скачать книгу бесплатно
Когда на следующий день мы вернулись домой, мама уже приехала. У нее закончилась смена в летнем школьном лагере, и я знал, что ближайшие два месяца она будет со мной, пока не закончится лето. Мама привезла несколько огромных пакетов с различными шоколадками, соками, фруктами. Одним словом, она привезла рай.
Мы сидели на кухне. Наконец вся семья оказалась в сборе. Отец сидел с торца стола прям в углу кухни, рядом сидела мама. Бабушку за столом я видел редко. Она всегда стояла напротив стола, уперевшись в кухонный шкаф. В таком положении она была даже во время еды. Отец принялся увлеченно рассказывать о том, как сегодня полдня в доме была милиция, как плакала соседка Соня, жалуясь на то, что еще не рассчиталась с долгами за новый телевизор, видеомагнитофон и музыкальный центр, а их уже украли, потом он принялся говорить о рынке, строить планы на открытие торгового павильона. Бабушка иногда кивала в знак согласия, иногда неодобрительно смотрела, но ничего не говорила. Мама тоже слушала молча.
У соседки сверху, Светки, как обычно, было шумно. Играла музыка, слышался то хохот, то громкая нецензурная брань. Было слышно, как мужчина из Светкиной квартиры кричал в окно, а тем временем в наше окно нервно и противно полузвонко постучала босая нога. Бабушка поспешила открыть форточку.
– Теть Маш, меня татарин зарезать хочет! – прокричала нога. Это был Андрей, старший сын Светки.
Отец открыл окно, и в нем появился сам Андрей. Кудрявый босоногий подросток в уляпанной футболке, размера на три больше нужного, висел на жилистых руках в окне. Отец помог ему забраться в квартиру. Андрей, дрожа, сел на полу к холодильнику.
– Можно попить? – спросил он, глядя испуганными белесыми глазами.
Бабушка дала стакан с водой. Андрей ухватился за него, как ребенок в самую любимую игрушку. Стакан трепыхался в руках, половина содержимого все-таки ускакала на пол.
– Что случилось-то? – спросил отец.
– Татарин, татарин, падла, зарезать хочет! Мать гонит меня из дому, а мне идти некуда, ну татарин и схватился за нож и кричит, что зарежет. Я в окно, прыгать высоковато, я к вам. А он, падла, по спине полоснул, – Андрей продемонстрировал дырку на футболке, под которой виднелась кровавая царапина.
Отец взял из шкафа среднего размера нож, аккуратно прижал его в носок и пошел к выходу.
– Коля, не надо, не ходи! – засуетилась бабушка.
– Я просто поговорить с ним иду. Совсем уже дурак, на пацана с ножом кидается.
Отец ушел к Светке. Бабушка с мамой прильнули со стаканами к стене, чтобы получше слышать происходящее наверху. Андрей продолжал сидеть на полу у холодильника, обхватив руками колени. Его не переставало трясти. Я уселся рядом с ним.
– А пойдем поиграем? – предложил я Андрею.
Он смотрел на меня выпученными глазами, полными ужаса. Ужас наполнил глаза до краев и стал медленно вытекать соленой слезой. Я вглядывался в этого испуганного чумазого подростка с нескончаемым количеством ссадин и царапин, с разбитыми коленями, в грязной и порванной одежде. Андрей неуклюже размазал рукой слезы по лицу и посмотрел на меня, оскалив свои желтые зубы. Лужа от пролитой воды под ним стала больше.
Отец вернулся не скоро и изрядно выпившим. Он молча протопал тяжелыми шагами на кухню, достал из носка нож и сказал:
– Можешь идти домой, татарин тебя не тронет. Завтра скажешь, извинился он или нет.
– Я боюсь, дядь Коль! – проблеял Андрей.
– А ты не бойся. Если хоть пальцем тронет, скажешь мне.
Андрей, уже сменивший промокшие шорты на старые спортивные штаны моей мамы, пошел к себе. Наверху сначала долго смеялись, потом включили музыку и продолжили веселиться.
Прошло почти два месяца. Умер шутливый старичок Петр Алексеевич. Шутил, что догорает этим летом, вот догорел к сентябрю. Тех, кто обворовал квартиру Сони, так и не нашли. Ей пришлось залезть в еще большие долги, чтобы восполнить хотя бы телевизор. Татарин, который стал часто зависать у Светки, все так же продолжал гонять Андрея, приставал к Аленке, что той пришлось сбежать из дома, а Валерка почти сутками шарахался во дворе один. Бывало, после прогулок во дворе мама звала его к нам пообедать. Тот сметал все, что было, одним махом, не жуя. Я же ел плохо, тем более, в отличие от Валерки, я еще различал вкус: котлета – вкусно, а рис – нет. Бабушка устраивала соревнования: кто быстрее съест, тот получит конфету. Я знал, что в любом случае мы оба получим конфету, но все равно старался выиграть в этой пищевой дуэли. Не выиграл ни разу.
В тот день родители уехали в лес за грибами. Я слезно просил взять меня с собой. Кстати, года через три я так же слезно просил не брать меня с собой и оставить дома. Мы с бабушкой остались вдвоем.
Днем у Светки была тишина, отсыпалась, видимо, после очередной попойки. Было слышно, как несколько человек, громко топая, поднялись наверх. Долго стучали к ней. Потом к соседям по этажу. Никто не открывал. Потом постучали к нам. Бабушка посмотрела в глазок и открыла.
– Здрасьте, участковый, – представился мужчина в милицейской форме. – Сальникова у себя?
– Здравствуйте. Не знаю. У нее тихо, наверное, нет ее. А вообще, мы с внуком только пришли, так что извините.
– Баушка, ты что, мы сегодня же весь день дома! – я поспешил поправить бабушку.
– Ну ясно все, – сказал участковый, а тем временем в подъезде появился Андрей. – О, ты-то мне и нужен. Ключи от квартиры есть?
– Есть, – выпалил, ничего не поняв, Андрей.
– Ну пойдем. А вы возьмите паспорт и пойдем к Сальниковой. Понятой будете.
Когда Андрей и участковый пошли наверх, бабушка погрозила мне пальцем:
– Сколько раз тебя учить?! Не вмешивайся, когда старшие разговаривают! Такой же, как мать, ротозявый. Если я что-то говорю, значит, я знаю, что говорю. Если спрашивают у тебя, правда или нет, нужно сказать, что правда. Понял меня?
Я кивнул.
Бабушка взяла паспорт, аккуратно упакованный в полиэтиленовый пакетик из-под молока, и мы отправились к Светке. В квартире помимо участкового было еще много народу, еще милиционеры, какие-то строгие и недовольные женщины. Светка сидела на стуле в наручниках. Андрей стоял у стены, опустив голову, и постоянно пытался то ли укусить свою нижнюю губу, то ли облизать.
– Я вам говорила, что нельзя детей в таких условиях воспитывать, – сказала одна из недовольных женщин.
Действительно, квартира для жизни была малопригодна. На полу валялись бутылки из-под водки и пива, окурки и пепел, какие-то пакетики, разбросаны шприцы, темные бутылечки, огрызки засохшего хлеба. Также весь пол был истоптан чьими-то грязными следами. Полная антисанитария. В квартире был еще невыносимый запах спертого табака с вкраплениями человеческой гнили. Штор на окнах не было. Межкомнатных дверей тоже. Их заменяла своеобразная конструкция из пленки магнитофонных кассет, которая расползалось от дверной перегородки до пола.
Бабушке продемонстрировали пакетик с сушеной травой, несколько шприцов, какие-то ампулы. Бабушка посмотрела и расписалась, где сказали. Светку увезли на милицейском уазике, Андрея и Валерку, которого нашли во дворе, увезли на «Волге» в приют. Впоследствии их отправили в детский дом, который находился прямо за холмом у нашего дома.
Мы вышли с отцом из магазина. На душе было по-осеннему грустно, несмотря на то что на дворе весна. Отец достал сигарету и закурил. Тут же подскочил парень, примерно мой ровесник. Это был Валерка. Крепкий подросток с опустошенными глазами, ничего общего с тем голодным и беззащитным Ваейкой.
– Мужик, дай закурить! – попросил он.
– Валерка, ты, что ли? – узнал его отец.
– Я. А ты… – Валерка немного замялся. – А, дядь Коль, ты, что ли? Не узнал сразу.
Отец достал сигарету и протянул Валерке. Интересно, мне он всегда рассказывает о вреде курения и грозит голову оторвать, если увидит меня с сигаретой, а Валерке вот так запросто сам протягивает бумажную трубочку с табаком. А мы почти одного возраста с ним. Одобрил бы отец, если б мне какой-нибудь мужик так на улице дал сигарету, попроси у него я?
– Как мать, как брат, как сестра? – любопытствовал отец.
– Мать сидит уже третий раз и все за наркотики, Аленка не знаю где. Андрюха тоже сидит. Он с друзьями двух девчонок изнасиловал и зарезал. Неделю насиловали их и резали постепенно. Двадцать пять лет дали.
– Вот это да! – отец смачно плюнул. – Знал бы я тогда, когда этого ублюдка татарин зарезать хотел, сам бы его прирезал. Одного спас, а он двоих убил.
Вот так происходит жизнь. И у всех она практически одна и та же, одного цвета, только оттенки разные. Все живут эту пресловутую смешную, безвкусную, пресную жизнь, которая выцветает с каждым днем все больше. А я не живу. Стою смотрю…
Шарлотка от Олега
– Тома, как думаешь, много людей у нас в городе против закрытия музыкальной школы? – Дина оторвалась от монитора.
– Я даже не знаю, – вопрос явно поставил маму в тупик.
– Если в процентах, то сколько? Навскидку.
– Ну, не знаю, примерно половина, может, больше, – помялась мама.
– Половины мало будет, а вот процентов семьдесят – в самый раз. Так и напишу, что опрос горожан показал, что семьдесят процентов против закрытия музыкальной школы и половина из них готова активно отстаивать свою точку зрения.
– Дина, ты хоть немного думать научись! – вмешался отец. – Ты хочешь сказать, что около двадцати тысяч готовы выйти на митинг за музыкалку? Откуда они возьмутся? Из шахт своих повылезают? Да им плевать, будет музыкалка или нет, главное, чтобы бар «Кедр» не закрыли и ГОК жил.
Отец недолюбливал Дину и не старался это скрыть, а даже, наоборот, пытался при любом удобном случае это показать. Она это чувствовала и даже побаивалась его. Проявлялось это во многом, например, называла она его «дядя» и на «вы», а мою маму она называла просто Тома. Хотя папа ей дядя по крови и к тому же он немного младше мамы.
– Дядь Коля, мне же нужно резонансную статью, – злобно огрызнулась Дина.
– Валеру Волкова убили, напиши про это. Вот будет резонансная статья, – чуть ли не прокричал отец.
– Коля, тише! – прибежала с кухни тетя Галя. – Не говори такие вещи громко! Хочешь, чтобы Динку тоже убили?
– Галя, ты очень большого мнения о ней, никому до нее нет дела. В городе идет другая война.
– Хватит вам, – влезла Динка. – Статью про закрытие музыкальной школы я напишу, а вот с кулинарной страничкой не знаю, что делать.
Год назад Дина поступила в университет на журналиста. Поступила на заочку. Тетя Галя настрадалась со старшей дочерью Наташей, когда та училась в университете очно. Потрачено было много денег и еще больше нервов. Причем Наташа активная, бойкая девушка, в отличие от Дины. Она никогда не корпела над уроками: с математикой и физикой помогал мой отец, с английским – моя мама. Остальное за пять минут сделает сама и убежит гулять с подружками. Вечером обманом отпросится у тети Гали на дискотеку, вернется к полуночи под ручку с каким-нибудь парнем. Студенческие годы Наташи выпали на самый разгар девяностых. Проблем было много. К концу первого курса выскочила замуж, к началу второго развелась. Тетя Галя то ли злилась, то ли жалела, но все равно всегда была недовольна Наташиной студенческой жизнью. Поэтому Дину она решила оставить при себе. Всю жизнь она хотела, чтобы в нашем роду кто-нибудь стал врачом, и вот ее родная дочка изъявила такое желание и тут же получила отказ. На врача заочно не учатся, а отпустить Дину одну она не смогла. Следующим кандидатом в доктора стал я. А в Дине, наверное, пропал великий, но очень злой и вечно недовольный доктор. Детства у Дины, по моему мнению, не было ни дня. Все школьные годы ее жизнь напоминала день сурка. Утром завтрак – кофе и бутерброд с маслом, сыром и колбасой. Примерно до часу, до двух она в школе. После прихода домой обязателен обед. После обеда, не теряя ни минуты, она запиралась в своей комнате делать уроки. Вся огромная четырехкомнатная квартира забвенно замирала. В голос говорить нельзя нигде, Диночке это мешает, про телевизор я вообще молчу. Примерно в девять вечера Дина заканчивала с уроками, ужинала, принимала ванну и шла спать. И так из класса в класс, из года в год. При этом она школу закончила с серебряной медалью. Если бы я посвятил все свое детство учебе, как она, то уверен, что у меня была бы золотая медаль. Гулять Дина ходила только с тетей Галей или с бабушкой. Подруг у нее не было. Отношений с мальчиками тем более. Хотя отец всегда говорил тете Гале, что Динка рано или поздно принесет в подоле, тихушница. В общем, тетя Галя не могла свое такое чадо отпустить одно в другой город в студенческую общагу.
Дина поступила на журфак заочно и осталась жить дома. Теперь учить можно было с утра и до ночи, даже не выходя из квартиры. Но так как наш городок маленький и слухи разлетаются быстро, про Дину узнали в газете «Городской рабочий» и предложили работу. После недели обсуждений с тетей Галей было принято сложное решение стать корреспондентом.
– Слушай, Олег, я придумала! – заявила за ужином Дина. – Давай я про тебя статью напишу? Про твою любовь к выпечке и про твои кулинарные данные.
– Вообще, я не люблю готовить. Потому что не умею, наверное, – воспротивился я. Хотя сам факт, что про меня напишут статью, мне понравился.
– Это вообще неважно, – Дина махнула рукой. – Мам, ты сделаешь завтра шарлотку? Я фотографа приглашу, мы фото для статьи сделаем Олега с шарлоткой, и все.
– Я еще не согласился! – опять возмутился я. – Точнее, я согласен, но мне не нравится, что за меня все решили.
– Ты еще не понял, что согласился, – отрезала Дина.
– Ты что ей позволяешь так разговаривать? – грозно наехал на меня отец. – Послал бы ее вместе со статьей. Тебе это надо?
– Коля, ну что ты!? – вступилась за Дину тетя Галя.
– Я ничто! Мать не воспитывает дочку, дядька будет воспитывать. Тоже мне пуп Земли нашлась. Ты завтра в футбол идешь играть с парнями? – обратился ко мне отец.
– Пока не знаю, – ответил я.
– Если в футбол не идешь играть, то на рыбалку пойдем.
Слово «рыбалка» для меня – синоним каторги. Отец был ярым фанатом рыбалки, и по определению таким должен был быть и я. Может, я бы и полюбил рыбалку, если бы она была в меру: посидеть с удочкой часок-другой. У отца рыбалка проходила гораздо насыщеннее. Часа в три ночи мы уже вставали, шли в навозник копать червей. С собой брали удочки, донку, спиннинги, лежень, сваренный прикорм, накопанных червей, запасные лески, крючки, блесна. Еще весла от лодки и рюкзак еды и воды. На рыбалке проводили весь день, часов до одиннадцати вечера. Меняли кучу мест за день: в одном месте шекелю наловим, в другом лещей, в третьем щук. Я почти весь день сидел в лодке с сонным видом. Иногда мы причаливали к берегу, где можно было немного размяться или даже побегать, пока отец не накричит, что я пугаю рыбу. Весь день я мечтал о дожде. Дождь мог стать спасением. Я был счастлив, когда начинал накрапывать дождь. Внутри меня начиналось безумие. Я молился всем богам о ливне, как крестьянин в засушливое лето. Отец вглядывался в тучи, оценивая продолжительность небесного плача. Я вглядывался в его лицо и ждал приказа о сматывании донки и удочки. Чаще бывало по-другому. Он, посмотрев на тучи, говорил, что дождь ненадолго и нет смысла уходить. Тогда я начинал опять молить всех богов о том, чтобы дождь прекратился. Мокнуть без пользы не очень приятное занятие. Моя сонливость и пассивность проходили только тогда, когда мы возвращались домой. Откуда-то появлялись силы грести. Я с остервенением отталкивался веслом от воды, каждый взмах весла приближал меня к дому. По дороге домой я становился веселым и разговорчивым. Отец, естественно, это замечал и его это забавляло.
– Не, я не в том плане, что мы в футбол не идем играть, мы с пацанами, если что, в лес за грибами собирались, – про лес я придумал на ходу. На рыбалку идти нет никакого желания. – А так мне пофиг, можно и сфоткаться для статьи.
– У тебя такая речь засоренная, это так стремно, – поспешила вновь поучить меня Дина.
– А у тебя не засоренная речь? – опять накинулся на Дину отец.
– Нет.
– Уверена?
– Уверена.
– А что такое стремно, знаешь?
– Это значит стыдно, некрасиво.
– Немного словарик полистай, журналистка. Стрем – это жаргонизм. Идут двое воровать, а третий на стреме остается, на шухере. Если кто пойдет, тот, кто на стреме, даст отмашку об опасности.
Отец так и продолжил прессовать Динку, а я спасся от рыбалки внезапным образом.
Утром тетя Галя испекла шарлотку. Горячая, пышная, аппетитная. Я смотрел на яблочный пирог, первый раз в жизни вкладывая в него смысл. Вот этот пирог такой красивый, душистый, аппетитный и такой ненастоящий. Испекла тетя Галя, а честь и хвала – мне.
Тетя Галя и мама закрылись в комнате и не подавали никаких признаков жизни. Пришел седовласый, невысокого роста фотограф. Седые усы придавали ему строгости, которой и так у него хоть отбавляй. Он долго не мог выбрать ракурс, цветовую гамму и что-то еще. Мне пришлось несколько раз переодеться, прежде чем его все устроило. Он сделал несколько снимков, и мы уселись пить чай. За столом он расхваливал меня и удивлялся, что я так вкусно испек пирог. Говорил, что мне обязательно нужно развивать свой кулинарный талант и идти учиться на повара или кондитера. От всего этого разговора мне было паршиво. Лучше бы на рыбалку ушел, чем такое шоу.
Через неделю вышла газета со статьей «Шарлотка от Олега» и моей черно-белой фотографией. Кроме того, что моим главным увлечением является спорт, правдивого в статье не было ничего. Не то что слова – даже буквы какие-то лживые. Мама с отцом смеялись над статьей и шутили на тему моих псевдокулинарных способностей. Несмотря на это, я схватил газету и отправился во двор хвастаться друзьям.
Серегу и Антона я нашел быстро.
– Читайте! – я сунул им газету.
– Я что, старпер какой-то – газеты читать? – Антон откинул газету.
– Там про меня написано! Читай, говорю тебе!
Серега взял газету и сразу разошелся диким хохотом.
– Мля, Антоха, я не могу! – продолжил заливаться смехом Серега.
– Шарлотка от Олега? Блин, надо пацанам показать! – Антоха тоже закатился гоготом.
– Что вы ржете как дебилы? – обиделся я.
– Олега, давай тебе кличку дадим, например, поваренок, пойдет? – продолжил подстегивать меня Серега.
– Не-не-не, лучше просто Шарлотка! – поддержал его Антоха, и оба залились еще пуще.
– Я тебе в зубы сейчас съезжу! – разозлился я.
– Отскочит, как нефиг делать! – уже не гогоча, оскалился Антоха.
– Ты заканчивай девчачьими делами заниматься, шарлотки всякие печь. Пугаешь меня временами, – вмешался Серега.
