скачать книгу бесплатно
– В суде я буду бороться за пять-шесть лет, меня это вполне устроит. По нашей с вами статье срок лишения свободы – от нуля до десяти лет, но если есть дополнительные эпизоды, то он может быть увеличен максимум до пятнадцати. Впрочем, такого на моей памяти никогда не было, максимум двенадцать давали.
– Вот Моте Жмурину наверняка по полной программе влепят – показательно! – вклинился в разговор улыбающийся Валера. – Как подумаешь, что человек уже больше четырех лет сидит в малюсенькой камере и конца и края нет его мучениям, свои проблемы сразу кажутся такими ерундовыми!
– Ладно, Папа[32 - Так в местах лишения свободы частенько называют президента Путина В.В.] ему судья! – прервал Валерино лирическое отступление Иваныч. – Перейдем к ликбезу по внутреннему укладу и распорядку. На дальняк ходить нельзя, пока хоть кто-нибудь сидит за дубком и ест. Когда идешь по-большому, обязательно включать вентилятор над дверью, чтобы не было запаха. В трусах за дубок не садиться. Убираемся по очереди парами: я с Валерой сегодня, Гриша с Сашей – завтра. Все, что есть в камере, – общее, то есть на продукты, запреты, утварь скидываемся вместе и пользуемся тоже. Телефон достаем только после восьми вечера, когда вероятность шмона минимальная. Дорогу не держим – только по запросу. Утренняя проверка в десять, вечерняя – в пять, прогулка – каждый день с семи до восьми утра. Каждый день даем выводному пачку сигарет «Парламент»: за это он нас ведет в большой, а не в маленький дворик гулять. Вопросы есть?
– Что значит, «дорогу не держим»? – дождавшись паузы, поинтересовался Гриша.
– Все камеры обязаны держать дорогу – так называют тюремную связь. Между окнами камер натягиваются канаты, и по ним передаются малявы[33 - Записки, письма.], бандюки[34 - Посылки.] и прогоны[35 - Информационные письма.]. Нам официально Русланом, смотрящим за БС, разрешено дорогу не держать. Если в нашу камеру надо что-то передать, нам стучат из верхней камеры, мы открываем окно и ловим от них коня[36 - Временная дорога – канат небольшой длины.] с содержимым. Если нам вдруг понадобится что-то отправить куда-нибудь по тюрьме, то мы достукиваемся в потолок до верхней камеры и кричим в окно: «Спусти коня!» Ловим канат, привязываем то, что надо отправить, прикрепляем сопровод – адрес получателя, например, «хата два-девять-четыре, Руслану», дергаем три раза – и все: груз пошел. Потерять груз по дороге – это залет, могут предъявить по полной программе, поэтому в каждой хате есть дорожники, которые следят за дорогой, фиксируют в тачковке – специальной тетрадке – все передвижения грузов, прошедших через их руки, чтобы можно было легко найти, на какой хате произошел обрыв дороги. Дорога – это кровеносная система тюрьмы. По ней идут и телефоны, и наркота, и спиртное – все, что может заинтересовать сидельца, поэтому дорожник – очень уважаемая специальность в местах лишения свободы. Он освобождается от всех обязанностей по хате, не скидывается на общак. Более того, его все кормят на халяву: отказать дорожнику считается залетом – спросят по полной. А у нас хата возрастная, нам в эти блатные игры влезать не надо, поэтому нам позволено жить без воровской романтики.
– Вот вы всё говорите «спросят по полной», «могут спросить». А что это значит? – спросил наконец-таки включившийся в разговор Саша.
– Дай я объясню! – вылезая на первый план и оборвав на полуслове Иваныча, заговорил уставший от молчания Валера. – Тюрьма – это воровской мир! И тут все законы воровские. Живут по понятиям, воровскому укладу и традициям. Видели на сборке внизу надписи на стенах «АУЕ! Жизнь ворам!»?
Ткаченко и Тополев дружно кивнули, а Валера, сделав многозначительную паузу, продолжил:
– Так вот, АУЕ – это «арестантский уклад един». Закон воров. Ну и, естественно, за соблюдением этого закона воры следят, а делают они это через своих доверенных лиц – положенцев, а те, в свою очередь, – через смотрящих за корпусами, продолами и хатами. Огромная вертикальная иерархия с ворами на вершине пирамиды! Их слово – последнее. Сказал вор, что ты не прав и должен заплатить столько-то денег, значит, вынь да положь всю сумму на стол, иначе прирежут или покалечат, а еще хуже – в обиженку[37 - Низшая тюремная каста.] загонят. В общем, решение вора лучше выполнять или оспаривать у другого вора. Тут как на свободе: апелляция, кассация и Верховный суд – только решения жестче и контроль за выполнением болезненнее.
– А что такое «обиженка»? – продолжал с большим интересом расспрашивать Александр.
– Это низшее тюремное сословие, куда попадают все наказанные членом или изначально нетрадиционной половой ориентации. В обиженку также можно попасть, если за руку поздоровался с другим обиженным или поел с ним из одной тарелки, попил из одной кружки – в общем, имел непосредственный контакт. А еще в последнее время в обиженку загоняют особо разговорчивых дурачков, которые рассказывают, что лизали у женщины. Поэтому если вдруг вас кто-нибудь начнет расспрашивать о сексуальных пристрастиях или подвигах, лучше всего спрыгивать с таких разговоров короткой фразой «Это мое личное, личное обсуждать не хочу». За личное даже вор не может спросить!
– И что обиженные делают в тюрьме? И как их распознать? – не отставал Саша.
– Они убираются, моют дальняки, делают самую тяжелую работу, сексуально ублажают других заключенных и некоторых мусоров – любителей этого дела. В общих хатах лежат у туалета на полу – кровати им не положено, как и матраса с подушкой. Обычно они живут в отдельных камерах. Например, прямо под нами такая хата – два-ноль-один. Недавно туда перевели Веронику и Жасмин, в действительности они Миша и Остап – трансформеры. С ними даже дорогу держать нельзя! Все ждем, кого к ним третьим подселят. А мусора подселить к ним могут тех, кто плохо себя ведет, не слушается или по просьбе оперов и следователя, ведущего твое дело, – в назидание за отказ от сотрудничества, чтобы опустить. Но сейчас это большая редкость. Сейчас для этого используют пресс-хаты[38 - Тюремная камера с отморозками.], где тебя не только изобьют до полусмерти, но и снасильничают.
– Хватит их страшилками пугать! – прервал Валеру Иваныч. – Давайте лучше составим список вещей и продуктов, которые вам надо будет сегодня вечером заказать по телефону у своих родных, чтобы в понедельник их принесли как передачу. Первая передача по закону – самая большая. Можно передать и продукты, и вещи. Поэтому берите ручки с бумажками и записывайте!
Валера вырвал из тетрадки два листочка, достал с полочки две ручки и раздал новичкам. Степанов, убедившись, что ребята готовы записывать за ним, продолжил:
– Поскольку вы приехали налегке, вам в первую очередь нужен баул для вещей, с которым вы потом пойдете по этапу. Он должен быть в меру вместительным, но не очень большим, чтобы его было удобно нести. Не за горами зима, поэтому нужны термобелье, куртка, теплые ботинки на молнии, кроссовки на липучках – шнурки, ремни и часы запрещены, спортивный костюм, майки, трусы, носки, шерстяная кофта, шапка, перчатки…
– Иваныч, ты нас как на зимовку собираешь! – с улыбкой сказал Гриша.
– Когда зимой в промерзший автозак залезете, вспомните меня добрым словом. В нем будет чуть теплее, чем на улице, а ехать придется не один час, сидя жопой на ледяной железной лавке. Вот тогда шерстяные носки и варежки с шапочкой очень пригодятся! В тюрьме что самое главное? – спросил Иваныч и, дожидаясь ответа, уперся взглядом в Сашу.
– Не попасть в обиженку? – неуверенно ответил Ткаченко.
– Нет! В тюрьме самое главное – не потерять здоровье! Когда ты сильный и духом, и телом, тебя ни одна падла не победит. – Иваныч многозначительно посмотрел на новеньких, шаловливо подмигнул Грише и продолжил: – Переходим к продуктам питания и сопутствующим товарам. Весло[39 - Ложка.], шленку[40 - Глубокая тарелка.] и кругаль[41 - Чашка.] вам выдали, но поверьте мне: гораздо приятнее пить из пластиковой кружки и стакана, не обжигаясь, а есть металлическими столовыми приборами, но они в тюрьме запрещены, так как из них делают заточки. Поэтому только пластиковые ложки, тарелки – лучше и глубокую, и плоскую попросите, чтобы купили. Обязательно моющие средства для посуды и уборки, губки, тряпки, резиновые перчатки, мыла разного, шампуни, гели, мочалку. Обязательно резиновые тапочки для душа, чтобы грибок не подхватить. Ну и, конечно же, стиральный порошок. Чистота – залог здоровья. Мы стираемся раз неделю, по очереди. Для этого есть тазики. Вот, кстати, два тазика тоже закажите и бельевые прищепки. Теперь – постельные принадлежности. Как вы уже заметили и успели опробовать, положняковое[42 - Положенное по закону.] белье – редкостная гадость, после нескольких стирок оно превратится в труху. В общих хатах из него плетут канаты для дороги. Поэтому записывайте дальше: одеяла шерстяные – две штуки. Одним будете укрываться, а другое возьмете с собой в автозак, чтобы положить под задницу или укутаться, когда ударят двадцатиградусные морозы. Пододеяльники, наволочки, простыни – все в двух экземплярах: одно стирается и сохнет, другое используете. Мыльно-рыльное: тот дешевый набор, который вам выдали при поступлении, пригоден только на несколько раз. Бритву – козью ножку – мы разбираем на мойки[43 - Лезвие бритвы.] для бытовых целей, а щетки зубные – для чистки обуви или изготовления крючков. В тюрьме вообще-то нет ненужных вещей – все идет в дело, для всего находится применение. Поэтому записывайте дальше: хорошая бритва с кассетами, зубная щетка, обязательно в чехле для гигиены, штуки три зубной пасты, дезодорант, чтобы не вонять от нервов. Парфюм весь под запретом, поэтому довольствоваться можем только запахами от дезодорантов и освежителей воздуха. Вот, кстати, его тоже его включите в список, две штуки. Я так понимаю, что все мы здесь некурящие, поэтому заказываем сигареты только для дела. Сигареты в тюрьме – валюта, поэтому их много не бывает. Записывайте: «Парламент» – один блок, «Ява» – два блока. По-моему, все… По поводу продуктов – это к Валере, он у нас по кишке главный.
Настало время Чурбанова выйти на авансцену и продолжить этот длинный список:
– Колбаса копченая, сыр, масло, молоко сгущенное, каши быстрого приготовления, не требующие термообработки, тушенка, фрукты, сахар, чай, кофе. Это все разрешено. Дальше пишите запрещенные продукты, о передаче которых мы договоримся с опером: колбаса вареная, творог, сметана, молоко. На первое время хватит, а потом будем вместе писать список и распределять расходы на четверых.
Гриша добавил в список еще ручки с тетрадками, чтобы вести дневник и писать письма и ходатайства, а также Уголовный и Уголовно-процессуальный кодексы для изучения своих прав и обязанностей. Внутренний голос подсказывал ему, что эти книжки ему еще пригодятся, и не раз.
После составления списков компания разделилась на группы по интересам. Валера с Сашей сели на кровать и стали болтать, а Гришу Иваныч пригласил поиграть в нарды за дубком. Постоянно работающий в камере телевизор был единственным источником точного времени, поэтому сразу после пятичасовых новостей на канале «Звезда» Степанов напомнил всем, что скоро будет проверка и как по этому поводу надо себя вести:
– Выходим из камеры и строимся в линию по правой стене. Я как главный в камере выхожу последним, потому что, если вдруг проверяющий захочет провести шмон, я единственный из вас, кто может при этом присутствовать внутри и следить, чтобы нам ничего не подбросили. Или, если найдут что-то для нас ценное и запрещенное, попробовать договориться, чтобы не изымали. Для этих целей у нас есть на киви-кошельке зарезервированная сумма денег, которую мы используем для взяток и решения форс-мажорных обстоятельств. На проверке стоим тихо, не дергаемся, не шутим, отвечаем, только когда обращаются. Дежурный будет называть наши фамилии, в ответ называем имя-отчество и статью. На проверке можно передать заявления, например, с просьбой про прием у врача или о переводе в другую камеру, ходатайства следователю или руководителю изолятора, просьбы. После окончания проверки все в том же порядке заходят обратно в камеру. Тот, кто после проверки не зашел в хату и остался стоять на продоле по каким-то своим соображениям, признается всеми ломовым, то есть тем, кто ломанулся – ушел из хаты по своей воле. Ломовые – это слабые духом люди, которые не выдержали своих сокамерников, совместный быт и тяготы проживания. Их обычно уже не принимают в других людских[44 - Камера, живущая по воровским законам.]хатах, и для них одна дорога – в камеру для ломовых или обиженных. Поэтому не задерживаемся на продоле и быстренько заходим обратно.
В коридоре громко гремели дверьми, лязгали замки. Около шести часов проверка дошла до хаты два-восемь-восемь. Все прошло в точности так, как рассказывал Иваныч. Майор ФСИН вежливо со всеми поздоровался, поинтересовался у новеньких, нет ли у них претензий или жалоб на условия содержания. Получив отрицательный ответ, сказал:
– Добро пожаловать в Бутырку! – и захлопнул за всеми дверь.
Посмотрев вечерние новости по пятому каналу, Иваныч подошел к тормозам[45 - Дверь в камеру.] и стал внимательно прислушиваться к внешним звукам. Через пару минут он дал отмашку Валере, который залез в холодильник, проворно оторвал заднюю панель и достал заветный сверток. Запрыгнув на свою кровать, он спрятался как можно глубже, чтобы его не было видно в глазок камеры, и извлек из свертка маленький черный кнопочный телефон. Из внутренностей своего матраса через специально сделанное отверстие он достал еще один маленький сверточек, в котором находилась сим-карта. Собрав все воедино, он включил телефон. Проверив входящие СМС, баланс счета и уровень зарядки, подозвал к себе Ткаченко. Сашка молниеносно запрыгнул вглубь Валериной шконки и скрылся там с телефоном. Чурбанов подошел к лежащему на своей пальме[46 - Верхняя шконка.] Грише и тихо, почти шепотом, объяснил суть происходящего.
– Иваныч сейчас на тормозах – слушает эфир. Все, кто не говорит по тээрке, следят за его жестами. Если он почувствует, что к нашей двери подходят, то подаст сигнал, и мне как ответственному за запрет, надо будет быстро спрятать телефон в курок[47 - Скрытое, потайное место.]. Поэтому, когда сам будешь разговаривать, будь готов в любой момент прервать связь и выключить тээр. Потом, как освоитесь, привыкнете и сможете отчетливо различать внешние звуки, тоже встанете на тормоза. Мы установили лимит в сорок минут на человека, чтобы до отбоя все успели поговорить. Общаться по телефону надо очень тихо, шепотом, чтобы никто не слышал. Когда наберешь номер родных, попроси, чтобы тебе перезвонили обратно, дабы не тратить наши деньги.
Саша разговаривал около часа. Его, конечно же, никто не прерывал, входя в его положение. До Гриши доносились обрывки фраз, по которым стало понятно, что Сашина жена находится в шоке и постоянно плачет. Ткаченко с трудом удалось донести до нее, что ему нужна одежда и продукты и что в пять утра понедельника ей надо будет приехать к Бутырке, занять очередь и сделать ему передачу. Он вылез из так называемой переговорной с влажными глазами и красным лицом – последние пять минут разговаривал с детьми, объясняя им, что папа уехал в срочную командировку и скоро вернется с подарками.
Настала очередь Гриши, и он поспешно занял нагретое Сашей место. Набрал несложный номер Ларисы и довольно быстро услышал ее голос на другом конце.
– Ларисочка, привет! Это я. Я уже в камере, в СИЗО № 2 «Бутырка». Это мой номер телефона, запиши его.
– Давай я тебе перезвоню, чтобы ты деньги не тратил! – прервала его жена.
– Да, отлично, жду звонка. – Гриша нажал на отбой. Долго ждать не пришлось – секунд через десять телефон завибрировал на беззвучном режиме, и Тополев снова услышал голос любимой. – Привет еще раз, родная! Как ты там?
– Привет, Гришенька, привет, родненький! У нас все хорошо. Твои друзья, Антон с Сергеем, обещали выплачивать мне твою зарплату, пока ты сидишь. И адвокату заплатить тоже обещали. Главное, чтобы ты держался своих изначальных показаний. Они поэтому и отказались от Ильи – адвоката, который тебе понравился, и наняли этого Романа Шахманова. Он, кстати, к тебе придет на следующей неделе и все расскажет подробно. У ребят есть стратегия борьбы. Роман сказал, что будет добиваться полного оправдания и на следующем судебном заседании в декабре вытащит тебя под домашний арест. Главное, чтобы ты без него никому никаких показаний не давал.
– А чем вам Илья-то по душе не пришелся? – возмущенно переспросил Гриша. – Слишком рьяно мои интересы отстаивал? Испугались, что он меня вытащит, а их сюда засунет?
– Я не знаю. Меня не было ни на встрече с Ильей, ни на встрече с Романом. Вещи перевозили вместе с сестрой и зятем. Ты же просил все вывезти перед обыском…
– Как, кстати, прошел обыск? – перевел тему разговора Гриша.
– Приехали трое в штатском, привели двух понятых – соседей. Зашли в квартиру, а там кроме мебели ничего нет. Они пошарили по шкафам, тумбочкам, вышли даже на балкон – ничего нет: даже столовые приборы – и те я увезла. Они позвонили кому-то по телефону, долго ругались, что зазря приехали, что вообще ничего не нашли, потом попросили меня дать им хотя бы свидетельство о браке и договор аренды квартиры. Мы вместе сходили в магазин и там сняли копии с этих документов, потом они уехали. Пытались меня о чем-то расспрашивать, я ответила, что мы с тобой знакомы всего полгода, а женаты и того меньше, поэтому я ничего не знаю, в твои дела никогда не лезла, друзей твоих никогда не видела. Подсовывали мне какую-то бумажку на подпись, но я отказалась.
– Умничка! Ты сделала все правильно. Ты не знаешь, мои родные в курсе, что со мной и где я?
– Валера сказал, что их не надо волновать раньше времени. Когда ситуация прояснится, он к ним поедет и все расскажет сам.
– Наверное, он прав… Я нового адвоката попрошу, чтобы он к ним заехал и обрисовал ситуацию. Возьми, пожалуйста, ручку с бумажкой и запиши, что мне надо привезти в понедельник в тюрьму. Созвонись с женой моего сокамерника Саши Ткаченко – нас с ним сегодня перевели вместе, и она тоже поедет в понедельник делать ему передачу. Вам вдвоем будет попроще и побыстрее. Тут, говорят, очереди огромные, надо занимать с ночи, да и нести такие тяжести лучше вдвоем…
Закончив разговор, Гриша вылез из переговорной, оставив телефон на кровати, как указал Валера. Его место тут же занял Иваныч, которого на посту сменил Чурбанов. Ткаченко лежал на своей пальме скрючившись, лицом к стене, весь в своих мыслях и переживаниях. Грише тоже было о чем подумать после разговора с Ларисой, но он решил оставить все размышления на завтра и сел смотреть телевизор.
Ровно в десять часов свет в камере выключился, и жители хаты, раздевшись до трусов, разлеглись по своим шконкам. Валера продолжал тихо чирикать со своей супругой по телефону, накрывшись одеялом с головой. Из коридора доносились звуки движения ресничек[48 - Просмотровая задвижка на двери.], в которые заглядывал продольный, контролируя поведение арестованных после отбоя. Лежать на шконке было неуютно и жестко. Тоненький матрас на широких металлических прутьях кровати создавал иллюзорную видимость комфорта, но тем не менее человек – скотина, привычная ко всему, поэтому, покрутившись какое-то время и найдя удобное положение, Гриша уснул. Так закончился четвертый день его несвободы.
Утром свет в камере снова зажегся. В половине седьмого баландеры[49 - Заключенные, разносящие баланду – тюремную еду.] просунули уже поднявшемуся Иванычу свежевыпеченный в пекарне тюрьмы горячий хлеб. От каши он отказался за всех, сказав «Мы баланду не едим». После этого включил телевизор и сделал звук погромче.
– Вставайте, господа! Через тридцать минут прогулка.
– А можно я не пойду гулять? – спросил, выглянув из-под одеяла, заспанный Александр. – Очень спать хочется!
– Нельзя! – категорично ответил Владимир Иванович. – Одному в камере оставаться категорически запрещено. Были случаи самоубийства, когда все уходили гулять, оставляя одного в хате. Возвращались, а он в петле на дальняке висит или мойкой[50 - На тюремном жаргоне означает кусок лезвия бритвы.] вены вскрыл. Поэтому либо все, либо никто. Ну, в крайнем случае вдвоем можно остаться.
Саша неохотно снял с себя одеяло и спрыгнул со шконки.
– Сегодня воскресенье, поэтому подъем, завтрак и прогулка на час позже обычного. А завтра вообще в шесть часов свет включат, поэтому привыкайте. Хочу напомнить, что нарушение распорядка дня, в том числе нахождение в кровати после подъема, строго наказывается администрацией тюрьмы, вплоть до карцера. Это до нашей камеры особо не докапываются из-за нашей привилегированности, а из остальных хат только и слышно, что кого-то на кичу[51 - На тюремном жаргоне означает штрафной изолятор] отправили за нарушение режима. Поэтому не будем нарываться и подчинимся обстоятельствам, которые сильнее нас.
В начале девятого пришли двое дежурных по этажу и, спросив сперва через ресничку, есть ли желающие выйти на прогулку, дождались утвердительного ответа. Только после этого открыли дверь и разрешили одетым по сезону арестантам покинуть келью. Иваныч передал продольному пачку «Парламента» и огласил общее желание гулять в большом дворике. Фсиновец кивнул, построил всех в колонну по одному и скомандовал «вперед». Дойдя до лестницы, они поднялись на площадку третьего этажа, в конце которой виднелась еще одна узкая металлическая довольно крутая лесенка, ведущая на крышу корпуса. Дошагав до самого верха, компания оказалась в довольно темном коридоре с одной тусклой лампочкой, в конце которого виднелись следующие проходы, а напротив по всей длине стены находились близко расположенные друг к другу железные двери – такие же, как в камерах, только ужаснее и отвратительнее. Иваныч тихо пояснил, что это проходы в маленькие прогулочные дворики, которые меньше, чем их камера.
Компанию повели налево до конца коридора, потом все повернули направо. Расстояние между стенами стало в два раза шире, света из-за широких промежутков между верхом бетонной стены и железной крышей стало больше. Через эти щели проникал теплый осенний воздух, были слышны звуки московских улиц. Выводной открыл ключом дверь одной из камер по правой стороне, и господа мошенники зашли внутрь большого прогулочного дворика.
Камера размером в сто квадратных метров была светлой. Колючие от штукатурки стены напомнили Грише такие же на Петровке, только были посветлее. Пол – из неровного асфальтового покрытия. На потолке – толстые металлические решетки в клетку, поверх которых натянута сетка-рабица. Поверх стены, где была дверь, виднелась дорожка для охранников, по которой они ходили, контролируя поведение гуляющих зэков.
Ткаченко сразу заприметил турник, приделанный к стене, и повис на нем, немного подпрыгнув.
– Это Матвей Жмурин купил во все большие дворы, – пояснил знающий обо всем происходящем в тюрьме Валера. – Он любит спортом заниматься, вот администрация и обязала его купить эти трапеции. Он сперва за несколько штук деньги перевел, но когда его принципиально стали водить в те дворы, где купленного им спортивного инвентаря нет, то плюнул и перевел деньги за все турники сразу.
Иваныч с Валерой быстро ходили по периметру прогулочной камеры, Саша с остервенением подтягивался на перекладине, а Гриша стоял посередине и ловил лицом теплый солнечный лучик, представляя себя на свободе, вдали от этого кошмара. Он думал, что было бы, если бы он не поехал на ту роковую встречу с Андреем, не вернулся бы к нему в ресторан и, если бы вообще снял с себя ответственность по возврату этих треклятых денег. В голове было так много «если» и «почему», что Григорию стало немного грустно. Отогнав дурные мысли, он пристроился к двум быстро шагающим сокамерникам и стал так же, как они, отсчитывать про себя шаги.
Прогулка длилась около часа. Надышавшись свежим воздухом и выполнив необходимый минимум движений, компания тем же маршрутом вернулась в ставшую их временным домом камеру. После утренней влажной уборки, водных процедур и туалета все расположились за дубком, который Иваныч заблаговременно накрыл шикарным завтраком. Тут было все: и разная колбаса, и сыры, и масло, и свежие помидоры с огурцами, положняковый хлеб, тонко нарезанный Валерой, сгущенка и конфеты. В стаканах заваривался дорогой кофе.
– Не хуже, чем дома! – причмокивая, анонсировал застолье Валера.
– Завтрак на обочине жизни, – прокомментировал Гриша.
– Поверь мне, – посмотрев на Григория, задумчиво ответил Иваныч, – это еще далеко не обочина. Бывает намного хуже!
Воскресный день, на радость Грише, пролетел, как одно мгновение. Фильмы по телевизору, игра в нарды, послеобеденный сон на жестких нарах, рассказы Валеры об ужасах общих камер скрашивали досуг арестантов и прививали мысль о том, что в тюрьме время течет совсем по-другому, нежели на свободе – гораздо медленнее, и надо учиться у бывалых сидельцев, как эту скорость течения хотя бы приблизить к реальному мировому. Еще никогда в своей жизни Гриша так сильно не желал, чтобы поскорее наступил вечер и можно было бы достать из курка телефон для необходимых звонков. Отсутствие информации – самое большое испытание в неволе. Оно обрушивается на новичка этого мира закрытых снаружи дверей и толстых решеток на окнах, где тот же телевизор – источник новостей и главный движитель времени – роскошь, имеющаяся далеко не в каждой камере. По рассказам Валеры Чурбанова, ребята из соседних камер, где нет даже радио, во время прогулки из соседних двориков частенько просят через стену рассказать о последних новостях в мире. За это они делятся полученной ночью по дороге информацией о событиях на централе: кто в какую камеру заехал, кто и где ломанулся, кого и за что опустили, кому какой срок определил суд и в какой хате последний раз был пожар[52 - Обыск, шмон.] и что отлетело[53 - Изъято как незаконно находящееся в камере.].
Вечером, перед тем как достать ТР, Иваныч объявил Грише и Саше, что сегодня, скорее всего, на них выйдет смотрящий за БС Руслан из хаты два-девять-четыре и будет разговаривать с каждым. Разговаривать, чтобы выбить из новичков как можно больше денег на общее. Поэтому он будет интересоваться количеством причиненного ущерба по уголовным делам и, в зависимости от этой суммы, назначать так называемый налог с мошенников – ту денежную компенсацию, которую арестованный по статье 159 должен внести в общак тюрьмы.
– Вот у тебя какой ущерб в уголовном деле прописан? – обратился Иваныч к Саше, сев рядом с ним за дубок.
– Сто пятьдесят миллионов рублей… – с грустью в голосе ответил Ткаченко.
– Значит, Руслан будет требовать с тебя как минимум пятнадцать миллионов рублей, —проделав нехитрые расчёты в уме, заметил Степанов. – Десятина, как и в церкви. Есть у тебя такие деньги?
– Нет у меня таких денег! А если бы и были, то не дал бы, – резко ответил Александр и густо покраснел.
– Ты, сынок, не зарекайся, – по-отечески накрыв своей ладонью Сашину кисть, произнес Иваныч. – Если эти решат, что ты должен пятнашку, то никакая гордость и смелость не помогут! Поедут к твоей жене, к детям, к родителям – и сделают так, чтобы получить все до копейки. Они этим живут, а мы для них – источник дохода и веселой жизни. Как в стенах этого заведения, так и на свободе.
– Значит, с меня Руслан двести пятьдесят тысяч запросит? – включился в беседу Гриша.
– Сразу видно финансового директора: мгновенно фишку рубит! – не удержавшись от комментария, пошутил Валера. – И это помимо сигарет, чая и грохотулек[54 - Конфеты-леденцы.], которые входят в обязательную часть ежемесячной отправки на общее.
– Чтобы такого не случилось, вы сразу обозначьте смотрящему, сколько сможете добровольно перевести ему сегодня же. Не дожидайтесь, когда он сам объявит сумму платежа. Ее размер составит где-то десять процентов от нанесенного преступлением ущерба.
– Какую минимальную сумму нам с Сашей озвучить, чтобы и Руслана не оскорбить, и самим денег не потерять? – спрыгнув с пальмы и присев рядом со всеми на кровать, поинтересовался Гриша.
– Я думаю, тысяч двадцать пять с носа будет вполне достаточно, – быстро и уверенно ответил Валера. – Причем я постараюсь договориться с Русланом, чтобы в эту сумму входило все: и ежемесячная обязаловка до конца года, и добровольная часть.
– Сразу полтос рублей с одной хаты будет для него отличным уловом на сегодня! – заключил Иваныч.
На том и порешили. Сперва с Русланом поговорит Валера, поскольку они находятся в приятельских отношениях: он сможет правильно расставить акценты и преподнести ситуацию в нужном свете. А потом уже новички де-факто подтвердят сказанное.
Ткаченко заметно нервничал и не находил себе места в замкнутом пространстве маленькой камеры. Он ждал, пока Гриша закончит партию в нарды с Иванычем и уляжется к себе на второй этаж шконок. Подойдя вплотную и оказавшись голова к голове, Саша очень тихо – так, чтобы его слова слышал только Тополев, – произнес:
– Я не смогу сегодня найти двадцать пять косарей… Я даже не представляю, как скажу об этом жене. У нас вообще нет свободных денег! Если она и найдет такую сумму, то не раньше, чем через неделю, – в лучшем случае. Я попрошу ее позвонить моим друзьям и одолжить у них. Но это, опять-таки, будет нескоро. Ты можешь сегодня заплатить за меня? А потом, как только смогу, я с тобой рассчитаюсь.
Гриша, давно заметивший беспокойство и нервозность сокамерника, сразу сообразил, в чем суть его страданий, и принял для себя решение: в случае просьбы Саши о помощи он ему не откажет. Поэтому он согласился и не стал обозначать никакие сроки для возврата.
– Отдашь, когда сможешь. Мы все тут собратья по несчастью, поэтому надо помогать друг другу. Не волнуйся об этом! Главное, чтобы дома все было хорошо.
Александр, успокоившись, улегся на верхний ярус кровати и погрузился в просмотр фильма, который шел по телевизору.
В начале девятого Валера достал из холодильника телефон и включил его. На экране горели несколько сообщений от смотрящего, который просил срочно выйти с ним на связь. Чурбанов первым делом набрал цифры[55 - Номер телефона.] Руслана. После нескольких гудков приветливый голос на другом конце ответил:
– Здорово, братан! Как сам? Как дела в хате?
Валера рассказывал о последних новостях негромко, но так, чтобы каждое его слово было слышно Саше с Григорием. Естественно, Иванычу, который на этот раз не стоял на тормозах[56 - Стоять рядом с дверью на шухере.], а сидел на своей шконке, тоже было интересно. Он внимательно следил за разговором.
– В общем, сам понимаешь, Руслан… Ребята, конечно, хоть и по сто пятьдесят девятой заехали, но в этот раз это не наша с тобой история. Понимаешь меня? Тут нет такого бабла, как у Славы Земляникина, который нас недавно покинул, отправившись под домашний арест. Пацаны могут тебе максимум по двадцать пять рублей прислать. Ну, ты сам с ними пообщайся! Прошу тебя: не дави на них сильно.
Чурбанов подал Грише знак, подозвал к себе и передал трубку. Продолжая сидеть рядом, Валера активно участвовал в разговоре: слушал, что говорит смотрящий, прислонившись ухом к обратной стороне телефона, и показывал знаками варианты ответов и подходящую случаю реакцию.
– Привет! Меня зовут Руслан. Я смотрящий за БС. А тебя как зовут?
– Привет, Руслан! Меня зовут Григорий Тополев.
– Первым делом я должен ввести тебя в курс происходящего на централе. Наша тюрьма – черная. Положенца зовут Ибрагим, он сидит в сто двадцать первой хате, и, если тебе понадобятся его цифры, обращайся ко мне. На централе сейчас два вора – Эдик Тбилисский и Айко Астраханский. На общее по БС собираю я, разрешение на «запреты» в хате тоже даю я. В случае возникновения конфликтной ситуации или каких-то вопросов обращайся ко мне. Все понятно?
– Почти… Если будут вопросы, на которые Валера с Иванычем не смогут дать ответ, я свяжусь с тобой.
– Молодец! А теперь, Григорий, расскажи мне о своей беде.
– Обнальщик кинул компанию, в которой я работаю, на деньги. Я попробовал их с него получить. На очередной встрече меня приняли менты с половиной миллиона…
– Долларов? – с большой надеждой в голосе переспросил Руслан.
– Нет! Рублей, конечно же, – серьезным тоном, как бы не заметив разочарования смотрящего, продолжил Гриша. – Оказалось, что обнальщик работает под мусорами. Вот меня и упекли сюда по сто пятьдесят девятой.
– А общий ущерб по делу у тебя какой? – не унимаясь, расспрашивал Руслан.
– В деле написано, что два с половиной миллиона. Якобы у терпилы существуют аудиозаписи наших разговоров, где есть подтверждения, что он мне два миллиона передавал до дня задержания.
– Валера сказал, что ты можешь перевести на общее двадцать пять тысяч. Только не сказал, в евро или в долларах. Так вот, я хочу у тебя уточнить: в какой валюте?
После этих слов Чурбанов скривился и замотал головой, показывая, что он точно обозначал размер воровского налога.
– В рублях! Я готов перевести на общее двадцать пять тысяч рублей, – спокойно и с большим достоинством произнес Григорий.
Валера двумя руками изобразил знак «отлично», показывая сжатые кулаки с поднятыми большими пальцами вверх.
– Ну, это совсем не серьезно! – жестким поставленным тоном громко и надменно сказал смотрящий. – С таким ущербом, как у тебя, сумма должна быть не меньше двухсот тысяч. Вы, мошенники, людей обманываете, последнее забираете! Думаете, что здесь лохи сидят и нас так же просто обмануть? – переходя почти на крик, продолжал нажимать Руслан.
Валера сидел чернее тучи и никак не реагировал на происходящее. Саша и Иваныч, находясь в отдалении от телефона, не могли слышать беседу, поэтому смотрели на все это с большим интересом и ждали окончания разговора. Гриша отодвинул от уха трубку, из которой продолжался крик возмущенного Руслана, подождал десять секунд, выдохнул и тихо, очень спокойно произнес:
