Ее превосходительство адмирал Браге

Ара принюхалась к содержимому тазика, сглотнула слюну и, вооружившись вилкой, принялась за еду. Ела она быстро, что не мешало ей, впрочем, тщательно пережевывать макароны с жареным фаршем. В общем, жевать и запивать. Прожевал, проглотил, запил. И так раз за разом, пока за стол напротив Ары не сел Виктор.

– Привет! – сказал он, с интересом отследив очередной этап процесса. – Вижу, ты проголодалась!

– Угу! – буркнула Ара, с остервенением проталкивая в пищевод наспех прожеванные макароны. С полным ртом не поговоришь, а ей хотелось. Поэтому и старалась.

– Привет! – улыбнулась, сделав глоток чая. – Рада тебя видеть. Как прошло?

– Прошло хорошо, – пожал плечами Виктор. – Места там красивые. Земля Хабарова, то да се.

– Лучше или хуже, чем на Колве? – уточнила Ара.

– Надо же, – удивился мичман. – Ты запомнила!

– Я все помню, – ответила она двусмысленно, как бы намекая на «свидание, которое не свидание». – У меня, вообще, память хорошая.

– Ну, тогда, вы должны помнить, курсант, – перешел Виктор на уставное «вы», – что собирались пригласить меня на свидание. Крепко ли ваше слово, госпожа Бекетова?

– Крепче некуда! – хмыкнула в ответ Ара. – Выбейте девушке увольнительную, офицер, и я вся ваша.

Грубый намек, если честно, да еще и стилизованный под текст из кино «для взрослых», но Ара со всей искренностью юности пыталась везде и всюду оставаться настоящим мужиком, даже если родилась женщиной.

– Звучит двусмысленно, – констатировал очевидное молодой офицер. – Мне стоит принимать в расчет не только текст, но и подтекст?

– На ваше усмотрение!

– Отлично! – кивнул Виктор. – Завтра у нас пятница, и вас всех возвращают в Академию. Соответственно, в субботу будет у вас, Варя, увольнительная.

– Отлично! – энергично повторила за мичманом Ара. – Когда, где?

– В десять утра в чайной Прокопьева, как смотрите?

– Положительно, – покосилась Ара на недоеденные макароны.

– У вас есть гражданское платье?

– Именно платье? – переспросила Ара, удивляясь тому, насколько несообразительными могут быть некоторые мужчины. Ну, куда, спрашивается, могла деться та одежда, в которой она приехала в Псков?

– Нет, – покачал головой Виктор. – Платье не обязательно, хотя я бы не отказался снова встретиться с той девушкой, с которой мы так удачно сходили в ресторан.

– Тогда так, – подвела Ара черту, – в десять утра я, если не возражаете, буду мальчиком, а ближе к вечеру, если придумаете подходящее занятие – театр, концерт, на худой конец, ресторан, – будет вам светская дама во всей своей недюжинной красе.

– Тогда я, пожалуй, займусь составлением культурной программы, – встал из-за стола Виктор. Посмотрел на нее внимательно, словно пытался рассмотреть нечто, чего не увидел прежде, коротко отдал честь и ушел.

Ара проводила его взглядом, вздохнула и вернулась к прерванному занятию. Впрочем, процесс поглощения макарон по-флотски никакому нормальному человеку думать не мешает. Делала это сейчас и Ара. Она думала о Викторе, вновь признавая, что первое впечатление ее не обмануло: красивый мужчина, сильный и неординарный. Нерядовой, в общем, представитель противоположного пола. Однако в связи с этим неизбежно возникал вопрос, настолько ли он хорош, чтобы дать ему уже на втором свидании? Да, и вообще, нужно ли ей это, и, если нужно, то с ним или когда-нибудь где-нибудь с кем-нибудь другим? Вопрос, к слову сказать, не праздный, поскольку разлука, как говорят знатоки, должна обострять чувства. Должна, но обострила ли, если говорить о ней самой? Влюбись Ара по-настоящему, должна была бы в этот месяц вынужденной разлуки – да еще и на казарменном положении – уже на стенки лезть. Во всяком случае, у других девушек такое бывало, но является ли это обязательным условием? Могло случиться, что она Виктора не любит или любит, но не так, как это случается у других.

«А вот интересно, – вдруг спохватилась Ара, – будь я парнем, а он девушкой, я точно так же терзалась бы вопросом, иметь или не иметь?»

Наверное, мужчины о таком даже не задумаются. Живут по принципу, дают – бери! И, если она ему все-таки даст, он возьмет, даже если это не любовь, а всего лишь похоть.

А с партикулярным платьем все у нее было в полном порядке. Курсантам не возбранялось, выходя в увольнительную, надевать штатское. На этот случай в рундуке у Ары был припасен тот самый «мальчиковый» набор, в котором она пришла проверять списки поступивших: джинсы, футболка, рубашка да черная кожаная косуха, а еще армейского фасона берцы и кожаные митенки с напульсниками. Весь же прочий багаж, как, впрочем, и купленный в тот памятный день «комплект светской дамы», хранился в небольшой квартирке, которую, по совету отца, она сняла в городе на другой день после зачисления. Квартира-студия под самой крышей: крошечный кухонный уголок, уборная и душевая кабинка, отделенные от комнаты тонкой фанерной перегородкой, большая кровать, чтобы было где, если приспичит, стол, несколько стульев и платяной шкаф с большим зеркалом. Сюда можно было привести мужчину, здесь удобно было устроить пьянку с приятелями по Академии или просто отлежаться, подремывая и посматривая краем глаза радиоскоп. Ара на такой случай даже запас завела: несколько бутылок водки и вина, банки с печеньем и конфетами, кофе, чай и сахар. А в леднике – головка сыра, нарезанный крупными ломтями хлеб в пластиковой упаковке, брусок сливочного масла, шмат копченого сала и три банки варенья: вишня, брусника и малина…

* * *

Мичман не соврал. По-видимому, он просто заранее знал, что после первого выезда в поле всем курсантам – кроме штрафников, разумеется – дают увольнительную. Так что в десять часов утра ровно, одетая «мальчиком», Ара вошла в чайную Прокопьева. Любопытно, что, назначая рандеву, кавалер не объяснил ей заранее ни что это за место, ни где оно находится территориально. То ли думал, что такое все должны знать, то ли специально выделывался. Впрочем, Ара переспрашивать его не стала, хотя и обратила внимание на этот, скажем прямо, не слишком дружелюбный жест – не хотела унижаться. Спросила у девушек с третьего курса. Те, в отличие от парней, своих младших не тиранили и относились к «салагам» по-человечески. Так что ей и на словах объяснили, что чайная Прокопьева – это образец себерского декаданса[51], и на бумажке чертёж участка местности, именуемый у авиаторов кроками, изобразили. И захочешь, не ошибешься.

Ара вошла в зал, расписанный в стиле новгородского «фэн де сьекль»[52], увидела мичмана, устроившегося за столиком у полукруглого окна, кивнула в знак приветствия и пошла к нему. Пока шла, Виктор встал ей навстречу и даже улыбнулся. Улыбка эта Аре понравилась, поэтому и она ему улыбнулась в ответ.

– Привет! – сказал он.

– Привет! – ответила она.

– Что будешь есть, пить?

– А что порекомендуешь? – Она-то здесь была впервые, а он как-никак псковский старожил.

– Сладкое или соленое?

– Это провокация? – подняла она бровь.

– Ничуть не бывало, – усмехнулся Виктор. – Здесь два меню: сладкое и соленое, в смысле ватрушки или шанежки?[53] И тогда уже, под ватрушки – цинский чай или белое франкское вино, а под шанежки – пиво или первач, но в десять утра, я думаю, можно обойтись без самогонки.

– А ты что закажешь? – спросила Ара, которой понравилась вводная мичмана Якунова-Загородского.

– Соленое с пивом.

– Тогда и мне соленое с пивом, – решила Ара. – Заказывай на свой вкус. Я девушка неизбалованная, поддержу.

– Ну да, ну да, – покивал ей не без иронии Виктор. – Столбовая дворянка Бекетова, и вдруг неизбалованная да непривередливая. Верю, верю!

– Проверь! – предложила Ара.

– Ладно, – отмахнулся Виктор. – Верю. Я ведь сам такой. Одно слово, что посадник, а в детстве, поверишь, ел то, что сам добывал.

– Воровал, что ли? – не поняла Ара.

– Да нет, – усмехнулся в ответ мичман, но Аре почудилось, что она таки ткнула его в больное место. – Я о другом. Мы вдвоем с дедом жили. Замок у нас на реке Колве. Ну, замок – одно название. Тын дубовый да терем кособокий. И все это в пермской тайге. Хлеб и порох, свечи и керосин, соль, перец, крупу – покупали на погосте…

– Погост – это же кладбище, разве нет? – удивилась Ара.

– Погост – это еще и поселение, – объяснил Виктор. – Это старое значение, но у нас там, на Колве так называют поселки до сих пор. Так вот, пенсия у деда была хоть и бригадирская, но ведь и дом надо было содержать, а в собственном доме знаешь сколько всего потребно? То стекла в окнах в бурю выбило, то петли надо на окнах и дверях сменить, печку переложить, одежду купить. Вот мы и добывали зверя, и себе на прокорм, и на продажу.

– О как! – восхитилась Ара. – Так ты охотник?

– Есть такое.

– На медведя ходил?

– Нет, – покачал головой Виктор. – Я же не самоубийца! У нас патрон был двадцатого калибра. Значит, стрелять надо было прицельно и с короткой дистанции, а ранить медведя и не убить, почитай самоубийство!

– Я таким патроном своего первого мишку и положила, – похвасталась Ара, имевшая, благодаря отцу, богатый охотничий опыт. – С двадцати метров прямо в сердце.

– Серьезно? – удивился мичман. – Но если это был первый…

– Всего четыре, но это мы с отцом далеко на север ездили…

Тема, как выяснилось, интересовала обоих, и время за разговором пролетело – не заметили. Очень уж оба любили охоту, к тому же знали в ней толк. Аре было что рассказать, ее отец брал собой в лес, почитай, с младенчества. Как только смогла удержать ружье, так и стал брать. Ходили они на медведя, на лося и кабана, летали на север Чукотского царства, чтобы поохотиться на моржей и белых медведей, но приходилось ей стрелять и зайцев, лис, тетеревов и куропаток, на уток еще охотилась и на диких гусей.

У Виктора не было такой богатой практики, но зато он жил в тайге и тайгой, много чего видел, многому научился. В общем, они еще долго гуляли потом по городу, беседуя о том, о сем, но больше все-таки об охоте. А незадолго до того, как Виктор отпустил ее, чтобы привести себя в порядок перед походом в оперу, возник в разговоре еще один немаловажный вопрос.

– Так ты в Академии служишь? – спросила Ара.

– И да, и нет, – ответил Виктор. – Я, видишь ли, приписан к лаборатории ударных летательных аппаратов, – объяснил он. – Испытываю новую технику.

– Ты испытатель? – не поверила Ара своему счастью. Еще бы, пилоты-испытатели – элита Флота, иметь одного такого своим парнем представлялось верхом девичьих мечтаний, в особенности если девушка – курсант Академии аэронавтики.

«Красив, обходителен и к тому же пилот-испытатель, очевидно, это все-таки он!»

* * *

Как и в прошлую их встречу, преображение девушки поставило Виктора в тупик. Утром в чайной и днем, когда они гуляли по городу, он проводил время со своим в доску парнем, с младшим приятелем, с девочкой, одетой мальчиком и похожей на симпатичного парнишку-подростка. Эта Варвара училась на пилота, охотилась на крупного зверя и с ней легко и просто было говорить на темы, совершенно неподходящие для девушек. Во всяком случае, все те девушки, которых в разное время знал Виктор – некоторых ближе, других шапочно, – никогда бы не заинтересовались сравнительными характеристиками револьверов и автоматических пистолетов и не стали бы обсуждать с ним достоинства и недостатки новых себерских и флорентийских геликоптеров. Единственная из любезных сердцу Виктора тем, которая оставила Варю равнодушной, – это футбол. Но зато она оказалась страстной поклонницей баскетбола – при ее-то невеликом росте! – и боевых единоборств, которыми, по ее словам, владела совсем неплохо. Но это утром и днем, а вечером около оперного театра он встретил совсем другую девушку.

Эта Варвара обладала всеми любезными взгляду мужчин признаками женственности. Гораздо более высокая, – он понимал, разумеется, что все дело в трехвершковых каблуках, – и правильно оформленная во всех предусмотренных природой местах, она привлекала внимание не одних лишь мужчин. Женщины тоже порой бросали на нее раздраженные и ревнивые взгляды, что являлось лучшей похвалой ее внешности и умению одеваться. И при всем при том Варвара не была красавицей в общепринятом смысле этого слова. В этом Виктор вполне отдавал себе отчет, но в то же время он не мог не признать, что такая курсант Бекетова способна понравиться ему уже не только как симпатичный парнишка-авиатор, воспринимаемый кем-то вроде младшего брата. Такая Варвара нравилась ему как женщина. Такую ее ему безусловно хотелось обнять и поцеловать, подхватить на руки, чтобы перенести в спальню, где вдумчиво без спешки раздеть и любить потом всю ночь до утра. Вот какие мысли и чувства пробудила в нем вечерняя Варвара. И следует признать, во всех прочих отношениях она была ничуть не хуже себя утренней: легко поддерживала беседу на любую подходящую месту и времени тему, свободно рассуждая о классической музыке вообще и об оперной музыке в частности; о литературных достоинствах пьесы, легшей в основу либретто, – они слушали «Травиату», и речь зашла о «Даме с камелиями», – и о голосах исполнителей основных партий, как, впрочем, и о великолепном хоре, задействованном в спектакле. Но было и еще кое-что. Она явно с ним заигрывала, и ее флирт довольно часто становился попросту провокативным. Не понять такого рода намеки было бы крайне сложно, так что уже к первому антракту Виктор твердо уверился, что спать сегодня он будет не один. Однако в антракте его ожидала неожиданная встреча, которая самым решительным образом изменила ход его мыслей и на корню погубила такой многообещающий дебют.

Предложив Варваре руку, он повел ее к буфетной стойке, чтобы угостить обещанным перед началом представления шампанским, но по пути нос к носу столкнулся с Анастасией Берг. То есть давно уже не Берг, а боярыней Селифонтовой, но дела это не меняет. Анастасия в сопровождении своих младших братьев шла ему прямо навстречу. С последней их случайной встречи на каком-то общесемейном торжестве прошло чуть больше года, но там она была с мужем, успевшим получить к тому времени генеральские погоны, и они не сказали друг другу даже пары слов. Раскланялись, улыбнулись формальными улыбками и разошлись. Но сейчас, в опере, игнорировать ее было попросту невозможно.

– Здравствуй, Настя! – поздоровался Виктор, стараясь загнать свою растерянность и свое раздражение куда поглубже, чтобы спрятать от этого проникающего в душу взгляда зеленых глаз. – Здравствуйте, мальчики. Рад вас видеть!

– Варя, – повернулся он к своей спутнице, – позволь представить тебе моих родственников, боярыню Анастасию Григорьевну Селифонтову и ее братьев Дмитрия и Глеба Бергов.

– Очень приятно, – чуть улыбнулась Варя. – Варвара Авенировна Бекетова.

Познакомились, взяли шампанского – парни-то уже выросли, не маленькие, поди, – завязался вежливый разговор. Но за нейтральными словами, за благожелательными интонациями, за случайными, казалось бы, взглядами, все время словно бы шел другой разговор: тет-а-тет, между Виктором и Настей. Что-то она хотела ему сказать и объяснить, в чем-то он хотел наконец разобраться. Однако чуда не случилось. Читать между строк и угадывать не высказанное вслух Виктор не умел. Поэтому так и не разобрался в том, что и зачем она хотела ему сейчас сказать. Так что вроде бы ничего не изменилось, но на самом деле встреча эта не прошла для него бесследно. Виктор вспомнил Анастасию – вспомнил все, что их связывало – и понял, что настроение бесповоротно и безоговорочно испорчено. Скорее всего, заметила это и его спутница. Уловила нечто, возникшее в атмосфере вечера, и сделала из этого соответствующие выводы.

Женщины, насколько знал Виктор, необыкновенно чувствительны к настроению момента, и по-видимому, это свойственно всем женщинам, даже таким странным созданиям, как курсант Академии аэронавтики Варвара Бекетова. Разумеется, она ни о чем его не спросила – хватило природного такта и воспитанного в семье чувства собственного достоинства, – но флирт прекратился, как не было. Она вроде бы осталась самой собой: ироничной, уверенной в себе и несколько излишне волевой девушкой. Оставила случившееся в первом антракте без комментариев и вела себя весь вечер в обычной для себя манере. Вот только исчезла легкость, возникшая было сама собой в их с Виктором только начавших выстраиваться отношениях, растаяла в воздухе симпатия, так и не став чем-то большим, чем мимолетное чувство. Варя вела себя ровно, оставалась по видимости спокойной и благожелательной и не произнесла ни одного предполагающего двойное толкование слова. Позволила проводить себя до подъезда солидного дома в старом центре города, благожелательно попрощалась, и все, собственно. Просто как отрезало.

2. Псков

1946–1947

Учиться на двух факультетах сразу оказалось непросто. Впрочем, ничего другого Виктору от взятых на себя обязательств ожидать не приходилось. Много, трудно и времени ни на что не хватает. Даже на сон. Но оно и к лучшему: напряженная учеба позволила буквально выдавить Анастасию из души и мозгов. Помогла забыть о ней, вычеркнув женщину из своего прошлого и настоящего. Облегчила период острой абстиненции[54]. А когда Виктор вынырнул из омута своих душевных невзгод, оказалось, что он Настей уже переболел и готов двигаться дальше. А дальше была жизнь курсанта Академии, который изучает в полтора раза больше предметов, чем его сверстники, и летает не только на серийных аппаратах, но и на таком, чего в здравом уме и твердой памяти трезвому человеку даже не вообразить.

Испытателя из него начали строить, начиная с окончания Виктором первого курса. Но, как он вскоре понял, увидели в нем кандидата на это самоубийственное занятие много раньше, и принципиальное решение было принято где-то в начале марта 1947 года, иначе не успели бы организовать ему индивидуальную практику на базе Флота в Пулково. Все остальные ребята с пилотажного факультета поехали на аэрополе Академии в Качалово, а с инженерного – на базу Флота в Раквере. И только он один отправился в Ниен. Выбор места был сделан с умом: в ангарах аэрополя в Пулково стояло огромное количество действующей несерийной, экспериментальной и устаревшей техники. Так что Виктор «получил по заслугам»: шесть недель осваивал пилотирование на всем, что может летать. На том, что летать не может, кажется, тоже. Однако его летная практика отнюдь не сводилась к простому – изучи машину, подними ее в воздух, полетай там в небе, поделай всякого разного и домой. По возвращению на аэрополе Виктор садился писать самый настоящий по всей форме отчет об испытаниях, и вот это была работа так работа! Но зато к окончанию практики он научился обращать внимание на такие нюансы полета, о существовании которых раньше даже не подозревал. Стал лучше понимать конструкцию аппарата, его прочностные и летные характеристики. И «печёнкой чувствовать», взлетит эта штука или нет, и где начинаются недопустимые предельные нагрузки. Так что практика пошла ему впрок, но отнюдь не только летная практика.

Поскольку Пулково – это не учебная база, а Испытательный центр, и, соответственно, к прохождению курсантской практики специально не подготовлен, заместитель начальника аэрополя по тылу предложил Виктору побыть в течение предстоящих шести недель гражданским специалистом. Курсант не возражал, и поэтому жил все это время в Ниене, в гостинице Испытательного центра. Одевался в штатское и ездил на базу и обратно на мотоцикле. Эти машины как раз вошли в моду – их выпускали в Себерии три разных компании, – но, с другой стороны, до сих пор являлись невероятной экзотикой, поскольку на них стояли карбюраторные двигатели внутреннего сгорания, работающие на синтетическом бензине[55]. Виктор и раньше приглядывался к этим любопытным механизмом, но не покупал, поскольку не было надобности. Теперь же, когда он жил в Ниене, где пять дней в неделю – и часто не по одному разу – ему приходилось ездить на базу и обратно, покупка мотоцикла из роскоши превратилась в настоящую необходимость. Тем более что мобильность в таком большом городе, как Ниен, – это всё. Не говоря уже о том, что мотоциклисты этим летом неожиданно вошли в моду, и на них стали западать продвинутые девушки.

Виктор был холост и не обременен серьезными отношениями, а значит, свободен делать со своей жизнью буквально все, что вздумается. Он модно одевался и ездил на мотоцикле, успевая и на службу, и на джазовый концерт, в кино или на дружескую вечеринку с алкоголем. И везде, куда бы он ни пошел, его окружали веселые и разбитные девушки, которым нравилось сидеть на мотоцикле позади кавалера, прижавшись грудью к спине спортсмена. В общем, Виктор не знал отказа у девушек определенного типа, но ему другие в то время были без надобности. Так что лётная практика 1947 года прошла для него в буквальном смысле слова «на ура».

Отдыхать после Ниена и перед новым учебным годом Виктор отправился тоже на мотоцикле, проехав – благо граница с Киевским княжеством была открыта – 2300 километров по маршруту Ниен, Москва, Белгород, Павлодар, Крария[56], Мелитополь, Чангар, Джанкой, Ак-Мечеть[57], Инкерман. Посмотрел на города и веси, покупался в Черном море, позагорал на солнышке, поел южных фруктов – прямо с дерева, – пофлиртовал с местными девушками и поехал дальше, объехав налегке едва ли не все примечательные места Крымского полуострова, где причудливо пересекались границы Киевского княжества, Византийской империи и Генуэзской республики.

В Псков вернулся загорелым, отдохнувшим и готовым к новым приключениям, а их у пилотов-испытателей, как говорится, конца нет. Но в этом, возможно, и заключена особая прелесть ситуации. Военный авиатор, а уж тем более пилот-испытатель, живет на всю катушку, дышит полной грудью и пьет жизнь, сколько бы ее ни было, большими глотками. Виктор учился невероятно интересным вещам и летал на совершенно невозможных аппаратах, гонял во время увольнительных на мотоцикле по Пскову и окрестностям, знакомился с красивыми и раскованными девушками и нередко уговаривал их «на койку», хотя некоторых и уговаривать не нужно было, сами туда запрыгивали. И по правде говоря, ему нравилась такая жизнь, и он ни за что не стал бы менять свой модус операнди, но потом он встретил Варвару Бекетову и едва не сошел из-за нее с дистанции.

Черт его знает, что такого он увидел в этой девушке. Не уродина, отнюдь нет, но и не красавица, если уж на то пошло. И уж точно не его тип. Не высокая блондинка с полной грудью, если без подробностей. Тогда что его в ней вдруг привлекло? Анекдотичность их первой встречи, когда он принял девочку за мальчика? Неожиданный образ на первом свидании, когда в ресторан заявилась потрясающая своими статями светская львица? Ладная фигурка? Симпатичное личико и большие синие глаза? Или твердый характер, дерзость и способность моментально принимать не бесспорные, но вполне приемлемые решения?

Он не знал ответов на эти вопросы, но предполагал, что правдой здесь было все, а не что-то одно из этого списка. Однако, какими бы ни были причины, в конце концов, он, похоже, все-таки увлекся курсантом Бекетовой, и если бы не случайная встреча с Настей Бывшей Берг, все, наверное, могло бы у них получиться, но, увы, не судьба. Встретив свою первую и единственную на данный момент любовь, Виктор дал слабину, и Варя это увидела. Заметила, оценила и, по-видимому, поняла – ведь не дура, – о чем на самом деле идет речь. И, естественно, уже не захотела никакого продолжения. Она ушла, и это тоже был факт…

3. Каргополь, испытательный полигон Флота «Воронье поле»[58]

Ноябрь, 1950

– Ну, что, мичман, готовы? – начальник испытательного полигона Каргополь-3 кавторанг Устинов спрашивал не проформы ради, первый самостоятельные вылет на новом аппарате – дело серьезное, и поверхностного к себе отношения не терпит.

– Так точно, господин капитан второго ранга, готов! – доложил Виктор. – Документацию изучил, пилотскую кабину обжил, аппарат знаю.

– Ну, тогда с богом, Виктор Ильич! Удачного полета!

– Спасибо! – совсем не по-уставному ответил Виктор и пошел к «Уродцу».

«Уродцем» машину прозвали еще на опытном заводе за серийное обозначение УРО-7/23 и за внешний вид, от которого пилотов бросало в холодный пот. Это был двухфюзеляжный моноплан с высоким расположением крыла и двухкилевым хвостовым оперением. Силовая установка – два паровых двигателя тройного расширения, установленные продольно в общей надфюзеляжной мотогондоле, с приводом на тянущий и толкающий воздушные винты противоположного вращения. Размеры этого монстра ужасали, но конструкторы полагали, что у него будет неплохая грузоподъемность при несопоставимо высокой скорости. Не воздушный корабль, но и не штурмовик. Другой вопрос, для чего он мог бы пригодиться? Какую функциональную нишу он должен занять в линейке боевых машин Флота? Не ударный самолет, даже не торпедоносец, но кто тогда? Брандер? Скутер? Почтарь? Однако, похоже, эти вопросы занимали всех, кроме конструкторов, которые активно экспериментировали с размерами, компоновкой и прочим всем летательных аппаратов тяжелее воздуха. Однако не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понимать: у монстра УРО-7/23 есть еще один существенный недостаток – длина разбега. «Уродец» не мог взлетать с коротких полос, а такими были большинство ВПП в стране, не говоря уже о кораблях-носителях.