скачать книгу бесплатно
– Думай о чем хочешь, – быстро ответил Грейтхаус, – но я принял решение. Глупо, когда такой способный парень, как Зед, занят только тем, что таскает трупы. Говорю тебе, рабов я на своем веку перевидал, но чтобы невольником стал га – такого не было, и, если будет возможность выкупить его у Маккаггерса, можешь быть уверен, я предложу свою цену.
– А потом будете хлопотать о его освобождении?
– Совершенно верно. Как было отмечено прошлым вечером, закон запрещает рабам заходить в таверны. Какой толк будет от Зеда, если его не пустят туда, где он может нам понадобиться? – Грейтхаус полез в карман за деньгами. – И потом, я вообще против того, чтобы держать раба. Религия моя не позволяет. А раз в Нью-Йорке уже есть несколько вольноотпущенников – возьми хоть цирюльника Михея Рейно, – значит есть прецедент, и им можно воспользоваться. Доставай деньги, я зову Эвелин.
Он поднял руку, чтобы официантка принесла счет.
– Да, прецедент есть, – согласился Мэтью, – но всех их освободили еще до лорда Корнбери. Не уверен, что удастся уговорить его подписать вольную.
– Всему свое время. Доставай деньги. Ты ведь уже поел?
Мэтью красноречиво замялся, а Грейтхаус откинулся на стуле и с шумом выдохнул.
– Только не говори мне, что у тебя нет денег. Опять.
– Я промолчу. – Мэтью чуть было не пожал плечами, но спохватился, что так может навлечь на себя гнев Грейтхауса, а хорошего в этом будет мало.
– Мне не следовало бы потакать тебе, – сказал Грейтхаус, когда к столу подошла Эвелин. – Это уже третий раз за неделю. – Он натянуто улыбнулся официантке, взял счет, просмотрел его и заплатил. – Спасибо, голубушка, – сказал он ей. – Деревянных дуитов[2 - Мелкая голландская монета XVII–XVIII вв., медная или (реже) серебряная, составлявшая 1/160 гульдена.] не бери.
Она снова засмеялась смехом, похожим на звон колокольчиков, и пошла по своим делам.
– Слишком ты тратишься на эти тряпки дурацкие, – сказал Грейтхаус, вставая со стула. – На что в этот раз у тебя ушли деньги? На эти новые сапоги?
Мэтью тоже поднялся и снял с крючка треуголку.
– Были тут кое-какие расходы.
За сапоги ему предстояло расплачиваться в четыре приема. Он уже заплатил половину за свой последний костюм, но еще должен был Бенджамину Аулзу за несколько рубашек. Но рубашки были просто отличные – белые, как мел, и голубые, как птичьи яйца, с оборками спереди и на манжетах. Опять же, по сегодняшней моде, как носят молодые люди со средствами. «Почему бы мне их не приобрести, – думал он, – если я хочу производить хорошее впечатление!»
– Это, конечно, твое дело, – сказал Грейтхаус, когда они шли к выходу из таверны. – До тех пор, пока не касается моего кармана. Ты знаешь, я все подсчитываю.
Они были уже почти у двери, когда женщина средних лет с густо завитыми седыми волосами, выбивавшимися из-под пурпурной шляпы, и восторженным остроносым личиком поднялась из-за стола, за которым сидели еще две дамы, и схватила Мэтью за рукав.
– Ах, мистер Корбетт! Можно вас на одно словечко?
– Да, мадам?
Он знал миссис Айрис Гэрроу, жену торговца рогами Стивена Гэрроу с Дьюк-стрит.
– Я хотела попросить вас, не могли бы вы подписать мне еще один экземпляр «Уховертки» – когда вам будет удобно? Это ужасно, но первым экземпляром, который у меня был, Стивен нечаянно прихлопнул таракана. Я ему за это по ушам надавала!
– С удовольствием, мадам.
– Вы уже побывали в каких-нибудь новых переделках? – захлебываясь, спросила одна из двух других дам, Анна Уитаккер, жена олдермена от Портового округа.
– Нет, – ответил Грейтхаус так громко, что на их столе затряслись чашки с чаем. Он подхватил Мэтью под локоть и вытолкал в дверь. – Доброго вам утра!
На Нассау-стрит дул прохладный ветерок, с неба лился серебристый солнечный свет. Мэтью задумался о том, что вот сегодня ты знаменитость, а завтра твоим портретом размазывают таракана. Тем больше причин одеваться со вкусом, высоко держать голову и наслаждаться славой, пока она у тебя есть.
Они не очень далеко отошли от двери заведения Салли Алмонд, когда Грейтхаус остановился и сказал ему:
– И еще. Я хочу оценить умственные способности Зеда. Например, хорошо ли он понимает по-английски. И как быстро обучаем. Ты можешь мне помочь.
– Помочь? Каким образом?
Мэтью тут же понял, что лучше было не спрашивать.
– У тебя есть знакомый учитель, – сказал Грейтхаус. Сразу Мэтью ничего не ответил, и он подсказал: – Кто работает помощницей директора школы Брауна?
Ну конечно, Берри Григсби. Мэтью посторонился, чтобы дать дорогу фургону с привязанным сзади темно-желтым быком, которого вели на рынок.
– Хочу узнать ее мнение. Приходи сам и приводи свою подругу к четырем часам в ратушу. Подниметесь на чердак к Маккаггерсу.
– О, ей это понравится!
Мэтью представил себе, что будет с Берри на этом чердаке, где Маккаггерс держит скелеты и другие страшные реликвии коронерского ремесла. Она вылетит оттуда, как ядро из пушки-двенадцатифунтовки.
– Необязательно, чтобы ей там понравилось или чтоб там нравилось тебе. Главное, чтобы вы пришли. – Грейтхаус прищурился, и его взгляд скользнул вдоль Нассау-стрит в северном направлении. – У меня тут дела, это может занять какое-то время. Смею надеяться, у тебя есть чем сегодня заняться, не подвергая свою жизнь опасности?
– Найду.
Мэтью всегда ждали подробные отчеты о прошлых делах, которые он писал. Бывших секретарей не бывает.
– Тогда увидимся в четыре, – сказал Грейтхаус и размашисто зашагал на север по улице, запруженной утренним потоком транспорта и людей.
Мэтью смотрел ему вслед. «У меня тут дела». Что-то затевается. Грейтхаус вышел на охоту. Мэтью почти видел, как он вынюхивает что-то в воздухе. Он в своей стихии – волк среди овец. Значит, взял какое-то дело? Интересно, кто к нему обратился? Если взял, то скрывает от Мэтью. Впрочем, и Мэтью кое-что от него скрывает. У него на самом деле два секрета: кровавая карта и сумма его долга.
Даже три.
Грейтхаус сказал: «Приводи свою подругу».
«О, если бы она была не просто подругой», – подумал Мэтью.
Но в его положении, в его опасной профессии, когда ему выпала кровавая карта…
Приходится довольствоваться тем, что она «просто подруга».
Проводив Грейтхауса взглядом, пока тот не скрылся из виду, Мэтью пошел по Нассау-стрит в южную сторону. Он направился к дому номер семь по Стоун-стрит, где ему предстояло провести первую половину этого дня, делая записи в своем дневнике и время от времени отрываясь, чтобы прислушаться к неясным звукам – возможно, к далекому смеху призраков.
Глава 4
По голубому небу плыли облака, солнце озаряло деревни и холмы, покрытые мазками красного, золотого и медного цвета. День шел своим чередом, как и дела в Нью-Йорке. Мимо Устричного острова к городу подходил корабль с развевающимися белыми парусами, чтобы пришвартоваться у Большого дока. Разъездные торговцы, бойко продававшие со своих телег всякую всячину: сласти, хрустящие свиные шкурки, жареные каштаны, – привлекали публику к своему товару с помощью молодых девушек, танцевавших под звуки тамбуринов. На Бродвее упрямый мул, решивший продемонстрировать силу воли, тащил телегу с кирпичами и застрял на месте, из-за чего образовалась пробка, кое у кого сдали нервы, и четверо мужчин подрались. Чтобы охладить горячие головы, понадобилось окатить их водой из ведер. Компания ирокезов, приехавших в город продавать оленьи шкуры, важно наблюдала за этим зрелищем и посмеивалась, прикрыв рты руками.
На кладбище за черной чугунной оградой у церкви Троицы время от времени заходили женщины, иногда сюда забредал мужчина. Там, в тени пожелтевших деревьев, человеку, покинувшему земную юдоль, близкие оставляли цветок или произносили над могилой несколько тихих слов. Но долго здесь не задерживались, ведь все знают: достойных пилигримов Бог принимает с распростертыми объятиями, но жизнь принадлежит живым.
На реках рыбацкие лодки поднимали из воды сети, в которых сверкали полосатые окуни, сельди, камбалы и луцианы. Между верфью Ван Дама на Кинг-стрит и пристанью на Гудзоне в Уихокене неустанно ходил паром; правда, из-за ветра или течения даже такая простая переправа часто оборачивалась для путешественников и торговцев трехчасовым приключением.
По всему городу весь день ярко горели бесчисленные огни коммерции: от печей кузнецов до котлов свечников, – выпуская вверх через трубы (отраду каменщика) завитушки дыма – словно подписи. А ближе к земле мастеровые трудились над постройкой зданий – цивилизация продвигалась на север. Грохот молотков и скрежет пил, казалось, не прекращались ни на минуту, и некоторые из старейших голландских переселенцев вспоминали тишину старых добрых дней.
Особого интереса заслуживало твердое намерение нового мэра Филлипа Френча, плотного, квадратного человека, замостить булыжником как можно больше городских улиц. Работы тоже должны были вестись в направлении к северу от Уолл-стрит, но на это требовались деньги из казны, и поэтому проекту пока чинил бюрократические препоны губернатор лорд Корнбери, которого в это время редко видели на людях за пределами его особняка в форте Уильям-Генри.
Это была обычная жизнь Нью-Йорка. Изо дня в день шла она с тем же постоянством, с каким наступают рассвет и закат. Но того, что происходило в этот день, в четыре ноль-ноль по серебряным часам Мэтью, прежде не бывало. Никогда еще Берри Григсби не поднималась по узкой лестнице наверху ратуши в чердачные владения Эштона Маккаггерса.
– Осторожно, – сказал Мэтью, опасаясь, как бы она не оступилась, но тут же сам промахнулся мимо ступеньки и, чтобы не рухнуть, машинально ухватился за юбку Берри.
– Прощаю тебя, – сухо сказала она и высвободила юбку, а его рука отлетела, словно птица, нечаянно севшая на раскаленный противень.
Берри собралась с духом и продолжила подъем по оставшимся ступенькам, которые привели ее к двери наверху. Она оглянулась на Мэтью, он кивнул, и она, как они и договорились, постучала в дверь.
Отношения у них в это время – как, вероятно, следовало бы выразиться «решателю проблем» – были сложные. Оба понимали, что дед Берри пригласил ее из Англии не столько для того, чтобы найти ей здесь работу, сколько чтобы ей сделали предложение. Первым в списке подходящих кандидатов в женихи (по крайней мере, в замыслах Мармадьюка) значился ньюйоркец по фамилии Корбетт, поэтому Мэтью и было предложено превратить молочную в собственный особнячок, делить трапезу с семейством Григсби и наслаждаться его обществом, ведь до их дома было всего несколько шагов. «Просто пройдись с ней немного, покажи город, – настаивал Мармадьюк. – Сходите пару раз на танцы. Ты же от этого не умрешь?»
Мэтью не был в этом так уж уверен. Человек, который в последний раз был при ней в качестве кавалера, его друг и партнер по игре в шахматы Ефрем Аулз, сын портного, однажды вечером провожая Берри домой по берегу Ист-Ривер, угодил ногой в нору мускусной крысы, и с танцами у него было покончено до тех пор, пока не заживет опухшая лодыжка. Но когда бы в последнее время Мэтью ни встретил своего друга – сидел ли тот в «Рыси да галопе» или хромал по улице с костылем, – глаза Ефрема тут же расширялись за круглыми стеклами его очков, и он интересовался, во что Берри сегодня одета, куда идет, не вспоминала ли о нем, и предавался тому подобной дурацкой болтовне. «Да не знаю я! – довольно резко отвечал ему Мэтью. – Я же не сторож ей! И времени у меня нет даже на то, чтобы говорить о ней». – «Но, Мэтью, Мэтью! – Вид у Ефрема, ковыляющего со своим костылем, был разнесчастный. – Ты ведь согласишься, что красивее ее девушки нет?»
В этом Мэтью тоже не был уверен, но, дожидаясь вплотную к ней на узенькой лестнице, когда Маккаггерс ответит на стук, точно знал, что аромат от нее исходит приятный. Наверное, это благоухали коричным мылом локоны ее медно-рыжих волос или веяло легким сладким запахом полевых цветов, украшавших края ее соломенной шляпы. Ей было девятнадцать, день ее рождения приходился на конец июня, и в последний раз его отпраздновали, если можно так выразиться, на борту злополучного судна, в середине лета доставившего ее через Атлантику, и по сходням тогда шатко спустилось полубезумное запаршивевшее существо – такой ее впервые увидел Мэтью. Но это было тогда, а сейчас – это сейчас, и слава Богу. Щеки Берри и ее точеный нос были усыпаны веснушками, подбородок у нее был твердый и решительный, а синие глаза смотрели на мир с тем же любопытством, что и глаза ее уважаемого деда. На ней было платье лавандового цвета, плечи прикрывала кружевная шаль: от дождя, пролившегося прошлой ночью, похолодало. До первой их встречи Мэтью ожидал, что внучка неладно сложенного Мармадьюка тоже будет карлицей, но Берри оказалась почти такого же роста, как он сам, и ее никак нельзя было назвать коротышкой. На самом деле Мэтью нашел, что она красива. Более того, он обнаружил, что с ней интересно. Ее рассказы за совместными трапезами у Мармадьюка о Лондоне, его жителях и ее путешествиях по английской глубинке (и злоключениях) приводили его в восторг. Он надеялся когда-нибудь увидеть этот огромный город, который влек его к себе не только своей многоликостью, но и атмосферой интриг и опасностей, сведения о которой он черпал из лондонской «Газетт». Конечно, чтобы попасть туда, нужно еще дожить: интриг и опасностей хватает и в Нью-Йорке.
– Чего ты так на меня смотришь? – спросила Берри.
– Как «так»?
Мысли его успели улететь далеко, а взгляд задержался на ней. Мэтью заставил себя вернуться в настоящее. В ответ на стук Берри заслонка, прикрывавшая маленькое квадратное окошко в двери, поднялась, и в проеме показался темно-карий глаз за стеклом очков. Когда Мэтью поднялся сюда в первый раз, он стал свидетелем экспериментов Маккаггерса с пальбой по Элси и Розалинде, двум манекенам, служившим ему мишенями. И увидел другие вещи, хранившиеся за этой дверью. Через пару минут Берри поспешит ретироваться отсюда вниз по лестнице.
Дверь открылась. Эштон Маккаггерс беспечно сказал приятным голосом:
– Здравствуйте. Входите, пожалуйста.
Мэтью жестом показал Берри, чтобы она входила, но девушка и так, не обращая внимания на него, уже перешагивала через порог. Мэтью последовал за ней, Маккаггерс закрыл дверь, и Мэтью чуть не сбил Берри с ног: она застыла на месте, обозревая небесные владения коронера.
В свете, падавшем из окон чердака, с потолочных балок свисали четыре человеческих скелета, три из которых когда-то принадлежали взрослым, а один – ребенку. «Мои ангелы» – так назвал их Маккаггерс во время того первого визита Мэтью. Стены этого мрачного зала украшало не меньше двух десятков черепов разной величины – целых и без нижней челюсти или каких-нибудь других частей. Скрепленные проволокой кости ног, рук, кистей и грудных клеток служили здесь странными декорациями, вынести соседство с которыми мог только коронер. В этом довольно большом помещении стоял ряд картотечных шкафов медового цвета, на них также располагались экспонаты из костей. Были тут и скелеты животных – это говорило о том, что в собирании костей Маккаггерса интересовала их форма и разнообразие. Рядом с длинным столом, уставленным мензурками и склянками, в которых плавали предметы неопределенного (но определенно жуткого) происхождения, помещался стеллаж с мечами, топорами, ножами, мушкетами, пистолетами, а также более примитивным оружием, таким как дубинки, утыканные страшного вида гвоздями. Именно перед этой коллекцией приспособлений, обращавших человеческие существа в груды костей, стоял Хадсон Грейтхаус, крутя в руках и с восхищением рассматривая украшенный витиеватым узором пистолет.
Оторвавшись от него, он наконец посмотрел на Берри и, чуть улыбнувшись, сказал:
– А, мисс Григсби.
Берри ничего не ответила. Она продолжала, замерев, изучать устрашающую обстановку чердака, и Мэтью забеспокоился, не окончательно ли она лишилась дара речи.
– Коллекция мистера Маккаггерса, – услышал сам себя Мэтью, хотя для чего он это сказал, было непонятно.
Повисла тишина. Наконец Маккаггерс предложил:
– Кто-нибудь хочет чаю? Он холодный, но…
– Какая великолепная… – Берри не знала, как это назвать. – Выставка, – нащупала она нужное слово.
Голос ее звучал спокойно и отчетливо. Она протянула руку к детскому скелету, висевшему к ней ближе всего. Мэтью поморщился, представив себе, как она сейчас коснется руки скелета, но так высоко ей, конечно, было не дотянуться. Впрочем, еще чуть-чуть – и дотянулась бы. Она перевела взгляд на коронера, и, тихо обойдя ее, Мэтью увидел, как она лихорадочно размышляет, изучая человека, который живет в окружении таких экспонатов.
– Позволю себе предположить, – сказала она, – что эти трупы остались невостребованными: не заполняется же кладбище Нью-Йорка так быстро, что там больше нет места?
– Конечно нет, и ваше предположение верно. – Маккаггерс позволил себе едва заметно улыбнуться. Он снял очки, достал из кармана черных бриджей носовой платок и протер стекла.
«Чтобы получше Берри рассмотреть», – подумал Мэтью. Бледный, среднего роста, со светло-каштановыми волосами и залысинами на высоком лбу, Маккаггерс был всего на три года старше Мэтью. Простая белая рубашка, рукава закатаны, вечная двухдневная небритость. При этом содержит себя и свой чердак в такой же чистоте, как Салли Алмонд свою кухню. Он снова надел очки, как будто увидев теперь Берри совсем по-новому.
– Ко мне не так часто заглядывают посетители, – произнес Маккаггерс. – А те, кто наведывается, обычно ежатся от страха и торопятся уйти. Ведь люди в большинстве своем… так боятся смерти…
– Ну я тоже не в восторге от самой идеи, – ответила Берри и бросила на Мэтью быстрый взгляд, говоривший, что она не совсем еще оправилась после их соприкосновения со смертью в имении Капелла, от ястребиных когтей и ножей убийц. – Но что касается формы, ваша экспозиция очень интересна. Можно даже сказать… искусно составлена.
– Да, воистину! – Маккаггерс почти расплылся в улыбке, явно довольный тем, что встретил родственную душу. – Кости просто прекрасны, не правда ли? Как я однажды сказал Мэтью, они суть воплощение всего, что завораживает меня в жизни и смерти. – Он поднял на скелеты гордый взгляд, от которого у Мэтью пошел мороз по коже. – Молодой человек и женщина – вон те двое – прибыли со мной из Бристоля. Девочку и старика нашли здесь. Ведь мой отец был коронером в Бристоле. Как до него и мой дед…
Тут послышался громкий щелчок спускаемого курка, что заставило Маккаггерса воздержаться от чтения лекции по истории его семьи.
– К делу, – сказал Грейтхаус и кивнул в сторону стола на другом конце мансарды, где в столбе льющегося света сидел Зед, до блеска начищавший щипцы, циркули и маленькие лезвия – инструменты коронерского ремесла.
Сегодняшнее одеяние Зеда – серая рубашка и коричневые бриджи – было совсем не похоже на его вчерашний вечерний костюм. Подняв глаза и увидев, что все уставились на него, он невозмутимо опустил взгляд, а потом повернул стул так, что зрители могли видеть только его широкую спину. С завидным достоинством он продолжил свою работу.
– Значит, вы цените искусство? – снова обратился Маккаггерс к Берри.
«Господи!» – воскликнул про себя Мэтью. Если бы тут был Ефрем, при таком явном заигрывании с Берри сын портного мог бы почувствовать укол ревности.
– Ценю, сэр, – ответила Берри. – Очень.
Мэтью мог бы рассказать Маккаггерсу, как способности Берри к рисованию помогли разгадать загадку Королевы Бедлама, но его не спрашивали. Он бросил взгляд на Грейтхауса – тот, казалось, готов был пристрелить коронера.
– Ага! – произнес Маккаггерс, как будто хотел сказать что-то возвышенное. Его глаза за стеклами очков вбирали в себя Берри от носков ее туфель до полей шляпы. – А как учитель, вы ведь испытываете любопытство… скажем так… к необычному?
Тут Берри все-таки немного смутилась:
– Простите?
– К необычному, – повторил Маккаггерс. – Не только в формах искусства, но и в формах… творения?
Берри, ища помощи, посмотрела на Мэтью, но он пожал плечами, не имея ни малейшего понятия, к чему клонит Маккаггерс.
– Послушайте, – не выдержал Грейтхаус. – Если вы вдруг забыли, мы собрались здесь, чтобы…
– Я ничего не забываю, – последовал ответ, от которого повеяло стужей. – Никогда. Мисс Григсби? – От звука ее имени его голос снова потеплел. – Разрешите мне показать вам мое главное сокровище.
– Мм… Не уверена, что я…
– Конечно, вы достойны. Интересуетесь искусством, творением, да к тому же учительница. Кроме того, я думаю, вам было бы любопытно увидеть… тайну, у которой нет разгадки. Правда ведь?
– Разгадка есть у любой тайны, – сказал Грейтхаус. – Нужно только найти такую, которая подойдет.
– Это вы так думаете.
Отпарировав, Маккаггерс повернулся и проследовал мимо книжного шкафа, набитого старинного вида фолиантами в потертых кожаных переплетах. Он подошел к массивному старому черному комоду, стоявшему рядом с сооружением, имевшим гнезда для бумаг – туда были воткнуты свернутые свитки. Из нижнего ящика комода Маккаггерс достал небольшую красную шкатулку, обитую бархатом. Он вернулся к Берри, неся шкатулку так, как будто в ней был лучший изумруд из рудников Бразилии.
– Вот мое главное сокровище, – тихо сказал он. – Тайна, у которой нет разгадки. Мой дед получил это в качестве платы за работу. А мой отец передал мне. И вот… – Он помолчал, собираясь открыть шкатулку. Мэтью заметил, что даже Зед отложил работу и внимательно смотрит. – Я никогда еще никому это не показывал, мисс Григсби. Можно, я буду называть вас Берри?
Она кивнула, не отводя взгляда от шкатулки.
