Вика-Викуля. История любви

– Добрый день, – я встал слишком быстро и сердце опять кольнуло, пришлось снова сесть.

Анна Петровна испугалась.

– Вам плохо? Может, «скорую» вызвать?

– Не надо, – сказал через силу, хотя голова кружилась.

– Тогда вас домой доставим, – продолжала она. – Как раз Виктория Семёновна ехать собралась, и увезёт.

Пупышов живо подхватил:

– Вот и прекрасно! Ты, Пётр Сергеич, дома полежи, капелек попей. Меня тоже иной раз прижмёт так, корвалольчику пузырек тяпнешь, и порядок… Можно дальше бегать.

И вот тут-то случилось чудо – словно блеснул луч солнца.

В комнату вошла Она! Я замер, дыхание остановилось. Вся была светлая: белое лёгкое платье, такие же туфли на высоком тонком каблучке. Личико круглое, носик прямой, чуть курносенький, волосы немного кудрявые, золотые. И не соломенные, а темноватые, как старинная медь. Была необычная, милая, просто нет слов, чтобы описать её.

– Как себя чувствуете? – спросила негромко, И, не дожидаясь ответа, взяла мою руку, стала считать пульс. Строго сказала:

– Надо срочно расширить сосуды. Павел, налей коньяку. – Пупышов даже скривился, нехотя накапал неполную рюмку. Она молча взяла бутылку, долила её доверху. Тут у Пал Палыча хамство прорвалось.

– Ё-моё! Новое дело, коньячок-то, между прочим, французский. «Подавись ты им» – подумал я, и рюмку брать не стал.

Виктория Семёновна, это, конечно, и была жена его, скомандовала:

– Ну-ка, пить без разговоров!

Взял рюмку и выпил, сердце уже не кололо, то ли от коньяка, то от одного её присутствия. Потихоньку встал с кресла.

– Спасибо большое, я пойду.

Пупышов явно обрадовался, что избавится от меня.

– Отпустило и ладненько. Гуляй тогда, потихоньку до дома, там полежишь, и всё будет о'кей.

– Нет, – возразила она. – Пешком нельзя, только на машине. – Оглянулась на Анну Петровну и та сразу подхватила меня под руку и увела. Шёл и думал: как она, такая нежная, терпит этого хама? Почему и зачем?

Как только этот чудик закрыл за собой дверь, Пупышов налил рюмку, выпил залпом, сказал громко и весело:

– Так-то лучше, только «скорой» тут не хватало. Придёт этот лох в мой банк, куда на хрен денется, а там ребята «обуют» его по полной программе. – Налил ещё рюмку, выпил. – Ну, за всё хорошее, за мой жилой комплекс здесь, и за отель во Франции. Ладно, пошёл овсянку есть, заржу скоро, как лошадь, чтоб она пропала, но здоровье беречь надо.

Встал, и от полноты чувств и от коньяка громко закричал:

– И-го-го

Ах, рано, рано радовался банкир Пуп, напрасно веселился. С этого самого дня его линия жизни тесно переплелась с жизнью чудика сантехника учителя Пташки. От этой, вроде бы, случайной встречи всё и началось-понеслось… По судьбе Пал Палыча пошла глубокая трещина…

6

Доехали мы быстро. За всю дорогу Виктория Семёновна не сказала ни слова, я тоже молчал. Вышли из машины, взяла меня за руку, повела к железной входной двери. На площадке перед спуском в подвал, сидел Борис Борисович, наш общий кот, серо-полосатый с рыжими пятнами.

– Привет, получай обед! – сказал ему и вынул из кармана специально купленный пирожок с мясом. Развернул бумагу и положил на пол, котюга его хапнул и мигом умчался.

Виктория Семёновна слушала наш разговор с улыбкой.

– Имя и отчество у него есть, а фамилия какая?

– Фамилия? – переспросил. – Надо срочно придумать. Пусть будет Пушкин. Борис Борисович Пушкин, звучит неплохо..

Она удивилась:

– Почему вдруг Пушкин?

– Потому, что пушистый.

– Нет, не годится, лучше просто Пушок.

Я, конечно сразу согласился,

– Борис Борисович Пушок, очень хорошо, даже замечательно.

Наша лестница – не дай Бог! Пыль, грязь, бумажки какие-то валяются. И, главное, подвал, там всегда стоит вода, пахнет болотом и ещё кое-чем похуже. Но она молодец, ноль внимания на всё это, хотя не привыкла к такому. В её доме наверняка лестницу моют каждый день, а подвала совсем нету.

И тут я вспомнил: ёлки-палки, ё-моё! – как говорит Пал Палыч Пупышов, а моя-то комната! Стыд и позор! Но было уже поздно, пришли. Глаза опустил, сказал тихо:

– Прошу вас, только не пугайтесь, не ждал гостей…

Мы вошли, и я увидел свою берлогу её глазами. Старый продавленный диван, постель на нём кое-как: накрыта тоже старым клетчатым одеялом. Маленький письменный столик и один стул рядом. И самодельный книжный стеллаж из некрашеных досок. Книги стояли на двух полках, остальные захватило какое-то барахло: газеты, журналы, даже тарелки.

Конечно, заметила сразу всё убожество, но слова не сказала, сразу спросила:

– Как себя чувствуете, вам надо лежать. Дверь закрыли? Вдруг соседи набегут, потревожат…

Я усмехнулся, это не грозит. Ни я к ним, ни они ко мне не ходим, иногда на лестнице встречаемся, и всё.

Она села на стул, осмотрелась…

– У вас совсем неплохо. А где же телевизор? Разве нету?

– Ненавижу этот «ящик»», – сказал весело. – Все эти сериалы с убийствами, словно живём в тюрьме и кругом одни уголовники. Был, отдал соседям, сначала хотел просто выбросить.

– А вечерами? – удивилась. – Что вы делаете длинными, тёмными вечерами зимой?

Я встал с дивана, подошёл к стене. Там, на гвоздях, висели, одна на другой, большие карты разных стран и крупные рисунки всяких львов, тигров и крокодилов.

– Вот! Каждый вечер путешествую в какую-то страну, сам себе рассказываю о ней, словно в классе ребятам.

И тут она просто приказала, громко и решительно:

– Тоже хочу послушать, быстро говорите как-будто сейчас вечер. Куда вы сегодня?

– В Австралию, очень интересная страна, просто замечательная.

Её карта уже висела первой, а вот зверюга не подходил – мохнатый медведь, такие там не водятся. Перебрал рисунки, нашёл кенгуру с могучими лапами, повесил и начал:

– Здесь удивительные животные, которые больше нигде не встречаются на планете. Вот, например, кенгуру, вы его, конечно, знаете.

Обрадовалась совсем по детски:

– Знаю, знаю, видела не раз в кино, мультики очень смешные.

Здорово бегает-прыгает. На животе сумка, а в ней детёныш, это удобно. Ой, простите, я перебила…

Замолчал, сразу встала, подошла к рисункам, начала их разглядывать. Сказала тихо и грустно:

– Как интересно вы живете, а я… Тоска…

Вытащила портрет гиены.

– А это кто? Такая противная!

– По-своему полезное животное, санитар леса гиена… – И тут я, наконец, решился: – Виктория Семёновна… Вика… Можно вас так буду звать?

Открою секрет, так её и звал, мысленно, конечно, с самой первой минуты, как увидел.

– Можно, и даже нужно. Виктория Семёновна – очень скучно.

Я совсем осмелел:

– А если Викуля? Вика-Викуля…

Она чуть вздрогнула: когда-то, сто лет назад, и вообще в другой жизни, её так называл молодой врач, с которым работала в больнице. Началась у них любовь, короткие встречи во время ночных дежурств. Она была, как укол сделанный неумело, – трудная и болезненная. Началась и кончилась, осталась только память о его горячих, жадных губах, да ещё боль от аборта… Но ответила почти спокойно:

– Ладно, давайте.

– Мне очень нравится, звучит прекрасно – Викуля.., – я улыбнулся. – Знаете, Вика-Викуля вы такая красивая…

Тоже улыбнулась, только грустно.

– Будет вам… – Взяла мою руку, сосчитала пульс. – Надо бы давление померять, но у вас, конечно, тонометра нету, – и подвела к дивану. – Раздевайтесь и ложитесь по-настоящему. – Быстро, я и слова сказать не успел, сняла с меня пиджак, расстегнула рубашку. – Слушайтесь меня, я ведь медсестра, хоть и бывшая.

Сел стащил рубашку, а она продолжала:

– И брюки! Брюки тоже!

Отвернулась, не скрою, мне была приятна такая забота, был просто счастлив. Сдёрнул штаны, забрался под одеяло и отрапортовал:

– Готов как юный пионер!

Посмотрела, лукаво улыбнулась.

– Молодец! Сейчас лекарство дам, – и вытащила из своей сумки плоскую фляжку, отвинтила крышку-пробку, я почувствовал запах коньяка.

Поднесла фляжку к моему рту.

– Расширим сосуды, пейте без разговоров.

Я глотнул с удовольствием, из её ручек хоть керосин.

Забрала и тоже отпила, один второй глоток, и спросила негромко:

– Скажите, Пётр Сергеевич, почему вы не женились?

Удивился, задумался, сам не знаю…

Вика продолжала, уже громко:

– Не надо спешить, не надо! Я вот замуж выскочила, заторопилась, дура! Дура круглая! Сейчас не живу, а маюсь. Старуха, змея подколодная, следит за мной, всё Павлу докладывает. Вот кто на гиену похож!

Сел на диване, попробовал возразить

– А мне показалось, что симпатичная женщина.

Толкнула меня в плечо, пришлось снова лечь, и сказала так же зло:

– И Эдьку этого ненавижу. Вином от него пахнет, наркотики глотает в ночном клубе. Девки какие-то возле вьются, противно даже говорить… На улице за спиной слышу: её муж банкир Пуп… Пуп! Думаете приятно?

Попытался было успокоить, даже улыбнулся. Улыбочка, правда, получилась кривоватая.

– Не волнуйтесь, это у вас давление поднимется.

Вика не слушала.

– Пуп! С ума сойти! А я кто выходит – Пупша? Упасть и не встать! Если бы я была твоей женой, тогда кто? Воробьиха! Просто конец света, смехота кругом… Давай ещё по глоточку…

Взяла фляжку и подала мне.

– Пей, а я позвоню, отмечусь.

Фляжку взял, но пробку отвинчивать не стал, а она вынула из сумки мобильник, набрала номер.

– Павел, это я. Икру купила, едва нашла в стекле. Сёмга плохая и салями тоже, ладно, поищу… – сказала и кинула телефон на стол.

– Вот и весь наш разговор, велел не мешать, отключился на полуслове.

7

Села со мной рядом, оглянулась.

– У тебя никакой музыки нету?

– Есть, – вскочил, и, как был только в майке и трусах, подошел к окну. Там стоял старенький, деревянный ещё, проигрыватель, включил его, а где же пластинки?

– Ну-ка, ну-ка, вылезайте, – с этими словами разобрал кучу газет, нашел под ними свою любимую пластинку – «Токаты» Баха, поставил, и в комнате торжественно и мощно зазвучал орган.

Вика слушала, минуту, не больше, потом засмеялась.

– Выключай! Музыка хорошая, но сейчас, малость, не подходит.

Я снял звукосниматель, орган умолк. Она из сумки вытащила не то магнитофон, не то плеер, – в этом не разбираюсь, – и посмотрела мне прямо в глаза. Пристальным, и даже, словно, гипнотизирующим взглядом.

– Ты только слушайся меня и всё будет хорошо, о’кей, как говорит мой горячо любимый муж. Сейчас другую музычку для настроения послушаем.

Включила свой аппарат и громко загремела, забила ритмичная мелодия. С удивлением, и даже испугом, увидел – Вика начала медленно танцевать, высоко поднимая руки, качая головой и вращая нижней частью тела. Смотрел, ничего не понимал, и вдруг она расстегнула пуговицы и быстро сбросила кофточку.

Я молчал, Вика-Викуля продолжала танцевать, вот уже и юбка упала на пол. Белые стройные ноги, белые руки над головой… Взглянула с усмешкой на меня.

– Мы с тобой уже не дети, всё знаем.

Смотрел и смотрел на неё, не мог отвести взгляд, так она была прелестна и очаровательна.

Вот и лифчик слетел к ногам, выскочили на свободу белоснежные диковинные плоды с алыми ягодками-вишенками, как в волшебной арабской сказке, она продолжала танцевать, теперь остались только голубенькие кружевные трусики. Мгновение – и нет их, как ветерок сдунул. Сразу нестерпимо яркий свет ударил мне в глаза, ударил и ослепил.

Вскочил, словно хотел бежать куда-то, и замер: Вика-Викуля стояла передо мной – нагая и прекрасная…

– Возьми меня.., – еле слышный шепот заглушил музыку и прозвучал в ушах как удары колокола…

Мои руки сами обняли её, и мы упали на диван. Груди у Вики были мягкие, вся она оказалась сладкая, как мёд, и горячая…, словно только что вынутый из печи пирог, целовал и целовал её везде без конца, обхватила меня за плечи и тихо стонала.

Ничего не думая, ничего не понимал, тело действовало отдельно от моего сознания, подчинялось каким-то своим, более важным законам. Вошёл в неё. Вика застонала громче, чуть не кричала, ещё крепче сжала мои плечи, небывалые радость и счастье наполнили меня целиком, продолжал целовать и целовать её, не мог остановиться…

Мы молча лежали рядом. Мой Петя-Петушок – как в далёком и прекрасном детстве его называла мама – обессиленный, и едва живой валялся кверху лапками…

Я хотел, чтобы Вика оставалась подольше, даже не уходила бы совсем, но она сбросила простынь.

– Погоди, не торопись, – жалобно попросил.

– Пора, – повторила, – там старуха меня караулит, – села, сладко потянулась.

И тут… Тут меня словно кто-то огрел кнутом. Петя-Петушок мой резво вскочил, запрыгнул на забор и громко закукарекал…

– Не пущу! – схватил её, Вика и не пыталась сопротивляться, тихо ойкнула…

Потом сразу встала, начала быстро одеваться.

– Завтра приду в это же время, – весело сказала, поцеловала меня и исчезла.

А я лежал на диване и думал: было всё это на самом деле, или только приснилось, пригрезилось. Было! Было! Вот смятые простыни, вот подушка пахнет её духами. За что мне, неудачнику, это счастье – любовь такая…

8

Виктория Семёновна заехала в первый попавшийся магазинчик, купила там что попало, в кухне выложила на стол.

Анна Петровна придирчиво осмотрела банки с икрой, понюхала салями, разрезала лимон, недовольно сказала:

– Где тебя лешак носил полдня? Лимоны взяла плохие, толстокожие, – и всё аккуратно сложила-убрала в холодильник.

– В ЦУМе была на показе мод, – Виктория Семеновна поскорее ушла из кухни. Ворчание старухи не повлияло на настроение, привыкла уже. Его, как всегда испортил Эдька. Вначале она не раз пыталась найти с пасынком хоть какой-то общий язык, потом бросила – бесполезно. Эдька её не признавал и ни в грош не ставил.

Вот и сейчас из его комнаты доносились какие-то кошмарные звуки, что-то громко стучало и звенело. Открыла дверь, он сидел на стуле, положив ноги на другой, держал на животе балалайку и нещадно рвал-дергал струны, ожесточённо бил, как по барабану.

Эдька глянул на неё волком, махнул рукой. Поскорее ушла в ванную комнату, пустила воду посильнее, задвинула защёлку, чтобы старуха вдруг не явилась. Звук бегущей воды немного успокоил, но, всё равно, от прежней радости уже не осталось и следа. Медленно разделась, взяла трусики и прижала к лицу тогда, дома у Воробьёва, вытерлась ими и они сохранили запах их любви.

Сделала воду очень теплой, почти горячей, – это всегда помогало, легла и закрыла глаза. Кровь сразу отлила от головы, та перестала болеть. Лежала и вспоминала неуклюжего, но такого милого, чудака-учителя. Как смешно он сразу влюбился, какие у него оказались сильные руки, как славно сделал её, да ещё два раза подряд никак не ожидала.

Лежала в постепенно остывающей воде, нежилась, хорошее настроение быстро вернулось, Совсем не думала, не гадала что дальше? Будь что будет, всё само собой как-то образуется, как говорится, всё к лучшему в этом лучшем из миров…

Глава вторая

1

Пупышов сидел возле журнального столика, просматривал документы. В дверь негромко стукнули, поморщился: ведь запретил всем ему мешать, когда занят.

– Заходи, кто там?

Вошла жена лицо красное. Чем-то взволнована, чем-чем известно – опять Эдичка.. И угадал, заговорила, голос дрожал:

– Я так больше не могу! Нет и еще раз – нет! Что же это? Он мне хамит постоянно!

Павел Павлович только вздохнул, опять какая-нибудь чушня-хрень… Как ему все это надоело!

– Что снова случилось? Говори быстро, некогда мне!

Виктория Семеновна открыла было рот, но тут зазвонил телефон на столике. Пупышов схватил трубку махнул рукой, чтобы замолчала.

– Слушаю вас, да я. Что?! – и даже привстал с кресла, но сразу шлёпнулся обратно. – Не может быть! Так, така, понял, спасибо…

Зло кинул мобильник на стол, не обращая внимания на жену, выругался по-черному матом, она чуть не убежала.

– Ну и сволочь этот Сергеев, не добил я его в свое время, а ведь мог! Ну, гад ползучий! Задавил бы своими руками!

Виктория Семеновна поняла, случилось что-то серьёзное, стало не до Эдьки, Пришлось спросить, проявить интерес, хотя никогда в дела мужа не вникала.

– Чего ты так? Вроде бы друг-приятель…

– Сволочь последняя, мать его… – кричал Пупышов, отводя душу. – Только что узнал от верного человека, хочет землю и фабрику у меня оттяпать!

– Ты же говорил, недавно купил ее.

– Купил и деньги уплатил. А он заход сделал к мэру, пообещал там автостоянку построить, дескать городу нужнее, чем ещё один торговый центр.

Тут она поступила очень опрометчиво, сказала совсем не то:

– Конечно, нужнее, пройти нельзя, все тротуары машинами заставлены. А торговля… Так у нас уже на каждого жителя по магазину.

Пупышов вскочил, заорал на неё ещё злее:

– Xрень несёшь! Болтаешь, ни черта не знаешь! – подошёл к серванту, открыл бар, налил и махом выпил рюмку водки. Продолжая кричать, даже лицо покраснело.

– Меня голыми руками не возьмёшь, мэру скажу – построю рядом с жилым комплексом большую автостоянку, домину в десять этажей!

Прокричался, вроде немного успокоился, но, всё равно лучше было бы уйти, отложить разговор. Но Виктория Семёновна рискнула.

– Послушай же дело серьёзное. Деньги у меня из сумочки пропали.

– Он взял? Ты видела?

– Кто же ещё?

– Кто-кто… – Хрен в пальто! Не видала и молчи!

– Могут быть большие проблемы.., – попыталась вставить.

И напрасно опять муж закричал:

– Не будут. Вытащу его из любого дерьма. У меня везде свои люди! Запомни, больше повторять не стану, ты не наседка, он не цыплёнок. Пусть растет настоящим мужиком, настоящим мачо. И хреновину мне больше не городи!

Поняла, разговаривать бесполезно, одно хамство, того и гляди ее матом покроет. Повернулась и пошла, молча. И тут он крикнул вслед:

– Ладно, гони засранца ко мне!

Жена вышла, и Пупышов схватил телефон, набрал номер главного инженера. Не здороваясь, сразу начал приказывать:

– Слушай меня внимательно, надо сегодня же, кровь из носа, прямо сейчас, начать сносить эту долбаную фабрику! Понял-нет? Сегодня же освободить участок! Я всем мозги буду пудрить, уже снесли и вдруг какой-нибудь придурок приедет проверить. К вечеру чтобы пустая площадка была! Выгоняй туда все бульдозеры, работягам пообещай премии, пусть ишачат!

Бросил трубку на стол и только тогда заметил, Эдька уже пришел Стоит глаза закрыты, на ушах наушники, на шее – плеер. И не просто стоит – пританцовывает. Смотреть на него, зло разбирает и в то же время смешно. Подошёл к сыну, постучал по голове.

– Можно? Что с тобой?

Эдька открыл глаза, выключил музыку

– Ничё, так слушаю… Типа звал?

– Опять матери грубишь? – пустой вопрос, сколько раз задавал, заранее знал, что ответит. Так и получилось.

– Ты чё? У меня мамы нету. А эта твоя как бы Вика, пусть не пристаёт. Обалдеть – обнюхивать начала, в карман полезла. Ну я её и послал… Га-га-га! Быстро побёгла, как типа скипидаром жопу смазали.

Пупышов даже растерялся, что ему сказать?

– Больно ты весёлый… Через год в институт поступать, об этом помни.

– А на фига? Всё как бы время есть, потом и начну напрягаться.

– Пофигист ты, мать твою.., – не выдержал Пал Палыч.

Эдьке всё как с гуся вода.

– Твой институт мне вообще на хрен. И без него большое «бабло» типа рубят.

Отец рассердился, этого долдона ничем не пронять.

– Хрень городишь! А отсрочка от армии? Там тебя «деды» заставят зубной щёткой сортир чистить. Я так шибко умных учил, – Пупышов вспомнил и улыбнулся, да уж, было дело.

– Возьму автомат и всех кончу! Конкретно! – придурок всё свое нёс.

– Дурак ты, кто тебе его даст? Можно болезнь придумать.

– Какую ещё на фиг болезнь? – удивился Эдька.

– Энурез, от службы освободят запросто.

– Это чё? Как бы не понял.

– Ночное недержание мочи.

Он подпрыгнул на месте, завопил:

– В кровать типа ссать? Никогда! Кодла оборжёт, девки станут пальцами показывать! Лучше как бы застрелюсь на хрен!

И тут Пупышову пришла в голову гениальная мысль: «сейчас тебя, заставлю учиться. Словами не пробить, включим материальный фактор».

– Хочешь машину? Заработай! Договоримся так – «пятёрку» получишь, ключи от «тачки» в зубы.

– Типа шутишь? – Эдька недоверчиво глядел на отца.

– Точняк, не сомневайся.

– А какую? «Ауди» хочу.

Отец засмеялся, ишь, сопляк, чего придумал!

– «Лады» хватит, всё равно на хрен разобьёшь. Станешь своих девок катать да щупать.

– Га-га-га! – обрадовался Эдька. – На то они и девки. Ладно, типа договорились, гляди, без обмана.

Тут мобильник на столике зазвонил, Пупышов нехотя его взял.

– Слушаю. Кто? Какой Воробьёв? Вы ошиблись… А, сантехник, вспомнил. Чё надо, я занят. Пришёл уже? Ну, лады, поднимайся по-быстрому, – кинул трубку. – Откуда он мой номер узнал?

– Это я сказал, – Эдька направился к двери, остановился.

– Пташка снова у нас препод, пойду, не хочу его видеть. – Сказал и исчез.

Пупышов удивленно почесал затылок.

– Что за хрень. Новое дело, поп с гармошкой! Чего ему в сантехниках не сиделось… подошел к серванту, вытащил из бара бутылку коньяка, рюмки. Поставил все на столик, сел, как всегда, нога на ногу. Подумал: «Вовремя явился, сейчас тебя запрягу…»

2

Я вошёл, та же комната, всё по-старому. А что могло измениться, ведь был тут всего месяц назад. Банкир Пуп сидел в кресле, как на троне, и снова на столике стояли бутылка и рюмки.

– Добрый день, – сказал сразу, ведь здоровается первым тот, кто умнее.

– Привет, садись, раз пришёл, – Пупышов кивнул на кресло, – давай выпьем за встречу.

Он налил коньяк – в обе рюмки, я это сразу заметил. Сел, сказал негромко

– Ну что же… Попробуем. Коньяк французский?

Пупышов самодовольно усмехнулся.

– А как же, другого не держим

– Прошлый раз его мне не предлагал…

– Тогда сантехник был, сейчас учитель, совсем другое кино, – он поднял рюмку, чокнулись, выпили, я даже пошутил:

– Чтобы твой унитаз никогда не ломался!

– Молодец, хороший тост! Запомню, где-нибудь скажу, – Пал Палыч снова наполнил рюмки, продолжал тихо, чуть ли не ласково.

– Деньги, знаю, получил, когда операция?

– Скоро, – ответил и начал о главном. – Я вот что пришёл, как бы отсрочку от выплат по кредиту получить, а то вся зарплата уходит. Помоги, пожалуйста.

Он глядел на меня насмешливо, как на дурачка.

– Чудик же ты, ей Богу. Договор ведь подписал, теперь заднего хода нету. Ты хоть читал его?

Вздохнул уныло.

– Не всё, там было много текста очень мелкого.

– Ну и дурак! Самое главное, всегда мелко печатают.

– Нарочно, значит?

Пупышов снова заулыбался.

– А ты как думал? Это же бизнес, не обманешь – не продашь.

Молчал, не знал, что и сказать, а он продолжал:

– Ладно, не вешай нос. Отсрочку тебе организую, но и ты мне помоги.

Конечно, я сразу насторожился, началось. Ничего просто так, всё за деньги или ответную услугу. Ладно, поглядим, чего хочет,

– А именно?

– Будь репетитором у моего балбеса, заставь заниматься, и замануху ему устрой – побыстрее «пятёрку» поставь.