скачать книгу бесплатно
Когда перестали плавать в глазах багровые пятна, Ярилов услышал голос Тугорбека:
– Э-э-э, осторожнее, не придушите. Отныне ты – раб мой, русич, чему есть одиннадцать свидетелей. И имени у тебя нет, пока я не разрешу тебе его вспомнить. Ясно?
Димка покрутил головой, обдирая шею о жёсткую веревку. Прохрипел:
– Брат, ты чего?! В историческую реконструкцию заигрался? Какой я тебе раб?
От жестокого удара сапогом под рёбра перехватило дыхание. Били недолго, деловито и даже лениво; скорее по обязанности, чем со зла. Подняли на ноги.
Тугорбек приблизил бордовое лицо с редкими чёрными усами, прошипел:
– Если ты ещё раз, раб, назовёшь меня, кыпчака Тугора, бека Чатыйского куреня, своим братом, то от тебя будут отрезать куски по одному и скармливать собакам, пока ты весь не кончишься. Понял, урус?!
Дальше бек зло произнёс несколько слов. Очень похожих на те, что ротный повар-татарин говорил, когда порезал палец ножом, чистя картошку.
Вскочил в седло и понёсся, нахлёстывая жеребца по бокам плёткой.
Гулко стучали копыта по мёрзлой земле. Нещадно скрипели кособокие колёса. На последней телеге тянул заунывную песню возница. Бухал разбитыми берцами, мотаясь на верёвке, привязанный к повозке раб Тугорбека. Холодное зимнее солнце словно подожгло его ярко-рыжие вихры.
Рядом ехал, развалившись в седле, широкоплечий Хорь. Покачивались в такт притороченные к седлу саадак с луком и колчан с парой десятков оперённых стрел.
Безымянный раб не удержался и улыбнулся разбитыми губами, когда увидел на блондине свою армейскую кепку, надетую козырьком назад.
Глава вторая. Раб
Злой степной ветер морозил до костей – летняя форма не защищала от холода. Жёсткая колючая верёвка до крови натёрла шею и руки. Димка несколько раз пытался заговорить со всадниками, но его игнорировали, а разок легонько стукнули древком копья по голове, отбив охоту к расспросам.
За несколько часов пути через степь они не встретили ни одной машины. В густонаселённом районе не осталось городков, посёлков, хотя бы захудалого хутора. Узкие колеи причудливо вьющейся полевой дороги явно никогда не видели автомобильных шин, на обочинах не было указателей, а в придорожной траве ни разу не блеснули осколки стекла или фольга выброшенной сигаретной пачки.
А любители исторической реконструкции ни разу не запечатлели друг друга на айфонах, чтобы похвалиться в соцсетях своим необычным видом.
Димка лихорадочно соображал, куда это он попал и что можно сделать. Пронзительный холод, саднящая боль от побоев и скребущая шею верёвка исключали сон. А верить в то, что он почему-то выпал из своего времени и попал в другое, древнее – категорически не хотелось.
Обоз спустился к замерзшей ледяной речушке и остановился на привал. Широкоплечий Хорь подошёл к Диме, развязал верёвку, снял с шеи петлю. Сунул в руки странный предмет, отдалённо напоминающий топор. Толкнул к речке:
– Давай, русич, кустов наруби для огня. Да побольше – ночь длинная будет, морозная.
Ярилов рассмотрел неровное лезвие явно ручной, не фабричной, работы. Спросил:
– А ты разве не русич?
– Я-то? Я бродник! – гордо объявил Хорь. Потом вздохнул и добавил: – У кыпчаков служу только, мне к своим ходу нет.
Бродник! У Ярилова как вспышкой осветило: бродники – это двенадцатый-тринадцатый век. Неужели и вправду в прошлое закинуло?! И кыпчаки – половцы в то же время жили…
Хорь разозлился, что болтает с холопом, прикрикнул:
– Ну, раззява! Давай дрова руби да к кострищу таскай. Говорливый, вишь.
«Дать бы тебе по лбу этой пародией на топор», – подумал Димка. Силой и ростом Ярилова бог не обидел, да и рукопашным боем занимался. А все эти ребята из непонятных времён были на голову, а то и на две ниже. Но вот что делать дальше? Остальные налетят, издалека стрелами ёжика сделают из бунтовщика.
Нет, как там ротный Асс учил? Сначала – рекогносцировка. То есть получить данные о происходящем, а потом уже принимать решения и действовать.
Ярилов ободрал все руки и колени, ползая по крутому речному склону и мучаясь с пружинящими, неохотно поддающимися тупому топору ветками. Под присмотром Хоря разбил пешней лёд. В деревянном ведре с верёвочной ручкой таскал воду, поил коней. Потом наполнил чан, подвешенный над огнём.
Смертельно уставший Димка присел отдохнуть у тележного колеса. Подошёл смуглый Азамат, ткнул рукоятью плётки в Димкины берцы:
– Это что? Снимай. Меняться будем.
Димка поднял взгляд. Почувствовал, как закипает холодная злоба. Буркнул:
– А ещё чего снять? Может, сразу штаны – и задом повернуться?
Половец с сожалением поцокал языком:
– Неа, не люб ты мне. Не надо штаны. Ичиги снимай.
Димка, не вставая, резко ударил Азамата каблуком берца в коленную чашечку. Половец коротко хыкнул и грохнулся на землю.
Ярилов вскочил и уже поднял ногу, чтобы врезать любителю чужой обуви по черепу. Азамат неожиданно ловко перекатился – и стопа обрушилась на пустую мёрзлую землю.
Все кыпчаки бросили свои дела и столпились вокруг, подбадривая бойцов гортанными криками. Заварушка им явно нравилась.
Димка успел выбросить длинную руку и сбить противнику с бритой головы малахай, но второй удар пришёлся в пустоту – «двоечки» не получилось. Димка не очень понимал, что происходило – кажущийся до этого вальяжным и медленным половец двигался необыкновенно быстро, будто заранее чувствовал, куда придётся очередной удар – и оказывался в другом месте за мгновение до того, как Димка пропарывал кулаком пустоту.
До Ярилова не сразу дошло, что зрители ржут над ним и подбадривают товарища, который издевается над здоровенным, но неловким русичем. Уйдя в очередной раз от рассвирепевшего Димки, Азамат остановился и поклонился визжащим от удовольствия кипчакам – словно тореадор раскланивается перед восхищённой публикой.
Ярилов завыл, теряя самообладание, и бросился всем восьмидесятикилограммовым телом, растопырив руки – чтобы схватить, придушить, раздавить недомерка.
И, пойманный на подножку, грохнулся на землю под громовой хохот.
Перекатился на спину, вскочил на ноги – и замер.
В Димкино горло весьма чувствительно упиралось холодное жало сабли. Всё это время у Азамата болталось на поясе оружие – и он даже не собирался вынимать его из ножен: настолько Ярилов был несерьёзным противником.
– Ну что, урус, – прошипел половец, – сразу башку отрубить? Или сначала помучить?
Димка стоял, боясь шелохнуться, и чувствовал, как по шее стекает тёплая струйка крови.
– Плохо дрался, – заключил Азамат, – лёгкой смерти не заработал. Мучить буду.
– Ага, только сначала деньги за чужого раба заплати, – лениво заметил Тугорбек, – а потом делай с ним, что хочешь.
Он подошёл незаметно и стоял позади зрителей, поглаживая рукоять заткнутой за пояс плётки.
Азамат убрал клинок от горла Димы, бормоча ругательства. Поклонился беку.
Тугорбек поманил пальцем Диму:
– Подойди, урус.
Посмотрел снизу, поцокал языком:
– Эх, плохой раб. Непослушный. В первый день – и бунтовать. Отчего драка?
Ярилов угрюмо промолчал.
Тугорбек хмыкнул, что-то спросил по-кыпчакски у Азамата. Тот пробурчал в ответ по-русски:
– Э-э-э, хозяин, всего-то попросил ичигами поменяться. Мои-то всё, порвались.
– Да-а-а, – протянул бек, – совсем плохой раб. Непослушный, да ещё и жадный. И глупый. Скажи, раб, что тебе дороже: жизнь или ичиги? Ну? Отвечай.
Ярилов сглотнул слюну. Тихо ответил:
– Жизнь.
– А? – переспросил бек, приложив руку в серебряных перстнях к уху. – Что бормочешь?
– Жизнь! – почти выкрикнул Дима.
Тугорбек удовлётворённо кивнул, улыбнулся:
– Вот как хорошо! Умнеешь прямо на глазах. Ну, коли жизнь дороже – так отдай ичиги.
Развернулся и пошёл к своей кибитке. Димка посмотрел ему вслед и вдруг с ужасом осознал, что мог уже давно лежать с перерубленным горлом – и никто из них даже не подумал бы копать мёрзлую землю для его могилы. Бросили бы прямо тут, у дороги – безымянного раба, никчёмного гостя из другого времени.
– Ну, оглох? – поинтересовался Азамат. – Или не слышал, что хозяин сказал?
Ярилов снял обувку. Стоял, переминаясь, в одних носках – холодная земля жгла стопы. Азамат потрогал заскорузлыми пальцами шнурки на берцах, хмыкнул. Сел на землю, разулся, кинул Димке свои драные ичиги. Повозился со шнурками, снова хмыкнул, приказал:
– Помогай, холоп!
Дима встал перед половцем на колени, помог натянуть берцы на неимоверно грязные ноги, завязал шнурки.
Азамат встал, осторожно прошёл несколько шагов. Блаженно улыбнулся:
– Яхши! Тепло и сладко, как у бабы в норке.
И пошёл хвастаться необычной обновкой перед товарищами.
Вода в котле начала закипать. Подошёл Хорь, разворошил мешки на телеге, достал большой кусок заветренного мяса. Понюхал, сплюнул. Вынул из-за сапожного голенища нож, срезал позеленевшие части, бросил на землю перед Димой:
– Ешь, раб. Я сегодня добрый.
Остальное мясо отправилось в котёл, как и просяная крупа из мешка.
Быстро отгорел закат, ночь подула ледяным ветром. Половцы сидели вокруг костра, ели кулеш из деревянных мисок, вылавливали горячие куски мяса руками прямо из чана. Тугорбек разрешил погреться кумысом, и вскоре компания возбуждённо хохотала над байками Хоря. Потом, раскрыв рты, слушала рассказ Азамата о том, как его отец в войске славного хана Юрия Кончаковича ходил на Киев, по договору с русским князем Рюриком Ростиславовичем, чтобы вернуть ему столичный стол. Русичи – они такие, всё время между собой дерутся, и без помощи степных батыров им не справиться… Город взяли штурмом и уж потом пограбили от души.
Дмитрия сразу прогнали от костра. Голодный (есть вонючие зелёные обрезки он не решился), окоченевший раб скрючился у тележного колеса на мёрзлой земле.
В голове ворочались мысли по поводу услышанного от Азамата. Юрий Кончакович, Рюрик Ростиславович – полузабытые студентом имена, относящиеся, кажется, к началу тринадцатого века…
А потом ночной мороз оставил в голове одну мысль – что до утра Димке не дожить. Замёрзнет насмерть, останется лежать скрюченным трупом, а половцы даже не огорчатся такому событию. Или Тугорбек расстроится? Всё-таки раб – это имущество. Больших денег, наверное, стоит.
С холодом приходило блаженное забытье. Мелькнуло румяное смеющееся мамино лицо. Зимний каток, залитый ярко-жёлтым светом. И папа, стоящий перед ним на коленях и надевающий коньки – так же, как Ярилов надевал свои берцы Азамату. Зима, скоро Новый год, Миллениум. Димка – первоклассник, а родители ещё живы.
Папа поднял лицо и вдруг превратился в тренера по рукопашному бою Сан Саныча. Тренер зло тряс потной лысиной и орал:
– Работай, Ярилов! Надо работать, двигаться! Никто победу на блюдечке не принесёт! Подумаешь, чемпион России – он таким же способом сделанный, как ты, Ярилов. Мамой и папой. Соберись, ты же не институтка из Смольного, ты боец, тля! У тебя руки длиннее, джеб используй. Встречным его, тля!
Ярилов очнулся. Над головой холодными плевками звёзд светилось морозное небо.
Вскочил. Начал размахивать руками, топать ногами. Когда вернулась чувствительность к пальцам – пошёл бить в воздух «двойками» и «тройками», не забывая отрабатывать и по голени воображаемого противника. Согрелся, продышался. Наконец, устал.
Пошарил пальцами по грязной земле. Нащупал куски гнилого мяса.
Подавил позыв рвоты и начал жадно есть.
Что мы имеем? Аптечку, тренированное тело, мозги. Надо только чуток времени разобраться в этой каше и понять, как использовать свои преимущества.
Хрен им, а не раб Дима Ярилов. Никогда питерец двадцать первого века не будет рабом у кочевников тринадцатого.
Как минимум – беком.
А то и ханом.
* * *
Зимнее солнце неторопливо. Восток ещё только начал наливаться призрачно-серым, а муэдзин уже забрался на плоскую крышу временной мечети и призвал правоверных мусульман к первому сегодня намазу.
Всего несколько месяцев назад десант сельджуков из Румского султаната высадился в крымской Согдее, разбил союзное войско половцев и русичей и захватил город. Нет ещё здесь славящих Всевышнего мечетей, нет тонких минаретов, протыкающих небо. Но будут!
Бритоголовый человек давно уже не спал, смотрел в низкий закопчённый потолок. Поднялся с низкого ложа, налил из медного кувшина воду в таз. Умыл лицо. Угли в жаровне за ночь остыли, в комнате было холодно, и в воде попадались маленькие колючие льдинки.
Постелил молитвенный коврик, поднёс руки к ушам, произнёс первые слова:
– Аллаху акбар…
Нельзя думать о постороннем, молясь Всевышнему. Но бритоголовый не мог избавиться от дурного предчувствия, преследующего его со вчерашнего дня. А ночью ему снился обжигающий солнечный диск и мерзкая тварь – кобра, приготовившаяся к атаке.
В ткани времени образовалась дыра, её обугленные края жгли и не давали покоя. Бадр чувствовал это, и ему не терпелось проверить правдивость кошмара.
Торопливей, чем следовало, Бадр закончил намаз. Поднялся с коврика, подошёл к изголовью скромного ложа. Взял в руки маленький сундук из драгоценного палисандра.
Когда неделю назад Бадр заселялся в этот хороший, по местным меркам, караван-сарай, хозяин не скрывал удивления, что у столь бедно одетого путника весь багаж состоит из такой редкой и ценной вещи. Но серебряные дирхемы, щедро уплаченные за месяц вперёд, успокоили и обрадовали владельца гостиницы.
Снял с шеи маленький, хитро изогнутый ключ. Отпёр замок, достал сделанное из кости оружие. Погладил серую поверхность, покрытую причудливыми буквами, потрогал пальцем косо заострённое жало. Положил назад. Вздохнул и взял стеклянный флакон. Медленно вытащил пробку, оттягивая неприятный момент. Зажмурился, сделал маленький глоток. Жидкость мгновенно обожгла нёбо, обездвижила язык, бросилась в пищевод, прожигая внутренности. Грудь сдавило, и сил вдохнуть не было.
