
– Вот именно! Молчал!
– Пока я оскорбляла вашу подругу, это вы хотели сказать? – вмешалась Люда. Ее щеки слегка порозовели – она впервые вступила в настоящий конфликт с «будущей свекровью». – А почему вы молчали, когда она оскорбляла нас? И вас тоже, кстати.
– Ирма никого не оскорбляла!
– Она прямо назвала вас дурой!
– О господи, ты как с цепи сорвалась! Раньше ты такой не была!
– Я всегда была такой! – парировала Люда. – Просто вы меня никогда не злили!
– Я… Я тебя злю?!
Мать еще раз оглянулась на сына. Тот слегка развел руками, показывая, что ничем помочь не может. Он и сам не знал, играет сейчас Люда или выказывает свои истинные чувства. Зато что значит для нее этот дом – он знал отлично. И знал также, как ей важно, чтобы здесь не бывали посторонние. «Я вижу, чего она добивается от мамы, и должен молчать. Она хочет, чтобы мама сказала что-то вроде «ноги моей здесь не будет». Если бы я знал, что все будет так ужасно! И ведь сумела раздуть ссору из мелочей…»
– Если я тебя злю, – не дождавшись поддержки, проговорила женщина, – нам лучше видеться пореже.
Люда не ответила – ни словом, ни жестом. Она опять созерцала паутину в углу. Пустую паутину – в этом заброшенном доме, казалось, вымерла даже такая мелкая жизнь.
– Извини, что навязалась, – теперь женщина обращалась к сыну. – Больше я сюда не приеду. В самом деле – зачем тебе мои советы? Ты же умнее, опытнее. И советчица у тебя уже есть!
Она кивнула на Люду. Дима поморщился:
– Ну перестань, мам! Ведь все вышло из-за Ирмы! К ней надо привыкнуть, а Людка…
– Нет-нет! – Мать сделала отстраняющий жест. – Я больше ничего не слышу. Я все поняла. Спасибо за теплый прием, буду помнить.
Он не мог поверить, что мать уйдет именно на такой фразе, но так она и поступила. Ушла, не обернувшись, не спросив сына, надолго ли он здесь задержится, не попрощавшись… Это мама-то – всегда мягкая, ведомая, бесконфликтная! Было ясно – она обиделась всерьез. В этом же убедилась и Ирма, уже сидевшая за рулем своей «Тойоты» с таким видом, словно ее смертельно оскорбил весь мир и она уже придумала, как с ним рассчитаться. Татьяна, хлопнув дверцей, уселась рядом и спрятала пылающее лицо в ладони.
– Ужас, – проговорила она, когда машина тронулась с места. – А я-то относилась к ней как к родной! Представляешь, только вчера купила ей белье, хотела взять с собой, подарить… Хорошо, что забыла! – с обидой воскликнула обычно миролюбивая женщина.
– Ты уже и белье ей покупала? – удивилась Ирма, иронически косясь на подругу. – Золотая была бы из тебя свекровь! Дорогое?
– Среднее, но очень милое, – вздохнула Татьяна. – Немецкое, знаешь, в их лучших традициях – без наворотов, но женственное. Еще и фигуру подтягивает – не все же мы стандартные… Словом, знала бы – купила бы свой размер!
– Спорим – «Фелина», – авторитетно заявила подруга, сворачивая на шоссе и ударом по клаксону пугая зазевавшегося пешехода.
– Точно! – удивилась Татьяна, успевшая немного опомниться от свежей обиды. – Как угадала?
– Сама ношу, – лаконично ответила подруга, которую никогда не удавалось удивить новостями из мира моды. – Хорошо, что ты его забыла. По-моему, у нас с твоей Людой один размер, так что я, может, заберу…
И пока Татьяна раздумывала над тем, так ли уж это хорошо, машина влилась в поток, направлявшийся по шоссе в сторону Москвы.
Диму тяготило повисшее после ухода матери молчание, а еще больше – что Люда не собиралась его прерывать. Он взглянул на подругу. Та была серьезна и снова бледна – кровь отхлынула от щек, краткое возбуждение улеглось.
– Ты довольна?
– Нельзя приготовить яичницу, не разбив яиц.
– Это мать-то – яйцо?!
– Не придирайся к словам, мы не в детском саду.
Завтра ты извинишься, а она остынет и простит. В конце концов, она обиделась на меня, а не на тебя.
– А ты не извинишься?
– К сожалению, нет. – Она грустно усмехнулась. – Пусть она думает, что я все еще дуюсь, а то приедет сюда опять. А ты говори, что я этого не хочу, что ужасно обиделась. Вот мы и добились своего, смотри-ка! А я-то голову ломала, как все устроить! Жизнь умнее нас.
– Но у меня на душе погано. – Он уселся на пыльный табурет и облокотился было о стол, но тут же брезгливо снял локоть с липкой клеенки в бурых пятнах. – Я бы чего-нибудь выпил.
– Не советую. Особенно здесь! – неожиданно тревожно воскликнула она. Дима удивился. Не было случая, чтобы подруга отговаривала его от рюмки, тем более что алкоголиком он не был.
– Почему – особенно здесь?
– Да я вспоминаю, как спивался дядя Григорий, – призналась она, явно смущаясь. – Прежний хозяин. Это началось давно, когда я была девчонкой. Он был тогда совсем молодой… Он и сейчас не старый, просто плохо выглядит. У него умерла жена, совсем недавно поженились, и так странно умерла – от простой ангины. В горле выросла какая-то опухоль, буквально за минуты, и задушила ее. Моя же мама «скорую» вызывала – мы жили рядом. И он начал пить. Страшно пить – это было просто самоубийство. Наверх пускал жильцов, на вырученные деньги пил, работать перестал. Го д за годом… Он скатывался все ниже, чуть не попрошайничал. Мама подкидывала ему кое-какие продукты, пока мы тут жили, ну а потом мы уехали в Москву, она получила в наследство квартиру. Я и встретила-то его случайно, на Ярославском вокзале. Еле узнала. Еще удивилась, что дом до сих пор цел – думала, что он давно его пропил за копейки. Вот тут меня и забрало… Я все вспомнила, все обдумала и поняла, что стоит немного постараться – и дом будет мой! Наш, – поправилась она, чуть запнувшись. – И даже в самом худшем случае мы на этой покупке не прогадаем.
– Ты из Александрова? Отсюда? – Дима жадно слушал. Прежде его подруга не рассказывала о своем прошлом так подробно. О ее детстве и отрочестве он не знал совсем ничего, несмотря на то что они прожили вместе три года. Люда не затрагивала эти темы, а сам он не спрашивал.
– Да, до двенадцати лет мы жили здесь, за углом. Никакой ностальгии у меня, правда, нет, да и дома нашего уже нет – расселили, снесли, теперь там продуктовый магазинчик. – Она говорила задумчиво, чуть грустно, бессознательно скручивая жгутом угол цветастой занавески. Взгляд был устремлен в окно, но вряд ли Люда что-то там видела. – Так что дядя Григорий опускался у меня на глазах. Поэтому мне стало страшно, когда ты ЗДЕСЬ захотел выпить. Мне кажется, это место тебя заставляет.
– Ты и впрямь какая-то странная сегодня, – поежился он. – В мистику вдарилась?
– Не смейся. Этот дом имеет свою душу. Ауру, как полагается говорить. Вспомни, что я тебе рассказала.
– Я и не забывал. Кстати, когда начнем?
Она наконец выпустила занавеску и глубоко вздохнула, словно просыпаясь. Сейчас Диме казалось, что миг назад она действительно была в ином мире, среди теней и призраков, каким-то недобрым чудом сохранившихся в этих стенах.
– Хоть завтра. Бригаду лучше взять на строительном рынке, на шоссе их полно. Думаю, хватит трех ребят. Были бы деньги.
Деньги у Димы были. Половину суммы, вырученной от продажи квартиры, он положил в банковскую ячейку, и они ждали часа, когда их пустят в оборот. Этот час наступал. Он в последний раз спросил себя, не стоит ли все бросить, не влезать в эту авантюру, не надеяться на чудеса… И в последний раз решил надеяться. Ведь Люда не то что надеялась – она была полностью уверена в успехе.
– Завтра я съезжу в банк, – сказал он.
Люда кивнула:
