скачать книгу бесплатно
Хорст достает рулон специальной бумаги и ждет дальнейших указаний.
– Положи пока. – Лабберт поднимается и идет к ящикам. – Давай-ка аккуратно соберем все в кучу и проведем опись.
3
– Калифорния?! – Хорст читает надпись на задней крышке устройства, внося в формуляр. Его задача состоит в том, чтобы дать краткое описание предмета, завернуть во влагоустойчивую бумагу и передать Лабберту. Тот, в свою очередь, бережно укладывает электронику в ящик.
– Ты не поверишь, Хорст, но Америка в том времени – величайшая сверхдержава! Обширная индустрия, которую они будут иметь, будет создана благодаря… – Лабберт обрывает себя. Сквозь паутину алкоголя, до разума только сейчас доходит: говорить, что война была проиграна, простому, по сути, солдату – нельзя! Лабберт решает пойти на небольшой обман: – Благодаря поддержке со стороны Рейха. После победы на территории североамериканского континента мы организовали колонии. Мы не стали навязывать испорченной расе арийские порядки. Мы ограничили их в воспроизводстве и перемещении. Там они только работают и потихонечку вымирают. И на их место приезжают настоящие люди.
Хорст удовлетворенно кивает. Непьющий и некурящий, сейчас он готов закурить сигарету и выпить по такому случаю стакан шнапса.
– Ты же понимаешь, большего я сказать не могу. Только фюреру я буду докладывать в развернутом виде. – Лабберта окатывает холодом. «Фюреру!» – обеспокоенно думает он. – «Как преподнести информацию о будущем поражении человеку, который при желании может сожрать тебя одним взглядом? Ведь речь идет о полном поражении, политическом крахе и уничтожении идей!»
– Так точно. Большего мне знать не положено. Но герр Голдхабер, я очень рад, что идеи национал-социализма восторжествуют во всем мире! Не зря сейчас погибают наши солдаты. Но, думаю, война будет быстрой. Ведь так?
Лабберт смотрит Хорсту в глаза и гипнотически качает головой.
– Понял! Не смею больше спрашивать.
Инвентаризация достояний будущего заканчивается полтретьего ночи. Лабберт опечатывает крышки штемпелем Аненербе.
– Славно, Хорст, – устало произносит он. – Завтра их содержимое разойдется по исследовательским центрам. Пока отнеси всё на первый этаж и запри в одной из комнат.
В этот момент телефон секретаря, стоящий на столе возле входа в кабинет, начинает звонить. Лабберт изнеможенно закатывает глаза, но в следующую же секунду кивает Хорсту. Адъютант понимает, что нужно делать. Он бежит к аппарату и щелкает коммутатором. Телефон начинает звонить в кабинете начальника. Лабберт боком присаживается на столешницу и свешивает ногу. Несмотря на внешнюю расслабленность, разум его сконцентрирован; он осознает, кто может звонить в такое время.
– Штандартенфюрер у аппарата! – с напускной бодростью выпаливает он.
Человек представляется адъютантом рейхсфюрера Генриха Гиммлера.
– Получилось? – деликатно спрашивает голос.
– Более чем, – сдержано отвечает Лабберт.
– Год?
– Плюс 76.
– Побочные эффекты?
– Допустимы. – Перед глазами Лабберта вспыхивает картина обгоревшего полицейского. Он смотрит на свое отражение в зеркале. – Но ничтожны.
– Исход?
Лабберт понимает, о чем его спрашивают, но ответить не решается.
– Исход? – повторяет голос. В трубке стоит легкое потрескивание.
– Отрицательный. Глубоко отрицательный.
Лабберт снимает фуражку и кладет на стол. Проходит минута тяжелого молчания обоих собеседников. Адъютант Гиммлера – первый человек, узнавший о неблагоприятном исходе войны.
– Через несколько дней шеф приедет в Мюнхен. Готовьтесь предстать с широким докладом.
– Так точно. В моих руках оказалось много образцов технических приспособлений. Хочу предупредить: завтра я разошлю их в соответствующие институты для изучения.
– Отставить!
– Что?
– Пожалуйста, не проявляйте самодеятельности! Этим не должны заниматься наши институты. Вы же понимаете, докуда может докатиться такая информация. – Лабберт как нельзя лучше понимает. Речь здесь идет даже не о людях.
– Куда прикажете их девать?
– До особых распоряжений они должны находятся под вашей ответственностью. Я лично буду докладывать вам о решениях, отданных рейхсфюрером. Но «Объект» должен вернуться к нам уже сегодня, вне всякого сомнения. Я вышлю группу. Утром они будут у вас. Позаботьтесь, чтобы у них не возникло лишних вопросов по поводу груза. Лучше всего запакуйте сразу в несколько ящиков и как следует заколотите.
– Не переживайте, не первый день на службе.
– Вот и отлично.
На другом конце кладут трубку.
– «Самодеятельность»! – зло цедит Лабберт. – Будто я пустое место! Чертова бюрократия… – Случайно выстрелом в висок его пронзает пугающая мысль: «А ведь они могут меня убрать!»
Адъютант, выждав паузу, возвращается в кабинет. Лабберт бросает на него жгучий взгляд. «Самое простое – приказать моему адъютанту застрелить, отравить или арестовать меня. Суда ждать вряд ли придется, а убрать таким способом – наиболее удобный вариант»
– Скажи, Хорст, ты способен по отношению ко мне на предательство?
– Что вы говорите, штандартенфюрер?! Конечно, нет!
– А если тебе будет приказано?
В глазах Хорста скользят противоречивые мысли. Прямой и открытый человек, с ясными убеждениями и сформировавшимся отношением к жизни как к чему-то фундаментальному и нерушимому. Такие, как он, врать не умеют.
– Я ослушаюсь приказа! – заявляет он.
Это звучит настолько убедительно, что Лабберт почти верит.
4
Часы бьют три.
«Домой? – сомневается Лабберт. – Зачем? Там нелюбимая женщина. Встретит с грустным лицом, произнесет пустые, шаблонные слова: «Пришел? Еда на столе». Вновь начнется бытовая меланхолия. Не могу так»
Он часто остается на работе и ночует в кабинете. Женщина, которую он любил, покинула этот мир годы тому назад. Дети живут на другом конце Германии с ее родителями. После смерти любимой он так бы и жил один, ему никого не надо, но офицеру СС не надлежит вести холостяцкую жизнь. Новый брак состоялся для виду, и оба в нем были несчастны.
Из темноты открытого окна в комнату врываются звуки. Лабберт прислушивается. Стучат военные сапоги по каменной мостовой. – «Кто: СС, СА, СД?.. – гадает он. – Или обычные солдаты Вермахта? Хотя какая, к черту, разница? В Германии всего этого стало слишком много, чтобы заострять внимание на подобных различиях…»
Он смотрит на фуражку. С нее столь же пристально поглядывают глаза «мертвой головы». Серебряные Черепа – немые свидетели ужасов, которые учинит немецкая военщина.
Шаги учащаются. К ним добавляются чьи-то еще, но уже не сапожные. Вскрик. Глухие удары. Работают дубинки. Сдавленный стон. Шелест одежд.
Тело волокут по земле. И, как ни в чем не бывало, за окном снова ночная тишина.
Лабберт пожимает плечами.
«Они хотят, чтобы я отдал устройство! – вновь терзают его тревожные мысли. Они усугублены поздним часом; душевная тревога ночью – это не то же самое, что душевная тревога днем. – Утром прибудет бригада, и я больше его не увижу. А что это для меня означает? Только то, что больше мне не попасть в будущее! Я сидел над этим устройством много бессонных ночей в попытке разгадать тайну. Мне удалось. Знания в области математики сильно помогли. Но теперь, когда я побывал в будущем, увидел то, чего, наверное, видеть не должен был, мне грозит опасность. Возможно, маленький человечек в смешном пенсне не захочет расстраивать своего фюрера информацией о неминуемом поражении и личном предательстве, когда его сепаратные переговоры с западом были раскрыты, и прикажет позабыть о секретном проекте и уничтожить всех, кто в нем состоял. Я первый попаду под замес!»
Лабберту почему-то вспоминается Эрнст Рем, та июньская «Ночь длинных ножей» и горы расстрелянных.
«Гиммлер – циник. Он не пожалел своего друга – не пожалеет и всех остальных. Радует пока одно: даже забрав у меня машину времени, они не смогут с ней разобраться. Но пройдет какой-то срок, и методом проб и ошибок они, безусловно, ее разгадают. Из этого следует, что, возможно, у меня будет запас времени»
Острая головная боль вдруг сковывает череп в кольцо.
«Боже мой, что это? Похмелье? Никогда оно не сопровождалось такой болью»
Он встает и, шоркая сапогами, идет к окну в надежде, что свежий воздух спасет.
Боль спускается к груди. Ему впервые за себя поистине страшно.
– Сапоги… Проклятые сапоги! – Он сдергивает с себя тяжелую солдатскую обувь и от изнеможения падает на пол.
Небольшой угол обзора, снизу вверх, позволяет видеть звезды.
Лабберт тщетно пытается встать. Нужно кому-нибудь сообщить! При сердечном приступе очень важно находиться под присмотром.
В него никогда не стреляли. Мировую войну 1914 года удалось пройти без ранений. Но сейчас в него словно выстрелили. Все тело скованно болью, он ощущает каждое нервное окончание.
«Паника ни к чему, – думает он, теряя сознание. – Встречу последнюю минуту с достоинством… К тому же здесь такой чудесный вид. Не каждому суждено умереть, вглядываясь в глубокое звездное небо…»
5
Спустя почти час, он приходит в себя. За окном гудит мрачная ночь. Боль отступила. Он поднимается, держась одной рукой за подоконник. Вдруг что-то большое и серое шарахается, взмахивает крыльями и улетает прочь в открытое окно. Это филин. Большой серый филин, что живет где-то по соседству, на одном из здешних чердаков. Оказывается, все это время он сидел здесь.
– Нечистая сила, он мог выклевать мне глаза! – кряхтит Лабберт.
«Что вообще со мной приключилось? Сколько себя помню, ни разу не терял сознание. Алкоголь? Ну, нет. Бывало, пил и похлеще. Тогда что же?»
На пути к зеркалу спотыкается о разбросанные сапоги. Зажигает маленькую лампу и долго всматривается в свое отражение. Перед ним человек, которого он привык видеть. Но в облике что-то настораживает. Какая-то незначительная деталь.
Лабберт слышит, как в голове бушует кровь. Страх.
«Мать моя! Коньяк здесь ни при чем. Я болен!»
Глава 5
1
Проселочные дороги, пыльные тропки, поле и лес. Две фигуры пробираются в темноте. Ночь – лучший маскировщик; их спины фактически сливаются с природным ландшафтом.
– Как думаешь, в этих лесах есть опасные звери? – спрашивает Лотар.
– Думаю, после обезвреженного грузовика с вооруженными штурмовиками, нам вряд ли может угрожать зверь, – отзывается Иосиф. – В крайнем случае, ты его пристрелишь.
– Никогда не убивал животных. Охоту без необходимости обеспечить пропитание презирал. Я убивал людей. Людей, которые могли убить меня. Но нажать на курок, держа на прицеле невинное существо, выше моих сил.
Иосиф мысленно соглашается. Он разделяет такую позицию.
В километре от них, за ближайшим полем и узкой полоской леса, брезжит свет неясного происхождения. Лотар прикладывает ладонь к пистолету и останавливается. Направленные лучи разделяются надвое и начинают мелькать по стволам деревьев.
– Это что? – шепчет Лотар.
– Фонарики.
Эхом нависает собачий лай.
– Вот дьявол! За нами всё еще идут!
В тридцати шагах слева журчит река. Лотар специально держался возле водной полосы, чтобы иметь ориентир и гарантированно свободный от нападения фланг.
– Бежим!
Пробравшись через заросли кустарников, они выходят на каменистый берег.
– Раздеваемся! – командует Лотар.
– Плыть?
– Брод! Чтобы собаки потеряли след, нужно перейти водную преграду. Иначе за нами будут следовать до самого Мюнхена.
Иосиф подбегает к воде и окунает пальцы.
– Она же ледяная!
– Если боишься заморозить зад, оставь его здесь, на корм псам!
– Трудно что-либо противопоставить данному аргументу! – говорит Иосиф, расстегивая пуговицы.
Они ступают в сентябрьские воды Изара. Им повезло: река, берущая начало в австрийских Альпах именно в этом месте узка и неглубока. Они преодолевают брод, едва намочив бедра.
– Ты уверен, что на этой стороне нас не настигнут другие отряды? – спрашивает Иосиф, стуча челюстями.
Ветерок быстро сушит кожу. Они синхронно оборачиваются и всматриваются в гущу кустов на противоположном берегу. Глаза давно адаптировались к темноте, но это помогает только вблизи. Они поспешно одеваются.
– Вообще-то нет. Зато уверен: останься мы на той, нас бы вскоре догнали.
– Что теперь?
– Продолжаем путь. Судя по карте, до Мюнхена остается около двадцати километров.
