Тайны Невербуха. Книга 1

– А что с ними? Проспятся и займутся каждый своими делами.

– А откуда у тебя такой зонт? – спросил я тающую бабушку.

– Много будешь знать, в ушах пауки заведутся, – язвительно ответствовала Агрифизия. – Да, если он, то есть зонтик, тебе всё-таки понадобится… Для серьезного дела. То ты его найдёшь. Но только для серьезного, а не для всякой ерунды, – Агрифизия махнула прозрачным зонтом в сторону арены и окончательно исчезла.

– Я что-то пропустил? – сказал Бивус, усаживаясь на песок.

Я только молча покачал головой.

Мелисса подошла к двум телам, лежащим у выхода на манеж.

– Они спят, – сообщила она. – Просто спят.

Я присмотрелся к телам – одно из них, без всяких сомнений, целиком и полностью принадлежало моему старому знакомому – картёжнику, пьянице, богачу и любителю чудес Якиву Нальчичу. Другое, стало быть, имело отношение к главе древенских циркачей Ёксаме Чудовёрту. Оба довольно громко, и я бы сказал, художественно, храпели.

– А Феёри была? – снова подал голос Бивус, всё также сидя на песке. – Неужели я пропустил Феёри?! Какая жалость!

Со всех сторон слышались охи, стоны и тихая ругань. Но никто на нас больше не пытался напасть.

Мы решили не злоупотреблять гостеприимством древенских циркачей и убраться из этого чудесного места как можно быстрее.

Мы с Зювом подняли Якива и повели к выходу.

В парке было свежо и сыро, с листьев падали капли. Гроза прошла. Занималась ещё очень робкая, но неотвратимая, как наказание сказочного злодея, ранняя летняя заря.

«А ведь у нас в Невербухе сейчас самый сезон млечных ночей! Так вот живёшь-живёшь и не замечаешь» – неожиданно подумал я.

____________________

Что вам ещё сказать в завершение этой истории. Якив и Ёксама вышли из передряги совершенно целёхонькими, это если говорить о материальной, физической стороне дела. Не так благополучно обстояло дело с нематериальной стороной.

С магическими силами Ёксамы случилась незадача – он их почти полностью утратил. Да и получил он их в своё время не очень честно – приютил в себе древнего лесного демона. Того самого Пьюзиса, которого втянуло в зонтик Агрифизии. Долгое время демон спал, никак себя не выдавая. Когда же два разных чародейства – Ёксамы и ведьмы Гердулии – столкнулись друг с другом, то демон очнулся. И решил активно вмешаться в происходящее.

Когда Ёксама проснулся утром в понедельник, после заключительного представления и попойки с Якивом Нальчичем, то понял – у него получилось! Он был в теле Нальчича и знал всё, что знал тот. А его собственное прежнее тело находилось в бессознательном состоянии – что Ёксаму вполне устраивало. В кармане своей жертвы он нашёл записку от Бивуса и отправился на встречу – проверить, как служит ему новое тело. Сначала всё шло хорошо, но буквально через полчаса украденная память стала его покидать.

Якив в это же время проснулся в гримёрке, но даже не понял с тяжелейшего похмелья, что произошло. Он вспомнил про встречу с Бивусом, сообразил, что опоздал, и написал моему другу письмо с извинениями. Передал письмо со слугой своему секретарю.

Когда вернулся Ёксама в его теле – то это стало самым жутким моментом в жизни Якива.

Потом они снова стали меняться телами, но на середине процесса дело застопорилось. В таком виде они и посетили Бивуса и Гердулию.

Гердулия ошиблась на счёт будущего этой парочки. Она ничего не знала о Пьюзисе. А тот, проснувшись, быстренько слепил из ставших податливыми, словно глина, тел Ёксамы и Якива того дурацкого трёхголового красавца, которого мы лицезрели в цирке. Если честно, никакой фантазии у этих древенских демонов!

Это мне, кстати, потом Гердулия поведала. Она, как узнала, что я родственник медам Агрифизии, прониклась ко мне большим уважением. И много ворожила, чтобы удовлетворить моё, да, думаю, и своё любопытство.

На другой день после нашего визита в цирк, Ёксама со своими артистами, с которыми я и мои друзья имели сомнительное счастье близко познакомиться, убрались из Невербуха.

После той весёленькой ночи у них оказалось не так уж и много потерь – две простреленные ноги, пронзённое кинжалом Мелиссы плечо шталмейстера, несколько сломанных костей, ну и по мелочи – порезы, ушибы. Погибла только рысь Снежинка, застреленная Бивусом. Вот её жалко, хоть она и тяпнула моего друга за руку.

Все быстро забыли о цирке Ёксамы Чудовёрта. Кроме Якива Нальчича. Он забросил своё увлечение чудесами, почти прекратил пить и с головой ушёл в бухгалтерские книги папаши. Не знаю, надолго ли!

Долг Бивусу он отдал. Да ещё каждому из нашей четвёрки выплатил по тысяче фрустов – вознаграждение за спасённые жизнь и душу. Я думаю, невелика цена.

Десятка, проигранная мне, почему-то начисто вылетела из памяти Бивуса. Вероятно, сказались потрясения той ночи. Уж не знаю, как ему вернуть память – может, стоить вызвать маму Мелиссы?

Часть 2. Пляски мертвецов. Глава 10. Неожиданная встреча

Как иногда бывает чудесно – встать рано утром, сделать гимнастические упражнения, одеться по самой последней моде и выйти в роскошное августовское утро. Солнце только вылезло из-за крыш и висит ещё низко в небе, окрашенном легкомысленным голубеньким колером. Жары пока нет, а есть весёлый птичий гомон, густая зелень листвы и лёгкий бодрящий ветерок.

И в такой час особенно приятно прогуляться по бульвару Левых ног. Идти, вдыхать свежий воздух, полный благоухания цветов. Смотреть на воробьёв, купающихся в лужицах тёплой воды, улыбаться незнакомым медамам, показывая безукоризненно белые зубы на загорелом лице. Зубы на лице! Ха-ха! Подумать только! Ох, этот идиотский оборот сразу перенёс меня в цирк, что в парке Последней надежды. В ту грозовую и роковую ночь.

И клоун с занесённым надо мной кривым кинжалом снова возник перед внутренним взором. Уж не знаю, почему мой внутренний взор выбрал именно его. Зубастым был вовсе не клоун, а крокодиловомордый демон. Но привиделся размалёванный уродец.

Я даже остановился, зажмурился и потряс головой. Осторожно открыл глаза. Снова роскошное августовское утро на не менее роскошном бульваре Левых ног.

Кстати, всем привет!

Да, это я прогуливаюсь по этому самому бульвару, в это самое утро. А кто же ещё? Вы о ком-то другом подумали? Нет? Ну и отлично, потому что это действительно я – Арчи Штокер, собственной персоной, единственный и неповторимый! В шикарном, оливкового цвета, в мелкую бордовую клетку костюме, в тёмно-вишнёвых лаковых штиблетах, иду, помахивая тростью, и глазею по сторонам.

Чтобы окончательно рассеять тягостные воспоминания, я остановился у киоска с прохладительной водой и купил стаканчик популярной в этом сезоне шипучей гремучки. Я не особенный любитель уличных еды и питья, но приятели уверяли, что напиток прекрасно прочищает мозги.

Как оказалось, этот чудо-элексир не столько обладает разрекламированным мозгопрочистительным эффектом, сколько вызывает неудержимую икоту и звучную отрыжку. Тут уж не до улыбок случайным симпатичным медамам. Тут даже стреляные воробьи с испугом из луж разлетаются, не то, что медамы.

От греха подальше я свернул с бульвара и по узенькой дорожке углубился в парк Нечаянных радостей.

Какие тут радости? Да вон – за статуями резвящихся наяд самозабвенно целуется парочка. И думают, что их никто не замечает. Эх, юность, юность! – как сказал поэт. Хотя, на самом деле, это они не замечают никого и ничего вокруг. На скамейке напротив – три престарелые медам что-то оживлённо обсуждают – никак делают ставки на то, сколько продлится поцелуй. Чем не радость?

А поодаль, у пруда, мальчишки затеяли какую-то весёлую игру. Ну просто идиллия! Есть, есть ещё в мире простые, невинные и нечаянные радости!

И некая немолодая, полная особа, спешит ко мне, волоча за руку зарёванную девочку. Интересно, зачем?

– Монцар, монцар! Да, да, вы!

– Чем могу помочь, медам? – я галантно приподнял шляпу.

– Именно! Помочь, монцар! Если вас… мальчики, они…они…

Медам беспомощно указала на двух сорванцов у пруда, которые размахивали руками наподобие ветряных мельниц.

Я наклонился к плачущей девочке и потрепал её по русой головке.

– Что случилось, малышка?

Пока няня этих чудесных детей отдувалась и подбирала слова, юная мимзель прекратила рёв и что есть мочи завопила мне прямо в лицо:

– Дяденька, спаси Эмельнову!!!

– Да! – с энтузиазмом подхватила няня. – Мальчики, кажется, её сейчас утопят…

Так, мило болтая, мы подошли к берегу пруда. Мальцы возбуждённо подскакивали у кромки воды и ухали, то ли от ужаса, то ли от восхищения.

А по воде, покачиваясь, плыла маленькая корзиночка. Приглядевшись, я понял, что корзинка стоит на обломке доски, а, из корзинки, испуганно попискивая, выглядывает белый котёнок с розовым бантиком на шее.

– Эмельнова!!! – пронзительно закричала девочка. – Дядя, спаси Эмельнову!

Я огляделся. Вот же Хрёт! Неужели придётся лезь в воду?

Мальчишки, притихнув, услужливо указали мне на мостки, к которым была привязана хлипкая лодчонка.

Я растерянно глянул на няньку.

– Вы не знаете, чья это лодка?

Она только пожала округлыми плечами. Доска с корзинкой и котёнком, тем временем, удалялась от берега. Мне ничего не оставалось делать, как пройти на мостки, отвязать лодку и, рискуя вывалиться за борт, ступить на дно неустойчивого судёнышка.

В лодке была вода и я немедленно промочил ноги. Ну что ж, чем-то надо жертвовать ради спасения живого существа и своих барабанных перепонок – маленькая защитница животных возобновила свои вокальные упражнения. На лодочном дне лежали удочки и какие-то другие рыболовные снасти, там же обнаружилось весло.

Умело подгрёбшись к корзиночке, я подхватил её за ручку и выудил из воды. И котёнок, и его хозяйка замолчали одновременно, словно много часов репетировали свой дуэт. Затем я вернулся к мосткам, где меня ждала предводительница всех этих милых существ.

Когда я передавал корзинку, лодка сильно накренилась, и я чуть было не вывалился из неё. Мне удалось выровнять это неустойчивое плавучее средство и унять качку, но я уронил в воду весло. Пока я полоскал манжеты (полфруста за пару, между прочим), вылавливая весло, медам со всем выводком стала степенно удаляться от мостков. В одной руке корзинка с Эмельновой, в другой – ладошка что-то беззаботно лепечущей девочки. Её братья с любопытством поглядывали на меня. Один даже успел пустить в мою сторону плоский камушек блинчиком. Но не очень умело – блинчик прыгнул раза три и канул на дно далеко от лодки.

– Ах ты, каналья! Хрётова морда! Я тебе покажу воровать лодки!!!

От неожиданности я вновь уронил весло.

На мостках материализовался коренастый седой господин с непокрытой головой и лохматыми бакенбардами вокруг красного морщинистого лица. Он в ярости потрясал кулаками и едва ли не бросался в воду, стремясь, судя по всему, поближе познакомиться со мной.

Я, честно говоря, ни к чему подобному не стремился – то есть, наоборот, хотел бы, чтобы между нами оставалось какое-то разумное расстояние.

– Чем обязан, э..? – я любезно улыбнулся и приподнял шляпу, едва при этом не последовав за веслом.

А выровнявшись, добавил:

– Сегодня прекрасный день, не правда ли?

– Что?! – задохнулся субъект. – Издеваться?! Да я тебя!..

В руках его появилась длинная удочка и он взмахнул ей, пытаясь, по всей видимости, подцепить меня на крючок, словно плотву.

На этот раз я выловил весло очень быстро. И стал отгребать от мостков. Краснолицый господин, почуяв, что рыбка уплывает, соскочил с мостков прямо в воду и побежал вдоль берега. Я почёл за лучшее держаться подальше от него и от береговой линии. Несколько мощных взмахов, и я уже на середине пруда.

– Я жандармов на тебя натравлю, потрох ты индюшачий!!! Ты пожалеешь, что связался со старым Хнюром! Будешь знать, как чужие лодки воровать!

Этот ярый поборник неприкосновенности частной собственности зачерпнул со дна горсть грязи и запустил в меня. У пожилого господина рука оказалась вернее, чем у давешнего мальчугана – грязь шлёпнула по борту лодки, а несколько капель чёрной жижи забрызгали полу моего новенького пиджака. Ну это уже ни в какие ворота!

Водоём, надо сказать, был очень сильно вытянут, поэтому пересечь его по воде было гораздо быстрее, чем обойти вокруг. Я учёл это обстоятельство и направил свой утлый чёлн к противоположному берегу. Выбравшись на сушу, я злорадно оттолкнул лодчонку и приветливо помахал своему оппоненту. Он даже онемел от такой наглости, а, может быть, просто сорвал голос.

Впрочем, мне не были интересны ни состояние голосовых связок этого сумасшедшего, ни его дальнейшая судьба. Пусть и вас она больше не беспокоит.

Не особо разбирая дороги, по первой подвернувшийся тропке, я направился в глубь парка – лишь бы подальше от пруда.

Некоторое время я шёл, погружённый в не очень весёлые мысли о несовершенстве мира и пороках человечества, в нём живущего. В штиблетах хлюпала вода, мокрые рукава пиджака неприятно липли к коже.

Тропинка, тем временем, завела меня в совсем уж дремучие дебри. Я и не догадывался, что в парке Нечаянных радостей (вот, значит, какие тут радости! В честных людей грязью кидать!) есть такие места. Ведь почти центр города.

На ближайшем перекрёстке я свернул на другую тропу, которая по моим прикидкам должна была вывести к Южным воротам, что на Босиковой Набережной. Минут через пять я убедился, что верно выбрал направление. Хотя местность оставалась незнакомой и безлюдной, но тропка превратилась в узкую аллею, отгороженную от парка вполне ухоженной живой изгородью. А в отдалении стояла скамейка. Значит, здесь бывают люди – садовники и гости парка. И мне не грозит провести остаток жизни в непролазной чащобе и умереть здесь в полном одиночестве от голода и холода.

Я устремился к скамейке, чтобы вылить воду из туфель и дать отдых порядком уставшим ногам. И тут новое потрясение лишило меня остатков душевного равновесия и окончательно выбило из колеи.

С треском продравшись сквозь изгородь и чуть не сбив меня с ног, на моих плечах повис какой-то подозрительный субъект. На смертельно бледном лице чернела трёхдневная (не меньше) щетина. Хотя его чёрный костюм был, кажется, от приличного портного, но был так измят и испачкан, что беспорядок в моей одежде показался мне теперь сущей ерундой.

Человек окинул меня безумным взором и залопотал что-то вроде:

– Кабес етжив кавсё… лаип арьно… кабес…

И только тут я с ужасом понял, что в меня мёртвой хваткой вцепился никто иной, как Фициус Осмин. Я довёл, точнее доволок его до скамейки и сам свалился на неё без сил.

Фициус откинулся на спинку и замер. Абракадабру нести он перестал, сидел молча и неподвижно. На его бледном лбу багровела огромная шишка с запёкшейся кровью в самом центре. Я, наконец, снял штиблеты и вытряхнул из них воду и веточки.

– Фици! Фици! Что с тобой? – я, насколько мог спокойно и дружелюбно обратился к несчастному.

Его взгляд стал проясняться. Наконец, он меня узнал.

– Арчи, это ты?

– А кто же ещё! Что с тобой приключилось? Почему ты так выглядишь?

Фициус провёл дрожащей рукой по лбу, коснулся шишки и вдруг затрясся в беззвучных рыданиях. Слёзы текли по его грязным, небритым щекам. Он закрыл лицо ладонями и согнулся, опустив голову к коленям.

Я сидел рядом с ним, не шелохнувшись, словно на ящике со взрывчаткой. Плачущий Фициус Осмин – это уже слишком. Нервы любого другого могли бы не выдержать подобного зрелища, но, по счастью, мы, Штокеры, снабжены стальной нервной системой. Поэтому я осторожно провел рукой по спине Фициуса.

– Ну-ну, – сказал я, – что всё-таки с тобой стряслось?

– Где мы? – глухо спросил Фици, перестав содрогаться и всхлипывать.

– Мы? Э… в парке Нечаянной радости. Правда, я никогда не был в этой части…

– Ты уверен? – Фици опасливо отнял руки от лица и посмотрел по сторонам.

– Да, разумеется. А…

– А какое сегодня число?

– Число? Двадцать первое, нет, двадцать второе августа.

Фициус вновь спрятал лицо в ладонях. Я уж думал, он опять разрыдается. Но он резко откинулся на спинку и со свистом втянул воздух через стиснутые зубы.

– Если ты кому-нибудь проболтаешься, что меня видел… то… пеняй на себя!

Он вскочил со скамьи и зашагал в сторону, где, как я предполагал, должны были находиться Южные ворота. Не пройдя и десятка шагов, он обернулся и прошипел, потрясая сжатыми кулаками:

– Ты понял, Арчи? Никому! Никому!

Резко развернулся и побрёл прочь. Я достал из кармашка платок и утёр взмокший лоб. Нет, прогулка сегодня явно не задалась. Я ещё некоторое время сидел, комкая платок и пытаясь хоть как-то осмыслить произошедшее. Что это было? Как Фици заработал такую выдающуюся шишку? Хотя, при его обаянии и дружелюбии это как раз можно понять. Но почему он выглядел как сумасшедший бродяга? Нет, так истинные монцары себя не ведут. Истинные монцары следят и за внутренним содержанием, и за внешним видом. И в них всё должно быть прекрасно. И поступки, и манеры и… платки. Я любовно погладил тёмно-красную вышивку на бледно-зелёной ткани. Вот, по самому последнему писку столичной моды – платки с монограммой. Шик!

Правда, Зюв не оценил. Поглядел на меня с жалостью и неодобрительно побулькал чем-то внутри себя. Ну да что он может понимать в современной моде. Отстал от неё лет на триста. Я засунул платок обратно в карман. Пожалуй, прогулку можно заканчивать.

Глава 11. Страшное письмо и немного сплетен

После горячей ванны с горной солью я уселся в любимое кресло, хлебнул коктейль, заботливо приготовленный моим дворецким, и позвал его.

Пока он идёт, поскрипывая и притворяясь неуклюжим и медлительным (мы-то знаем, что это не так), я расскажу, как провёл последнюю пару месяцев.

Через неделю после заварушки в цирке мы с Зювом погрузились в Северо-западный Экспресс и отправились на Взморье. Да, этим летом я не захотел ехать к тёплым морям, душа просила чего-то родного, северного. Но с комфортом. Между прочим, недёшево (ну и пусть – Якив Нальчич уже расплатился за своё спасение), зато недалеко. Взморье как нельзя лучше удовлетворяло запросам моей души в этом сезоне. Ночь в покачивающемся и постукивающем мирке на колёсах – и мы с Зювом высадились в чистеньком курортном городке Блау-Речен и заняли второй этаж небольшого, но симпатичного двухэтажного особнячка – на первом живут хозяева.

Зюв перед отъездом разработал целую программу восстановления моего физического и душевного здоровья – от минеральных вод и лечебных грязей до утренних пробежек по набережной.

Но минеральные воды я безжалостно заменил на белое сухое с местных виноградников. Лечебные грязи просто поднял на смех. А пробежки перенёс с утра на вечер – от летних кафе к различным увеселительным заведениям и обратно.

И вот, спустя два месяца, я вернулся в Невербух, отдохнувший, загоревший и расслабленный. Мы с Зювом прибыли на вокзал имени Альцимуса XIII вчера в обед. Я вечерком заглянул в «Дргой дрг» к Мелиссе, но, увы, не застал нашу боевую подругу. Её заменяла какая-то странная зеленоволосая девица. Она молча ткнула пальцем в небольшую грифельную доску на стене. Там сообщалось, что хозяйка любит всех постоянных клиентов, а особенно с инициалами А.Ш., живущих по другую сторону бульвара, и что она уехала в деревню к родне и вернётся в конце следующей недели. Ну и ладно!

– Монцар, пока вы принимали ванну, вам принесли письмо.

Зюв, наконец, добрался до кабинета, таща на подносе узкий конверт. Я сграбастал его и взглянул на адресата.

– Ой-ой-ой, Зюв! Что же ты наделал. Почему ты не сжёг его на кухне сразу по получении? Почему вообще открыл дверь почтальону? Ведь ты же мне сколопендру на серебряном поднёсе поднос… подносе поднёс! Тарантула со скорпионом!

Произнося эту полную драматизма и скрытой муки тираду, я взмахнул руками и опрокинул бокал с коктейлем на любимые домашние брюки. День был окончательно испорчен. И не из-за брюк или коктейля, нет. На конверте были выведены четыре буквы: «ТвА-я», снабжённые всяческими завитушками, вензелями, картушами и прочими изысками каллиграфии. Я знаю только одного человека, который так подписывается, отправляя мне корреспонденцию. «ТвА-я» значило – «Твоя Аллиулия». Считает, что так подписываться ужасно романтично и загадочно.

Баронесса Аллиулия Окска – мой кошмар и проклятие! Уже год, как она охотится за мной, словно гончая за лисой. Хотя по комплекции, она скорее не гончая, а, ну, пусть, морская свинка. Втемяшила себе в голову, что именно она – та единственная, кто может составить моё счастье. И что брак с ней – это лучшее, что может произойти в моей нелепой и тусклой (как она считает) жизни.

Я вскрыл конверт и пробежал строчки, аккуратно составленные из крепко сбитых, округлых, но твёрдо написанных букв.

– Ты, знаешь, Зюв, нас вчера засекли на вокзале. Её братец, ну ты понял чей, этот малохольный Варларий Окска видел, как мы выходили из вагона. И теперь Аллиулия зазывает меня на ужин. Причём не когда-нибудь на Край года или в следующем веке, а прямо сегодня. Ты можешь себе представить?

– Нет, монцар…

– Ну куда тебе. И ведь никакой возможности отвертеться! Знаешь почему?

– Не имею ни малейшего представления, монцар.

– Да потому что среди гостей – тётя Кустинда! Я так надеюсь на примирение с ней… Деньги, которыми расплатился Якив рано или поздно закончатся, а тётя всё ещё дуется на меня за оплошность с тем дурацким банком… Если я сегодня не появлюсь, то она совсем взбеленится. Я абсолютно уверен, что Аллиулия сообщила моей тётушке, что я приглашён. И если я не приду, та может подумать, что это из-за неё… И когда они успели спеться?! А? А я теперь уверен, что они спелись, Зюв. Зюв, ты следишь за мыслью?

– Всеми силами стремлюсь за ней, монцар.

– Так вот, мне никак нельзя пропустить этот идиотский приём. Тётя Кустинда решит, что я избегаю её. А я вовсе не избегаю. Если и избегаю, то не её, а эту… да и то – и избежать-то, как следует, не могу… Надеюсь, ты понял, что я хотел сказать.

Поскольку Зюв отреагировал на мою последнюю тираду лишь тихим стрёкотом из живота и переминанием с ноги на ногу, то я со вздохом выбрался из кресла и побрёл в спальню переодеваться.

***

Аллиуллия с братцем обитали в большом доме на углу Парадного проспекта и Набережной двух адмиралов, что идёт вдоль Скандального канала. То есть это самый центральный центр. Его Высоко-Светлость Князь-Герцог Альцимус XIX именно по этой набережной добирается от своей городской резиденции на Кварцевом острове до Княже-Герцогского дворца, чтобы заниматься трудами государственными во благо Отчизны.

Но вернёмся к брату и сестре Окским. Дом принадлежит наполовину им, а наполовину – их родителям, которые давно удалились от дел, переехали в загородное поместье и выращивают там не то цветы, не то капусту. А может, цветную капусту. Выращенные ими детки, то есть Варларий с Аллиулией, порхают с грацией откормленных индюшат по балам и светским приёмам в лучших домах столицы. И нечто подобное пытаются устраивать у себя.

Что-то я слишком долго о них распространяюсь. Не самая интересная тема, не находите? Хотя, что вам остаётся делать? Приходится читать всё, что я тут наплету. Пока вы не бросили это сомнительной пользы занятие, переключусь на что-нибудь более увлекательное.

Я решил до приёма заскочить в «Болото». Покатать шары, перекинуться парой слов с завсегдатаями, в общем подзарядиться положительными эмоциями перед тем, как отправиться в логово к диким зверям.

Примерно в семь вечера коляска доставила моё тело к ступеням жёлто-зелёного дома на улице Медных лбов. Проходя портик, я любовно погладил мраморную колонну – только здесь, в «Болоте» я чувствую себя как дома. Даже в большей степени дома, чем в своей уютной квартире.

В прохладных холлах и коридорах клуба было безлюдно. Ну, а чего я ожидал – многие ещё не вернулись с загородного отдыха. А те, кто проводит последние летние деньки в Невербухе, подойдут позже – часам к девяти. То есть к тому времени, когда мне следует явиться пред очи Кустинды и Аллиулии.

Впрочем, из малой бильярдной донеслись стук шаров и голоса. Со вздохом облегчения я направился туда.

Бόльшую часть полутёмной комнаты занимал бильярдный стол, у стен располагались кресла и несколько маленьких столиков. Вдоль бортов бильярдного стола сомнамбулически бродили Бивус Крумчик и Кугель Васижеч. Они о чём-то вполголоса переговаривались, лениво шевеля киями.

– Бивус, Кугель! Доброго вечерочка, господа! – окликнул я их.

Они приветственно взмахнули киями и подошли ко мне. После рукопожатий и обмена дежурными любезностями игроки вернулись к столу, а я плюхнулся в одно из кресел.

И только теперь заметил сидевшего у противоположной стены Гобора Судду, который облизывал десертную ложку. На столике перед ним стояла вазочка с остатками суфле.