скачать книгу бесплатно
С Вовой Тихоновым Малович встретился в кабинете. Информация у обоих была одинаковая. Тихонов меру наказания Штырю пересказал так же, как Александр попросил. Урке как и Косте этот вариант понравился и он тоже сдал всех, кроме Камалова и конкретных убийц. Не написал. Сказал, что их не знает. Да и пожить ещё не хило. Рано ещё на два метра под грунт.
– Но этого быть не может, – горячился Тихонов. – Блатные со своими всегда делятся. Кого, когда и как. Для форса бандитского. Это мы с тобой не можем их раскатать. А блатные сами себе сроков не дают и под «вышку» не подводят.
– Давай по домам. Думать будем по отдельности. А завтра вместе. Может, и полковника подключим. Но следакам пацанов не отдадим, пока хоть пару убийц не назовут. А они всех их точно знают. Будем колоть до седьмого пота, – вздохнул Малович.
Был конец дня двенадцатого апреля. В городе не слышно стало гармоней и баянов, как десять лет назад, но пьяных по главной улице и в парке гуляло много. Проспект Ленина, гордо переименованный два года назад из узкой улицы, утыканной сверху города вниз, от вокзала до Тобола, ясенями, тополями, берёзами, соснами и елями да разными видами акации, был с обеих сторон дороги украшен плакатами, фанерной серебристой ракетой, направленной носом в космос. На плакатах написали лозунги, прославляющие страну, завоевавшую космос, и поместили большие фотографии всех космонавтов, летавших до семидесятого года.
– Слышь, Шура, а ты кого кроме Гагарина, Титова, Николаева, Терешковой, Поповича и Быковского помнишь? – удивлёно спросил Тихонов.– Я, блин, никого больше. Охренеть! Космонавтов, героев не помню всех! Позорник!
– Двадцать два человека уже, Вова, летало. Последнего помню. В прошлом году, в июне, Севастьянов летал. Виталий. А в шестьдесят пятом Леонов Алексей. Запомнил как-то. Остальных знаю, как и ты. Столько же. В обычное дело превращаются подвиги. В работу. Вот то, что мы делаем, не подвиги же? Нет. Работа. А когда уголовный сыск только придумали, первые оперативники подвиги совершали. Никто до них так не умел.
– Может-таки выпьем за подвиги космонавтов по соточке? – предложил не назойливо Тихонов.
Они зашли в кафе «Колос», самое уютное в центре города, и просидели там до десяти вечера. Чокались с незнакомыми, которые тоже праздновали день космонавтики. Людей набралось много. Пели песни « Я верю, друзья, караваны ракет помчат нас…» и « Знаете, каким он парнем был!» Орали все на пределе голосовых связок, громко били стаканами об стаканы, кричали – «Космонавтам – ура!» и так много курили, что в десять часов, задолго до закрытия кафе некурящий Шура обалдел и вытащил друга на улицу. Они купили возле парка двенадцать гвоздик в киоске «цветы» и с любовью разложили их перед плакатом с фотографией Гагарина.
– Честь имею! – сказали оба и разошлись по домам.
– Саша! – попросила Зина после ужина. – Ты мне утюг сделай. Завтра у Виталика общегородской слёт юных техников. Я всё ему постирала, а утюг не нагревается. Витальке боюсь давать, хоть он и техник. Ещё шарахнет током.
– Виталя, утюг тащи, – крикнул Александр Павлович. – И рядом садись. Смотри внимательно.
Он разобрал прибор и сразу увидел, что спираль, которая от минуса идет, сгорела. Пошел во двор с фонариком и в сарае нашел проволоку такого же сечения. Принёс в дом и на целой спирали посчитал витки.
– Одиннадцать витков Виталик. Нужно накрутить столько же и такого же диаметра. Тогда сопротивление будет одинаковое и всё заработает. Дошло?
– Угу, – кивнул немногословный сын.
Малович притащил из своей комнаты пять карандашей разной толщины и три авторучки. Каждый сунул в целую спираль.
– Вот на этот карандаш будем накручивать.
– Дай я сам попробую, – попросил сын так жалобно, что Шура подумал чуток и отдал ему проволоку с карандашом.
– Туго наматывай и расстояние между витками пусть будет половина сантиметра. На целую спираль гляди.
Виталик пыхтел. Подносил карандаш с витками к несгоревшей спирали, даже на свет глядел и в конце принёс линейку, замерил расстояние между кольцами. Получилось правильно.
– Ну, теперь по длине сделай спирали одинаковыми, – Малович улыбался. – Обычными ножницами отрежь и под болты вставляй. Вот отвёртка. Прикручивай, когда отрежешь.
Ещё минут через двадцать Виталик затянул последний винт на корпусе и воткнул вилку в розетку. Утюг быстро нагрелся.
– Зин! – крикнул Малович. – Сын отремонтировал. Я только проволоку нашел. Так что, если меня шлёпнут на задании, мастер у тебя дома есть. Он и остальное научится ремонтировать. Да, сын?
– Ну, – кивнул Виталик.– Нас же в кружке техническом тоже учат. Правда, ты лучше объясняешь.
Позвонил Тихонов.
– Я придумал! – закричал он нервно. – Мы про Иванова забыли. Надо не допрашивать его, а по-хорошему за рюмочкой потолковать. Он почти всех знает. Может и тех, кто остальных убил. Или кто приказал. А будем знать его, то и где искать убийцу из него выбьем. А?
– А он где, Иванов? – насторожился Александр Павлович.
– Так я его два дня назад домой отпустил. Следствию он не нужен. Справку судмедэкспертизы с его паранойей я следаку передал. Он дело закрыл.
– Адрес Иванова знаешь? – закричал Малович. – Быстро на мотоцикл и к нему. И я выезжаю.
– Ты хоть ночевать приедешь? – Зина села на стул перед дверью. – Вот дал бог работёнку тебе. Вот почему милиционеры часто с женами разводятся.
– Что, тоже хочешь? – серьёзно спросил муж.
– Да ещё чего?! – засмеялась Зина. – Побегаешь ещё пару лет, а там повесят тебе две больших звезды и сядешь в кресло Лысенко для начала. Будешь работать с восьми до пяти. А потом и повыше потянут. Ты ж уникум. А я подожду. У меня самой в больнице – не сахар. Кровь, гной, кишки, вывернутые наружу. Хирургам всяких привозят. Ладно, езжай.
Подлетели Шура с Володей к дому Иванова одновременно. Тишина вокруг застыла такая, будто на окраину города набросили сверху огромную пуховую подушку. Даже собаки лаяли так, будто во рту у каждой было по кляпу.
– Свет не горит, – прошептал Тихонов. – Побежали.
Крупный как слонёнок Иванов лежал на середине комнаты лицом вниз. Руки он вытянул вперед. В правой была зажата ножка от табуретки. Сама синяя табуретка, разбитая в щепки, заполнила частями всю комнату. Тело утонуло в луже крови, которая уже начала сворачиваться.
– Вот же, падла! – неизвестно о ком выразился Александр. – Эх ты ж, мля!
Нельзя, Вова, было его отпускать. Сидел бы ещё месяц-два у нас, мог пожить ещё. Та же картина серии убийств. Он ведь из команды ихней. Через него весь учёт всего шел. «Левого и правого». Где теперь искать «чёрную» бухгалтерию?
– Это его те же люди убили. – Шепотом сказал Тихонов. – И приговорили те же, кто и остальных приказал убрать. Надо на «малинах» шмон как бы плановый делать и высматривать раненых. Иванов об кого-то табуретку в клочья разнёс.
– Звони нашим. Пусть на труп выезжают. Адрес – Чкалова, тридцать шесть. А насчёт шмона – дельная мысль. В больницу раненый не пойдёт. Значит, может засветиться «на хазе».
Малович сел на порог. Обнял голову руками и стал раскачиваться вперёд-назад. Они дождались судмедэкспертов и труповозку. Потом поехали каждый к себе. С Тихоновым Александру Павловичу говорить не хотелось.
Он ехал медленно и думал. У него впервые за много лет мелькнула странная мысль, которая ещё ни разу не трогала его голову. Мысль была о том, что оставшиеся пять убийств он никогда не раскроет.
Тут всё смешалось в такую крутую кашу, что в горячем виде её не съешь, а когда она остынет – черт её знает. Не было ни единой нитки, за которую можно было потянуть, чтобы размотать весь клубок. Он остановил мотоцикл за квартал от дома. Уронил голову на руль и начал снова по зёрнышку выклёвывать из мозга все нюансы, детали, слова чужие, на которые сразу не обратил внимания. И через полчаса вспомнил. Иванов говорил, что знает, кто застрелил экспедитора «спецторга», который снабжал цеха современными зарубежными приборами, устройствами и оборудованием.
И что фамилию стрелка он записал на память и всякий случай как экспедитора, чтобы не было подозрений, в реестр по приёму насадок для швейных машин, которые делают вышивку по разложенному на ткань трафарету. В том же месте он хранил и «закрытые» данные о подлинных поступлениях сырья и передаче готовой продукции. Но где он их прятал? Надо думать.
Малович приехал домой, лёг одетым на диван, Зина укрыла его шерстяным пледом. Она ничего не спрашивала. Она всё считала с лица мужа.
– Да. Это единственный путь, по которому можно потом дальше двигать дело, – это была последняя мысль. Он уснул и сразу же увидел сон, в котором здоровенный преступник с ружьём прятался за деревом. Тихонов его отвлекал дурацкими командами типа «брось оружие», а сам Малович уже подбирался к стрелку сзади.
– Ты чего так кричишь? – разбудила его Зина. – Кошмар приснился? Дать валерьянки?
– Я их всё равно поймаю, – прошептал Александр Павлович. – Завтра я найду тайник Иванова и потом всех поймаю.
– Да, конечно, поймаешь, – жена подложила на валик дивана подушку. – Когда такое было, чтобы ты, да не поймал преступника?
Малович снова задремал, вспоминая попутно, что ведь и вправду никогда ещё такого не было, чтобы он бандита не «приземлил».
– Ну, так и начинать обломы не фиг! – сказал он вслух и утонул в мире снов. На этот раз добрых и светлых.
Глава шестая
В семь утра Маловича пыталась разбудить Зина. Но не получалось у неё. Шура отворачивался, совал голову под подушку и даже одеяло стянул с ног, на изголовье накинул. Жена спешила на работу. На восемь операция была назначена. Поэтому рванула левой рукой одеяло, правой подушку и за две минуты Александр Павлович замёрз. Топить в этом, на редкость тёплом апреле, перестали неделю назад.
– Полковник на телефоне тебя ждёт. Не хочешь с начальством говорить, тогда я горжусь! Смелый и по-хорошему наглый у меня мужик. Какой там ещё полковник! Тьфу!
Жена пару раз стукнула Шуру по прохладным трусам и ушла в больницу.
Александр Павлович в полусне пошарил вокруг себя руками, но не наткнулся, ни на подушку, ни на одеяло. Вставать он не хотел настолько, что был бы йогом, которые умели в нужный момент сердце остановить и «дать дуба», то помер бы к чертям собачьим, лишь бы не видеть Лысенко, Тихонова, всё управление «угро» и разных злодеев. Бандитов, убийц, разбойников.
Он хотел жить в лесной избушке за родной Владимировкой. Сам бы собрал её из брёвен, выкопал бы и поставил колодец «журавлик» и возможность мог иметь босиком в прохладе росы неограниченно гулять по лесу, собирать подберёзовики, подосиновики и чувствовать ласковые запахи лесных цветов, берёз, сосен и осин с вишарником, петляющим между их стволами.
Он желал каждый день сидеть в узком промежутке между камышом на белом песчаном бережку озера Коровье в этом же лесочке, ловить маленьких окуньков на удочку с поплавком из гусиного пера и отпускать их обратно. Мечтал Шура побегать наперегонки с зайцем, который хоть и не был мастером спорта как Александр, но скакал шустрее. И каждый весенний, летний и осенний день стал бы Шура Малович приносить жене Зинаиде полевые цветы с многочисленных лужаек. Неохватные руками букеты. Существовать в счастье представлялось ему именно так.
Но, поскольку Шура до одури любил жену Зину и сына Виталика, двоих братьев, трёх сестёр и батю Паньку, Павла Ивановича, с мамой Ефросиньей, то искренне обрадовался тому, что он не йог и по собственному желанию сгинуть с этого света на тот не может. А полковники сегодня есть, а завтра он, возможно, сам шесть больших звезд воткнёт в погоны. Не сомневался Александр Павлович. Заслуг у него было уже вообще на генеральское звание. Только молодость его на пути в генералы была пока непролазной колючей проволокой. Но один безоговорочный факт огромного уважения всех милиционеров области к его потрясающим способностям находить, обезвреживать и отдавать под суд преступников подсознательно заставлял коллег считать его волшебником этого тяжелого труда. А такой «чин» повыше генеральского будет.
Малович, поправляя на бегу трусы с ослабшей резинкой и задранную выше пупа майку, доскакал до телефона.
– Здравия желаю, товарищ полковник, – гаркнул он в красную трубку.
– Не выспался. А почему? День космонавтики с Володей отмечали? Я – то пока подполковник ещё. Память кончилась? – едко сказал Лысенко. – Прыгай на мотоцикл и через десять минут чтоб стоял вот тут, – слышно было как полковник топнул тяжелым ботинком рядом с собой.
– Уже выехал, – Малович надел парусиновые штаны, полосатые носки и тёмно-синюю вельветовую курточку да туфли, в каких только на танцы ходить. Или в театр.
Прилетел на второй этаж, еле успел с мотоцикла спрыгнуть.
– Звонили мне, – козырнул Лысенко взаимно. – На Пушкинской, во дворах домов семь и девять, дерутся соседи. Один с вилами, другой с топором. Тихонов уже там. Если ты успеешь то, может, обойдёмся без трупов. С какого хрена драка – не знаю. Соседи позвонили. Тоже не в курсе. Вроде, говорят, приличные мужики. Давай, дуй! Жду с докладом.
– А что, в управлении больше никого? Где наши доблестные оперативники?
– Разговорчики! – стукнул кулаком по столу командир. – Где надо, там и оперативники. Быстро езжай!
– У нас пять убийств нераскрытых, товарищ полковник. Одно из серии про «цеховиков» раскрыли. А вчера убили Иванова, кладовщика и нашего помощника. Вы же это дело в особое выделили. А мы хрен поймёшь, чем вместо…
– Ещё слово и одну звезду сниму. Будешь опять до капитана дослуживаться. А тебе майора уже присвоили. На этой неделе приказ пришлют. Ты чего ерепенишься?
– Всё. Меня уже нет, – Малович убежал, прыгнул в седло и погнал на Пушкинскую, в дом номер девять.
Пушкинская улица не просто так была названа. Не от фонаря и не для демонстрации того, что чиновники кроме Ленина знают ещё Пушкина. Лет семь назад в Кустанай засылали в командировку архитекторов и топонимистов. Архитекторы сочиняли в городке нового типа здания, а топонимисты – это те ребята, которые красивые имена придумывают улицам, проспектам, совхозам и Домам культуры. В начале улицы Караваевской они за месяц сделали памятник Пушкину с помощью местного скульптора Шебаршова. Поэт сидел на камне с тетрадью, ручкой в руках и смотрел на небо. Возможно, искал рифму в вечности. Жили на Пушкинской и самодеятельные поэты, конечно, но больше было профессиональных. Ссыльных, отправленных за Урал по разным политическим и экономическим расхождениям во взглядах с партией Ленина или отдельными значимыми коммунистами.
В седьмом доме на окраине улицы и города жили Мешковы. Он – слесарь-инструментальщик точных приборов. Она – продавец продовольствия, а дети – никто. Просто дети. Трое. Девятый дом построил шофёр хлебозавода Васильев. И жил там как все нормальные с женой и сопливыми тремя ребятишками. Соседствовали они всегда плохо. Потому, как Мешков дом имел двухэтажный и участок в тридцать соток. У него был «Москвич», цветной телевизор и пианино. Десятилетняя дочка на нём трындела до школы и после неё. Играла она как умела, но очень громко.
А потому Васильевым жить рядом было тяжко. Ну, во-первых, дом поменьше, огород десять соток, простой телевизор «Волхов» и велосипед вместо «Москвича». То есть оснований у Васильевых ненавидеть Мешковых было «на пятёрку с плюсом». А тут и случай вышел, что штакетный тонкий забор между дворами кто-то пробил снизу. Так, чтобы в дырку можно было проползти. Любому дураку ясно, что ломали штакетник именно со двора Васильевых. Поскольку у Мешковых было что украсть. Дорогое и нужное. Насос, например, для полива из пятитонной цистерны. Или что-нибудь из той же песни. А у Васильевых со двора спереть могли только старую цепь, оставшуюся после помершей собаки, да пять рулонов рубероида, который вообще никому не нужен. У всех крыши жестяные и шиферные.
Но на битву Мешкова вызвал именно Васильев. Он взял в сарае вилы и орал дурниной минут десять.
– Выходи, Ванька, ворюга и сволочь! Щас кончать тебя, гада, буду за воровство у соседа и поломку забора.
– Ну, забор, допустим, не ты ставил. А я с братом, – вышел с топором Ваня Мешков. Сорокалетний, как и Васильев, крепкий мужичок. – Чего у тебя воровать, Витя?
Крикнул он и подошел к дыре. Видно было, что кто-то усердно грыз тонкие дощечки. Пять штук. И перегрыз. Собака, похоже. Не саблезубый же тигр. Их нет давно уж. Вот перепалку словесную Тихонову, который приехал раньше, почти дословно, опуская маты, рассказали соседки, живущие за их домами и напротив.
– И чего бы мне на пузе ползать, если я табуретку поставлю и перепрыгну. Потом через штакетины перенесу табуретку в твой двор, наберу у тебя… Да хрена у тебя брать-то? И обратно перепрыгну, – ржал Ванька Мешков.
Ну, освирепел тогда Витька и поверх штакетника сунул-таки вилы. Но Мешкова не достал. Ваня тоже, естественно, подбежал к забору и через штакетины покрутил во дворе Васильева топором.
Малович подрулил в тот момент, когда Васильев принёс стул, а Тихонов
скороговоркой передал всё, что узнал от тёток и видел сам. Васильев уже прыгнул во двор соседа и перехватил черенок от вил как дикарь держит копьё.
– Запорю! – брызгал слюной Витя Васильев. – Лучше отсижу или пусть расстреляют, но тебе, гаду, жить не положено. Кулак и куркуль.
– Дернуться не успеешь, – спокойно ответил Мешков. – Я тебе обухом въеду промеж глаз и похороним с оркестром. Сам закажу.
И он тоже вскинул колун на плечо остриём назад.
– Заходи в калитку Мешкова и сделай так, чтобы они говорили с тобой. Пусть оба к тебе повернутся.– Шепнул Малович Владимиру.
– Мужики. Я из милиции. Вот удостоверение, – Вова раскрыл и протянул «корочку». – Давайте успокоимся и поговорим.
– Если ты милиционер, то почему не по форме одет? – крикнул Васильев.
– Такое удостоверение и я нарисую, – согласился с соседом Мешков. – Где погоны? А. может, это ты как раз дырку в заборе сделал? Ходят всякие!
От Витьки ко мне лез! Точно! У меня-то есть что стырить. А местная шпана адресок шепнула. А ну иди сюда.
И они оба сделали по паре шагов к капитану Тихонову.
Малович за эти секунды просто перепрыгнул через разделяющий дворы штакетник. Он кроме бега и прыгал на тренировках. Положено было. Для него забор в полтора метра был высотой тренировочной. Он сзади длинным скачком подлетел к соседям и обоим сверху подломил в локтях руки с колющими предметами. Вилы с топором выпали и Малович понёс их с собой к своему мотоциклу, чтобы следователь приобщил вещдоки к делу. Мужики упали на спину, но поняли, что на них надевают наручники только тогда, когда Тихонов застегнул второй.
Составили протокол, из которого было ясно, что при внимательном осмотре установлено: дыру прогрызли две собаки. Волос рядом с дырой катался по земле. Белый и рыжий. Чего надо было собакам, выяснить никаким образом не представлялось возможным. Записали, что «по своим животным потребностям». Мешкова и Васильева в колясках отвезли в отделение.
Витя материл милицию, которая в обычную людскую жизнь лезет грязными сапогами. Мешков курил и молчал. Жены плакали. Дети молча смотрели и куда повели отцов не догадывались. Оба соседа получили по пятнадцать суток за попытку вооруженного нападения друг на друга из-за неприязненных отношений. Маловичу с Тихоновым записали очередное задержание вооруженных холодным оружием хулиганов. Оставили мужиков у следователя и поднялись к командиру.
– Поганцы пойманы, обезврежены и сданы следствию, – доложил Малович.
– Ну, ты, кажись, на склад Иванова собирался ехать? На «Большевичку»? – добрым голосом сказал Лысенко. – Найди тайник, Саша. Может там помимо «черной» бухгалтерии и фамилия убийцы реально есть. Кто-то же Иванову брякнул. Не сдал, а проговорился. А он, если найдём, может и командира назовёт. Это же по экспедитору «спецторга»? Аппаратура, оборудование?
– Так точно! Мы с Володей уже поехали, – Малович взял со стола полковника всего две карамельки, одну подарил Тихонову и они поехали на склад.
Замещал Иванова какой-то Мананников. Он дал ключи от трёх сейфов и от ивановского кабинета. Пришел вчера выписанный из больницы Русанов. Уточнил чем будут заниматься милиционеры. Понял, что хотят просматривать документацию в сейфах, вежливо поулыбался и незаметно исчез.
– Вы занимайтесь своими делами, – попросил Володя Мананникова.– Позовем, если что…
– В сейфах нам делать нечего, – Малович кинул ключи в карман. – В кабинете тоже. Искать надо почти на самом видном месте. Умный человек что-то секретное и важное всё разместит почти перед глазами посторонних. Или под ногами. Может, над головой. Но близко. Там искать не будут. Потому, что все, кто ищет очень важное спрятанное, лазят по дальним недоступным закоулкам. У всех примерно одинаковая в этом психология. Надо нам, Вова, думать, где тут под носом тайник Иванова.
Сели на стеллажи и стали разглядывать всё, что расположилось в круге диаметром примерно в три метра. Они заглядывали под стеллажи и надеялись, что Иванов прилепил бумаги изолентой к доскам снизу. Не было там ничего. Рядом со столом стояли две сломавшиеся швейные машинки. Их могли забрать в ремонт через день. Тоже не то место. Позади стола висели плащ Иванова, рабочие брюки, куртка и брезентовая накидка с нашитыми внутри карманами. Посмотрели и там. Ничего.
Малович сел за стол Иванова. Поставил локти на крышку, взялся руками за волос.
– Тут, блин, где-то. Чувствую, что тут. Чув – ству – ю… Смотри как плотно на столе всё лежит. Чернильный прибор, часы, Ещё одни часы. Календарь перекидной, семь штук папок одна рядом с другой. Карандаши, штук десять один к одному. Ручки автоматические. Четыре штуки. Зачем тогда тут чернильный прибор? И стол застелен домашней голубой скатертью. Стол-то на кой хрен на складе скатертью крыть?
