Сторожевой волк

На улице по-прежнему падал мелкий снег, белил тротуар и плечи прохожих. Князев поднял воротник и собрался двигаться дальше, как вдруг к нему шагнула стоявшая возле крыльца молодая женщина. Она попыталась что-то сказать, но Богдан шел так быстро и решительно, что она не успела сделать этого. Уже пройдя вперед с десяток шагов, Князев услышал у себя за спиной возмущенное:

– Что ты мне предлагаешь? Украла, а теперь втюхать хочешь! – громко прозвучал мужской голос.

– Кто вам дал право? – тихо отозвался дрогнувший женский голос.

Богдан не любил ввязываться в уличные разборки. Никогда наперед не знаешь, что у людей на уме. Захочешь разнять, а дерущиеся объединятся против тебя. Такое в его практике уже случалось. Но он все же обернулся. Молодая женщина стояла на тротуаре с планшетником в руках и вздрагивала, хватая воздух ртом. Ее абсолютно не волновало, что на экран сыплется мелкий снег.

Если что и могло тронуть очерствевшее сердце бывшего прапорщика, так это вид плачущей женщины.

– Что случилось? – подходя к ней, спросил Богдан.

– Он… он… сказал, что я его украла, – выдавила из себя та.

– А ты его не крала?

– И вы туда же. Да пошли вы все!

Молодая женщина совсем не походила на воровку или на любительницу выпить.

– Продаешь, что ли? – поинтересовался Князев, показывая на планшетник.

– Продавала, – отрезала она.

– Теперь передумала?

– А вам какое дело?

– Может, я купить хочу.

– Правда?

– Правда, – кивнул Богдан. – Но только в том случае, если скажешь, почему продаешь.

– Деньги нужны.

– Это не ответ. Деньги по-разному нужны бывают.

– Мать у меня в больнице.

Сколько раз за последнее время Князев уже слышал рядом с универсамом подобное, но теперь поверил – женщина плакала очень искренне.

– Сколько хочешь за свой планшетник?

– Три тысячи хватит. Новый, он шесть стоил.

– Трех у меня нет, – честно признался Богдан. – Могу дать только две, – и буквально вдавил в сжатую ладонь деньги.

– Так не пойдет, – возмутилась молодая женщина, пытаясь вернуть купюры.

– Бери, а планшетник себе оставь. Мне он не нужен.

Женщина оторопело посмотрела на Богдана, не веря в происходящее.

– Я так не могу. Вы мне хоть адрес свой или номер телефона оставьте. Появятся деньги, я отдам.

– Не надо адреса. Меня по вечерам здесь часто можно найти в такое время, – махнул Князев рукой в сторону «Вечернего огонька». Но тут же понял, что сморозил глупость – по большому счету, предложил молодой женщине наведываться в распивочную, куда и не каждый мужчина посчитает приличным зайти. – Есть, чем адрес записать? – спросил он.

– Планшетник только. – Женщина быстро включила его, и экран засветился неживым светом.

– Тебя как зовут? – поинтересовался Богдан после того, как продиктовал свой адрес.

– Лариса. Но обычно друзья Ларой называют.

– Ну, счастливо тебе, Лариса. Пусть мама побыстрее выздоравливает.

Сказав это, Князев развернулся и быстро зашагал к улице, за которой темнели деревья. В кармане оставалось совсем немного денег. Но большего и не нужно было, на работе с ним рассчитывались в конце каждого трудового дня наличными. На «Вечерний огонек» и ужин хватало всегда.

Он поднялся на свой третий этаж. Дверь его квартиры была единственная из трех на площадке обита дерматином. Обивка за годы истрепалась. В двух других – стальные двери сияли новеньким лаком. Богдан криво улыбнулся. Зачем ему стальная дверь? Все равно в квартире, по большому счету, нечего брать. Ни дорогой техники, ни денег.

Ужинал он по привычке не на кухне, а в комнате. Включил телевизор, поставил перед собой на журнальный столик тарелку с нарезанной колбасой, открытую банку зеленого горошка и принялся священнодействовать – наливать в высокий стакан слои водки и томатного сока.

Глава 3

Вагон утренней электрички раскачивало. Внутри было полно народа, в основном мужчин. Пахло влажной кожей курток, дубленок, перегаром и одеколоном. Богдан стоял ближе к тамбуру, чтобы не пришлось пробираться к выходу на своей станции. Зашипели тормоза, состав остановился, приняв в себя еще с десяток пассажиров.

– Осторожно, двери закрываются, – донеслось из динамиков. – Следующая станция «Платформа рабочая».

«Моя», – мысленно отметил Богдан.

Во рту слегка чувствовался привкус выпитого вчера и выкуренной перед посадкой сигареты. Электричка, набрав скорость, выскочила на мост, прогрохотала по нему и пошла на спуск. Еще полгода назад Князев подъезжал на работу на своих стареньких «Жигулях». За руль садился специально, чтобы ограничить себя с вечера в спиртном. Но пару раз опоздал, попав в пробки, и поставил машину на прикол. На электричке подъезжать было и быстрей, и дешевле. А теперь, когда подморозило, то и удобней, можно было срезать дорогу, пройдя через поле.

Богдан сошел на платформу, дождался, пока уедет состав, перешел пути и зашагал от станционного поселка к видневшемуся в отдалении высокому зеленому металлическому забору оптовой овощной базы. Скрипел под ногами тонкий слой снежка, потрескивала подмерзшая земля вспаханного с осени поля. Воздух после города казался удивительно свежим. Даже закурить расхотелось. Князев почувствовал, что согрелся от быстрой ходьбы, расстегнул куртку.

Охранник-кавказец на въезде только смерил Богдана взглядом и пропустил без лишних слов. Князев был одним из немногих русских грузчиков, а потому все его здесь знали в лицо.

Десяток «южных» фур стояли в очереди на разгрузку. Водители кучковались у одной из машин, пили кофе, курили. Напарники Богдана – двое немолодых кавказцев-гастарбайтеров – сидели на овощных ящиках. На работу они никогда не опаздывали, потому что жили прямо на овощной базе в строительном вагончике вместе с другими земляками. У них «дома» Князев никогда не был. Не потому, что брезговал. Просто не любил, когда ему лезут в душу, а потому не лез в душу и к другим. У каждого найдутся свои сокровенные тайны, неудачи в жизни, приведшие человека на оптовую овощную базу. Зачем о них знать посторонним? Все отношения сводились исключительно к общению по профессии.

Электричка приходила так, что Богдан успевал на рабочее место за четверть часа до начала трудового дня. Как раз, чтобы не спеша переодеться.

– Подгоняй машину! – крикнул он водителю ближайшей фуры.

Свою работу, как ни странно, Князев даже любил. Она позволяла не только получать каждый день «живые» деньги, что избавляло от необходимости планировать даже ближайшее будущее, но и помогала забыться. Только таская ящики, он мог не думать о прошлом. Движения становились автоматическими, а из всех мыслей и рассуждений оставались лишь те, которые касались разгрузки – как поставить ящики, чтобы штабель не развалился.

Одна фура, вторая, третья… – считал про себя разгруженные машины Князев. Надсмотрщик Сулейман прохаживался вдоль рампы, поглядывая на часы, проверял, не ленятся ли грузчики. Если ему казалось, что разгрузка задерживается, он останавливался и пристально смотрел на рабочих. Одного его строгого взгляда хватало, чтобы начиналось ускорение. Еще бы, ведь именно Сулейман расплачивался в конце дня. В его воле было поощрить или же наказать рублем.

Обычно работа шла непрерывно, исключая двадцатиминутную паузу на обед. Но сегодня что-то пошло не так. После четвертой фуры образовалась пустота. Пузатый Сулейман тут же куда-то исчез, явно не желая слышать справедливые упреки из-за отсутствия фронта работы.

Очередная порция фур подъехала лишь через два часа. Вместе с машинами появился и Сулейман. Вновь он ходил неподалеку, высматривая, к чему можно придраться. Логика надсмотрщика проста: больше придирок за день – меньшая сумма к выдаче на руки к вечеру. Считать деньги Сулейман умел, а любимым его арифметическим действием было вычитание.

И вновь пошли ящики с хурмой, с мандаринами. Князев уже с трудом держался на ногах. Особенно он спешил с разгрузкой последней фуры. Рабочий день уже кончился, а нужно было еще успеть на электричку, следующая шла только через полтора часа.

– Баста! – облегченно выдохнул он, когда опустевшая фура отъехала от разгрузочной рампы. – Пошел переодеваться.

Но тут же рядом возник вездесущий Сулейман.

– Какое баста? Слушай, а?

– В чем дело? – возмутился Богдан. – Рабочий день уже пятнадцать минут как кончился. Имеем полное право разойтись. Только расплатиться с нами не забудь.

– Еще две фуры! – Сулейман для убедительности выбросил под нос Князеву два волосатых пальца. – Две фуры, и только тогда по домам. Ясно?

– Это с какого такого бодуна мы должны тебе еще две фуры разгружать? Надо было их подгонять, когда мы без дела по твоей вине сидели.

– Отказываешься работать?

– Отказываюсь.

– Ну, тогда ничего и не получишь. И они не получат, – показал он на других грузчиков. – Да?

Князева заело. Несправедливость он на дух не переносил. Если бы Сулейман предложил оплатить лишь сделанную работу, Богдан согласился бы, но оставить неоплаченной уже выполненную, это было за границами его понимания.

– Или ты платишь, или пожалеешь, – процедил он сквозь зубы. – Пару лет назад я таких, как ты, пачками по «зеленке» отстреливал.

– Ты кому угрожаешь? – прищурился Сулейман. – На себя посмотри, вояка, – фашист переодетый, алкаш конченый. Или ты разгружаешь две фуры, или потом я тебя даже перебирать гнилую картошку с бомжами не поставлю.

– Деньги давай, – протянул руку Князев.

То ли Сулейман не так понял этот жест, то ли и в самом деле решил ударить строптивого грузчика, но, так или иначе, кавказец замахнулся, а Богдан автоматически ударил первым – кулаком в челюсть. Подошвы ботинок оторвались от земли, и грузный Сулейман рухнул в своем кашемировом длинном пальто на грязный – разъезженный, растоптанный – снег.

– Я же сказал, пожалеешь, – проговорил Князев, уже понимая, что совершил ошибку.

Сулейман поднялся на четвереньки, ощупал челюсть, сплюнул кровью и, тихо ойкая, поднялся на ноги, после чего бросился убегать, крича:

– Убивают! Охрана!

Пожилой грузчик-кавказец покачал головой:

– Зря ты, Богдан, так. Теперь всем плохо будет. Разгрузили б мы эти фуры, ничего бы с нами не стало.

– С вами – может быть, а я на электричку опаздываю.

– Уже опоздал, – прищурившись, произнес грузчик, глядя на бегущих к рампе охранников склада, за которыми семенил Сулейман.

Один громила сжимал в руке арматуру, второй размахивал пистолетом-травматиком.

– Ой, плохо будет, – проговорил грузчик и попятился к раскрытым воротам.

Богдан спрыгнул с рампы и двинулся навстречу охранникам. Те были настроены решительно. Сразу видно, что разговаривать они не намерены, а станут бить сразу, как только поравняются. В принципе, этого и следовало ожидать. Сулейман не мог себе позволить уронить собственное достоинство в глазах своих «рабов». Бунтовщика следовало показательно покарать, чтобы другим неповадно было.

– Валите его! – крикнул надсмотрщик.

Князев переводил взгляд с одного охранника на другого, решая, с кем завязаться первым. Громилы уже перешли на шаг, они приближались, чуть разойдясь в стороны. Наконец Богдан сделал выбор – первым предстояло вырубить обладателя травматика.

Охранник вскинул руку с пистолетом и выстрелил без всякого предупреждения. Промазал, даже уклоняться Богдану не пришлось, пуля ушла в темную глубину хранилища. Второго шанса Князев ему не дал. Травматик выпал из заломанной руки, мощный удар под дых, нанесенный снизу, довершил дело, охранник сложился пополам, захрипел и упал на землю. Богдан отскочил в сторону, и очень вовремя – арматурный прут уже со свистом рассекал воздух. Князев и громила смотрели друг на друга. Сулейман испуганно пятился, то и дело проводя тыльной стороной ладони по губам и косясь на кровавый след на пальцах.