скачать книгу бесплатно
О 13-ом районе Рима он уже имел кое-какое представление, но попадал в него раньше, переходя Тибр по другим мостам. С Палатинского же он попадал сразу на Via della Lungaretta, одну из главных улиц Трастевере, выгодно пересекающую полрайона. Растяжка между домами с надписью «Viva Maria» встречала гостей. Потом, перейдя трамвайные пути, путешественник уже погружался в незатейливый, но очень уютный мирок со скромными бутиками с «вроде бы как итальянскими» вещами, ресторанчиками, выдающими на-гора тонны макаронных изделий в день, и с несколькими пивными и коктейльными барами, в один из которых он и держал свой путь.
Ему казалось странным, что он не слышит «дзынь». «Как скучно они живут» – подумал он.
И вдруг задзынькало так, что мало не покажется, будто тысячи Алёнок активизировались и принялись мучить своих незадачливых ухажёров. Как раз там, где Via della Lungaretta пронизывает Piazza Sidney Sonnino тьма тьмущая народу собралась. Он понял, что намечается какая-то очередная церковная забава. Основное действо, согласно его догадкам, было так или иначе связано с базиликой Сан-Кризогоно. То ли у мученика Хрисогона сегодня день рождения, то ли какая-то памятная дата у его ученицы и тоже мученицы по совместительству Анастасии, но точно не день его смерти, которая по сведениям из его жития случилась 24 ноября неизвестного года. «Ну да бог с ним» – подумал он, а ещё удивился: «И откуда я всё это знаю?». «Пассивная память заработала» – убедил он себя.
Трамвайное сообщение было приостановлено, и вместо трамваев в сторону вышеупомянутой базилики шли облаченные в цветастые, но поизносившиеся рясы священнослужители, монахи (кто их там разберёт), которые тащили на неких подобиях паланкинов некое подобие святынь, обёрнутых в не менее поизносившиеся плотные простыни с вышитыми на них золотыми нитками крестами.
– Аля-улю, аля-улю, – крестясь и наклоняя светлые и тёмные головы, провожали взглядами процессию в основном местные заядлые католики.
– Дзынь-дзынь-дзынь-дзынь-дыньз-дзынь-дзынь-дзынь, – вторили аля-улюканью многочисленные туристы.
Носильщиков святынь сменил невпопад заигравший какую-то бравурную музыку оркестр. Музыканты были одеты в черные камзолы, кое-где посеревшие от старости. На головах у них были странные улиткоподобные шляпы с красными перьями. За одним оркестром шёл другой, и так далее. Все были одеты по той же моде. Отличались только цвета. За чёрно-серыми камзолами следовали бело-серые, за ними светло-зелёные, а красные перья сменялись фиолетовыми, потом жёлтыми. Музыка была однообразна и, смешиваясь с дзыньканьем и аля-улюканьем, превращалась в абсолютную какофонию.
«Фу, какая какофония» – подумал он и пошёл дальше вглубь Трастевере. Что-то зашелестело в его ногах, особенно в левой, ближе к лодыжке, там, где пульсировали его поверхностные венки.
До пивной «Ма-Че-Те» он дошёл в итоге на автомате.
«В разного рода заведениях итальянцы лучше всего относятся к немцам и американцам. С одними они были союзниками, другие их победили» – именно об этом подумал он, заказывая пиво.
Дело в том, что бармен поинтересовался, где он собирается пить: внутри или снаружи, от чего зависел материал бокала, который планировалось наполнить живящей и хмелящей жидкостью. Немцу до этого он налил напиток в стеклянный бокал без лишних вопросов и сказал: «Данке», а американцы большой компанией уже давно болтались со стеклянными бокалами снаружи. Уж этот нью-йоркский акцент он ни с каким другим не спутает. О пластиковых стаканах для местных речь вообще не шла. Эти могут пить где-угодно хоть из своей тары, хоть из рук, хоть из крана.
«Дискриминация» – опять подумал он. В венках ближе к лодыжке слегка активизировалось бурление крови.
«Находился» – решил он.
Сказал, что пить будет внутри. Хотел бокал из стекла. «Стекло так стекло» – прочитал он в глазах бармена. Получил бокал с пенистым напитком и дзынькнул о стекло ноготком. Сделал пару глотков. Подумал «то, что надо» и честно не высовывался наружу, следуя правилам, неписанным определённому контингенту посетителей.
Допил. Отдал бокал. Ушёл.
– Ай, – слегка кольнуло в одной из поверхностных венок на левой ноге, когда он выходил из заведения, задержав взгляд на группе весёлых местных на улице со стеклянными бокалами.
Его путь в отель по полуночному уже хорошо знакомому маршруту занял чуть больше получаса. Ничего необычного не происходило. Город постепенно готовился к ночи. Его только удивил тот факт, что решетчатая дверь, ведущая в портик с Устами истины, была опечатана, а небольшой участок вокруг был обнесен красно-белой заградительной лентой.
«Реставрируют, наверное» – подумал он.
В свой номер он попал около часа ночи.
«Красота» – подумал он, завалился на двуспальную кровать и уснул.
– Дзынь! Дзынь-дзынь-дзынь-дзынь-дзынь… Дзынь-дзынь… Дзынь!… – и так далее зазвучало снаружи спустя два часа.
«Что за напасть? – спросонья подумал он. – Дождь, что ли? Странный какой-то дождь».
Сила «дзыня» нарастала. Капли воды хаотично барабанили по крыше, стеклу, асфальтовой площадке рядом с пристройкой, и по столу и стульям из кованного железа. Такой «дзынь» был невыносим.
Он, всё ещё надеясь, что это дождь, а не «дзынепад» из-за какой-то технической причины, встал, сунул ноги в тапочки-шлёпки и открыл дверь. Нет, не дождь – осознал он. Струи оросительной системы задевали участок с пристройкой и обильно поливали всё вокруг.
«Shit»[23 - Дерьмо (англ.)] – возмутился он.
«What a fuck?»[24 - Что за чёрт? (англ.)] – ещё больше возмутился он.
«Пойду, устрою нагоняй Марио, и буду менять номер. Что за полив в три ночи?» – он был уверен в своих намерениях, дошёл до главного здания отеля, зашёл внутрь и увидел сонного, но улыбнувшегося ему Марио.
– Mario, what a fuck?[25 - Марио, что за чёрт? (англ.)] – так и начал он.
Марио продолжал улыбаться, но с грустью в глазах.
Он же объяснил, в чём ситуация, и что он не хотел бы каждую ночь просыпаться от такого несусветного «дзыня» по крыше и по прочим близлежащим поверхностям.
– Water system, night water, for gardens…[26 - Система водоснабжения, ночной полив, для садов… (англ.)] – повторял расстроенный Марио.
– Сады, сады… Я сюда отдыхать приехал. От «дзыня», кстати, тоже, – отвечал он ему по-английски и позвал с собой Марио, чтобы тот убедился в том, что подобные звуки не сопутствуют отдыху.
В итоге он вышел из главного здания отеля, пошёл быстрым шагом в сторону своей пристройки и услышал шарканье за спиной. Обернувшись, он увидел, что Марио, хоть и шустро, но не быстро передвигал своими скрюченными ножками. Он понял, что у Марио ДЦП.
«What a fuck! Вот же чёрт!» – пронеслось у него в голове.
– Ok-ok, – начал было говорить он, но Марио уже приблизился к нему и невозмутимо заговорил с ним.
– Yes, water system… Tomorrow. Tomorrow. [27 - Да, система водоснабжения… Завтра, завтра. (англ.)]
– Ok-ok, – смирился он и зашёл в свой номер.
Марио пошаркал обратно.
Полив продолжался еще минут пятнадцать. Потом он уснул крепким сном, настолько крепким, что ему ничего не снилось.
Шёл второй день его пребывания в вечном городе. Он позавтракал и направился к стойке регистрации отеля, где Марио уже сменил другой консьерж. Бэйджик не был обнаружен на его форме. Невысокий пожилой мужчина с очень тёмной кожей предложил ему другой номер уже в основном здании и вручил ключ-карту, однако, посмел заявить:
– А некоторым посетителям нравится. Они представляют, будто они находятся в джунглях в сезон дождей, или в центре циклона, или внутри водопада.
Он, принимая ключ-карту от нового улучшенного номера, не понял, почему он понял то, что говорил человек без бэйджика, не услышав ни единого слова на английском языке.
«Ну, да ладно, – подумал он, – всякое бывает».
– Уравнение воды… – добавил человек без бэйджика с укоризной в голосе.
– Ну не в три же часа ночи… – всё-таки нашёл, что ответить он.
Потом он поднялся в номер, осмотрелся и, вроде бы, остался доволен. Переезд занял немного времени, но всё равно какое-то время было потеряно.
«Вот вечно так с этими итальянскими удобствами» – ворчал он.
Он переехал, покинул номер, спустился вниз, чтобы выпить свой любимый кортадо, но спустя какое-то время, допивая свой кортадо во дворе отеля «Авентино» и читая выдержки из путеводителя по Риму польского искусствоведа Гробовского, он неожиданно покинул столик и, не смотря на некий дискомфорт под кожей, вызванный несколько более ощутимым, чем ранее, бурлением в венах, он забежал в здание отеля, и не дожидаясь лифта взбежал на третий этаж.
«Как же так?» – он всё ещё сердился на свою неосмотрительность.
«А вдруг там «дзынь», – всё ещё надеялся он, – а я не успею ответить вовремя, и она опять забудет обо мне всерьёз и надолго».
Но отвечать было не на что.
Предчувствие не обмануло его. «Дзынь» был, но после этого самого «дзыня», который даже не был услышан им и гласил «ошиьласб, изини» дальнейшие «дзыни» не предвещались. Путеводитель Гробовского читать не хотелось. Не хотелось ровным счётом ничего. Кровь в венах волновалась.
«Ко мне хоть сквозь, хоть по кругу» – вспомнил он недавний день солнцестояния, но мечтал о прошлогоднем.
«Ах. Мы были бы здесь самой красивой парой» – разахался он.
– Ах-ах, приём… – проверил он вслух уровень «аха», усугубляемый нулевым уровнем «дзыня».
«Пойду» – было принято очевидное решение.
«Нужно заглушить это всё» – он стремился не употреблять слово «боль» даже в мыслях. От неё-то он и стремился избавиться.
Он знал о кафе при церкви Сант-Ансельмо-аль-Авентино с вкусным немецким и бельгийским пивом. Туда он и отправился с утра пораньше, пребывая в стрессе от губительного «дзыня».
«Может, она во Frider черкнёт мне что-нибудь, и мне ждать не «дзынь», а ждать «рр-ра»?» – Он вспомнил то бесконечное письмо, которое писал ей в автобусе, когда ехал по кругу к себе домой после ночи, проведенной в её поисках. Тогда было время солнцестояния. Но он вспомнил и о том, что даже отправить то письмо он не смог. К моменту отправки он уже был безнадёжно заблокирован ею во Frider.
«Вот и стало моё письмо действительно бесконечным» – ещё тогда подумал он. На этот раз, сидя в церковном кафе, он решил ещё раз заглянуть во Frider и проверить свой статус. Ничего не изменилось. Алёнкин чёрный список в этом мессенджере он не покинул. Оставалось надеяться только на «дзынь» в itsup, где он всё ещё фигурировал в абонентах Алёнки, и где её фото на аватарке периодически менялись и радовали глаз. Но он уже боялся ей писать что-либо в itsup, опасаясь, что последняя ниточка связи с ней оборвётся, если она заблокирует его ещё и здесь.
«Всё обязательно изменится, – надеялся он, – она напишет мне что-нибудь хорошее, и я отправлю ей своё бесконечное письмо».
После парочки бокалов аббатского эля ему стало получше. На несколько «дзыней», прозвучавших в телефонах продавщицы и парочки туристов, сидя на улице и допивая второй бокал, он уже отреагировал не так болезненно, как мог бы. Но кровь всё равно волновалась в его венах.
Он решил вернуться в отель и немного отдохнуть перед вечерним променадом.
«А что придёт на смену «дзыню» в будущем, – поинтересовался он своим мнением, чтобы хоть как-то отвлечься от бесперспективности «дзыня», – ведь и этот вид связи когда-то устареет, и появится что-то новое. Микроволновая телепатия, например. Или транспортализация какая-нибудь».
С такими мыслями он шёл обратно к отелю. Дойдя, он нажал на кнопку открытия ворот, зашёл во двор, подошёл к особняку, в котором размещался отель, и зашёл внутрь.
Он читал вывески вокруг. Им обуяла страсть играть словами.
«Piano di emergenza»[28 - Аварийный план (ит.)] – прочитал он на табличке возле лифта.
На этот раз у его номера был говорящий номер «314».
«Какое великолепное сочетание цифр» – подумал он и додумал – «поиграюсь на досуге».
Он был бы не он, если бы не игрался цифрами, не говоря уже о словах.
«Пьяно» – прокручивал он в мозгу итальянское слово «план».
«Я, когда пьяный, – думал он, – всегда думаю об эмиграции».
«А когда очень пьян, не ограничен список стран» – решил он ещё и поиграть с рифмами.
«Прэго, раггаци,[29 - Пожалуйста, ребята (корявый ит.)] – согласился он с итальянским планом, – я согласен».
Одновременно с этим он открыл дверь номера 314 и погрузился в его пространство.
Что-то всё ещё интенсивно бурлило в районе чуть выше левой ступни, там, где его поверхностные вены создавали причудливые узоры, просвечиваясь глубоко-синими и приглушённо-фиолетовыми красками сквозь тонкую поверхность кожи.
«Ох уж эта болезнь аристократов» – посетовал он на варикозное расширение вен, но не придал особого значения этому клокотанию.
«Видимо, переусердствовал с ходьбой» – решил он и завалился на двуспальную кровать, включил телевизор, нашёл музыкальный канал. Он уже знал номер – 67. На экране красивая девушка в окружении ухоженных собачек. Это реклама собачьего корма. «Красивая» – отметил он. Шум кондиционера, который он выключить не мог, не дал ему полноценно переселиться в царство Морфея, и какое-то время он пребывал в пограничном состоянии между сном и явью. Наступал вечер.
«Ну ты, лежебока делла верита, вставай, уже вечер» – мог бы он сказать какой-нибудь своей любовнице, но себе не мог.
Так и провалялся до предзакатного часа.
«И кондиционер этот дурацкий, поспать толком не даёт. Опять придётся предпринимать какие-то меры» – в полудрёме ругался он.
«Ну всё, пора гулять» – наконец-то дал он себе установку. Одетый по-летнему, в любимых эспадрильях песочного цвета, он покинул номер с надоедливым кондиционером, выключить который ему не удавалось.
И потом он гулял-гулял-гулял, стараясь не обращать внимание на «дзыни», но порой, если «дзынь» звучал слишком отчетливо и близко, проверял свой кайфон, а вдруг у него «дзынькнуло», догадываясь, тем не менее, что вряд ли.
Он гулял так, что обошёл почти весь центр, все мыслимые и немыслимые улочки, не щадя ног, равно как и вен, вздувавшихся под кожей.
«Ну всё, баста!» – сказал он себе, дойдя, наконец, до уже знакомой пивной Ма-Че-Те на Via Benedetta в Трастевере и решил заглянуть в ещё неизвестный ему коктейль-бар Ма-Те напротив.
Снаружи всё выглядело обыденно. Пара столиков для приличия возле входа, несколько клумб с незатейливыми цветочками, двойная зелёная дверь вела внутрь. Внутри же заведение напоминало огромную пещеру: полумрак, чёрные стены, запах сырости. Его сразу же привлёк полукруг барной стойки. За ней он и расположился, присев на вращающийся табурет и поместив ноги на трубу внизу, ощущая пульсацию набрякших вен. Затем он заказал немецкий лагер и решил пофантазировать немного на тему Алёнки по-доброму. Получив свой бокал и отпив из него молодящей жидкости, он краем глаза увидел до боли противную рожицу на одном из предметов на барной столешнице. Оказалось, что на ней между пивными кранами помещена обыкновенная банка для чаевых с приклеенной к ней фотографией Сталина И.В. На ней вождь пролетариата ласково улыбался. С помощью указательных и больших пальцев он посылал миру символ любви, а именно, сердечко, как ни в чём не бывало. Рядом с этим издевательским фото на банке от руки фломастером по-английски была написана фраза «помогайте рабочему классу».
«Как такое может быть?» – не мог поверить своим глазам он.
«А мои предки, а их страдания, как же…» – он не находил слов, и всё в нём клокотало.
– Синьор… – вдруг он услышал за спиной и повернулся.
– Look,[30 - Смотри (англ.)] – темноволосый парень с тревогой смотрел на левую ногу синьора, явно намекая на то, что с ней что-то не так.
Он отреагировал на призыв темноволосого парня, посмотрел на свою левую ногу и… оторопел. Из дырочки на внутренней части ступни бил тонкий, но стойкий фонтанчик крови. Эспадрилья постепенно меняла свой песочный цвет на красный.
«Прорвало» – осознал он.
– Ambulance… ambulance… – заговорили рядом.
Он же судорожно попытался зажать дырку, начал доставать носимые им пластыри, но их было мало. И размер оставлял желать большего.
«Почему не подготовился… зачем ходил так много… но кто же знал… ну тебя…» – полемизировал он сам с собой.
Ему помогли доскакать до туалета, где девушка, которая оказалась администратором бара, предложила ему тугой пластырь. Он отметил, что она помогала ему больше, чем кто-то другой. Все остальные, будто крови никогда не видели, быстро ретировались. Девушка-администратор отматывала, отрезала ленты и отдавала ему. Наконец, одной длинной лентой ему удалось прижать место разрыва достаточно плотно, что позволило остановить кровотечение. Вскоре подоспели медики из скорой помощи.
– Thanks a lot, I appreciate it, good buy, my dear…[31 - Большое спасибо, я очень признателен, прощай, моя дорогая… (англ.)] – расчувствовавшись говорил он девушке-администратору.
– Good luck! – ответила она ему и улыбнулась, когда его погружали на каталку, чтобы довезти до машины скорой.
Его повезли к выходу, и на прощание он как-то по инерции повторил несколько раз: «No Stalin…No Stalin».
«724» – прочитал он номер на машине скорой.
