скачать книгу бесплатно
– И больше ничего, даже тостов, – строго заявила она.
Пастор оберегал дочерей, не посвящая их в детали, связанные с погребением умерших, а такие слова, как «инцест», «сифилис» и «половые извращения», были полностью исключены из их лексикона. Жаркий климат и отсутствие холодильников вынуждали держать покойников в закрытых гробах. Поэтому когда на второй день практики сестра Бейнбридж показывала девушкам, как подготовить к погребению труп, они впервые в жизни увидели мертвое тело.
– Сифилитик, изнасиловавший свою сестру, – пошутила Бейнбридж.
Ответом ей были лишь недоуменные взгляды.
– Не роняйте своего достоинства, – яростно прошептала Эдда, когда сиделка удалилась, посмеиваясь над их неосведомленностью. – Помните, что мы Латимеры, и ничто не может нас согнуть. Не давайте им одержать верх. Никакого хныканья и всяких там депрессий.
От страшной усталости у них постоянно ныло и болело все тело – ноги, спина, суставы. Все, чему учила их амбициозная Мод, пришлось забыть. В больнице для всякого рода излишеств не было ни условий, ни времени. Ее главный врач был редкостным скрягой, не склонным потакать даже самым скромным потребностям и одержимым идеей экономии денег, к которым он присасывался, словно пиявка к полнокровной плоти.
Апрель, май и июнь прошли в тумане изнеможения, которое сыграло в пользу больницы. Даже у Грейс не было сил помышлять о бегстве – такая цель казалась им недоступной, как Эверест. Девушки просто терпели и выживали.
Эдда старалась сплотить сестер, в душе она была уверена, что все обязательно изменится к лучшему, и прошлое давало тому примеры. Решающим фактором, удерживавшим их на посту, было отопление, которое отсутствовало у них дома. Зимой так славно жить в тепле, перед этим бледнеют все тяготы больничной жизни. Главное – не спасовать перед безжалостным окружением, и тогда их обязательно ждет награда в виде мягких стульев, горячих тостов и чуть большего количества доброты. Скоро начнется теоретический курс, и тогда наконец появится спрос на их мозги. К концу практической подготовки сестры уже мало чем отличались от обитательниц Вест-Энда.
Теоретический курс для сиделок нового типа должен был читать доктор Лиам Финакан, больничный патолог (и одновременно главный судмедэксперт Корунды). На эту миссию он согласился по двум причинам: во-первых, уровень интеллекта больничных сиделок приводил его в отчаяние, во-вторых, он был поражен усердием практиканток, сновавших по больнице в рамках наскоро скроенной подготовительной программы.
Лиам Финакан, протестант из Ольстера, окончил медицинский колледж Святого Варфоломея, где в то же самое время училась Гертруда Ньюдигейт, так что знакомы они были давно. Любовь к патологии свела его с сэром Бернардом Спилсбери, в результате чего его квалификация возросла настолько, что он с легкостью мог претендовать на место главного патолога в любой больнице Сиднея или Мельбурна. Но он выбрал Корунду, потому что там жила Эрис, на которой он женился в Лондоне. К тому времени, когда сестры Латимер появились в больнице, доктор Финакан трудился там уже пятнадцать лет.
Как и большинство патологоанатомов, он был тих, застенчив и не умел обращаться с больными, считая покойников более интересными объектами. Тем не менее в середине июля после двухнедельного общения с юными стажерками Лиам Финакан открыл новую сторону своей натуры, доселе не известную никому, включая его самого. Из ментальной конюшни был выведен боевой конь, а из затянутой паутиной кладовки извлечены рыцарские доспехи. Оседлав первого и облачившись во вторые, Лиам с копьем наперевес поскакал навстречу противнику, в роли которого он видел отнюдь не скупердяя Фрэнка Кэмпбелла. Его жертвой стала старшая сестра Ньюдигейт.
– Герти, ты совершенно не помогаешь этим девушкам и не оказываешь им никакой поддержки, – заявил он с металлом в голосе. – Стыдись! Когда сюда приходят обычные сиделки, они попадают в компанию себе подобных. Все эти женщины из Вест-Энда, и они всячески опекают своих новых коллег. А эти четыре очутились в полной изоляции, и им даже не к кому обратиться. И не говори мне, что ты сама здесь недавно. Поддерживать новеньких – твой долг, которым ты самым бессовестным образом пренебрегаешь, потому что их присутствие не нравится вест-эндскому большинству. Думаешь, я забыл, как ты ворчала и жаловалась, что тебе на шею вешают стажерок? И что же? Сейчас середина июля, а ты продолжаешь делать вид, что их не существует. Поселила их в какой-то развалюхе, поставила над ними эту толстую ленивую корову Марджи Бейнбридж и в награду отвела ей в том же доме целую половину.
Глаза доктора, потемневшие, как море во время шторма, метали в Гертруду сердитые молнии. Он предложил:
– Твои практикантки работают до изнеможения. А их жилье вполне в духе Фрэнка Кэмпбелла – жесткие стулья и солдатские койки. Кухней им пользоваться не разрешают. По счастливой случайности их дом отапливается, так что они хотя бы не мерзнут. Но им самим приходится колоть дрова и топить котел, чтобы иметь горячую воду, а это уже слишком! Ты меня слышишь? Это преступно! Несмотря на свое происхождение, они были воспитаны в скромности – тебе повезло, что их мать эгоистичная стерва.
Положив ладони на безупречный стол медсестры, доктор вперил в нее грозный взгляд.
– Я еще поговорю с Фрэнком Кэмпбеллом на эту тему и надеюсь на твою полную поддержку, Герти. Каждая из девушек должна иметь отдельную спальню. Им также следует выделить общую комнату с креслами, столами и полками для книг, чтобы они могли там заниматься. Разреши им готовить на кухне и проследи, чтобы к весне у них был ящик со льдом. Оторви зад от стула и обеспечь им нормальные условия! Пусть Марджи Бейнбридж присматривает за ними, ради бога, но роскошествовать ей совсем не обязательно. Я слышал, для медсестер собираются построить новый дом, но пока его нет, я хочу, чтобы мои подопечные жили в человеческих условиях.
Гертруда Ньюдигейт выслушала его до конца, но разделить ответственность за скаредность Фрэнка Кэмпбелла оказалась явно не готова.
– Сам воюй с этим типом, – холодно проговорила она. – А я уже сыта по горло.
– Вздор! Вам с Фрэнком меня не запугать. Герти, ты только подумай! Эти девушки достойны лучшего! Разве стоит терять четырех потенциальных медсестер ради того, чтобы ублажить шайку невежественных сиделок, которые не могут отличить натрия от калия? И ни черта не разбираются в медицинских терминах, хоть им кол на голове теши. Направь свою энергию в нужное русло и постарайся убедить этих теток, что современная медицина требует грамотного персонала. Надо идти в ногу со временем!
К Гертруде вернулось ее обычное самообладание. Она отлично поняла доктора, но его претензии показались ей необоснованными. Слишком недолго пробыла она в больнице, чтобы по-настоящему оценить, какую опасность таит невежество здешних сиделок. В отместку она выпустила в него отравленную стрелу.
– Как поживает твоя жена? – участливо спросила она.
Но доктор был неуязвим для подобных выпадов.
– Флиртует, как обычно. Горбатого могила исправит.
– Ты должен с ней развестись.
– Зачем? Я же не собираюсь снова жениться.
Для сестер Латимер доктор Финакан был лучом света в непроглядной тьме, и они искренне полюбили его. Обнаружив их незаурядные способности и отменную подготовку, он с энтузиазмом отдался преподаванию и был поражен уровнем девических познаний в области математики и физики, позволявшим им разбираться в таких сложных вещах, как электричество и теория газов. Его слушательницы не уступали мужчинам с медицинским дипломом. Все новое они схватывали с поразительной быстротой. Даже у Грейс было достаточно соображения, чтобы справляться с теорией, но ей мешало отсутствие интереса. И хотя в разговоре с сестрой Ньюдигейт речь шла о «четырех потенциальных медсестрах», точнее было бы говорить о трех, ибо Грейс явно не горела желанием становиться дипломированной медсестрой.
Любимицей доктора была Тафтс, которую он неизменно называл Хизер. Конечно, Эдда была умнее и одареннее, но патологоанатом Лиам обожал порядок, логику и методичность – а уж в этом Тафтс не было равных. Из Эдды мог получиться блестящий хирург, а Тафтс была прирожденным патологоанатомом, дотошным, упорным и усидчивым. Их симпатии были взаимными. Ни мужская импозантность хирурга Эриха Герцена, ни кипучее обаяние главного акушера Неда Мэсона не шли ни в какое сравнение с магнетизмом доктора Финакана с его чуть седоватой шевелюрой, узким изящно вылепленным лицом и серо-голубыми глазами. Это отнюдь не означало, что Тафтс, вообще не склонная к романтике, грезила о нем по ночам. Просто он нравился ей как личность, и ей доставляло удовольствие находиться в его обществе. Уважая особенности ее характера, сестры никогда не поддразнивали ее по поводу мужчин, тем более когда дело касалось доктора Финакана. В натуре Тафтс было что-то монашеское, хотя обликом она ничуть не напоминала Христову невесту.
Факел, которым Лиам опалил старшую медсестру, стал своего рода эстафетной палочкой. Гертруда Ньюдигейт припекла им сестру Бейнбридж, которая, в свою очередь, подпалила Лину Корриган, неформального лидера сиделок, а та распространила пламя на все вест-эндское сообщество. Ожоги не проходили долго.
Жилище практиканток претерпело самые радикальные изменения – его расширили и вылизали до хирургической чистоты. Теперь у каждой из сестер была собственная спальня, в общей гостиной появились мягкие кресла, столы и даже радиоприемник, на кухне стало возможно готовить, к двум ванным срочно подвели горячую воду, для чего была вырыта отдельная траншея. Санитар Гарри ежедневно забирал их форму для стирки, а шкафы в кухне были набиты печеньем, банками с джемом, бутылочками с соусами, чаем, кофе с цикорием, какао-порошком, экстрактами для приготовления прохладительных напитков и черносмородиновой настойкой. Но все это бледнело по сравнению с большим ящиком со льдом, где могли поместиться и яйца, и бекон, и масло, и колбаса.
– Наверное, я уже умерла и нахожусь на небесах, – вздохнула Грейс.
Совершенно неожиданно сестру Бейнбридж выселили в отдельный маленький домик по соседству. Но перед уходом она успела поделиться со своими подопечными секретом английской соли. Если бросить ее в таз или ванну с горячей водой, она мгновенно снимает боль в уставших членах. И как только они раньше без нее обходились?
– Теперь, вероятно, на небо попала я, – заявила Эдда. – Мои ноги просто как новые.
И хотя признание среди сиделок старой закалки пришло к ним очень нескоро, их явная враждебность резко пошла на убыль. Какой смысл метать стрелы, если мишени все равно целы?
– Это началось в середине июля, – заметила Эдда на исходе сентября, когда вокруг зажелтели моря нарциссов. – Кто-то явно за нас заступился – но кто?
Их догадки охватывали широкий круг лиц, от заместительницы старшей сестры Энн Хардинг до самой безобидной из сиделок Нэнси Уилсон. Но никто из девушек, включая Тафтс, не заподозрил доктора Лиама Финакана, который с удовольствием наблюдал, как расцветают его протеже в достойной их обстановке.
– Первая мировая война способствовала значительному прогрессу в хирургии, но в лечении болезней серьезных сдвигов не произошло, – начал доктор Финакан свою очередную лекцию. – Безжалостные убийцы продолжают свое черное дело, выкашивая огромное количество людей – это прежде всего пневмония и сердечно-сосудистые болезни. И вам, девушки, предстоит сделать огромный вклад в лечение пневмонии. – Он поднял брови, и глаза его заискрились. – Не верите? А дело вот в чем. Власти предержащие наконец осознали, что хорошо обученная, квалифицированная медсестра может обеспечить по-настоящему эффективный уход за больными. Имея достаточные познания в анатомии и психологии, она не ограничится выносом суден и заправкой постелей. Нет, она будет постоянно теребить больного, чтобы он не лежал, как тряпичная кукла, а хотя бы немного двигался, вселит в него надежду на выздоровление, объяснит ему простым языком – чего никогда не делают врачи, – чем именно он болен, и никогда не оставит его без внимания, даже если будет занята по горло. Пневмонию лечит прежде всего постоянная забота и грамотный медицинский уход.
Практикантки жадно внимали доктору, все более проникаясь убеждением, что для подобной миссии сиделка должна быть основательно подкована в медицинских науках.
– Вот в этом и заключается главная проблема наших вест-эндских коллег, – сказала Эдда своим сестрам, когда они заправлялись бутербродами с колбасой на своей теплой кухне. – Они живут дома, тянут семью и хозяйство, едва умеют читать и писать и владеют лишь самыми примитивными навыками ухода. Некоторые становятся отличными сиделками, но для большинства это просто не слишком приятная работа. Если больного пневмонией требуется размять, заставить двигаться или откашляться, все будет зависеть от занятости или добросовестности сиделок и благосклонности дежурной медсестры. Под этим нет никакой теоретической основы.
– Ну, это точно не про нас, – мрачно процедила Грейс. – У меня голова пухнет от всех этих болезней и медицинских терминов.
– Да полно тебе, Грейс. Голова у тебя пухнет от того, что ты наконец используешь ее по назначению, вместо того чтобы читать журналы и обмирать по Рудольфо Валентино.
– А мне нравится учиться, – заявила Тафтс, на секунду оторвавшись от «Анатомии» Грейса.
– Если насажаешь на книжку жирных пятен, устрою тебе головомойку, – пригрозила Эдда.
– Когда это я портила книжки?
Их занятия не прерывались ни на один день. Доктор Финакан был неутомим.
– Чтобы убить большинство микробов, достаточно и щепотки перца. Мы уже хорошо их изучили и знаем, как с ними бороться. Но только не тогда, когда они проникли в наш организм. Бациллы, находящиеся в тканях, как в случае с пневмонией, для нас неуязвимы. Мы можем разглядывать их в микроскоп, но никакие лекарства, вводимые перорально или посредством инъекций, не в состоянии их убить.
Он посмотрел на Тафтс – вот она, идеальная медсестра!
– Как главный судмедэксперт Корунды, я обязан проводить вскрытия, то есть хирургическое рассечение тел умерших. Вы будете изучать анатомию и физиологию в морге. Если попадется покойник без родственников и друзей, я вскрою все его тело, чтобы вы в подробностях изучили системы организма – например, лимфатическую, сосудистую, пищеварительную. Будем надеяться, что в морг попадет достаточное количество нищих. Обычно с этим не бывает проблем.
Он строго посмотрел на практиканток.
– И прошу вас запомнить! Умерший, которого мы вскрываем, является творением Господа, каким бы ничтожным он ни был при жизни. Эти люди были живыми, частью Божьего промысла. Любое человеческое существо имеет право на уважение даже после смерти. Сестра Латимер, вы должны помнить, что желания пациентов для вас не менее важны, чем ваши собственные. Сестра Тридби, имейте в виду, что не все дети ангелы ни по характеру, ни по поведению. Сестра Скоуби, знайте, что бывают случаи, когда не работают даже самые испытанные приемы. А вам, сестра Фолдинг, я хотел бы указать, что даже самые отвратительные проявления болезней созданы Богом. – Доктор усмехнулся. – Нет, я не религиозен, как ваш отец, уважаемые леди, для меня Бог – это совокупность всего, что было, есть и будет.
Хороший человек – таков был вердикт Эдды, горячо поддержанный Тафтс. Китти решила, что он несколько резковат, а Грейс посчитала его вестником судьбы, обрекающим ее на каждодневную грязь и малоприятные процедуры.
Одно утешало: о том, что они близнецы и сводные сестры, не знал никто, кроме старшей медсестры, доктора Кэмпбелла и Лиама Финакана. Между домом пастора и городской больницей пролегала глубокая пропасть.
По мнению Эдды, ни один мужчина даже в подметки не годился Джеку Терлоу, с которым она повстречалась на конной тропе, когда ей было семнадцать. Под ним была высокая породистая лошадь, серая в яблоках с черной гривой и таким же хвостом. Эдда, восседавшая на толстой старой Тамберлине, могла о такой только мечтать, прекрасно понимая, что ничего подобного ей не светит.
Она до сих пор помнила этот день: был конец осени, и с плакучих ив летели желтые листья, похожие на маленькие дротики. Вода в реке была прозрачной, как стекло, ее блестящая лента уходила к горному перевалу, чьи округлые вершины теснились к востоку от Корунды, закрывая собой горизонт. Волшебный мир пронзительных ветров, далекого дыхания снегов, острого запаха земли, неба с барашками облаков…
Эдда увидела всадника сквозь поникшие ветки ив, когда он легким галопом спускался по тропе. Он отлично держался в седле, его загорелые мускулистые руки небрежно придерживали поводья, уроненные на шею лошади. Похоже, они давние друзья, подумала Эдда, съезжая с тропы, чтобы пропустить незнакомца. Интересно, он проедет мимо, проигнорировав ее присутствие, или все же остановится, чтобы поприветствовать собрата-наездника?
День был пасмурным, и мужчина ехал с непокрытой головой. Замедлив шаг, он поднял руку ко лбу, словно хотел приподнять шляпу. Не кинозвезда, конечно, но Эдде он показался гораздо привлекательнее, чем эти манерные господа со слоем грима на лицах, накрашенными ресницами и ярко-красными губами. Типичный уроженец здешних мест и вдобавок очень интересный. Продемонстрировав хорошие манеры, незнакомец остановился и, соскочив с лошади, помог спешиться Эдде, хотя она в этом ничуть не нуждалась.
– Этой старушке пора на покой, – представившись, заявил он и похлопал Тамберлину по морде.
– Да, конечно, но с тех пор как отец ездит на машине, у нас не осталось других лошадей.
– Предлагаю вам обмен.
Эдда удивленно распахнула светло-серые глаза:
– Обмен? Мне?
– Ну, не лично вам, а пастору. Мой домашний загон слишком мал для молодой резвой лошади, а для вашей старушки будет в самый раз. Я забираю ее себе, а взамен даю вам четырехлетнюю кобылу Фатиму, но с условием, что вы будете регулярно на ней выезжать. Ей нужно двигаться, – объяснил Джек, вынимая сигарету.
– Если отец согласится, я готова меняться хоть завтра! – воскликнула Эдда, не веря своему счастью. Крепкая молодая лошадь для прогулок и зеленый загон для Тамберлины! Только бы папочка согласился!
Джеку Терлоу только что исполнилось тридцать. Он был высок и хорошо сложен. Густая золотистая шевелюра, мужественное лицо, голубые глаза и решительный взгляд – одним словом, Бердам с головы до ног.
– Я наследник старика Бердама, – мрачно сообщил он.
У Эдды перехватило дыхание.
– Вас, кажется, это не радует? – засмеялась она.
– Какая, к черту, радость! Что мне делать с этими деньжищами и всем прочим? – фыркнул он, словно деньги и власть были чем-то на редкость отвратительным. – Я с восемнадцати лет управляю поместьем Корундубар, которое принадлежит старику, и это все, что мне надо. Овцы приносят стабильный доход, а мои арабские скакуны уже получают призы на самых престижных скачках. Все остальное меня просто раздавит.
«Парень без особых амбиций», – подумала Эдда, еще не оправившаяся от известия, что путь в медицину для нее закрыт. Если бы старик Бердам подарил ей 5000 фунтов на учебу, для его капиталов это был бы мизер, а его наследник не хочет ничего. Корундубар – это лишь 5000 акров прекрасной земли, а ведь у Тома еще много чего есть. «В какие круги мы теперь вхожи!»
Так началась их странная дружба, которая ограничивалась лишь конными прогулками вдоль реки. К удивлению Эдды, отец ей никак не препятствовал – он не возражал ни против дареной Фатимы, ни против неформального общения дочери с Джеком.
И тут, конечно, не обошлось без Мод. Когда возмущенный пастор сообщил ей, что Джек Терлоу имел наглость подкатиться к его невинной дочери и предложить ей Фатиму в обмен на Тамберлину, о чем и речи быть не может, так же как и о дальнейших конных прогулках, в ее голове моментально сработал арифмометр, который стал быстро производить подсчеты.
– Какая чепуха! – воскликнула она, пораженная глупостью мужа. – Мы сегодня же вечером поедем в Корундубар, Томас, и поблагодарим Джека Терлоу за любезное предложение. Какими же глупыми могут быть мужчины! Парень из рода Бердамов, очень неплохо устроен и к тому же единственный наследник старого Тома. Ты должен Бога благодарить, что Он послал его Эдде! Если повезет и мы немного постараемся, она в ближайшие три года станет его женой.
Эту тираду слышали сестры и в течение трех последующих лет неоднократно возвращались к ее обсуждению. Объект этой интриги – Эдда не слишком переживала на этот счет. Ей было достаточно Фатимы и нового друга. Но вот чувствительную Китти такой неприкрытый расчет поверг в ужас. Если Мод так поступает с Эддой, в отношении которой она не строила особых планов, что же она будет творить, когда придет очередь Китти?
Ни о чем, кроме дружбы, здесь и речи быть не могло. Девственность была в цене, и дочки пастора воспитывались в уверенности, что любой приличный мужчина вправе ожидать, что его невеста не потеряла невинности до брака. Внебрачная беременность считалась самым тяжким грехом.
Тому были серьезные причины, и пастор счел необходимым разъяснить их своим дочерям.
– У мужчины есть только один способ удостовериться, что он является отцом своих детей, – сообщил пастор своим дочерям, когда им исполнилось пятнадцать. – Невинность жены в день свадьбы и ее верность в браке. С какой стати мужчина должен давать пищу и кров чужим детям? Ветхий и Новый Заветы требуют соблюдать целомудрие и супружескую верность.
В дальнейшем Томас Латимер неоднократно повторял эту проповедь, хотя невинность дочерей в большей степени гарантировалась тем фактом, что ни одна из них, включая Эдду, не горела желанием пуститься во все тяжкие.
Несмотря на все свои достоинства, Джек Терлоу не заставил Эдду потерять голову, как, впрочем, и любой другой мужчина из тех, кого она встречала раньше. Зная о своей способности покорять мужские сердца, она ждала, когда заговорит ее собственное. Но этого так и не произошло. Склонная во всем винить себя, Эдда решила, что просто не способна на глубокие чувства. «Видно, я холодная натура, – рассуждала она, – раз никто меня не волнует. Все эти поцелуи для меня ничего не значат. А обжимания в темных углах, когда приходится бить по рукам, чтобы тебя не хватали за грудь? Ну что в этом хорошего?»
И все же она продолжала встречаться с Джеком Терлоу во время конных прогулок, мысленно благодаря его за сдержанность – он никогда не делал попыток обнять или поцеловать ее. Конечно, между ними существовало некое физическое притяжение, но они оба держали его под контролем.
Однако в январе 1926 года она сама поцеловала его.
В тот день, увидев Эдду, Джек пустил своего серого мерина в галоп и, быстро спешившись, дрожащими руками стащил ее с Фатимы.
Он весь трясся и не скрывал слез, что не помешало ему схватить Эдду в охапку и, оторвав от земли, закружить в безумном суматошном танце.
– Нарисовался новый наследник! – сообщил Джек, опуская Эдду на землю. – Старый Том спустил меня с поводка! Сегодня в десять утра я стал официальным владельцем Корундубара и подписал отказ от всех других владений Тома. Я свободен, Эдда! Свободен!
Она не смогла удержаться и поцеловала его в губы, поздравив таким образом с радостным событием, однако поцелуй этот длился несколько дольше, чем того требовали приличия, грозя перерасти в нечто более серьезное и глубокое. Но Джек вовремя отвернул залитое слезами лицо и сжал ее руки в ладонях.
– Я так за тебя рада, – хрипло сказала Эдда, и на лице у нее появилась улыбка.
– Эдда, сбылась моя мечта!
Джек вытащил платок и вытер глаза.
– Корундубар – превосходная собственность, и размер у нее в самый раз. Там нет проклятых рубинов, так что капиталы и власть мне больше не грозят. – Усмехнувшись, он взъерошил ее короткие волосы, чего она терпеть не могла. – А то я просто не знал, куда деваться – ведь ты через три месяца отправляешься в свою больницу, и наши прогулки придется прекратить. Я даже подумывал податься на запад, чтобы разводить мериносов. И вдруг такой сюрприз!
– Я смогу выезжать в свои выходные, – сообщила Эдда.
– Это меняет дело.
Старик Бердам наконец нашел подходящего наследника, и все с нетерпением ожидали, когда его привезет сиднейский или мельбурнский поезд. Но он так и не появился, а старина Том никак не комментировал его отсутствие.
Сведения о нем были крайне скудны и отрывочны и никак не могли удовлетворить аппетиты местных сплетниц.
Самой предприимчивой из них оказалась Мод, у которой, по счастью, успели созреть ранние яблоки. Набрав целую корзину, она отправилась к Тому и Ханне Бердам. Там она пустила в ход все известные ей уловки, но результат оказался довольно скромным. Тем не менее она узнала достаточно, чтобы заморить червячка и пуститься на дальнейшие поиски информации.
От Тома и Ханны она узнала, что нового наследника зовут Чарлз Генри Бердам, ему тридцать два года, он родился и воспитывался в Англии и продолжает жить там сейчас. Наследство Тома для него не такое уж большое приобретение, поскольку он и сам достаточно богат. Том с гордостью сообщил, что парень хорошо известен на лондонской бирже, а Лондон, как известно, – мировая финансовая столица!
Вооружившись этими сведениями, Мод отправилась на станцию, чтобы сесть на ночной поезд Мельбурн – Сидней, куда она и прибыла в шесть часов утра. Позавтракав на Центральном вокзале, она устремилась в публичную библиотеку и стала дожидаться ее открытия. Там, в читальном зале, она наконец выяснила массу подробностей о Чарлзе Генри Бердаме. Да, в предприимчивости этой даме было не отказать!
Чарлз Бердам был богат, но не лишен альтруизма – он посвятил себя медицине и занимал должность заместителя главного врача Манчестерского королевского лазарета. Очень престижное место! Похоже, в его медицинской карьере не последнее место сыграли деньги. Мод перерыла все что можно: биографические словари (Итон, Бейллиол, Гайс), толстые подшивки газет, желтую бульварную прессу, журналы светских новостей, журналы поскромнее и совсем уж сомнительные журнальчики, которые балансировали на грани нарушения закона о диффамации. Все они дали неплохой навар – доктор Чарлз Бердам был весьма заметной фигурой.
В 1925 году он обручился с единственной дочерью герцога. Это скандальное событие подробно обсуждалось всеми бульварными газетами по обе стороны Атлантики, поскольку доктор Бердам, несмотря на все свои деньги и обширные поместья в Ланкашире, был, с точки зрения герцога, неподходящей партией для его дочери. Когда на первой странице News of the World появилась фотография Сибиллы, отплясывающей чарльстон с Чарлзом Бердамом на какой-то подозрительной вечеринке, герцог срочно изъял свою дочь из жизни Чарлза. Заинтригованная Мод быстро выяснила, что Сибилле было всего семнадцать и она во всем зависела от отца. Но любовь была так сильна, что парочка пустилась в бега, но была поймана, после чего Сибилла исчезла с лица земли. Пронырливый французский фотограф ухитрился сфотографировать дочь герцога, печально сидящую на лоджии их виллы на Ривьере. На следующей фотографии она уже была в подвенечном наряде и сочеталась законным браком с женихом, которого подыскал для нее герцог: потомок Вильгельма Завоевателя по женской линии, рост шесть футов четыре дюйма, владелец чуть ли не всего Камберленда и Нортумберленда, а со стороны отца – в близком родстве с Ганноверским королевским домом.
Единственное, чего не нашла Мод, так это приличной фотографии денежного доктора. Черно-белые снимки не давали ответа на самый животрепещущий вопрос – хорош он собой или нет; на них лишь было видно, что у него есть нос, рот, глаза и копна светлых волос. Фотографии в компании других мужчин давали понять, что он не слишком высок… Ну и прекрасно, подумала Мод, долговязый парень для Китти не подойдет.
Мод с удовольствием разнесла на хвосте нарытые сведения, благоразумно умолчав о своих планах относительно Китти. Рано или поздно Чарлз Бердам явится проинспектировать свое колониальное наследство, причем наверняка в холостом качестве – после сокрушительного фиаско с дочерью герцога полученные раны заживут не скоро. Китти же, целиком поглощенная медицинской практикой, к этому моменту сохранится в нетронутом виде. Все складывается как нельзя лучше! Эдда выйдет замуж за Джека Терлоу, Грейс выскочит за какого-нибудь жалкого неудачника, зарабатывающего на жизнь своим собственным трудом, а Тафтс станет для них главной помощницей, незамужней сестрой, помогающей растить родившихся детей.
Мод ничуть не сомневалась, что все произойдет именно так. Бог поможет осуществить все ее замыслы – ведь им руководит прежде всего разум, иначе зачем он тогда сотворил Мод?
* * *
