скачать книгу бесплатно
– Да. Сидит в ИВС. Нары нижние. Я ему журналов всяких притащил килограммов десять. «Советский экран», «Крокодил», «Знание – сила». Пусть отдохнёт. Написали ему, что он параноик. Судить не будут. Лечение главврач назначил дневное. Через день ходить туда надо отмечаться, чтоб все видели, что он псих. А работать на нас с радостью согласен.
– Тогда после собрания забираем его и едем в мою деревню Владимировку. Сядем дома у Паньки, отца моего. И поспрашиваем скрупулёзно о жизни фабрики «Большевичка», а?
– Самое то! – воскликнул Тихонов.– Он нам тропинки три-четыре протопчет.
– Ну, – согласился Малович. – А ты машину в ГАИ взял?
– Во дворе. Запорожец. На три дня дали, – доложил Вова радостно. Всё ещё про Маринку думал.
– Тогда поехали сейчас в быткомбинат, – Александр Павлович задумался и стал сворачивать в трубочку какую-то газету, потом развернул и скрутил снова.– Есть там у меня бывший одноклассник. Лёня Замков. Заведующий отделом ремонта холодильников. Мне кажется, что на комбинате в том самом пластмассовом цехе делают не только детские игрушки. А Лёня знает, что ещё кроме кукол и погремушек там отливают.
Замков увидел Александра и не обрадовался. Скорее испугался. Он много курил и, разливая чай по чашкам, в них попадал не точно. Столик залил вместе с печеньем и карамельками.
– Не по мою душу пришли? – буркнул Лёня. – Так я закон не нарушаю. Не хулиганю. Никого не трогал.
– Ты из цеха пластмасс всех знаешь? – спросил Малович.
– Ну, всех только их начальник знает. Но кое-кого и я держу во взаимовыгодных дружбанах. Позвать?
– Позови, конечно, – глотнул из чашки Тихонов.
Минут через десять вернулся Лёня с двумя крепкими парнями в спецовках красивых. Красное с синим – суконный материал комбинезона. Много карманов на «молниях», ботинки военные, высокие и синие кепки с длинным козырьком да надписью спереди «Быткомпласт». Новая какая – то форма.
– Чего, ребятки, вам? – вместо приветствия сказал один, постарше.
– Можете нам с другом каски отлить пластмассовые? Мы строители, шабашники. Металлические каски, блин, тяжелые. Башка трещит от них. – Тихо и просительно сказал Малович.
– Строители? – засмеялся младший. – А Лёня сказал что вы из милиции. У вас же фуражки носят с кокардами. На хрена каски? Да мы вообще-то из цеха игрушек. Хотя рядом втихаря льют каски. Но это не наши люди. Работяг простых мы, ясное дело, знаем. И числятся они не в быткомбинате, а на «Большевичке». В основном грузчиками. Кто эти цехом управляет, на комбинате никто не знает. Даже мы, соседи, ни разу их не видели. Купили у директора помещение и льют каски строителям руками случайных работяг.
Кто купил – неизвестно. Может швейная фабрика. Может, дядя таинственный. Мы сейчас к вам не хотели идти. Милиция – контора не всегда справедливая. Кто вам помешает нас с Мишей заподозрить и привязать по-хитрому к преступлению? Но Лёня – друг проверенный. И он сказал, что именно ты, его одноклассник, мужик честный и порядочный. Мы мало чего про «подполье» и убийство знаем. Но чем сможем – поможем.
– Да нам этот цех «подпольщиков» сам по себе пока не очень нужен, – объяснил Тихонов – Этим уже после раскрытия убийств будем заниматься. И не одни. Может КГБ впряжется. Вредительство-то явное на государственном уровне. Это уже политика. Воруют, людей подкупают, экономике советской подножки ставят. Короче – диверсия, удар сзади от внутреннего врага. Без КГБ нам не дадут в эту сферу соваться. Так что пока – убийства для нас на первом месте.
– Убитые, короче, были из цеха касок. Экспедиторы на договоре. Зарплат у них не было точно. Нам мужики, которые льют каски, говорили, – Миша закурил и съел карамельку. – А какая тут тайна? Весь материал через склад «Большевички» правильно и официально приходовался. Прицепиться не к чему. После убийства и ОБХСС тут крутился, и мусора Затобольского РОВД. Районщики.
– Ну, это ещё те шерлоки холмсы, – усмехнулся Александр. – В прошлом году там у них дом «обнесли». Так один домушник в темноте потерял ботинок. Дембельский. Он недавно из армии пришел. А в армии принято хлоркой и спичкой писать на одежде и обуви инициалы свои. Внутри ботинка было написано «Вал. З – ко.» Так думаете нашли его? А вот хрена с два!
Посмеялись. Потом старший сел ближе к Маловичу и стал дальше рассказывать, поглядывая на дверь.
– Убитые, к сожалению, на их территории жили. Вот они пару недель помурыжили их всех, кто каски делал. Одного работягу даже обвинить хотели и успешно закончить раскрытие. Посадить собирались одного. Кто-то из своих на него настучал. Но не получилось. Он в эти дни как раз ездил в Челябинск за ремнями для касок. С челябинского завода факс прислали по его просьбе, что он был на заводе до шестнадцатого числа. И квитанции он не выкинул из гостиницы. Рассчитался он шестнадцатого в двенадцать дня. А мужиков убили четырнадцатого.
– Во, мля, служивые! Живёшь рядом с такой швалью, работаешь в одной системе. Аж тошнит, – Тихонов закурил и пошел в окно дым пускать.
– А про то, что цех подпольный, даже в протоколе не было ни слова. Ни у ОБХСС, ни у следователей РОВД, – перебил товарища молодой. Миша. -Вполне возможно, что приплатили им не хило. Кто – неизвестно даже самим рабочим цеха. «Мусора», прошу прощения за грубость в адрес милиции, им даже протокол не дали толком прочесть. Заставили расписаться и ушли. А через неделю кто- то из работяг ходил в районный отдел и узнал, что дело закрыли в связи с недостаточностью улик. Ну, вроде как убийцу кто-то нанял чуть ли не в Москве. Попробуй там найди! Так они для отвода глаз сначала искали убийцу в нашем цехе. И в холодильном.
Серьёзно что ли? – удивился Александр Павлович.– А в бухгалтерии никого не арестовали? Или дворника?
– И где телевизоры ремонтируют – тоже убийц искали, – мрачно сказал старший. – А из быткомбинатовских какой дурак своих резать будет? Только в пьяной драке. И то – по мордам настучат друг другу и финиш. А тут двоим профессионально заточки в печень загнали, а потом ещё горло перерезали. У нас же в телемастерской одни блатные и бывшие зеки с техникумовским образованием электронщиков. Самое любимое занятие – людям горло перепиливать. Смешно даже думать…
– Да, мля! – Малович поднялся и большими шагами стал бродить между холодильниками. – Кто же это реально может быть? И кто приказ отдал грохнуть людей?
– Резали посторонние. Точно. И не здесь убили. В кафе на краю города. Потому и не нашли. Лень было районным по чужой незнакомой местности бегать и в засадах сидеть. Отписали «глухаря» да и ладно. Привычное дело. Нет улик, так и нет, хрен с ними.
– А где точно зарезали? – спросил Александр без особого интереса. Так, мимоходом.
– Ну, первое – они, повторяю, не наши. И зарезали, повторяю, не здесь, – вставил молодой.
– Да не долдонь ты, Миня, одно и то же. История эта с длинным хвостом. Где конец хвоста – только вы и найдёте, друзья Лёнины.
Тогда, ладно уж, послушайте вот что. Это главное. Но сперва пообещайте, что нас больше никто из ваших допрашивать не будет и, если попадёте потом в ихний цех, нас не вспоминайте. Хорошо? – тихо и с видной опаской прошептал старший. – Лёню мы знаем. Он не проболтается.
– Слово офицеров, – сказал Александр Павлович за двоих
– А вам же убийцы нужны. Так их двое всего. Они чужие. Кустанайские, но не с комбината. Блатные. Наш подпольный цех вам без надобности. Там каски и льют для строек. И пусть льют пока их не раскусят как воров и мошенников. Как вредителей государства. А вот в том цехе были два экспедитора, которые всегда находили места, где всё нужное можно было купить по дешевке, за взятку и оплату наличными. Сверхценные люди. Что они только не добывали! Они ведь три года у нас под носом. Цех столько тут стоит ихний. А мы с простыми работягами пиво регулярно глушим после смены. Ну, они по пьянке нам кое-чего и болтают, чего бы и не надо. И мы от них про экспедиторов знаем до фига.
– Ну! – тронул его за плечо Тихонов – Повод для убийства где-то рядом. Ну!
– Боссы им заплатили за добычу «левого» дешевого полистирола двадцать тысяч рублей. Те привезли крошку полистирола и провели его официально через фабрику. Отмыли деньги. И купили больше. С хорошим запасом. На деньги, которые им хозяева дали, другие бы столько не могли добыть. Купили неизвестно где. Мы не знаем. Говорю, как нам кенты из ихнего цеха по пьянке растрепали. Да и они не в курсе. Тайна это.
– Двадцать тысяч – это даже для подпольного хозяина производства сумма приличная, – Малович почесал по привычке затылок. – И что? Экспедиторы не взяли?
– Ну! – Миша, младший скривился.– Попросили еще столько же. Мы, мол, вам лишних пару миллионов прибыли в зубах принесли. А вы жлобитесь. Ну, боссы пообещали.
– И ждут экспедиторы, – продолжил Тихонов. – Три месяца прошло, а никто платить и не собирался. Пудрили им мозги, но так и не дали ни копейки. Отбрехались как-то. Да?
– А как ещё? – быстро заговорил Миша. – Тогда Жихарев, один из двоих добытчиков, сказал в цехе, что они с напарником наведут на подпольный цех ОБХСС и Народный контроль. Может, даже КГБ. Пусть, говорят, мы сами отсидим, а их, буржуев точно к стенке поставят. Какой-то рабочий боссу это передал. А те, кто управлял выпуском касок, они в соседней с нами комнате оборудование поставили дорогое, размягчители шариков, прессформы, красительные ванны. Резаки для ремней. И мужики вкалывали там за хорошие денежки. По триста рублей получали.
– Нам бы так платили.– Хохотнул Малович.
– Восемьдесят процентов, говорили, боссам уходило. Кто боссы – они почти все не знали, а мы вообще понятия не имеем. А ребятам простым, нанятым, и двадцать оставшихся процентов – за глаза! Они, мать их, конечно, догадываются кто приказал убить. Но молчат. Жить- то охота. А самих головорезов и мы знаем. Не знаем только кто команду дал.
– Это с «большевички» кто-то, – задумчиво отреагировал Александр Павлович.
– Но вот боссы, когда испугались, что экспедиторы могут вообще-то не в милицию, а в КГБ пойти, поскольку есть явное хищение социалистического имущества и вредительство государственной экономике, тогда и наняли блатных. Это ж легче всего. Те мужиков из цеха отследили, довели до кафе, вспомнил, «Спутник», подождали пока они поддадут хорошо и послали прохожую девчонку, чтобы она их вызвала.
– Ух, ты! Грамотно, – сказал Тихонов от окна, где досасывал уже пятую сигарету.
– Мол, друзья пьяные, боятся заходить. Вдруг «мусора» в вытрезвитель загребут. Мужики вышли. Блатные их отвели за дом, воткнули по заточке в печень. А потом уже лежачим горло перерезали обоим. И кто эти блатные – мы с Дмитрием знаем – Ещё тише прошептал младший. И малину, где они сейчас хоронятся, знаем. Нам подсказал в пивнухе один из цеха ихнего. Те козлы к ним часто ходят. Ничего не боятся, гады. Но кому говорить про это? ОБХССникам? Так они все в доле. Ну, не все, конечно. Только как их, честных, в этой клоаке искать? Милиция побегала для отвода глаз и позакрывала дела. Мля!
– Нас точно не боитесь? – спросил Александр.
– Лёня же сказал, что вот как раз тебя бояться не надо. Что ты правильный и не продаёшься. И что лично сам несколько сотен убийц поймал. И что напарник такой же у тебя. Повторюсь: Лёне мы как себе доверяем.
– Малину нам засветите? Хмырей этих нам покажете? Вы помните их?
– А чего их помнить? – молодой засмеялся. – Они к «цеховикам» приходят водку жрать пару раз в неделю.
– Ну, так поехали. Влезем в «запорожец»? Это не наш. На милицейской машине не поедешь, – сказал Тихонов.
Они подкатились к большому дому в районе на краю города. Район назывался «Красный пахарь». Тут раньше переселенцы из деревень жили. Во двор входили и выходили из него девки полупьяные, урки фиксатые и обкуренные жиганы. Спецы подрезать монетой точёной «лопатники» в автобусах.
Сидели наблюдатели минут сорок. И вот, наконец, один из рабочих, помоложе который, громким шепотом сказал и пальцем ткнул.
– Оп-па. Есть один. Второго нет пока.
– Точно он? – переспросил Александр Павлович. Рабочий три раза кивнул.
– Точнее некуда.
– Вы езжайте. Володя, отвези ребят. А я за ним пойду. Мне одного хватит. Второго он сам покажет, – Малович вышел. – Повезёт – скручу где-нибудь.
Он долго плёлся за уркаганом, пока тот не направился к подъезду серой пятиэтажки. Александр догнал его возле двери, взял за рукав и сказал жалобно.
– Братан, трубы горят. Дай хоть рубль. А то сдохну.
Урка повернулся, внимательно оглядел Маловича и быстро выдернул из-за голенища нож.
– А я тебя запомнил, «мусор». Ты в шестьдесят седьмом зимой меня на «гоп-стопе» приземлил за базаром центральным. На два года в «четвёрку» ты меня засунул. Ты, сука!
И он резко выбросил вперед нож. В подъезде почти темно. Малович потому и пропустил движение. Задел урка правую руку. Рукав разрезал и нож вогнал наискось в бицепс. Кровь брызнула на бетонный пол и на стену
Малович прислонился к стене, левой рукой зажал рану и увидел, что финка летит ему в живот снизу.
– Подохни, тварь, волчина позорный! – прохрипел блатной и нож уже почти врезался между ремнём брюк и курткой.
Александр инстинктивно согнулся, подставил под нож левую ладонь, но поздно. Финка скользнула между большим и указательным пальцами, и впилась в толстый кожаный ремень. Это был дорогой трёхслойный ремень. Широкий, упругий и твердый. Пробить его ножом было невозможно.
– Чего хулиганите!? – открыл дверь на первом этаже дед в кальсонах и нательной рубахе.
– Обоих запорю, исчезни, старик! – повернулся к деду блатной.
Он ещё не понял, что нож в тело не вошел. И понять это у него уже не было ни времени, ни шанса. Правой рукой, из которой кровь поливала бандита, а также капитана Маловича, да ещё пол и стены, Александр схватил его за волос и рванул на себя. Он немного сдвинул корпус влево и уркаган вписался лицом в стену, разбил нос и крепко приложился лбом. Крови стало больше. Из носа она текла как вода из колонки. С напором. Бандит упал и Малович быстро нацепил на него наручники, ну, а для верности вложил ему свой коронный удар по шее.
– Дед! – крикнул он. – Слышь, дед!
Старик в кальсонах выглянул.
– Я капитан милиции. Вот удостоверение, – у Александра Павловича закружилась голова и ноги стали ватными.
Дед сбегал за очками и удостоверение изучил.
– Что прикажете, товарищ капитан?! – воскликнул он и встал в кальсонах и тельнике во фрунт. Воевал. Ясное дело.
– Звони ноль два, называй свой адрес и скажи дежурному что я ранен и пусть он вызовет скорую да пошлёт забрать задержанного. Пусть пошлёт именно капитана Тихонова. Запомнил?
– Скорую и Тихонова на мой адрес срочно. Я побежал.
Дед исчез. Малович сел рядом с бандитом белыми штанами прямо в лужу крови и в глазах его стали метаться звёздочки, кружочки и тёмные квадраты. Потом всё исчезло. Последнее, что он смог расслышать – это истерично визгливую сирену скорой помощи.
Глава четвертая
Капитан Володя Тихонов утром на работу не пошел. Он был очень впечатлительным, душа его каждый раз получала новую рану и долго затягивалась рубцом от каждого неприятного события, которое происходило не с ним, а с близкими и просто хорошими людьми. Вчера бандит подрезал его лучшего друга Шуру Маловича, а внутри у Володи болело так, будто это его самого почти убили. Он позвонил полковнику и сказал, что сердце болит. Что пропустит сегодня день рабочий
– Да с Шурой всё в прядке, – сказал Лысенко. – Рана была в артерию, но профессор Мальцев сам оперировал. Его завтра выпишут вообще.
Но радостная весть тревогу из сердца Тихонова не выдавила. Он с утра пытался побриться, но смог только запенить помазком с расквашенным хозяйственным мылом территорию ниже глаз до шеи. А бриться не получалось. Он не признавал электробритву и освобождал кожу от щетины только отцовской опасной бритвой. Он её наточил об кусок кожаного ремня и поднёс к подбородку. Но руки дрожали как у штангиста, который из последних сил держал вес над головой положенные три-пять секунд, пока судья не сделает отмашку, чтобы штангу опустить.
Тихонов в таком расхристанном состоянии запросто мог всадить лезвие в горло или отхватить часть губы. Он подержал руки под струёй холодной воды, но этот приём не помог. Вова пару минут без зла материл свою хрупкую нервную конструкцию, смыл пену, аккуратно затолкал лезвие в рукоятку и сунул бритву в чехол. Из зеркала на него глядел похудевший в щеках, обросший серой массой коротких густых волосков, не очень симпатичный мужик с тоской в глазах и растерянным выражением лица под опускающимся на лоб седым чубчиком. Тихонову исполнилось тридцать пять. Седых ровесников среди знакомых у него не было. Он пару лет назад и сам испугался того, что волос белеет какими-то замысловатыми по форме островками. Побежал к терапевту милицейской больницы.
– Это я так рано старею? – с тревогой в дрогнувшем голосе спросил он доктора. – Дряхлость мышц скоро начнётся? Морщины по всей шкуре, слабость физическая?
Доктор выдернул с его головы два волоска. Один белый, другой – родной каштановый. Он достал небольшой пузырёк, набрал пипеткой густую жидкость без цвета и капнул на волоски. Первый стал красным – каштановый. А белый перекрасился в тот цвет, который у Тихонова был до начала старости внезапной
– Меланин перестал вырабатываться, – без человеческого сострадания сказал он.– Это пигмент такой. Даёт цвет волосу. Ничего страшного. К старению никаким боком не стоит. Ты, Володя, когда нервничаешь или переживаешь, у тебя этот пигмент перестаёт выделяться. Мозг же этот процесс регулирует. Есть пацаны молодые, у которых в двадцать меланин отключается. И ничего. А Тебе, Тихонов, седина идёт. Строгости всему облику добавляет. А ты же милиционер. Не артист из кукольного театра. Здоровый ты. И мышцы железные. Вон какие! Не продавишь. Иди, служи. Не переживай. Ешь больше шоколада, орехов. Крупу всякую. Лучше овсяную кашу. Можно бананы, но тут надо летать в Москву или в Ленинград. Дорого. Живи лучше так. Седина тебя не уродует.
Это было пару лет назад. Потом брат его, Сергей, монтажник-высотник, на вышках ЛЭП-530 варил из труб длинные штанги под верхние изоляторы.
И цепь страховочная порвалась. Разбился не на насмерть, но уже год ходит на костылях. Володя так переживал за братишку, что каштанового волоса осталось немного только на затылке. Ну, а когда мама Тихонова потеряла на базаре маленькую сумочку с последними её деньгами, духами «Красный мак», паспортом и свидетельством о расторжении брака с Володиным отцом – и затылок обесцветился. Мама потерю перенесла стойко, даже дурой себя не обозвала, а вот сын расстроился, аппетит потерял и спал плохо почти неделю.
– Вова, девица ты сахарная, – погладил его по седой головушке друг Шура Малович. – Ты что, дворником работаешь за шестьдесят рублей? У тебя, капитана милиции, знакомых нет в паспортном столе? Духи «Дзинтари» не можешь маме подарить? Они получше «Мака красного». И в ЗАГСЕ нам, милиции, кто откажет и повторно свидетельство о расторжении не нарисует? А зачем она его с собой носила – загадка. Женская причуда.
И через три дня сам Шура все документы восстановил. Причём принесли их прямо к нему в кабинет. Тихонов купил другу две бутылки пятизвёздочного «армянского» и успокоился. Но вообще такая чувственная натура не должна была привести его на работу в уголовный розыск. Куда-нибудь в другое место. В дом престарелых, скажем. Или в приют для детей, потерявших родителей. Но нет! Напротив. Ранимым и сострадательным он был только к своим или просто добрым людям. А вот уголовников, шпану, воров, убийц и прочих негодяев ненавидел люто, всех их считал выродками и всегда повторял Маловичу, что в правительство надо писать официальные прошения, чтобы никого из преступников не сажать в тюрьмы, а только расстреливать.
– А если он убил случайно? Оборонялся. Или перевернулся на машине и остался живым, а пассажир помер? – хитро охлаждал ненависть Тихонова Александр Павлович.
– Ну… – на секунду терялся Володя. – А украсть случайно можно? Кошелёк в автобусе у тётки выгрести? Залезть в форточку и скоммуниздить у работяги деньги, которые он в шкафу между трусами и майками хранит? Тоже нечаянно залез в дом ханурик? А раздеть человека на улице под дулом обреза и всё ценное забрать, тоже можно в целях самообороны? Может, их вместо тюрьмы в Сочи посылать, в санатории на семь лет? Нет, бляха, всех к стенке!
Вот такую противоречивую натуру имел друг Маловича Вова Тихонов, но Шуре нравились его сентиментальность и любовь к добру. А на стародавнее маниакальное желание Вовы переделать закон и расстреливать даже простых карманников Малович всё мечтал натравить одного знакомого психиатра, да всё времени не хватало. Крутились они, много полезного делали. Очищали жизнь от всякой мрази. Но на себя времени не было никогда.
Прибежал Тихонов в больницу и застал Маловича в его палате за партией игры в подкидного дурака с двумя соседями. Морда у него была розовой, а на бицепсе держался лейкопластырем широкий бинт. Из которого не просочилось ни капли крови.
– Шура! – обнял Тихонов друга. – Живой, мать твою!
Он уложил на его тумбочку колбасу, сыр пошехонский, банку виноградного сока и кулёк с халвой, без которой Малович жил безрадостно. Он имел при себе халву всегда. В столе кабинета, в портфеле, дома. И не брал её только на задержания.
– Допросил задержанного? – спросил Малович и тоже обнял друга.
– Нет же. Пока только пальчики его с «финака» в колонию отправляли. Нам привезли бумажку, что это Сугробин Константин Андреевич. Три ходки на зону. Все за убийства. Освобождался всегда досрочно за примерное поведение. Убивал четыре раза. Жену за измену. Кореша прямо в пивнухе за оскорбление, ну и двоих ювелиров в один день прикончил при разбойных нападениях на магазины с целью набрать килограмм золота и хоть горсть бриллиантов.
– Так у него как минимум две расстрельные статьи по «гоп-стопу», – очень удивился Александр Павлович. – Это ж на какие в хрен собачий шиши он дорогих адвокатов закупал? Не простой паренёк. Не сиротка беззащитная. Он чей-то! Какой-то большой дядя у него ангелом хранителем работает. С какой такой радости? Вот головоломка. Ну, а что-нибудь вообще он тебе сказал?
– Да не может он, Шура, вообще разговаривать. И ещё денёк-два не сможет, – Тихонов засмеялся. – Ты же его к стене приложил со всей дури. У него три зуба осталось. Нос не дышит. Переломан. И вообще – башка пока не включается. Правда, я в камере его тоже маленько помял для пользы дела и за тебя в отместку, извини уж. Как зовут его, он вспомнил. Больше ничего. Но с ним Суханов, наш врач, работает. Через день, то есть уже, выходит, завтра обещал привести хмыря в форму, для допроса пригодную.
– Эх, жаль, что я сегодня на партийном собрании не выступлю, – улыбнулся Александр Павлович. – А мне всегда начало собрания нравится. Всё так торжественно, как на похоронах. « Поступило предложение по кандидатурам для выбора в президиум собрания. Слово предоставляется лейтенанту Яковенко. Кто «за», кто «против», кто «воздержался»? Единогласно»! Яковенко считывает с бумажки десять фамилий. «Прошу членов президиума занять свои места. Слово для оглашения повестки дня нашего собрания имеет майор Коробкин». Кто «за», кто «против», кто «воздержался»? «Единогласно!» Как прекрасно, мать же твою так – распратак! Поэзия высшего класса!
– Завтра выпишут тебя? – Тихонов уже чувствовал, что дрожь в теле гаснет. Вот сейчас и побриться бы получилось. – Завтра отдохнём у меня дома. Зину возьмёшь, Виталика. Отметим День космонавтики. Пусть другие, козлы, забыли, а мы-то помним, гордимся. Наша победа в космосе если и уступает победе в войне, то малость малую. Сколько тоже крови пролито на испытаниях. Никто просто не знает. Не говорят нам. А мы этот космос выстрадали. Как и войну.
– Ну, загнул ты, дорогой, – нежно потрепал его по седым кудрям Малович. – Да ладно. Тебе виднее. Ты чувствуешь. Я вот, например, просто знаю что-то, а ты всем нутром всё пережевываешь. На молекулярном, как сейчас стало модно говорить, уровне. Ладно, ты иди. Собрание скоро кончится. Скажи, чтобы Лысенко распорядился нам дать допросную комнату завтра в час дня. Меня в двенадцать после обхода выпишут. И мы с этим ухарем «за жизнь маленько побазарим».
