Костяной капеллан

– Йохан, – обратился я к братцу.

– Где, чёрт возьми, мои деньги? – напустился он на меня, не дав вымолвить ни слова. – Всем, значит, башляешь серебром, которого у тебя и быть-то не должно, а мне хрен. Своему родному брату, Томас!

Я умиротворяюще поднял ладонь и отсчитал пять марок.

– Держи свою долю, братец. Это больше, чем я выдал любому из своих парней, так что не хотелось платить тебе при всех. Вот и всё.

Он вылупился на меня, затем взял деньги.

– Ладно, – сказал он наконец, и злость отхлынула, как это всегда у него происходило. Больше, чем я выдал любому из своих парней, сказал я – и ведь не соврал. В конце концов, Анну-то нельзя назвать парнем.

Йохан сунул монеты в кошель и приложился к бутылке. Ещё пять марок отсчитал я тётушке Энейд, просто из уважения. Она села с деньгами в открытой ладони, не говоря ни слова.

– Откуда они всё-таки взялись? – немного погодя, спросил Йохан. – Ты мне так и не ответил, Томас.

– Копилка Альмана, – сказал я. – Я её нашёл и припрятал получше. Серебро он выручил с моей харчевни, так что, выходит, это моё серебро.

– Забавно, – протянула тётушка Энейд.

– Что забавно? – не понял я.

– Да что у Альмана вообще были денежки. Как я поняла, харчевней-то он не владел. Только управлял ею с ведома начальника. Так и не скажешь, что у него есть богатый тайник.

Я замялся.

– Ну, видать, наворовал. – И я отвернулся, чтобы на этом кончить разговор. Понятно, долго такое положение не продержится. Скоро мне придётся потратить ещё больше денег, намного больше – чтобы накормить все эти улицы за новой входной дверью. А стало быть, нужно придумать, откуда у меня деньги, поскольку, видит Госпожа, правду я им открыть не мог. Так что, как по мне, иначе никак. Придётся вернуть себе все свои угодья.

Глава девятая

Наутро я созвал военный совет. Мы – я, Анна Кровавая, Йохан и тётушка Энейд – собрались в самой большой из кладовых, просторной комнате без окон, где ночевала бо´льшая часть отряда. Я не сразу решил, стоит ли приглашать на совет сэра Эланда, но в итоге не стал. С одной стороны, я ему не доверял, а, значит, правильнее было не спускать с него глаз, но с другой – очень уж много он о себе воображает, и пора бы напомнить, что он всего лишь один из отряда. Может, я в этом и не прав.

– Нам надо поговорить, – сказал я, сидя на койке при неровном свете масляной лампы. – Ты, Йохан – мой брат. Ты, Анна – мой сержант. Ты, тётушка Энейд, можно сказать, взрастила нас с Йоханом после гибели отца. Только вам я и доверяю.

Они глядели на меня в полумраке, не говоря ни слова. Йохану я нельзя сказать, чтобы доверял – уж точно не насколько следовало бы доверять родному брату, – но это всё-таки брат. Перед ним я в неоплатном долгу, и изменить это не в силах.

Я вздохнул и, спасаясь от утренней стужи, закутался потеплее в сутану. Тепло приходило в Эллинбург гораздо позже, и совсем ненадолго.

– Там, – сказал я, – на улицах, что принадлежат Благочестивым, людям нечего есть. Они болеют, но не могут позволить себе лечение. У меня на улицах люди изнемогают от невозможности найти работу. Этого я допустить не могу.

– Мы ведь выросли на этих улицах, – рассеяно глядя, негромко возразил Йохан, – мальчишкой ты гонялся за мной по этим вот переулкам. Люди и тогда голодали.

– Верно, голодали, но, став Благочестивыми, мы же положили этому конец. Мои улицы – мои люди. И отвечать за них тоже мне.

– Наши улицы, – поправил Йохан. Я на него зыркнул, но согласился.

– Ну, наши. Улицы Благочестивых. Когда-то я вывел их из нищеты и смогу вывести снова, если будете со мной.

Я обвёл всех взглядом. У Анны с Эллинбургом не было связано решительным образом ничего, так как нога её не ступала до сей поры по улицам города, но я знал – уж она-то меня не бросит. Тётушка прокашлялась:

– Насколько помню, Томас Благ, выводил ты эти улицы из нищеты, обложив каждый дом побором, не спрашивая его жителей, и тратил эти деньги удобным тебе образом на то, что, по-твоему, этого заслуживало.

Её слова меня, надо признать, изумили. Она, конечно, была права, но сейчас я не ожидал, что она выскажет подобное мнение.

– Всё верно. За это они получили моё покровительство. Не было такого, чтобы кто-нибудь ограбил дом на одной из улиц, принадлежащих Благочестивым, и ему сошло это с рук, а потом об этом разнеслась молва, так что любые попытки прекратились. Бывало, по этим улицам женщина не могла пройти в сумерках без сопровождения – этому я тоже положил конец. На улицах стало безопасно.

– Не слишком-то безопасно для тех, кто не захотел тебе отстёгивать, а?

Я впился взглядом в единственный тётушкин глаз и не понимал, чего это она так старается меня взбесить. Чуть было не сорвались с языка слова, о которых я бы потом пожалел, но тут меня опередил Йохан:

– Так и что с того, старая ты карга? Наши улицы – наши, мать их, правила!

– А то с того, Йохан, что повторить вы это не сможете, – сказала она, не отводя глаза. – У кого нет ничего, с того нечего и взять.

– Знаю, тётя, – ответил я. – Я ведь с войны вернулся, а не из жёлтого дома. У меня тайники с деньгами по всему городу – припрятаны по заведениям, которые у меня увели. Так что же, я их верну. Начнём с постоялого двора в Свечном закоулке. Анна побывала там вчера утром, и его точно не держит никто из наших знакомых. Хочу его вернуть.

– Вот и правильно, чёрт его дери. – Йохан осклабился и хлопнул меня по плечу, как, наверно, это заведено у братьев. – Правильно, чёрт его дери, Томас!

Я с вопросом глянул на Анну – та пожала плечами.

– Куда поведёшь, туда и пойду, – сказала она.

Тётушка Энейд пробралась пальцем под глазную повязку и какое-то время там почёсывала, цокая языком. Всё-таки монахиня из неё была ну совсем никакая, и мне внезапно пришло в голову: надо бы раздобыть ей какое-нибудь другое платье, прежде чем тётушка появится на людях.

– Поступай как знаешь, Томас, – сказала она немного погодя.

– Так чего тогда тянуть? Вот и порешили. Анна, собери-ка человек десять, а остальные пусть будут готовы удерживать харчевню, пока нас не будет. Вечером выступаем.

– Есть, – отчеканила Анна и встала. Вслед за Анной через некоторое время вышел и Йохан.

Тётушка задержала меня своим цепким, как стальной капкан, взглядом.

– С этой сраной харчевни, – тихонько сказала она, – и медяка было не выручить, ты это прекрасно знаешь. Где-то у тебя припрятано серебро, Томас Благ, и не пытайся меня в этом разубедить. Братец твой, может, и дурак, только я-то не дура. Там, откуда эти деньги, есть ведь ещё?

– Это уже моё дело, – ответил я.

– Так если у тебя есть накопления, и если ты хочешь помочь всем этим несчастным, тогда просто потрать на это свои сраные деньги, – прошипела Энейд. Сказать по правде, там, за стеной, было вдоволь золота, чтобы кормить мои улицы в течение года и более, но Энейд это касалось не больше, чем Йохана. Если я начну тратить золото, рано или поздно придётся отвечать, откуда оно у меня взялось, а рисковать я не хотел. Так что о нём должен знать только я один.

– Больше у меня и нету. А если бы и были, что делать, когда закончатся? Если начну кормить людей, а они попадут от меня в зависимость, так мне придётся как-то и дальше их кормить, а это уже не прокатит. Надо дать им работу, а не подачку, а для этого мне нужен доход. Как ты и сказала, поборы взимать не выйдет, так что нужно мне вернуть своё дело. И я, чёрт возьми, пойду и верну.

Остаток дня Энейд со мной не разговаривала, даже когда я послал Котелка купить для неё шерстяное платье взамен монашеской рясы. Платье было, конечно, ношеное, но новую одежду пошить для неё по мерке ещё успеется.

Я был рад, когда стемнело и мы, то есть я, Анна, Йохан, а также сэр Эланд, Лука Жирный, Билл Баба и ещё пятеро надели латы. Билл, похоже единственный из старого отряда Йохана, собирался отправиться с нами, но это меня вполне устраивало.

– Пока мы не вернёмся, тётушка моя будет тут за старшую, – сказал я остальным. – Пить запрещаю. Мне нужно, чтобы харчевня охранялась, и охранялась со всею бдительностью. Ясно?

Мои слова были встречены кивками и бормотанием, и наша десятка через новую дверь выступила на улицу. На весь отряд было только четыре коня, да и на них до конца пути не доехать. Мы двинулись пешком. К этому времени темень уже совсем сгустилась, и, когда одолели мы подъём, у свечника было уже закрыто. На подворье было хоть глаз выколи, только одинокий фонарь болтался над дверью постоялого двора.

– Как поступим? – спросила меня Анна.

– Поступим как Благочестивые! – и с этими словами Йохан, прежде чем я успел проронить хоть слово, занёс топор и пинком высадил дверь. Получилось, будто мы только так всегда и поступали.

Все ввалились вслед за Йоханом, кроме нас с Анной. Я придержал её за плечо и не стал мешать отряду присоединиться к безрассудному натиску моего братца.

– Когда ты главный, Анна, – сказал я ей, – иногда лучше не лезть впереди всех.

Изнутри послышался звон битого стекла, затем кто-то завопил. Что-то с грохотом упало, затопали сапоги по хлипким деревянным ступеням. Я оттолкнул Анну в дверной проём свечной лавки, и, как и следовало ожидать, спустя мгновение одно из окон второго этажа разлетелось на тысячу осколков стекла и обломков свинцовой решётки – через него выкинули тело. С тупым шмяком неизвестный грохнулся прямо перед нами на мостовую. Во мраке я почувствовал, что Анна смотрит на меня с вопросом.

– Что же мы не сражаемся?

Я покачал головой.

– Не сегодня. Сейчас мы просто войдём.

Я подождал ещё минут пять, пока звуки разгрома и чинимого насилия не поутихнут. Из передней постоялого двора послышались голоса, кто-то с чужеземным произношением запросил пощады. Время пришло.

– Вперед, – скомандовал я и перешагнул лужу крови из трупа на мостовой. Вошёл, натянув сутану на кольчугу, Анна двинулась за мной.

Внутри на коленях стояли трое, а вокруг них куда ни кинь взгляд – кровь и битое стекло. Я увидел и два мёртвых тела, но моих ребят среди них не было. За спинами троих пленников с безумной ухмылкой на лице возвышался Йохан, с его топора стекала кровь.

– Готово дело, – доложил он.

Я кивнул и оглядел коленопреклонённую троицу. Никого из них я не признал, но один происходил определённо не из Эллинбурга. Для жителя этих мест был он слишком высок и бледен, а длинные неухоженные волосы были собраны в грязно-белую косичку. Мужчины в Эллинбурге не носили длинных волос.

– Меня зовут Томас Благ, – обратился я к пленникам. – Это – Анна Кровавая. И это, друзья мои, мать вашу за ногу, мой постоялый двор.

Высокий и бледный плюнул в мою сторону, я в ответ пнул его в морду. Тут же широкое лезвие топора Йохана было у него под горлом, отчего ему пришлось поднять подбородок.

– Скольких вы из них убили? – спросил я у брата.

– Всего четверых.

– Так. Значит, семеро, – обратился я к бледному. – Семь человек охраняют постоялый двор. Многовато.

– Вчера кто-то прикончил нашего счетовода, – из-за разбитых губ понять его было непросто.

– Было такое, – подтвердил я. – Что ж, вы, видать, не местные, так что я сделаю вам милость и кое-что объясню. Мы – Благочестивые, и мы здесь главные. Этот постоялый двор принадлежит мне, и я выставляю вас вон. Но сначала вы расскажете, на кого работаете.

Белобрысый замотал головой. Один из его приятелей словно готов был что-то сказать, но затем передумал.

– Ну? – требовательно спросил Йохан. Обагрённым лезвием он посильнее надавил на горло коленопреклонённого, но ответа не последовало. Йохан зарычал и дёрнул бледного за длинную косу, отчего топор полоснул по шее и оставил кровавый подтёк.

– Нам нельзя, – взмолился другой. – У нас семьи, смилуйтесь… если проболтаемся, он ведь вырежет наших близких!

– Заткнись, – выдавил белобрысый. – Не говори им ничего!

– Пусти его, – сказал я, и Йохан с сожалением отвёл топор от шеи белобрысого.

– Что ж, если так дело обстоит, то вас можно понять. Вы славные ребята, но знайте – вы перешли мне дорогу. Убивать я вас не буду, по крайней мере, не сегодня, но если ещё раз мне попадётесь, вам крышка. Ясно?

Длинноволосый угрюмо кивнул.

– Выкинь их на мороз, – приказал я Йохану, – а потом приступить к обороне.

– Как скажешь, Томас.

Когда троицу пинком выпроводили на улицу, Анна отвела меня в сторонку.

– Ты это зачем сделал? – прошептала она.

– Оставил их в живых? – спросил я. – Так же, как и того парнишку в «Кожевнике» – чтобы разошлась молва.

– Я не о том. Ты вламываешься как сама смерть во плоти, «просто входишь», как ты выразился, называешь себя и меня. Йохана ты ни разу не упомнил, Томас. Ни разу не назвал своего родного брата.

– Так ты же моя правая рука, а не он. Если это само мало-помалу до него дойдёт, так, верно, будет мягче, чем высказывать прямо в лицо.

– А когда дойдёт-то?

Я пожал плечами. Как по мне, там уже будь что будет.

В этот самый миг из задней комнаты, шатаясь, вышел Йохан: в одной руке бутылка с брагой, а другой мой братец облапил полуголую девицу с жёлтым шнурком на левом плече.

– Тут шлюх подвезли, Томас, – ухмыльнулся он. – Их-то мочить не будем, я надеюсь?

– Не будем, но и пользовать тоже не будем. Соберите их в передней.

Анна обожгла меня взглядом, но я оставил её без внимания. Дело есть дело. Через пару минут я вошёл, чтобы к ним обратиться. Всего здесь было семь девок, по большей части не старше восемнадцати или девятнадцати. Одеты они были кто во что, от полупрозрачных сорочек до благообразных платьев – видимо, это зависело от того, какого рода услуги оказывала та или иная девка, когда мы вломились, но у каждой на левом плече был повязан жёлтый шнурок, указывающий на род занятий. Некоторые, завидев мою сутану, неуклюже присели в книксене. Рыжая девица, по виду на год-два старше прочих, подняла их на смех.

– Да какой он, на хрен, капеллан, – съязвила она. – Такой же головорез.

– Я капеллан, – поправил я. – Но в то же время и делец. Вы все здесь работали да здесь же, поди, и жили?

Девицы закивали, и некоторых, судя по всему, встревожило, что я сказал об этом в прошедшем времени. Это хорошо. Значит, намёк понят верно.

– Меня зовут Томас Благ, – многим из них, я заметил, моё имя знакомо. – До войны это был мой притон, и теперь он снова мой. Кто захочет остаться здесь и работать дальше – милости прошу. Кто не захочет – катитесь.

– А куда нам деваться? – возразила рыжая. – Мы ж не подзаборные шмары какие, мы поприличней будем. У нас и шнурок у всех имеется.

Я пожал плечами:

– Дело ваше.

Я понял – за ней придётся приглядывать. Она явно была у них за главную, и, по-видимому, беспокоилась за своё положение. Лениво почесала бок, отбросила с лица сальную прядь, затем нагло уставилась на Анну.

– Ты его подружка?

– Нет, – отрезала та. – Я – своя собственная.

Рыжая кивнула, кажется, ответ её вполне устроил.

– Какие будут условия? – спросила она меня.

Сказать по правде, этой стороной дела всегда заведовала тётушка Энейд, но сейчас её тут не было. Я был в полном неведении насчёт того, какими высокими должны быть расценки. Хотел что-нибудь промямлить, чтобы потянуть время, но тут вдруг вмешался Билл Баба.

– Я возьму это на себя, если угодно, начальник. Дома, до войны, содержал я свой собственный притончик. Так что дело я знаю.

Я дал ему добро. Без понятия, насколько можно было доверять Бабе, по крайней мере, пока, но сражался за меня он храбро, а когда Чёрный Билли опрокинул его в борьбе на руках, принял поражение безо всякой злобы. Словом, на него вполне можно было полагаться.

– Вот и славно. Это Билл, теперь он здесь начальник. Делайте, что он прикажет, и всё пойдёт как по маслу.

Я оставил парней познакомиться с девицами из Свечного закоулка поближе и вышел на подворье. Одному из ребят, само собой, надо будет остаться здесь вместе с Биллом, чтобы место было под охраной. Я был уверен – никто не станет возражать против такой обязанности, но лучше всех на эту роль подойдёт сэр Эланд. Во-первых, он сможет придать этому заведению налёт ложного шика, а, что более важно, я знал – к женщинам он в известном смысле равнодушен, так что по меньшей мере не будет зариться на девок. К тому же эта задача хотя бы удержит его от меня подальше.

Так я стоял в полумраке подворья, разминая спину под кольчугой. Труп вообще-то давно пора убрать, подумал я. Когда ко мне подошла Анна, я не удивился.

– Спасибо тебе, – сказала она.

Я уставился на неё:

– Это за что же?

– За то, что не считаешь, будто я умею управлять притонами только потому, что я женщина. Я бы даже не знала, с чего начать.

Я пожал плечами. Такая возможность мне даже в голову не приходила.

– Поможешь?

Анна кивнула, и вместе мы затащили труп обратно в здание и свалили его в угол к остальным. Как подсказывала память, под домом находится грязный погреб с земляным полом. Кто-нибудь из ребят сегодня выкопает там для них могилы. Анна взглянула на кучу тел и покачала головой.

– Надо бы на воздух. Идём?

Мы снова выбрались на двор, но теперь нас уже ждали там одиннадцать человек. Анна уже готова была звать отряд, но я поднял руку, приказав молчать. Эта компания была из самой многолюдной, хорошо вооружённой и злобной банды в Эллинбурге – из городской гвардии. Их предводитель был мне знаком. Капитан Роган, главный головорез губернатора. Полагаю, я должен был принять за честь, что он посетил меня самолично. Это был сильный, плотно скроенный мужчина лет под пятьдесят со стальным нагрудником поверх кольчуги и двумя золотыми звёздами на плечах, указывающими на высокое звание. Поговаривали – неспроста эти звёзды того же цвета, что шнурки у проституток, но ещё никто не отважился назвать Рогана «губернаторской подстилкой» в присутствии гвардейца. Как-никак головы летели с плеч и за более мелкие провинности, а иногда люди попросту пропадали без вести.

– Капитан Роган, – сказал я. – Какая честь.

Он посмотрел мне в глаза и нахмурился:

– Благ, ты отправишься с нами. С тобой желает поговорить Хауэр.

Рано или поздно мне предстоял этот разговор.

– Всё путём, Анна, – сказал я. – Скажи Йохану, что я ушёл проведать Дедушку.

– Есть, – ответила она, однако не сдвинулась с места. Анна так и стояла, зажав в ладонях рукояти кинжалов. Гвардейцев было одиннадцать, но я знал: чуть что – она ринется в атаку, выигрывая время, пока на подмогу не придёт отряд. Без сомнения, Анна Кровавая была лучшей правой рукой, какая только может быть.

– Всё путём, – повторил я и позволил капитану Рогану и гвардейцам себя увести.

Глава десятая

Никаким дедушкой губернатор Эллинбурга мне, естественно, не приходился – это был всего лишь такой уличный тайный язык. «Пойти проведать дедушку» означало, что тебя повязали, но это ничем плохим не грозит. Если грозило, это уже называлось «пойти проведать вдовушку» – тогда совсем другое дело. Скажи я так, между моим отрядом и гвардией завязалось бы генеральное сражение, и не знаю, чем бы оно завершилось. Числом что наших, что ихних было примерно поровну, но гвардейцы-то были и трезвы, и питались лучше, и доспехи у них были куда в большем порядке, к тому же у каждого помимо дубинки был клинок и свисток, которым можно было позвать на подмогу. Ну нет. В общем, я был рад тому, что проведаю Дедушку.

– Вот не ждал, что ты вернёшься, – сказал мне Роган, пока мы шли переулком в блеклом свете от пары фонарей, – слыхал, там, на юге, нашим жарковато пришлось.

– Да уж, жарковато – это точно, – ответил я. Роган воевал на последней, на тётушкиной войне, поэтому своим пренебрежительным тоном задеть меня не хотел. Просто так уж привыкли говорить ветераны – принижали истинный ужас всего, что с ними было. Этот способ помогал хоть как-то отрешиться от прошлого.

– Да. Что ж, теперь ты здесь, Томас Благ, и тебя желает видеть важная особа.

Ещё бы не желала. Этого я и ждал, но не так скоро. Впрочем, молва быстро разносится по улицам Эллинбурга, к тому же меня и в лицо неплохо запомнили.

– И желание это будет исполнено, капитан, – ответил я. – С гвардией мне ссориться не о чем и незачем, и вам это известно. Мне бы только встать потвёрже на ноги да навести порядок в доме. А там, глядишь, постоянные заработки пойдут, и заживём по-довоенному.

Конечно же, у меня с городской гвардией был договор, согласно которому они в обмен на моё серебро закрывали глаза на мои дела. Немалая часть этого серебра досталась лично капитану Рогану.

– Посмотрим, – ответил он, но я заметил – уголок его рта слегка приподнялся в алчной ухмылке. Капитан Роган был жесток и беспощаден, но был он также и порядочным хапугой, притом не без пороков. Главным среди них были ставки и азартные игры – до войны, если выдавалась хорошая неделя на скачках, я, бывало, отыгрывал все уплаченные ему взятки, да ещё и с лихвой.

– Надеюсь на это, капитан, – отозвался я. – Очень надеюсь.

Я дал им вывести себя из переулка и дальше в гору к губернаторскому дворцу, что лежал в тени Великого храма всех богов. В Эллинбурге не водилось замков, но дворец губернатора был почти ничем не хуже. Громадина эта из серого камня с узкими окнами и железными дверьми высилась неподалёку от конца Торгового ряда, точно боевой слон из Аларии. Из стены торчали опять-таки железные крючья, а висящие на них фонари бросали желтоватые отблески на площадь, где неровные булыжники сменялись правильной брусчаткой. На крыше развевался один-единственный королевский штандарт – его красное полотнище в темноте казалось почти чёрным. Вход неизменно стерегли двое гвардейцев, а вокруг днём и ночью рыскали патрули.

Роган отсалютовал страже, и те распахнули тяжелые двойные двери, чтобы впустить нашу компанию. Мы поднялись по ступеням в каменный зал, по которому гулко разносились звуки шагов. Внутри горели светильники, но немного. Час был поздний, а губернатор был бережливый, ну или пытался таким казаться.

– Ты ведь знаешь устав, – обратился ко мне Роган. Я отстегнул перевязь с мечами и протянул капитану Плакальщиц – Укоризну и Пощаду, не вынимая из ножен тяжёлые клинки. Тот передал их одному из гвардейцев и строго прищурился:

– Это всё?

– Я ведь занимался торговыми делами, а не ездил воевать. Это всё.

Меня всё равно обыскали, но я и не лгал. Роган вдруг фыркнул и отправил половину своего отряда обратно в казармы. Остальные пятеро сопроводили меня по длинному коридору и вверх на один пролёт по узкой лестнице, устроенной, очевидно, для прислуги. Величественная парадная лестница в главном зале не предназначалась для таких, как я; намёк был ясен.

Губернатор Хауэр обнаружился у себя в кабинете на втором этаже – восседал за большим столом с бокалом вина в руке. Даже в своём дорогом костюме, шитом на заказ, смотрелся он не в меру пузатым, к тому же светил плешью на полголовы. Жил губернатор роскошно, как бы ни пытался прослыть бережливым хозяином. Жил, по правде сказать, на излишне широкую ногу, что не лучшим образом сказывалось на здоровье. На вид можно было ему дать лет на десять больше действительного возраста.

Роган велел своим людям ждать в коридоре и уже в одиночку вошёл за мной в кабинет. Выражение лица губернатора меня насторожило. Я думал, что знаю, о чём предстоит разговор: о взятках, о денежных поборах и о том, как они, без сомнения, выросли, покуда меня не было. Теперь я не был в этом настолько уверен.

– Томас Благ, – протянул Хауэр.

– Да, господин губернатор, – ответил я. – Какая неожиданная любезность.

– А вот и нет, не неожиданная и совсем не любезность. Приведи мне хоть один довод, почему бы мне не приказать Рогану свернуть тебе шею.

– Чем же вам моя шея не угодила?

Тот воззрился на меня с гневом.

– Ты всего лишь пару дней как вернулся в Эллинбург, а город уже превращается в кладбище. В реке плавают трупы, переполох в обители – и не думай, будто матушка-настоятельница ни о чём мне не рассказала, – а теперь ещё и резня в Свечном закоулке. Ты, Благ, слишком уж распоясался.

– Я дрался на войне за королеву и за родину, и вот вернулся – и оказывается, меня обобрали до нитки, а мои люди у себя же дома мрут от голода. Думаете, могу я допустить такое?

– На войне ты дрался потому, что тебя призвали и принудили, так что не свисти мне тут. Королева и родина для тебя значат не больше, чем для меня, и оба мы об этом знаем.

Тут он был не прав, конечно, до известного предела, но сообщать об этом не было нужды. По крайней мере, пока.

– Это понятно, – говорю я вместо этого. – Так вы хотите, чтобы я безропотно сидел себе и смотрел, как другие наживаются на том, что я выстроил своими руками?

– Нет, – отвечал Хауэр. – Я так не думаю, и лишь поэтому ты ещё дышишь. Садись, Томас. Выпей вина.

Я сел в кресло с другой стороны стола, более чем уверенный, что сзади надо мной нависает фигура Рогана. Его могучими мозолистыми руками только бы шеи и сворачивать, а я был безоружен. Не беззащитен, конечно, но кулаками у меня получалось орудовать куда хуже, чем у Йохана. Если дойдёт до этого, тогда уж буду бороться с Роганом. Так что я сидел и про себя возносил молитвы Госпоже о том, чтобы эта ночь не оказалась той самой, когда суждено мне переплыть реку. Потянулся за кубком и графином, налил себе вина. Вообще мне больше по вкусу брага, но негоже ведь брезговать оказанным гостеприимством. Вино было крепкое и для меня слишком приторное, но я всё-таки выпил.