Мастер Загадок

Торговец отпил еще немного вина. Моргон, глядя в огонь, снова, как и прошлой ночью, увидел там множество лиц: Астрина, скривившегося от боли, госпожу Эриэл, застенчивую, прекрасную и безжалостную, лицо Хьюриу, понявшего наконец, на ком он женился… Моргон содрогнулся. Купец внимательно посмотрел на него:

– Да ты весь промок. Насквозь. Из Херуна путь долгий. Интересно, может быть, я знаю твоего отца?

Моргон улыбнулся хитрости торговца:

– Возможно. Но у него такое длинное имя, что даже я не могу произнести его для тебя.

– А-а… – В темных глазах зажглась ответная улыбка. – Прошу прощения. Не стану выпытывать. Просто я люблю поболтать, пока грею кости. В Краале, если мы туда доберемся, меня ждут жена и два маленьких сынишки – я их не видел два месяца. Сюда еще должны прибыть корабли из Краала, а я что-то не припомню, кто на них… Джосс! В Краале кто остался?

– Три корабля Рустина Кора ждут груза – лес из Исига, – прогудел в ответ чей-то голос. – Мы их не встречали, должно быть, они все еще там. А что?

– Херунскому господину нужно вернуться в училище. Они сюда зайдут, как ты думаешь?

– У Рустина Кора здесь половина склада херунским вином забита. Ему придется за всю зиму платить, если он не остановится.

– Значит, остановится, – кивнул торговец, снова поворачиваясь к Моргону. – Я припоминаю. Это Мэтому из Ана нужно вино. Значит, ты любишь загадки? А знаешь, кто является величайшим Мастером Загадок? Волк из Остерланда. Был я прошлым летом при его дворе в Ирье, пытался заинтересовать парой кубков из янтаря, а тут какой-то человек прибыл из Лунголда, чтобы вызвать его на игру. У Хара твердое правило – любой, кто у него выиграет, может взять себе первую же вещь, которую захочет. Разумеется, после окончания игры. Приз-то ненадежный, – слыхал я об одном человеке, который победил в игре после того, как они играли целый день и целую ночь, так он почувствовал такую жажду, что первым делом попросил стакан воды. Не знаю уж, правда ли это. Во всяком случае, этот человек – а был он небольшого росточка, надменный такой и тощий, было похоже, что он весь высох от этих загадок, – так вот, он продержался против Хара почти два дня, и старому волку это понравилось. Все захмелели, слушая, а я продал тканей и самоцветов больше, чем до того за целый год. Это было удивительно. Наконец король-волк загадал такую загадку, что тот маленький человечек не сумел ее отгадать – он никогда не слышал ничего похожего и ужасно разозлился, а Хар велел ему загадать эту загадку Мастерам в Кэйтнарде. После этого он загадал ему еще десять загадок подряд, и ни одну из них этот коротышка отгадать не смог – прямо одну за другой. Я думал, что этот коротышка лопнет от злости прямо не сходя с места. Но Хар его утешил, сказав, что он уже давным-давно не играл так интересно.

– А какой была первая загадка, которую этот человек не смог отгадать? – с любопытством спросил Моргон.

– Погоди, дай-ка подумать… Что одна звезда вызовет из тьмы… Нет, не так. Что одна звезда вызовет из тишины, одна звезда – из тьмы и одна звезда – из смерти?

У Моргона перехватило дыхание. Он выпрямился, лицо его побледнело, глаза сузились, встретившись с глазами торговца. С минуту он смотрел на своего собеседника, не видя его лица – оно расплывалось перед ним в языках пламени, неуловимое, лишенное выражения, точно маска. Потом он осознал, что торговец в свою очередь в изумлении уставился на него.

– Господин, да что я такого сказал? – наконец спросил торговец, потом вдруг изменился в лице и протянул руку к Моргону. – Ну и ну, – прошептал он, – мне кажется, что ты, господин, не из Херуна.

– Кто ты?

– Я Эш Стрэг из Краала, у меня жена и двое детей, и я скорее отрубил бы себе руку, чем причинил бы тебе вред. Понимаешь ли ты, как они тебя искали?

Кулак Моргона разжался. Глаза его задержались на обеспокоенном лице торговца, и, подумав, он ответил:

– Понимаю.

– Так ты домой возвращаешься, да? От Ануйна до Кэруэддина – а везде я слышал один и тот же вопрос: не слыхал ли ты новостей о князе Хеда? Что с тобой случилось? Ты попал в беду? Могу я тебе помочь? Ты мне не доверяешь, – добавил он после короткой паузы.

– Видишь ли…

– Ничего. Я слышал рассказ Тобека Райе, купца, который нашел тебя с господином Астрином в Имрисе. Он поведал мне невероятную историю о том, как тебя и арфиста Высшего чуть не утопили на торговом корабле, команда оттуда сбежала, и что один из купцов на том корабле был Джарлом Акером. Я видел, как Джарл Акер умер два года назад – во время рейса из Кэруэддина к Кэйтнарду. Он заболел лихорадкой и просил, чтобы его похоронили в море. Так что мы – мы так и сделали. – Голос его понизился до шепота: – Значит, кто-то выкрал его облик из моря?

Моргон откинулся на спинку скамьи. В глазах у него потемнело.

– Ты… Ты не рассказывал об этом моему брату?

– Конечно же нет. – Он опять помолчал, разглядывая Моргона, темные брови его сошлись еще ближе. – Это правда – насчет исчезнувших купцов? Кто-то хочет тебя убить? Вот почему ты меня боишься… Но ты не боялся, пока я не упомянул о звездах. Эти звезды… Господин, так кто-то стремится тебя убить из-за звезд у тебя во лбу?

– Да.

– Но почему? Кому это надо? Кто в целом мире может получить выгоду, убив князя Хеда? Это же лишено всякого смысла.

Моргон глубоко вздохнул. Вокруг него ничего в таверне не изменилось: никто не подсел к ним поближе, так, чтобы слышать их разговор, никто далее не выглядел любопытствующим. Все были уверены, что, если Эш Стрэг узнает о своем собеседнике что-то необычное, можно будет обсудить это сразу, как только он уйдет. Моргон потер лицо ладонями.

– Ты прав. Скажи, Хар дал ответ на свою загадку о звездах?

– Нет.

– Как поживают Элиард и Тристан?

– Очень тревожатся. Они спрашивали, не находишься ли ты на пути домой из Кэруэддина, и я ответил как можно тактичнее, что ты, вероятно, избрал кружной путь, потому что никто не знает, где ты. Никак не ожидал я увидеть тебя столь далеко на севере – в Хлурле.

– Я был в Херуне.

Эш Стрэг покачал головой:

– Никто об этом не слыхал. – Он пригубил вино, размышляя и поглядывая на Моргона. – Не нравится мне это. Люди, обладающие непонятными силами, прикидываются торговцами – они что, чародеи?

– Нет. Подозреваю, что они даже еще могущественнее.

– И они тебя преследуют? Господин, да я бы на твоем месте прямо к Высшему пошел.

– Четыре раза меня пытались убить, – устало произнес Моргон, – а я добрался только до Херуна.

– Четыре раза? Однажды в море…

– Дважды в Имрисе и еще раз в Херуне.

– Кэруэддин. – Глаза торговца сверкнули. – Значит, ты попал в Кэруэддин, и тогда королевская жена исчезла, а Астрин Имрисский, который пришел с тобой, ослеп на один глаз. Что же произошло, пока ты был там? Где Эриэл?

– Спроси у Хьюриу.

– Не нравится мне все это, – прошептал торговец. – Слыхал я рассказы, которые не стал бы повторять даже собственному брату, встречал людей, у которых сердца животных, но никогда не слышал ничего подобного. Никогда не слыхивал ни о чем, что могло бы так бесстыдно угрожать жизни землеправителя. И все это из-за твоих звезд?

Моргон на минуту задумался.

– Я еду домой. – Он говорил, словно обращаясь к самому себе.

Купец, приподняв бокалы, чтобы привлечь внимание служанки, велел наполнить их и наклонился поближе к Моргону.

– Господин, разумно ли отправляться морем?

– Я не могу ехать через Имрис. Придется рискнуть.

– Почему? Ты уже на полпути к Исигу – больше, чем на полпути. Господин, поедем с нами в Краал. – Ощутив внутреннее сопротивление Моргона, он продолжил: – Понимаю. Понимаю и не осуждаю тебя за недоверие. Но сам я убежден, что нет в этой комнате человека, которому я бы не доверял. Тебе было бы лучше рискнуть и отправиться с нами на север, чем сесть на незнакомый корабль, идущий к Хеду. Если ты прождешь здесь слишком долго, твои враги могут найти тебя.

– Я хочу домой.

– Но, господин, тебя же убьют на Хеде! – Голос торговца зазвенел, он огляделся и совладал с охватившим его волнением. – Как, по-твоему, твои земледельцы тебя защитят? Иди к Высшему. Как ты сможешь найти ответы на все вопросы на Хеде?

Уставившись на него, Моргон внезапно расхохотался. Он прикрыл глаза ладонями и, почувствовав руку торговца на своем плече, пояснил:

– Извини, но никогда еще ни один торговец не употреблял свое красноречие, да еще с таким искусством, чтобы подвигнуть меня на разгадывание загадок.

– Господин…

Перестав смеяться, Моргон отнял руки от лица.

– Я не поеду с тобой. Пусть-ка Высший сам отгадывает свои загадки, я для этого не гожусь. Обитаемый Мир – его дело, мое же – Хед.

Рука, лежащая на плече Моргона, слегка тряхнула его, будто стремясь разбудить.

– С Хедом ничего не случится, господин, – вкрадчиво произнес купец. – Я-то беспокоюсь о нас, обо всех остальных, о мире вне Хеда, которому ты уже принес неприятности, только пройдя через него.

Корабли отплыли с вечерним отливом, Моргон наблюдал, как они уходили в мрачные, прекрасные лавандово-белые сумерки, протянувшиеся вдоль всего берега под дождевыми облаками. Он поставил свою лошадь в конюшне и занял комнату в таверне, чтобы дождаться здесь кораблей Рустина Кора; через залитое потоками дождя окно ему были видны тихие причалы, неистовое море и два корабля, преодолевающие угрюмые волны с грацией больших морских птиц. Он следил за ними до тех пор, пока свет сумерек не померк и паруса не превратились в темные точки на горизонте.

Моргон лег на кровать, что-то в глубинах его сознания не давало ему покоя, что-то, чего он не мог уловить, хотя сплетал одну мысль с другой, пытаясь проследить за их ходом. Неожиданно в его воображении всплыло лицо Рэдерле, и он даже вздрогнул от ощущения безрадостности, которое пришло к нему с мыслями о ней.

Однажды Моргон бежал с Рэдерле наперегонки вверх по холму – до училища, – много лет тому назад… Она была в длинном зеленом платье, которое ей пришлось подоткнуть, чтобы оно не мешало ее бегу. Моргон дал ей победить, и на вершине холма, счастливая, задыхающаяся, она принялась его поддразнивать. Руд догнал их, держа в руках целую горсть украшенных самоцветами заколок, которые выпали по пути из ее волос; он швырнул их сестре, заколки сверкнули на солнце, точно стайка неизвестных насекомых – алых, зеленых, янтарных, пурпурных. Они попадали вокруг девушки, а она смеялась, ее рыжие волосы, словно грива, разметались на ветру.

Моргон смотрел на нее, забыв засмеяться, забыв даже двинуться с места, пока не увидел, как темные глаза Руда остановились на его лице с вопросительным, а потом понимающим выражением. И, вспоминая это теперь, Моргон слышал голос Руда, резкий, безжалостный, в день их последней встречи: «Если ты предложишь Рэдерле покой Хеда, это будет ложью».

Моргон сел на кровати, поняв наконец, что же мешало ему заснуть. Руд знал с самого начала. Он не мог отправиться в Ануйн и принять почести за то, что выиграл игру в загадки в башне Аума, когда все окружающие его загадки были выстроены, неумолимо и властно, для игры, от которой он отказался. Он мог повернуться спиной к другим королевствам, затворить двери мирного Хеда для себя самого, но стремление к Рэдерле было бы стремлением к неизвестности, к шаткости его другого имени, потому что сейчас он не мог предложить ей ничего, даже самого себя.

Моргон встал с постели, сел на подоконник, наблюдая, как темнеет вокруг него промокший мир. Невероятная сеть загадок плелась вокруг его имени; однажды он почти освободился, выпутался из нее, ныне ему нужно было только поднять руку, чтобы ее коснуться, быть снова пойманным ею. Он сделал выбор: вернуться на Хед, спокойно жить без Рэдерле – не задавая вопросов и ожидая того дня, когда собравшаяся буря, вырастающая на берегах материка, обрушит весь свой гнев на Хед. И он знал, что этот день наступит скоро. Или он мог собраться с духом и отважиться на игру в загадки, без всякой надежды выиграть ее и призом в которой, если он все-таки победит, будет имя, рвущее все его связи с Хедом.

Через некоторое время он пошевелился, осознав, что комната полностью погрузилась в темноту. Моргон поднялся, нащупал во мраке свечу и зажег ее. В свете пламени его лицо отразилось в оконном стекле, заставив князя Хеда вздрогнуть. Само по себе пламя в его руке было еще одной звездой.

Моргон уронил свечу на пол, наступил на нее ногой и лег на кровать. Этой ночью он уснул очень поздно, когда голос ветра упал до тихого шепота, а дождь наконец прекратился. Проснулся Моргон на рассвете, купил у хозяина еды в дорогу и мех с вином, потом оседлал свою лошадь и, выехав из Хлурле, не оглядываясь направился на север, в Ирье, чтобы спросить у короля Остерланда о мучащей его загадке.

9

Через две недели после того, как Моргон выехал из Хлурле, выпал первый снег. Князь Хеда пробовал его на вкус, слушал, как он шуршит в голосах неистовых и неугомонных ветров.

Путь Моргона пролегал вдоль берега к устью Осе, большой реки, чей исток находился на горе Эрленстар. Река протекала через Исигский перевал, мимо подножия горы Исиг и образовывала южную границу Остерланда по пути к морю. Моргон терпеливо ехал вверх по ее течению через земли, на которые никто не зарился, через забытые леса, которых не видывал никто, кроме моряков, проплывавших мимо, через местность, усеянную скалами, где бродили стада оленей, лосей и горных овец, покрытых отросшей к зиме длинной шерстью. Однажды в глухом лесу Моргону привиделось стадо туров – ему показалось, будто он ясно различает, как мелькают между деревьями их легендарные золотые рога. Но это могли быть просто зыбкие призрачные туманы на фоне белого пустынного неба, так что он не был уверен в том, что видел.

Через эту дикую местность Моргон ехал так быстро, как только мог, нагоняемый снежными буранами, иногда охотился, пытаясь угадать, кончится ли когда-нибудь эта девственная страна и остались ли какие-нибудь люди во владениях Высшего, серьезно опасаясь, что река, которой он следовал, была вовсе не Осе, а неизвестный, не нанесенный на карту водный поток, который, может быть, скоро свернет на запад к обширным ненаселенным окраинам мира. Ночами его не раз будила эта мысль, и он дивился, что же он делает здесь, посреди ничейной земли, где сломанная нога, испуганное животное или внезапная буря могут убить его так же легко, как и его враги. Постоянные страхи чередой плыли в его сознании.

И все-таки странный мир наступал в его душе, когда по ночам он не видел никаких красок, кроме красок костра и черного неба, и не слышал никаких других звуков, кроме пения своей арфы. В такие моменты он принадлежал самой ночи, чувствовал себя безымянным и лишенным тела, и казалось ему, что он мог бы пустить корни и превратиться в дерево, отрешиться от всего и сделаться частью абсолютной и спокойной тьмы.

Наконец на его пути стали появляться редкие усадьбы, стада овец, коров, мирно щипавших траву, и тогда он понял, что пересек Остерланд. Отчасти из осторожности, отчасти по привычке к молчанию, которая развилась у него за последние недели, Моргон избегал приближаться к крестьянским хозяйствам и маленьким городкам, раскинувшимся вдоль реки. Только однажды он остановился, чтобы купить вина и сыра, а также узнать направление на Ирье. Его беспокоили любопытные взгляды; он понимал, как, должно быть, он странно выглядит – не торговец и не охотник, появившийся из окраинных земель Остерланда, одетый в изношенную херунскую одежду, с длинными, точно у древнего отшельника, волосами.

Ирье, дом короля-волка, лежал к северу, в отрогах Хмурой Горы – главной вершины в цепи низких пограничных гор; к нему вела дорога от одной из деревушек. Избегая поселений, Моргон, как всегда, устроился на ночлег в лесу. Ветры, точно волки, выли в соснах; незадолго до рассвета князь Хеда проснулся, промерзший до мозга костей, разжег костер, который робко трепетал, словно беспомощная раненая птица. Когда он в этот день отправился в путь, ветры летели за ним, разговаривая друг с другом отрывисто, звучно и таинственно, на языке, недоступном пониманию человека. К вечеру они успокоились; небо затянулось плотной облачной завесой. Ночью начался сильный снегопад, и Моргон проснулся под толстым белым покрывалом.

Снег падал мягко, стихли холодные ветры, и Моргон скакал весь день в сонной белой тишине, нарушенной лишь дважды, когда мимо него пролетел черный дрозд да серый заяц пробежал, ища себе убежища. Когда Моргон остановился на ночлег, он поставил шатер из выдубленной шкуры, на котором обычно спал, а на растопку нашел сухой куст куманики. Пока он ел, мысли его обратились к странному старому королю, наткнувшемуся на загадку, которую не знали даже Мастера Кэйтнарда. Хар, король-волк, родился даже раньше, чем большинство чародеев; он управлял Остерландом с первых лет Заселения. О нем ходили бесконечные страшные рассказы. Он умел менять облик. Его учил чародей Сут во время самого бурного периода своей жизни. На руках у Хара виднелись шрамы, напоминающие рога тура, а загадки он знал не хуже любого Мастера. Моргон оперся спиной о большой камень, не спеша пригубил вино и стал думать о том, откуда этот король получил такие знания. Он снова почувствовал легкое любопытство, которое притупилось за долгие недели путешествия, любопытство, заставившее его не только взгрустнуть по миру людей, но и захотеть вернуться в этот мир. Покончив с вином, Моргон протянул руку, чтобы уложить чашу, и увидел за пределами круга света от костра чьи-то глаза, пристально наблюдавшие за ним.

Моргон окаменел. Его лук лежал по другую сторону от костра, а нож был воткнут в сыр. Князь Хеда медленно потянулся к нему, беспомощно мигая. Послышался легкий шорох, и в круг света вышел тур.

У Моргона дрожь пробежала по телу. Животное было громадным, ростом с рабочую лошадь земледельца, с изящной треугольной мордой оленя. Шкура его была белой, копыта и переплетения рогов – цвета кованого золота. Тур смотрел прямо на Моргона бездонными глазами светло-фиолетового цвета, потом поднял голову, чтобы отщипнуть сосновую ветку. Моргон, почти не дыша, словно он собирался сделать что-то запретное, поднял руку и прикоснулся к белому сверкающему меху. Тур, кажется, вовсе не заметил нежного прикосновения человека. Спустя еще мгновение Моргон взял хлеб и отломил кусок. Голова тура с любопытством повернулась на запах, и он понюхал протянутый ему хлеб. Снова зажглись фиолетовые глаза, громадные и несоразмерные с мордой животного. Тур наклонил голову и начал есть, а Моргон ласково почесывал его между рогами. Когда кусок хлеба, который держал Моргон, был съеден, тур ткнулся в его ладонь губами, прося еще. Князь Хеда кормил его, отламывая кусок за куском, пока от хлеба не остались одни крошки. Зверь понюхал руки князя Хеда, его плащ, затем отвернулся и, не издав ни звука, растаял в ночи.

Моргон глубоко вздохнул. Он слышал о том, что туры пугливы, как дети. В торговых лавках редко можно было увидеть шкуру тура, потому что эти животные крайне осторожны с людьми и потому, что тяжесть гнева Хара ложилась на каждого человека, торговца или охотника, уличенного в убийстве тура. Они следовали за снегом, забредая все дальше и дальше в горы в течение долгих летних месяцев. Моргон удивился, и в удивлении его была легкая примесь тревоги, – удивился тому, что же за запах в воздухе той ночью увел тура так далеко от гор.

Он выяснил это еще до того, как наступило утро. Сильный ветер сорвал его шатер и бросил в реку. Моргон бросился к лошади и притулился к ее боку. Глаза его запорошил снег. Зажмурившись, он ждал зари, которая, казалось, никогда уже не загорится. Когда же, в конце концов, рассвет все-таки наступил, то всего лишь превратил черноту ночи в молочно-белый хаос, сквозь который не видно было даже реку, несущую свои воды всего в нескольких шагах от привала князя Хеда.

Безысходное отчаяние поднималось в нем. Моргон промерз под своим плащом, и даже капюшон не спасал его от ветров, что выли вокруг подобно волкам, он потерял ориентацию и уже не понимал, где находится река, которой он следовал. Ему казалось, что весь мир стал слепым, не поддающимся никаким законам вихрем. Моргон заставлял себя вспомнить все – где он, кто он, зачем и куда едет.

С невероятным трудом он поднялся на негнущихся ногах, чувствуя, как дрожит его лошадь – дрожит даже под одеялом, которое он набросил на нее. Онемевшими губами Морган прошептал ей на ухо успокоительные слова, погладил по шее, затем наклонил голову, чтобы защитить глаза от ослепляющих снежных иголок, и пошел наугад – туда, где, по его разумению, должна была находиться река – единственный спасительный ориентир. Пройдя всего несколько шагов, он увидел ее – сквозь метель, сквозь миллиарды несущихся прямо на него белых насекомых – снежинок, которые, перед тем как ударить его в лицо, превращались в крошечные ледяные дротики; он увидел ее почти у себя под ногами, быструю, утопающую в заснеженных берегах, и, оступившись, едва не рухнул прямо в черную, ледяную воду. Поняв, где находится, Моргон направился к своему лагерю, чтобы оседлать лошадь. Он шел низко нагибаясь, пытаясь ступать по своим следам, уже почти невидимым, занесенным снегом. Когда он добрался до места своего ночлега, его постигло страшное разочарование – лошади возле кострища не было.

Моргон звал ее, но ветер относил слова обратно. Он кинулся к какой-то неожиданно возникшей тени, но она растаяла у него на глазах. Когда Моргон снова повернулся к костру, то не увидел в снежном, наметенном за секунды сугробе ни скатки с вещами, ни арфы.

Он пытался разглядеть то, что было впереди, но ветер плевал ему в глаза снежными хлопьями, каждое из которых было величиной с хорошую монету. Он искал лошадь, искал арфу, вещи – искал отчаянно и яростно, теряя то хрупкое представление о направлении, которое только что обрел, он двигался вслепую, преследуемый диким, жутко воющим ветром.

Наконец он нашел арфу, уже наполовину занесенную снегом, взял ее в руки и остановился, чтобы хоть чуть-чуть прийти в себя и сосредоточиться. Арфа, как оказалось, лежала там, где он ее оставил, – за камнем, рядом с которым он спал. Теперь он точно знал, что река находится по левую руку от него. Скатка и седло также должны были лежать где-то прямо перед ним, но он боялся, что если начнет их искать прямо сейчас, то снова потеряет направление и не найдет реку. Моргон повесил арфу на плечо и стал искать дорогу к своему единственному спасителю – к реке.

Шел он медленно, осторожно, чтобы неожиданно не рухнуть в воду, занесенную снегом, стараясь увидеть грифельно-серый блеск воды раньше, чем провалится в ее ледяную глубину. Иногда, когда все перед его глазами сливалось в одно мутно-белое пятно, он останавливался, раздумывая, не нащупает ли он единственно верный путь благодаря какому-то наитию. Лицо и руки его онемели, волосы, выбившиеся из-под капюшона, покрылись инеем. Он уже утратил всякое ощущение времени, он не понимал, прошли мгновения или часы с тех пор, как он начал свой путь к реке, он уже не знал, полдень сейчас или вечер. О вечере он старался не думать – приближение ночи приводило его в ужас.

Один раз он наткнулся на ствол дерева и надолго замер на месте перед невидимым в снежной круговерти препятствием, прижимаясь лицом к холодной коре и думая о том, сколько же еще будет продолжаться этот ужас, что произойдет, когда он не сможет больше сделать ни шагу, когда на землю падет ночь и он будет не в состоянии идти. Дерево, качаясь на ветру, как будто утешало его, и Моргон понимал, что нужно непременно идти дальше, однако руки отказывались ему повиноваться, не желая отрываться от ствола замерзшего дерева. Мысли его стали такими же бесформенными, как метель, и он увидел перед собой лицо Элиарда, сердитое, встревоженное, услышал свой собственный голос откуда-то из далекого прошлого, по которому он так тосковал все последние месяцы: «В одном я клянусь – я всегда буду возвращаться».

Вера, которую он увидел в глазах Элиарда, помогла ему выпустить дерево из своих объятий. Если бы тогда, при прощании, Элиард не поверил ему, Моргон мог бы сейчас и сам, как это дерево, пустить корни посреди этой метели в Остерланде и замереть навеки, покачиваясь под порывами завывающего ветра. Однако Элиард будет ждать, чтобы брат выполнил свою клятву.

Он снова открыл глаза; перед ним все еще был бесцветный мир, и ему захотелось плакать – так он устал от него.

Незаметно свет вокруг него начал меркнуть. Моргон сначала не замечал этого, сосредоточив все свое внимание на реке, и вдруг почувствовал, что сама река начинает тонуть в наплывающем, словно подталкиваемом порывами непрекращающегося ветра мраке.

Он шел, спотыкаясь о корни деревьев, обледенелые камни, с каждым шагом ему становилось все труднее протягивать вперед руку, чтобы сохранять равновесие. Однажды камень под его ногой соскользнул в воду – Моргон не последовал за ним лишь потому, что успел вцепиться в ветку. Он снова выпрямился и пошел вперед, потом, обессиленный, замер на месте, крепко прижавшись к дереву, оказавшемуся на его пути, замер, безотчетно дрожа, словно маленькая, брошенная хозяином собачонка. Непроизвольно посмотрев на небо, он пришел в ужас от его цвета.